Три апашки1
Выйти из СТО пришлось через два часа. Эти маленькие пространства, заполненные мужским тягучим атмосферным, все одинаковы. Сперва ты мнешься, стесняясь за всю эту ситуацию и свои неумения, затем осваиваешься и начинаешь задавать вопросы, затем деловито куришь и лезешь под колеса к мастеру, а затем начинается фаза усталости и ощущения безнадежности. Я решил уйти в тот момент, когда слабость духа начала давить на ноги и я осознал себя сидящим на холодном диване и пялящимся в телевизор, где жгучая блондинка демонстрировала тостер.
Жидкая хрустящая кашица мокрого снега. Остановка с вездесущей рекламой, на одной из которых предлагалось заняться своими ментальными способностями и раздвинуть «горизонт сознания». С трудом вспомнил на каком транспорте я могу доехать до дома, трехлетнее вождение разбаловало меня, автобус был невыносимо беспардонным к моей комфортной зоне, кроссовки промокли, и я выскребывал остатки стойкости для долгой поездки из своего эмоционального сейфа, заметно опустевшего после рабочего дня и ожидания починки машины.
Пластиковое сиденье согрелось, и я несколько привык к размытым угрюмым лицам (о, где моя Билли Айлиш на весь салон). Люди постоянно менялись и чем дальше мы ехали через ночной город в слабо освещенном упорном автобусе, тем более холодные и молчаливые пассажиры вливались в салон. Через полчаса поездки мы остановились и внутренне движение несколько оживилось. Подняв голову, я увидел, что в салон вошли три апашки и сиденье передо мной тут же было освобождено. Старушки, мелко улыбаясь и кивая вставшим пассажирам, довольно проворно уселись на освободившиеся места, и даже сев, не забыли поднять головы и улыбнуться. У той, что была буквально передо мной, в бугристом красном платке, который явно скрывал волосы в бигуди, я заметил длинные и острые зубы, пока она благодарила молодого парня. Возблагодарив вселенную, что мне не пришлось уступать место и болтаться из стороны в стороны, подпираемый пухлыми куртками и пальто, я уткнулся в мобильный телефон. Движение восстановилось, прерываемое лишь временами чьим-то судорожным, толчкообразным прорывом к выходу, через толпу. Впрочем, в конце автобуса было свободней.
Белый шум нарастал очень медленно, и я не понимал, что довольно долго смотрю в мобильный, на котором зомби съели все мои растения, не играя и не думая ни о чем. Во всем этом шуме вокруг, создаваемом внешними звуками и тихим бубнежом в автобусе я уловил фразу, которая рыбьей костью впилась мне меж зубов, заставляя желать быстрее выдернуть ее и осмотреть. Среди общей тоскливой меланхолии в согретом пространстве автобуса я только спустя время осознал, что подсознательно испытываю гадкое ощущение, заставившее меня остановиться, будто волосатый таракан барахтался в недрах козьего сыра, чуть не попав в мою ложку, пока я продолжал есть несмотря на шевеление. Потому что кто-то в автобусе сказал: «…состричь ногти и запекать». И я даже знал кто. Это была та самая апашка в красном платке, скрывающем бугристую голову. Все трое, склонившись друг к другу продолжали шептаться и крайне активно хихикать на сказанное. Поставив игру на начало и выключив звук в наушниках, я сгорбил туловище буквой «с» и наклонился ближе к передним сиденьям словно бы погруженный в телефон. Долгое время было совершенно непонятно о чем они говорили, хотя голоса они сильно не понижали. Затем я услышал довольно длинные фразы, и сказаны они были той, что сидела слева, у самого окна:
- …украл, держал. Нора темная, сам волосатый, – Соседки тихо охнули, однако эмоции были непонятны, вроде отвращение с торжеством и злорадством. – А когда освободили, то в животе звучало «чылк-чылк».
- От голода?
-Нет, детеныш прижился.
