Перенесено со старого форума.
Ожидание. О старухе
Будильник, стоявший на тумбочке у скрипящей кровати, прозвенел ровно в восемь часов утра, как обычно. Тяжело вздохнув, старушка Нина Юрьевна поднялась с кровати. С недовольно-капризным лицом надела мягкий красный джемпер и черные штаны с начесом, борясь с желанием плюхнуться обратно в нагретую постель и обнять подушку, кажущуюся сейчас привлекательней обычного. Слабо держась на ногах со вздутыми венами, Нина Юрьевна вяло умывала лицо и пыталась вспомнить сон, оставивший неприятный осадок в душе.
- Хм... Лабиринт, лабиринт, - задумчиво проговорила она, вытирая лицо полотенцем. - Нужно бы глянуть, что это значит.
Закрыв плотно дверь в ванную, дабы кошка Маруся не "наделала дел" на резиновый коврик у раковины, Нина Юрьевна с шарканьем тапочек и беспричинным оханьем пошла в зал. Краем глаза увидела маленький телевизор, сгоревший еще неделю назад, сердито пробормотала что-то о своей забывчивости и старости-нерадости; минут пять копалась в большом старом шкафу, пахнущем потрепанными книгами и пылью, пытаясь найти сонник. Не заметив тоненькую книгу среди объемных томов, Нина Юрьевна вспыхнула от злости:
- Унес, сволочь, все унес, и до сонника моего добрался! - завопила она, вспомнив вдруг, что позавчера к ней заходил сосед, которого она попросила поменять лампочку в светильнике. - Ух, Вася, ну погоди ты у меня, все выясню, всех на место поставлю!! - и Нина Юрьевна раздраженно хлопнула стеклянной дверцей шкафа, который затрясся от такого удара вместе с растениями в горшочках на своем верху.
Проклиная всех неблагодарных людей в "нашей испорченной после развала СССР стране", Нина Юрьева пошла в кухню завтракать. При виде кошки, которая любопытно всматривалась в багровое от негодования лицо хозяйки, напоминающее сморщенный помидор, Нина Юрьевна сказала:
- Чего расселась посреди коридора? Кыш-ш-ш отсюда! - и старушка топнула ногой по холодному линолеуму. Этим действием она вовсе не спугнула привыкшую к таким выходкам Маруську, а лишь усилила ее любопытство. Взгляд кошки словно говорил: «И чего это она разбушевалась? Ну да ладно, побушует немного, да и успокоится».
Маруська оказалась права. Прибираясь в кухне и напевая песню «Горная лаванда», Нина Юрьевна забыла и про книгу, и про соседа, и про всех неблагодарных людей. Поставила чайник с обгорелым дном на заржавевшую от времени газплиту, протерла клеенку на столе, аккуратно собирая в шершавые ладони крошки хлеба, и, несмотря на то, что жила одна, выставила на стол две белые чашечки.
- Да придет ведь когда-нибудь, придет сынулечка мой, - любовно промурлыкала она с улыбкой, не выговаривая букву "ч" и обнажая беззубые десны.
Через пять минут в маленькой однокомнатной квартирке пахло рассыпчатыми овсяными печеньями и кофе. За окном воробьи радостно прыгали на внешнем подоконнике, встречая рассвет, и клевали крошки хлеба, которые вчера насыпала им Нина Юрьевна. Сидя сейчас за небольшим столиком на скрипучем стуле с болтающейся ножкой, эта старушка с большим удовольствием на лице макала печенье в горький кофе, чтобы размягчить, кусала помаленьку и звучно глотала, причмокивая. После чаепития старушка засуетилась, засетовала на быстротечность времени и начала собираться на утреннюю прогулку. Слегка хромая, подошла к старому гардеробному шкафу в прихожей, чтобы достать серую шаль и звонко чихнула от резкого запаха дешевого мыла, ударившего в нос, когда открыла дверцу. С досадой подумала: «Что ж поделаешь, мыло вытащу - моль всю одежду сожрет». Надела драповое пальто с черными бусинками на воротнике, обула мягкие темно-синие валенки, хорошенько укуталась с головой в шаль и вышла с квартиры.
Маленькая старушка с большим трудом открыла тяжелую подъездную дверь, проворчав что-то о «непонятных кнопках повсюду». Завидев на скамейке знакомых женщин, живущих в домах этого же двора, она мгновенно сменила недовольство на лице на искрометную радость и дружелюбно поздоровалась с ними. Выдавила из себя сухой старушечий смешок и подсела к подругам.
- А чего эт вы без мужиков сидите, а? - задорно сказала она, свернув глазами и подтолкнув локтем сидящую рядом знакомую.
Женщины захихикали, мечтательно улыбнувшись на пару секунд; потом выразили упрек на лице и мигом сделались серьезными, поправляя платки. «Нельзя шутить да шалить, нельзя; не по возрасту нам эдакое поведение». - говорили их морщинистые лица.
