(Это так, для разогрева. Основное блюдо будет позже)
Никто
«Никто, наверное, не знает, каково это - быть одинокой, а я знаю. Я знаю это лучше всех. У меня нет ни друзей, ни родных – никого. Меня никто не замечает. Я никому не нужна, ведь я просто – Никто», - так думала Никто, свесив ноги с крыши высотного дома, и с любопытством заглядывая в окна домов напротив. Город оделся в неверные сумеречные цвета, в любимые оттенки потерянных душ – серые и синие. Среди преимущественно жёлтых квадратов света встречались и неожиданно бьющие красным. И вот эти пятна пульсирующего тепла манили Никто больше всего, заставляя её сердечко биться быстрее, словно был в этих алых квадратах ответ на Тот Самый Вопрос, терзавший её когда-то и забытый со временем.
Девушка лет шестнадцати, с голубыми, лучистыми глазами, аккуратным, слегка вздёрнутым носиком и небольшими коралловыми губками. В пушистых локонах длинных, ниже колен, волнистых серебристых волос то и дело запутывался лунный свет. Одеяние её – струящееся, мерцающее жемчужное платье, было словно соткано из звёзд, а кожа была такой белоснежной и прозрачной, что сквозь неё просвечивали даже тончайшие сосуды: светло-розовые артерии, нежно-голубые вены и сиреневые капилляры. Красоте девушки могли позавидовать ангелы великого мастера кисти Рафаэля. Но странно, несмотря на столь волшебный небесный облик, её никто не замечал. Никто. Может, поэтому у неё было такое странное имя. Другого она почему-то не помнила. Возможно и то, что когда-то у неё и было это другое, нормальное, имя, но она настолько привыкла к тому, что она Никто, что просто-напросто забыла его…
Одно время Никто, как и другие подростки, ходила в школу, где постигала мир из учебников. Она много раз пыталась заговорить с остальными учениками, но её никто не слышал. Учителя никогда не задавали ей никаких вопросов и не вызывали к доске для ответов. Часто, когда в школе оставался только один сторож, странная девочка тихо ходила из класса в класс, листала страницы книг в библиотеке, резвилась в спортзале, кидая в стену баскетбольные мячи, или сидела на подоконнике в кабинете биологии, наблюдая за шуршащими обитателями живого уголка…
Постепенно Никто поняла, что для всех она - невидимка. Она могла беспрепятственно жить в любой понравившейся квартире, поскольку своей у неё не было, или она забыла, где была Её квартира. А может быть дом? Может и дом… Уютные одноэтажные строения, с зелёными, или терракотовыми заборами, небольшими огородами, ей тоже нравились, но квартиры почему-то больше. Может быть из-за того, что в домах, чаще, чем в квартирах, мешали другие существа, невидимые для людей и энергетически похожие на неё? Маленькие, заросшие спутанными волосами, хозяева дома, вооружившись мётлами, гнали её со своей территории. Иногда Никто встречала таких, как она. Но с ними тоже трудно было общаться, потому что эти бесплотные создания, в основном, были погружены в свои мысли. Они проносились мимо, бормоча что-то себе под нос, растворяясь в предрассветном тумане. Забавно было общаться с кошками. Поначалу они шипели и выгибали дугой спину при виде неё, но затем с ними вполне можно было найти общий язык и даже поиграть. Правда, кошки порой докучали ей своим излишним вниманием, чем изрядно нервировали своих хозяев, начинавших настороженно оглядываться либо ругаться на размяукавшегося питомца. А вот собаки откровенно игнорировали её, изо всех сил делая вид, что не видят гостью. В чужом жилье она могла делать всё, что хотела – наряжаться в платья, жалея о том, что все зеркала разом сломались и не желают показывать её. Спать, сминая постель лишь самую малость. Читать книги, выдирая на память понравившиеся страницы. Купаться, забрызгивая пеной всю ванную комнату и разбрасывая полотенца по коридору. Играть с посудой, с наслаждением наблюдая над тем, как разлетается при ударе о стену хрупкий фарфор. Но очень скоро всё это надоедало. Хотелось большего – поговорить с кем-либо по душам, или просто прижаться к кому-то тёплому и родному, посидеть, обнявшись под мягким пледом, ощущая и вспоминая что-то давно забытое…
Она всё чаще задавалась вопросом: «К чему жить, если нет нормальной жизни?». Вот и в этот раз она думала об этом, глядя вниз на бесконечный поток людей и машин. Ещё немного понаблюдав за завораживающим мельканием огней и теней, Никто решила прогуляться внизу, по пути заглядывая в освещенные окна квартир и офисов, в надежде найти какое-нибудь развлечение.
