То ли рассказ, то ли очерк, то ли беллетризованная статья...
Утраченные и обретенные. Бесконечная история о Венерах Витали
В начале двухтысячных мне редко удавалось выбраться к Берцеву в гости, зато всегда находилось много тем для разговоров.
– Что это? – начинаю листать брошюру с изображением беломраморной скульптуры на обложке.
– Новая Володина любовь, – отвечает мне Ольга, его жена.
– Дама, приятная во всех отношениях, – смеется Берцев.
– Это та, которая в Русском музее стоит? – демонстрирую свою осведомленность.
– Она и не она.
– Это как?
– Тебе коротко или подробно рассказать, – Берцев хитро прищуривается.
Ага! Значит, есть, что рассказать.
– Давай подробно! Заодно, может, объяснишь, как статуя, которая выглядит как античная, вдруг в Русском музее оказалась? Вроде в его коллекцию собирают только произведения русских мастеров? А эта вся такая… как в Эрмитаже, в Греческом зале.
– «В Греческом зале, в Греческом зале», – не удержался от цитирования Берцев.
– Тут не только мрамор виноват, – продолжаю, – но и пропорции, соразмерность тела, естественность движения. Ну, обнажённая, разумеется, и прическа у нее, как у греческих богинь. Этакий типичный образчик того, что принято назвать высокой классикой.
– Ладно, подробно, так подробно. Что ты знаешь о Николае I?
– Э-э… Царь российский.
– Это все знают, – усмехается.
– Правил между двумя Александрами, – напрягаю память. – Кажется, между первым и вторым. Годы примерно… э-э…
– Угадала, – мы смеемся. – Так вот! Как в сказке, жил-был царь и было у него две дочери – Мария и Ольга. Пока они росли, царь занимался разными делами. Например, он подружился с неаполитанским королем, и тот подарил Николаю маленькую бронзовую статуэтку Венеры, найденную на раскопках Помпей. Не знаю, чем она так нашего императора поразила, потому что не сохранилась до наших дней. Может, я несколько вперед забегаю, но искусствоведы говорят, что подобных статуэток чуть не семь десятков по всему миру известно.
– Но та единственная, которая помпейская, наверное, самая-самая была? Правильно я понимаю? Царь-то, поди, произведениями искусства вполне избалован был!
– Опять угадала, – мы снова смеемся. – Так вот. Прошло какое-то время, и Николай I пришел своему любимому скульптору, которого он профессором Академии художеств сделал, Ивану Петровичу Витали с той самой помпейской статуэткой.
– Иван Петрович вроде как русский, но Витали… – вот вечно я встреваю да перебиваю!
– Итальянец. По происхождению. Настоящее имя что-то вроде Джованни. Но родился в Петербурге, вот его Иваном на Руси и назвали. Талантлив до гениальности! И ведь нигде не учился! Нет, учился, конечно. Он и родился в семье скульптора, и на занятиях в Академии художеств бывал, но скорее по знакомству. Систематического образования у него все-таки не было.
– Совсем как ты, – теперь смеемся мы с Ольгой. – Тоже художественного образования не получал, а вон сколько и из дерева всего повырезывал, и картин понарисовал.
– Короче! Попросил Николай Петрович мастера своего, чтобы сделал тот полноценную ростовую скульптуру, в смысле, в размер реального женского роста. Видать, и в самом деле та маленькая статуэтка очень хороша была, потому как другие, фотографии которых я потом смотрел, особого впечатления на меня не произвели. А Витали лестно, наверное, что император так к нему благоволил. Согласился, естественно.
Первую гипсовую модель Витали делал в классе скульптуры Академии художеств. Сколько натурщиц позировало, этого никто не знает. Говорят, даже жена Витали в качестве модели выступала. От каждой скульптор взял самое лучшее, самое совершенное! Удивительно: получиться-то должно было как в «Молекулярном кафе»! Знаешь такое?
– Па-а! Я ж вроде как с фантастами общаюсь, так что Варшавского знаю. Только там-то все самое вкусное в одно блюдо машина мешала, а тут, как я понимаю, этим гений занимался.