- Ох и тяжелое же утро сегодня... - вздохнула после неловкой паузы сидящая на левом краю скамейки бабулька.. Проворно засунув свои кудрявые волосы сиреневого цвета обратно в платок, откуда они выглядывали, она тихо добавила: - Думаю, день тоже такой будет.
- Да вот я тоже это почувствовала, - поддержала бабульку сидящая рядом с Ниной Юрьевной полная женщина, выглядевшая старше всех. Она шумно дышала и много жестикулировала. Проболтав что-то про магнитные бури, она закатила глаза и сказала: - Давление скачет, кости ломит, - указав при этом на поясницу.
Подруги дружно закивали, охая и цокая. Пару минуток все грустно молчали, поглядывая друг на друга и хлопая короткими ресницами на прохожих, а потом начали щелкать семечки. Пройдет мимо "деваха какая-то непорядочная" в платье коротком - и возмущенный ропот старушек сливался со стуком высоких каблуков.
Утренняя беседа длилась недолго. Минут через пятнадцать пожилые женщины пассивно встали со скамеек, потирая спины, и разбрелись по своим делам.
Нина Юрьевна тяжело зевнула, разинув рот так широко, что заболели челюсти. Оглядевшись по сторонам дабы убедиться, не подсмеивается ли кто над ней, она бросила усталый взгляд на родной затхлый дворик между жилыми домами и отправилась гулять. Пригрозила костлявым пальцем детям в песочнице, чтоб не шумели, шыкнула на большую худую собаку у подъезда, укоризненно покачала головой при виде обнимающихся молодых. Вздыхала каждую минуту и оглядывалась на свой подъезд с мыслями "Авось пришел родимый мой да ждет у двери". Спешно выйдя со своего двора, она сбавила шаг и медленно шла по оживленной улице, уткнувшись носом в воротник, чтоб не простудиться. Болезненно морщилась, когда сигналил какой-нибудь автомобиль, разок плюнула через левое плечо, завидев черную кошку, пробежавшую через дорогу справа.
- Да и неважно, что не спереди чертовка прошлася, все равно неудачу принесет, - потрясая седой головой, бормотала она себе под нос. - Так прабабушка моя говаривала, да будет земля ей пухом...
Слова старушки, произносимые с кряхтением мягко и тихо, тонули в шуме проезжающих по слякоти машин. Мороз смягчился, снег начал таять, но солнце, сладко продремавшее всю зиму в объятиях серых облаков, еще не грело; птицы все еще предпочитали прятаться в гнездах и лениво выглядывали из своих прибежищ только для того, чтобы добыть пищу.
- Авось придет родной мой, нам подождать нетрудно. Нам-то, терпеливым...
Нина Юрьевна предалась мечтаниям, совсем не глядя по сторонам; нечаянно столкнувшись с долговязым парнишкой в шапке, она с презрением зашипела на него, обозвала в мыслях клоуном и после этого успокоилась. Старушка и не заметила на другой стороне улицы девочку лет семи в ярко-розовой болоневой куртке и красных сапожках, ожидающую неподалеку свою маму, которая в это время покупала овощи. Девочка эта уже достаточно долго глядела на Нину Юрьевну, медленно пожевывая кислое яблоко. Внезапно какая-то мысль заставила девочку вздрогнуть и выронить зеленый фрукт в лужу справа.
- Мама, мама, это же бабушка! - звонко прокричала она, подбежав к женщине в бежевом плаще и дергая за рукав.
- Что? - не поняла мама и рассеянно отошла от овощного прилавка с огурцом в руках. Несмотря на серьезное взрослое лицо эта женщина казалась совсем еще юной. Короткая модная прическа и стройная фигура молодили ее. Она была из тех людей, возраст которых выдает только улыбка, беспощадно показывающая возрастные морщины под глазами и вокруг рта.
- Бабушка, говорю, вот тама! - повторила девочка и пальчиком указала на сгорбленную фигуру Нины Юрьевны по ту сторону дороги. Руки старухи, крепко держащей деревянную трость, слегка тряслись от мелкой дрожи, бегущей по дряхлому телу.
- О Господи... - медленно проговорила женщина и выронила огурец туда же, к недоеденному девочкой яблоку.
- Эй, чо такое! Заплатить не хочешь? - возмущенно пригрозил пальцем продавец, минуту назад сонно укладывавший покупателям овощи в пакеты, а тут вдруг резво вынырнувший из-за прилавка и наконец сняв капюшон. Его обросшие жесткими черными волосами скулы, подбородок и злые то ли от холода, то ли от нелегкой жизни глаза привели наконец женщину в чувство. Услышав тихое "Извините", он притих и только прошептал напоследок:
- Ни совести, ни уважения...
«Может, не она все-таки?.. - с надеждой думала женщина, впиваясь стеклянным взглядом в профиль старушки. - Сидела бы у себя во дворе, какой черт ее сюда занес?...».