Две остальные начали тихо ахать и даже вскрикивать, так к примеру, вскрикивала моя мама при запусках фейерверка, испуганно и подбадривающе-восторженно. Затем апашки склонились друг к другу совсем низко, и рассказчица начала уже откровенно шептать, так что я ничего не слышал, хотя чуть лбом не лег на переднюю седушку оттопырив неестественно зад. Затем шепот снизился и пропал. Мимо меня, толкнув коленом, вышел сосед. Я остался сидеть на своем месте, лишь мельком глянув в окно. Там была темень, и только мое слабое отражение было видно в черном густом зеркале окна. Затем я быстро уткнулся макушкой в переднюю седушку, у апашек разгорелся нешуточный спор. Одна из них, посередине, сразу передо мной, авторитетно шипела двум остальным:
-Нельз-зя.
-Можно. – это откликнулась та, что сидела у прохода, в красном толстом платке.
-Говорю вам. Нужно лишать этого. А потом уже забирать ее.
Они яростно шушукались, почти толкая друг друга сухими локтями в советских пальто. Затем их шипящее препирательство прекратилось также быстро, как и началось, и они начали тихо хихикать. Затем та же, что посередине проговорила все довольно громко, кроме первого слова, которое они выдохнула и я не был уверен, что расслышал все правильно:
-Домох-хой наш так и сделал с девой. Просто взял чайник, у него есть носик. Можно использовать что угодно. Они не должны быть чищ-с-стыми.
Затем та, что в красном платке добавила:
-Конечно, на нашем рынке новая лавка. Клетки большие, чтобы от грусти не сопрели раньше времени.
Мне стало немножко холодно и немножко плохо. Мне представился наш дом но таким, каким я помнил его в детстве, до ремонта. В зале стоял огромный шифоньер с посудой и маленькими статуэтками, а напротив диван и наш цветной телевизор. Первые фильмы с монстрами из ада и ожившими восковыми фигурами навсегда изменили мое восприятие мира, дав понимание, что в шкафах могут сидеть постукивающие ногтями куклы, под диваном лежат одноглазые тролли и у потолка притаились удушающие тени. Но все это с течением времени преобразилось, и более страшные вещи как экзамены, не отвеченные мысли на кого учиться и где потом работать, вкупе с плохими свиданиями, все это довольно быстро перечеркнуло мой инстинктивный страх перед темнотой. Однако, если моя взрослая жизнь уменьшила и сделала комичным страх перед тенями и мраком, то она никогда не влияла на второй, на страх перед неизвестностью, но только вылепила и увеличивала его с каждым годом. Все, что я не мог контролировать, как к примеру рано купленную машину сверстником, приводило меня в ужас, делая меня хуже, слабее, словно бракованным. Или моя невозможность просчитать насколько удачный выбор я сделал, пойдя учиться на администратора туристических агентств. Страх перед неизвестностью заставлял меня работать очень много, стараясь соответствовать ожиданиям, а некоторых особенно дальновидных еще и заставлял активно практиковать религию. Но никогда за всю свою жизнь я не чувствовал такой морозящий и болезненный страх как в этом красном автобусе от чьего-то шепота. Этот шепот был чем-то отвратительно мистическим, словно из дыры в обоях доносился, и который можно было заглушить лишь громким радио да сделав вид, что ничего не происходит. Я выпрямился и лязгнул зубами от холода. Я так резко встал, что соседние пассажиры оторвались от мобильных и с удивлением воззрились на меня. Я сделал руками движение, будто рассек воду, и выворачивая длинные ноги бросился к выходу, расталкивая всех. Я не хотел оглядываться, боясь увидеть белые глаза и злобные улыбки. Я не хотел костлявого пальца, пеняющего мне вслед за подслушивание.
-Остановите, байке2!