– В точку! Когда император гипсовую Венеру увидел… Боюсь, что фотографии этого передать не способны! Тут не только глазами видишь, но и руками ощущаешь красоту и совершенство. Анатомически абсолютно пропорциональна, с плавными изгибами тела. Очень живая поза, когда Венера, опираясь локотком на опору, чуть наклонилась, чтобы развязать тесемку сандалии. Кокетливый поворот головы, чуть манерно отставленный мизинец на руке. Который, кстати, едва разыскали.
– Кого? Мизинец едва разыскали?!
– Дойдем уже скоро и до него. А пока гипсовая Венера Покорила Николая Павловича до глубины души. И повелел он исполнить деву в мраморе. Так появилась мраморная Венера, которую сейчас называют первой, хотя на самом деле она стала второй после гипсовой. Ее-то царь и повелел поставить в Ротонде – императорской столовой Зимнего дворца. При следующем императоре она переехала в зал русской скульптуры Нового Эрмитажа. А когда создали Императорский Русский музей имени Александра III, Венеру переместили туда и включили в ставший классическим «Каталог Русского музея» Врангеля. Позднее она была выставлена в Академическом зале Михайловского дворца. В подвале этого же дворца она сохранялась в годы Великой Отечественной войны, а после вернулась на свое место в зале и в новые каталоги. У этой Венеры вполне спокойная и счастливая судьба. Ее-то Осипов и поместил на обложку своей книги, которую ты смотришь.
– Врангель – это который барон и военначальник? У этой? Значит, есть еще какая-то? А с автором книжки, Осипов который, ты, похоже, знаком лично? – посыпались из меня вопросы.
– Тпру, дорогая! Не гони! Врангель, который каталог составил, был искусствоведом и коллекционером, а барон, который у всех на слуху, его сын. Осипов же Дмитрий Владимирович – мой друг. Он-то и познакомил меня с этой прекрасной дамой. Точнее, когда знакомил, прекрасной ее назвать было сложно, но не будем бежать впереди коней. Знаешь ли ты, за что я люблю Николая I?
– За то, что он повелел Витали сделать эту статую?
– Угадала! Но не только за это. Еще за то, что умный был мужик, науку уважал и мужей ученых слушал! Вот порекомендовали ему несколько членов Петербургской академии наук одного немца, который электродвигатель изобрел. Как его в немецкой среде звали, сейчас и не вспомню, а по-русски стали Борисом Семеновичем называть. А фамилия у него Якоби. Он для русского престола много чего сделал. И телеграф разработал, который не символы передавал, а сразу буквы печатал, новый тип противокорабельных мин придумал. Но самое для нас главное, что он открыл гальванопластику!
– Ага, похоже, мы приближаемся к сути! Только можешь в двух словах уточнить, что это за зверь такой – «гальванопластика»?
– Вообще это раздел прикладной электрохимии, – подмигивает Берцев.
– Понимаю, – усмехаюсь. – Сразу все стало так понятно! Ты попроще – для ботаников.
– Попроще? Берется большая ванна, в нее с разных концов помещаются анод и катод. В ванну заливаются специальные реактивы, через которые пропускается электрический ток, – приступает Берцев к лекции.
– Извини, па, но поподробнее я просила про Венеру, а не про электрохимию. Что в результате получается?
– В результате на подоснову наносится слой металла, обычно меди, толщиной в несколько миллиметров. Он полностью повторяет рельеф поверхности, на которую наносится. Получается очень точная копия. Так были сделаны скульптуры на нефах Исаакиевского собора. То есть они внутри полые.
Николай I способствовал развитию всего этого дела. В Петербурге было открыто две гальванопластических мастерских. Одна – при литейных цехах герцога Лейхтенбергского, который позже зятем Николаю станет. А второй владел некто Иван Гамбургер.
– Как-как?!