Женщина эта была невесткой Нины Юрьевны. Раньше они ладили друг с другом, но после гибели сына старухи им пришлось уехать. Убитая горем Нина Юрьевна стала очень раздражительной, нервно ходила по ночам по комнате, которую заставила иконами и свечами, кричала на всех без поводу. Не узнавала свою невестку Люду и внучку Настеньку, пару раз выгоняла их, «чужих», с дому, твердила, что сын ее не погиб, что все это обман, обвиняла невестку в воровстве кухонных приборов и прочих мелочей, поднимала руки и на нее, и на внучку.
- Бесстыдница, деньги сына моего хочешь забрать! Чертовка! Убирайтесь отсюда обе! - истошно орала она на них, покрываясь от злости багровыми пятнами, не слушая оправдания недоумевающей женщины и грозясь пустить в ход кулаки. Громко захлопнув входную дверь, она все еще продолжала кричать: - Мерзавка! Вот попадись ты мне еще...
Люда терпела и прощала старуху, но и ее терпению пришел конец. Придя однажды домой после работы, обнаружив разбитую посуду по всей квартире и всхлипывающую, испуганную дочку с синяками на руках, женщина сказала себе: «Ну все. Нужно бежать подальше от этой чокнутой». И скоро они переехали в другой конец города, раз в месяц отправляя деньги старухе по почте. Нина Юрьевна не расстроилась вовсе. Подобрала через некоторое время белую кошечку под подъездом, чтобы не грустить одной, назвала Маруськой и стала жить с ней, не переставая каждый день ждать возвращения сына.
Сейчас же, под пристальными взглядами Люды и Насти, Нина Юрьевна сердито стояла у светофора, поблескивая глазами и выжидая того, кто захочет ей помочь. Пасмурность февральского дня вызывала у нее сильную головную боль, что заставляло старуху сердится на все подряд, в том числе и на «опасные махины», из-за которых она боялась перейти дорогу.
Неожиданно кто-то тронул ее за плечо, и она обернулась. Увидев незнакомых людей — женщину с дочкой — она удивленно взглянула на них исподлобья.
- Мама, здравствуйте, - робко сказала женщина, решившая минуту назад все-таки подойти к снохе и поинтересоваться о ее здоровье. Женщина попыталась выразить на лице радость, но вместо улыбки у нее получился неприятный оскал. Настенька старалась держаться ближе к маме, теребя пальчиками складки ее плаща и испуганно таращась на бабушку.
Старушка невесело засмеялась и, прищурив глаза с пожелтевшими белками, ответила:
- Вот оно ведь как бывает, а! Стоишь себе у дороги, а тут тебя и мамой назовут, и в невесты возьмут, ха-ха-ха! - смех ее был сухой, отрывистый и похожий больше на кашель. - Нет, уважаемая, вы что-то путаете, осталась я лишь с сыном да Маруськой.
Настенька удивленно глазела то на Люду, то на Нину Юрьевну. «Мамочка, а кто такая Маруська?», - только шепнула она женщине.
- Мама, это я, Людмила, жена Сергея, сына твоего. Вот Настя — твоя внучка. - голос женщины стал тверже и громче. Маразм старухи начинал ее раздражать. - Не узнаешь? - нетерпеливо спросила она, свысока глядя на сгорбленную Нину Юрьевну.
Нина Юрьевна пронизывающе вглядывалась в лица стоящих перед ней людей. Имена их показались ей очень знакомыми, да и имя сына они угадали. Старуха перестала щурить глаза, расслабила лицо и усердно рассуждала, гордо закинув голову назад.
- Да что ж творится такое, а! - закричала вдруг Нина Юрьевна. - Пристали ко мне опять! Опять вам насплетничали про моего сына. Сволочи соседи, все сволочи. - голос ее дрожал и обрывался на на букве «о». - Нет, не умер мой Сережка, живет он со мной назло всем вам! Пошли прочь! Бесстыжие! - и она яростно замахала в воздухе тростью, на которую опиралась.
Людмила попыталась что-то сказать, но, взглянув красное лицо старухи с маленькими злыми глазами, взяла дочку за руку, и они быстро зашагали прочь.
- Видишь, глаза туда-сюда бегали, - очень тихо проговорила она Насте, перешагивая лужу. - Вот тогда бежать надо. Это признак ярости такой.
- Не дают спокойно жить! Черти, бесы! - кидала им в спину ругательства Нина Юрьевна, все еще размахивая тростью и руками. - Пристали ко мне, а! Все сплетничают да сплетничают о сыне моем. Мамой назвала. Мерзавка... Лучше бы через дорогу перевели.
Минут пять Нина Юрьевна глядела вслед стремительно удаляющимся фигурам Люды и Насти, бросая проклятья; крикнула какому-то бородатому мужчине, с любопытством уставившегося на нее: «Чего стоишь, как истукан?». Затем окинула взглядом улицу, торопящихся прохожих, серое небо и легко вздохнула.
- Не было у меня никогда родных и не будет. Один Сереженька есть у меня... Придет он скоро, совсем скоро придет, голубчик мой, родненький мой. Нам-то, терпеливым, ожидание под силу... - пробормотала она со слезами на глазах и вновь уткнулась носом в воротник.