цвета должны заиграть яркими красками. То есть, концентрация цветописи максимальная.
Карантин
Вот вроде в школе каждый день столько всего происходило, такие страсти кипели, а теперь будто и вспомнить нечего: или неинтересно, или стыдно… Хотя…
— Оля? Привет, это Таня зво́нит!
Танька до сих пор именно так и начинает телефонный разговор: переспросит имя и обязательно представится — будто я ее по голосу не признаю. Опять же на дисплее высвечивается. Хорошо хоть перестала добавлять «зво́нит»…
Выяснив, что меня не было в школе, потому что «болела голова», подруга принялась подробно рассказывать о событиях прошедшего дня:
— …и, значит, говорит Фролову: «Ты же весь желтый!» Я подошла, посмотрела — и никакой он на самом деле не желтый!
Может, наш двоечник Женька Фролов и вправду с чего-то пожелтел, но мы с Танькой терпеть не могли Ленку Геллер, и потому не сомневались, что она это из вредности и с Женькой все в порядке.
Кстати, Женька недавно постучался ко мне «вконтакте» — только по школьным фотографиям и признала, а Ленка теперь риелтор, и мы с ней дружим…
Утром выяснилось, что у Фролова желтуха, и наш 7 «в» посадили на карантин. На целый месяц загнали на первый этаж в самый конец коридора — в кабинет с отдельным входом и доисторическими партами. Я такие только в кино видела: горбатые, с лунками для ручек, дырками для чернильниц (это при том, что все уже сто лет шариковыми ручками пишут!) и откидными крышками. Свежевыкрашенные, кстати. Светло-голубой краской. Х-ха! И вешалка им под стать. Не кабинет, а музей! Который превратили и в раздевалку, и столовую, и медкабинет (кровь у нас аж целыми пробирками брали — бррр…); и все учителя сюда по расписанию приходили — кроме физрука. Ну, физкультуру мы, конечно, и без него устроили. Тринадцати-четырнадцатилетние в замкнутом пространстве…
Не-не-не, это я сейчас скажу, что мы бесились и сходили с ума — даже самые спокойные и примерные, — а тогда казалось так классно! После уроков мы с Танькой стояли на остановке и, пропуская автобус за автобусом, пережевывали каждый момент, каждый взгляд, каждое слово. Танька жила напротив школы, а мне до дома нужно было несколько остановок ехать — вот она меня и провожала. Каждый раз не меньше двух часов…
Стоим мы, значит, как обычно, на остановке — автобусов, наверно, уже пять-шесть пропустили, — и идет мимо Володька Иванов.
Боже мой, Володька теперь настоящий байкер: весь в коже, ручищи с хорошее полено, бородища лопатой, волосья до плеч (с проседью — э-э-эх…), а тогда тощий, сутулый, стеснительный; рукава короткие, широченные штанины полощутся над тонюсенькими щиколотками, торчащими из ботинок сорок шестого размера…
— Стоите? — спрашивает.
— Стоим, — отвечаем.
А мы как раз обсуждали «животрепещущую» тему: Машка Гнедовская, девчонка под метр восемьдесят, неуклюжая и неловкая, с хмурым взглядом из-под длинной челки (потеряла я Машку из виду, не знаю, что с ней), влюбилась в Димку Денисенко — предмет воздыхания девчонок нашего класса. Замечу, что на нас с Танькой Димкины чары почему-то не действовали. Любви своей Машка не скрывала: даже учителям некоторым зачем-то о ней рассказывала. Дура, что с нее возьмешь? Над Машкой смеялись открыто; над Димкой, который упорно делал вид, будто ничего не происходит, побаивались. Потому как на самом деле злился он страшно, а парень был здоровый, спортсмен и всякое такое. Вот мы с Танькой и решили… Не помню, кто именно придумал, не помню зачем: то ли над Денисенко подшутить, то ли над Машкой? Короче, пропустили очередной автобус и, дворами-дворами, вернулись в школу.
Нам повезло: вход в «изолятор» пока не закрыли — и никого. Тихонько притворив за собой дверь и воровато оглядываясь, мы крадучись двинулись к последней — Денисенковой — парте. На улице еще не стемнело, но в кабинете, за окнами которого густо росли деревья, царили сумерки. Что-то скрипнуло…
— Если чего, скажем, тетрадь забыли, — прошептала Танька.
Я кивнула.
Очень осторожно, чтобы не щелкнули, Танька расстегнула замочки, запустила руку в портфель… (Коричневый у нее, кажется, портфель был) Свет включать мы побоялись: вдруг кто войдет?
Пока подруга вслепую шарила в недрах портфеля, я на цыпочках прокралась к нашей парте: вроде тетрадь ищу. Никогда в жизни не было мне так страшно: а если в окно заглянут, а если уборщица придет, а если?.. И зачем только?..
Наконец Танька нащупала и достала карандаш (мы же не изверги, чтобы ручкой! Плохо оттирается, да и вмятины могли остаться…), откинула правую крышку парты и накарябала на внутренней стороне, прямо по нетронутой краске: «Дима + Маша = Любовь». И сердечко подрисовала, стрелой пронзенное…
Это будущий-то главбух солидной фирмы, мать двоих сыновей! Посмотрели бы они на нас! Моя дочка точно бы уржалась…
Нам действительно повезло: никто так и не появился. Снова дворами-дворами, мы с Танькой помчались к остановке.
— Все стоите? — удивился как раз возвращавшийся Володька Иванов.
— Ага.
Мы были горды — у нас появилось алиби.
На следующий день пришли в школу пораньше. С трудом дождались, когда явится Денисенко. Явился. Вразвалочку, не спеша направился к своей последней парте. Кого-то невзначай отпихнул, кому-то пожал руку...
Припоминая небрежность, с которой Димка расчищал себе дорогу, и снисходительность, с которой пожимал трепетно протянутые руки, начинаю подозревать, что свинью-то подложить мы собирались именно ему. А нефиг выпендриваться!
Швырнув на скамейку портфель, «первый парень на деревне» с грохотом откинул крышку.
Ох, как это трагично, когда у тебя плохое зрение! Выражение лица «нашей жертвы» мне потом описывала Танька:
— Он сразу такой серьезный стал. Задумчивый. И медленно-медленно опустил крышку…
Что опустил крышку, я и сама видела — не совсем уж слепая.
Весь день Денисенко просидел за партой. Крышку аккуратно придерживал: то локтем, то ладонью — когда поднимался навстречу очередному входившему учителю. А после уроков вдруг вызвался дежурить. Причем от помощников великодушно отказался, заявив, что справится один.
На нас с Танькой — девчонок с примерным поведением — он уж никак не подумал. Решил, какие-то двоечники: больно почерк корявый. Еще бы не корявый, когда у Таньки рука со страху дрожала!
Это мне Ленка Денисенко-Геллер спустя много лет рассказала — Димка-то ведь на Ленке женился! Прекрасный, кстати, муж из него получился и отец троих детей…
И еще: желтухой, кроме Женьки Фролова, в нашем классе никто не заболел.
Сообщение отредактировал fotka: 18 Декабрь 2017 - 14:05
Справа - с откинутыми крышками...