Я вывалился в мороз и чуть острыми коленками в подмерзшую кашицу не упал. Потанцевав я отбежал в сторону за остановку и только там выпрямился и глубоко вдохнул воздух. К моему сожалению, автобус очень долго стоял, фырча и с натугой завывая, затем он наконец двинулся. Темная масса людей в слабом желтом пространстве качнулась влево и выпрямилась, уезжая прочь.
Воздух выходит паром, ногам уже холодно в кроссовках, а я стою, опираясь о колени, согнувшись, и не могу надышаться. Вот он, спертый воздух публичного транспорта, даже бредовое состояние вызывает, заставляя во всем углядеть нечто страшное и неприемлемое для нашей консервативной реальности. Наконец выпрямившись я целеустремленно замахал ногами, надо было пройти два квартала до дома.
У ворот нашего дома я остановился и достал сигарету как вознаграждение себе.
-И чего я так испугался? – громко и бодро спросил я себя, выпустив густую струю дыма, - Говорили небось о рецептах с куриными ногами и семейных сплетнях, а я...
Кто-то за спиной кашлянул в ответ и я, громко взвизгнув, сделал антраша в воздухе. Куда улетела сигарета и моя шапка так и осталось неизвестным, зато открыл и закрыл я ворота в считаные секунды. А затем я оказался под одеялом, дрожа и корчась, у меня начался жар и тяжелая простуда. Пока я дождался мамы, которая зашла под утро в мою комнату, мне пришлось вытерпеть визиты Аделаиды, нашей черной кошки, которая заходила несколько раз и у которой оказались премерзкие блестящие глаза и хихикающий смех, который она не больно скрывала, понимая, что я уже все знаю. Под утро Аделаида совершенно наглым образом запрыгнула ко мне и начала идти по одеялу. Сперва она наступала на мои ноги, и была тяжелой неимоверно (будто ноги взрослого человека, немного дрожащие, скажем, от старости), затем она наступила мне на пах заставив скорчиться, а после улеглась на живот. Я лежал, укрывшись одеялом, боясь дышать в горячем влажном пространстве, молясь, чтобы она ушла и оставила меня в покое. На живот мой кошка давила тяжело и горячо, дышать становилось сложно. А затем она начала мерзко покашливать, словно собиралась выкашлять комок шерсти, и в каждом кашле я слышал чих и еле сдерживаемое хихиканье. Ее хвост задел мою пятку, заставив ноги испуганно дернуться, а затем, шипя, хвост начал упорно лезть под одеяло, прямо между моих ног, выше и выше щекоча ноги, покрытые гусиной кожей.
"Слишком чищ-шстый", шипело что-то и когда я готов был закричать басом на весь дом телефон громко и стерильно-современно пропиликал музыку. Это был звонкий модерный крик петуха в ночи, развеявший морок и заставивший меня выскочить из одеяла и глотнуть воздуха. СТО написали, что машина готова. А затем зашла мать, чтобы проверить, пришел ли я ночью. Я попросил горячего чаю с лимоном и рухнул опять на подушку. Я смотрел в потолок и упорно спрашивал себя, должен ли я пугливо усилить радио и сделать вид, что ничего не произошло, или я должен быть пытливым, и попытаться ездить в том автобусе или обойти рынок с поиском мясной лавки в ожидании нашего следующего столкновения или какого-то знака. Я смотрел в потолок, пока не уснул. Я не дождался чая и за машиной поехал лишь через две недели и полного выздоровления. С семьей затем мы закупали продукты для нового года и удачно его справили. Прошел месяц, а я пока не решил для себя, готов ли я преодолеть свой страх неизвестности, и не будет ли там еще большего страха для меня.
А вы как думаете?
1 Апа - бабушка, старушка, пожилая женщина. Здесь: бабульки, старушки.
2 Байке - дядя, брат. Уважительное обращение к старшему мужчине.
Блин, вот когда пожалеешь, что этимологии таких словечек кыргызских не знаешь, хоть в словарь лезь.)))
