В тусклом свете
В теплой глуби затона дремала покрытая бурой слизью старая щука. Над водной гладью, поросшей крупной тростниковой метёлкой и мелкой, всегда прохладной травкой, стоял полуденный парок, едва проходящий сквозь мошкарное сито. Он скрывал сон неподвижной, сомлевшей рыбы, ржавой стрелой застрявшей в илистом месте, посреди щербленных стеблей камыша.
Прожорливая молодь носилась, вспуганная сторонним плеском чего-то крупного, приплывшего с противоположного берега. Редко-редко заходила в воду дикая утка; важно держась, расталкивала на плаву беспокойную мелочь. Пищи было вдоволь для всех: рыбешка тонула в зубастой пасти.
На самом дне, в песчаной колыбели молочно белело нагое тело, движениями юрких обитателей слегка покачиваемое. Темные волосы вились, окутывая пухлое лицо, щекотали зеленовато-мутные зеницы.
Щучьи глаза, затуманенными мертвыми коридорами ловили тени коряг и тусклый свет неживых глаз. Рыба пошевелила хвостом, и липкая чешуя тут же обросла песчинками. Не чувствуя плоти и своей хватки, хищница откусила белую мякоть руки и с ним что-то твердое, бессольное- оно выпало из пасти и опустилось на острие камня.
Когда-то хитрая, умная щука путала бывалых рыбаков, таясь в травяном застое. Сейчас ее ничто не волновало, кроме тепла и холода прибрежных вод. Давным-давно избавилась от окольцовки, изрядно удивившей бородатого мужика. Он придерживал неумело туловище рыбы и, завидя на хвосте металлический обод, ахнул. Пока возился с ним, рыба успела прихватить ладонь острыми зубами и выскользнуть. Кольцо каким-то чудом оказалось в руке бедняги: на нем значилась дата ушедшего столетия.
Теперь же она и голода не чувствовала.
Медленно, заваливаясь на бок, выплыла на середину водоема. В глазах щуки отражалась русалочья заводь. Вечером, когда свист ветерка терялся в ближайшем осиннике, когда волны стелили синюю постель непрошенной луне, на бугристых истоптанных кочках, распутывая золотистую кудель, полулежали девы-рыбы, с мерцающей, не знающей горячих касаний кожей. Лиловая завесь покрывала их смеющиеся лица. Рты сжимали острые листья осоки, и сладкая боль переходила в задумчивую напевность.
Одинокий плеск раздался совсем рядом. Щука дернулась, но, уже не понимая направления, тужась изо всех сил, выуживая из памяти охотничьи навыки, завязла в придонной гущине.
Прозрачные пальцы вцепились в дряхлые жабры и легко подбросили старое, неуклюжее тельце. Щука успела увидеть окровавленным оком пышную поросль ивняка, среди ветвей тугие, подвижные бедра . Луна ослепила окончательно. В слегка остывшем воздухе щука последний раз расправила хлипкие плавники и полетела глухо звенящей стрелой на сырой, прищемистый бережок. Испустила рыбий дух.
Русалочьи руки поднимали донную пыль, терялись в корневых отрогах, касались игриво других рук.
Девы нечаянно столкнулись с каменным гребнем, поднесли к бледному лицу плачущей - темноволосой, пока ещё пригульной - тонкое невестино колечко, и согласно кивнув, шаловливым наступленьем, потянули за собой, куда-то в прохладную глубь, где оживали сапфирные, изумрудные огоньки.
Сообщение отредактировал Yuliya Eff: 12 Январь 2015 - 18:46