Её внимание привлёк квадрат красного света – окна одной из квартир на девятом этаже обычного блочного дома. Ветер с наслаждением трепал алые полотнища, вырвавшиеся на свободу. Временами перед взором мелькала долька апельсина под потолком – абажур заливал комнату ровным жёлтым светом, усиливая цвет штор. Что-то в этом сочетании показалось Никто смутно знакомым. Она попыталась напрячь память, но не вышло. Ощущения оставались всего лишь ощущениями, не желая оформляться в нечто более существенное. Красные шторы будто притягивали её. В их движениях в воздушных потоках ей чудились приглашающие жесты огненных рук, сулящих тепло и заботу. Что-то кольнуло в груди. Никто удивленно замерла на полпути к алеющему квадрату света. Давно она не ощущала боли, пусть даже такой слабой. Она продвинулась ещё на пару метров вперёд, когда вдруг нестерпимо заныли запястья. Подняв руки к глазам, Никто изумлённо рассматривала их, стараясь определить причину беспокойства, вглядываясь в водянистые вены под прозрачной кожей. Ещё пара метров – и запястья ожгло огнём, в воздухе поплыл железный аромат крови. При каждом шаге вперёд Никто чувствовала, как сила понемногу уходит из неё – тонкими ручейками багряного цвета. Она закрывала глаза и видела, как по раскинутым рукам стекает кровь, забирая с собою жизнь. Но стоило открыть глаза, как наваждение пропадало. Платье оставалось всё таким же белоснежным, кожа – безупречной, без единой царапины. Вот только боль никуда не уходила, а запястья всё так же горели, словно к ним приложили раскалённый металл. Но Никто упрямо продолжала свой путь.
Последний рывок, и она буквально ввалилась в комнату, на мгновение, запутавшись в красных шторах, попытавшихся заключить её в объятия.
За столом, заваленным учебниками, сидела девушка лет шестнадцати и, всхлипывая, писала что-то на клочке бумаги. Длинные светлые волосы в беспорядке разметались по плечам. Белая рубашка, на два размера больше, вероятно, служила пижамой, поскольку накинута она была на голое тело.
- Простите… простите… - как заведённая повторяла девушка, складывая записку в конверт. Рядом с её правой рукой лежало лезвие. Никто прошил озноб. Она вдруг явственно ощутила на своей коже холод стали. Расширившимися от ужаса глазами она наблюдала за девушкой. А та металась по комнате, то подбегая к выходу из неё, то вновь возвращаясь к столу, в нерешительности замирая возле него.
- Нет… я не смогу без тебя… я не хочу без тебя, - и она схватила лезвие.
- Стой – подала слабый голос Никто. Но, конечно же, девушка её не услышала, а ринулась в ванну, пролетев сквозь Никто, как будто и не было её в комнате.
-Стой! Остановись! Пожалуйста! – после секундного замешательства Никто кинулась за ней. Вспышками алого света ей вспоминались и эти шторы, полощущиеся на ветру. Она выбирала их вместе с отцом. И абажур в форме дольки апельсина – его купила мама, когда Никто была ещё совсем крошкой. Очередная вспышка. Первая сказка, прочитанная в его свете. Эта ванна с бирюзовым кафелем. Жгучая боль распространилась по всему телу, расползаясь от запястий во все стороны. Здесь… на этом самом месте… она лежала здесь… в тёмно-розовой воде, а по пальцам на пол стекали капельки крови, собираясь в тягучие багряные лужицы…
Девушка медленно, трясущимися руками расстегивала рубашку. Лезвие она положила на край ванны. Никто словно очнулась от долгого сна. Она кричала, не останавливаясь. Топала ногами, просила остановиться. Но бесполезно. Её не было в мире живых. Она сама покинула его. И даже не помнила, зачем это сделала. Сейчас это уже было неважно. Спасти! Ей срочно надо было спасти эту сумасшедшую идиотку, которая лишится всего из-за какой-то глупости.
Никто схватила с полки первый попавшийся бутылёк с туалетной водой и зашвырнула им в зеркало. Оно тут же пошло сетью морщин, а девушка вздрогнула и испуганно заозиралась.
- Кто здесь? – пролепетала она, стискивая на груди полурасстёгнутую рубашку. Никто истерически рассмеялась, направляя новый снаряд – увесистый флакон с шампунем – в воду. Фонтан брызг взметнулся почти до потолка. А Никто уже скидывала в ванну всё, что попадалось ей под руку. Зубные щётки, пачки с мылом, бутыли с морской солью и флаконы всевозможных размеров, оттенков и содержания. Девушка визжала, не в силах сдвинуться с места от страха, завладевшего ею.
- Беги же! Беги! Ну же! – веселилась Никто, устраивая в ванной настоящий бардак. Словно вняв её словам, девушка, наконец, сорвалась и выбежала, хлопнув дверью. Никто слышала, как непослушные пальцы пытаются закрыть щеколду, как в прихожей отмыкаются все замки, и на лестничной клетке затихает удаляющийся крик.
Устало прислонившись к стене, Никто тихо сползла по ней. Прикрыв глаза, она удовлетворённо осматривала «поле битвы», радуясь тому, что хотя бы сегодня её способности спасли кому-то жизнь. Она вглядывалась в ворсинки на зелёном полотенце и даже не замечала, как её собственное тело постепенно тает, исчезая. Так спокойно и хорошо ей не было давно. Растворяясь, Никто вспоминала и свои похороны, и резко постаревших родителей. Перед глазами пронеслась картина, как они съезжают с этой квартиры, потому что маме каждую ночь снится её дочь и просит простить. Никто пыталась их найти, но не могла. Постепенно она забыла и дорогу к этому месту, к своему дому. И причину, по которой обрекла себя на своё существование, а родителей – на страдание.
Ей снова чудилось, что она маленькая девочка. Мама держит её за руку и читает «Волшебник изумрудного города». Засыпая, Никто видит себя Элли в окружении добрых друзей, шагающих по дороге из жёлтого кирпича. Мама ласково гладит её по светлым волосам, шепча имя, её имя. А в квартире с красными шторами уже больше никого нет. И только на лестнице, через приоткрытую дверь холла, слышится сбивчивая речь девушки, которая просит соседей позвонить её родителям.
иллюстрация © Ninlysa