– Гамбургер. К бутербродам никакого отношения не имел, если под бутербродом мы не имеем в виду гальванические пары, – Берцев весело подмигивает. – И звали его на самом деле, скорее всего, не Иваном, а тоже как-то по-немецки. Но тут как: живешь в России, изволь, батенька, русским именем прозываться.
Так вот, кроме мраморной, Николай Павлович повелел изготовить еще две гальванопластические копии. Знакомые историки и искусствоведы так и не смогли разобраться, почему две копии были заказаны двум разным мастерским. Подозреваю, что таким образом Николай за счет конкуренции хотел получить два идеальных результата.
Итак, первая копия была заказана мастерской Гамбургера. Немецкий мастер постарался на славу. Работа его была одобрена, и копия заняла место перед Ольгиным павильоном на Ольгином острове в Петергофе. Ее сейчас называют «Ольгиноостровской Венерой». Увы, но после Великой Отечественной войны эта скульптура пропала, и судьба ее до сих пор неизвестна. Только круглый пьедестал из гранита и остался.
– Но как же?.. Я только с конференции по историческим садам и паркам. Там моя однокурсница доклад делала по Петергофскому музею-заповеднику. Так вот на ее фотографиях Венера на месте.
– Не гони коней. Мы пока идем по утратам, потом перейдем к обретениям.
Гамбургеру царь потом заказал еще одну копию. Гальваник и ее выполнил, как говорится, на «отлично», «получил высочайшее одобрение». Эта копия была отправлена в дар дочери Николая I – королеве Вюртембергской Ольге Николаевне в Штутгарт, за что и получила название «Венеры Штутгартской».
– Целое семейство Венер, – шучу я.
– Угадала. Искусствоведы потом так их и стали называть. Но вернемся к Венере Штутгартской. Во время Второй мировой войны, когда земли Вюртемберг-Баден оказались оккупированы армией США, эта Венера тоже пропала из поля зрения историков, искусствоведов и коллекционеров. Насколько везло Гамбургеру с заказами на копии Венеры, настолько же не везло самим копиям.
Едем дальше. Заказ на вторую копию Венеры получило литейное заведение герцога Лейхтенбергского. Эта копия предназначалась старшей дочери императора Марии Николаевне. Здесь часть истории покрыта мраком. Эта работа Николая чем-то не удовлетворила, и он повелел изготовить другую копию. Что там произошло? Куда делась неудачная копия? Ничего не известно, но заказана была новая.
– А почему тогда не Гамбургеру? Ведь у него все хорошо выходило.
– Слушай, это тебе у Николая бы спросить надо. Говорю ж, что история там темная. Вроде как при изготовлении первой копии сам герцог болел и потому пригласил сделать копию самого Витали. Может, копия и понравилась, но Витали ее себе попросил, и царь пошел на уступку для любимого скульптора. А может, чисто по-родственному дал зятю возможность исправиться. Короче, копия сначала стояла в Зимнем дворце, где находилась мастерская герцога, потом переехала в Мариинский дворец, в котором жила Мария Николаевна с мужем. Вскоре они достроили усадьбу «Сергиевка», ставшую их родовым поместьем. Туда впоследствии, на первый этаж, в приемную Марии Николаевны и установили скульптуру, получившую название «Венеры Сергиевской».
Ни революция 1905, ни 1917 года «Сергиевку» не затронули, а вот в Академии художеств неграмотные большевики много чего уничтожили, в том числе и первую гипсовую модель Венеры, которая долгие годы служила экспонатом для студентов, обучавшихся рисунку и живописи.
В 1920 году вся усадьба с дворцом, постройками, парком перешла в ведение только что организованного Петергофского Биологического института. Так что коллекция скульптуры, которую герцоги Лейхтенбергские собирали несколько поколений, хоть немного и пограбленная, но осталась при институте. Впоследствии коллекцию пытались описать, атрибутировать, как это правильно называется, но не успели. Началась война. Не успели ни вывезти, ни как-то спрятать. Ничего не успели. А в августе 1941 через территорию усадьбы прошла передовая линия обороны Ораниенбаумского плацдарма.
Говорят, ничего не осталось. Осталось… Развалины, руины, обломки…
А вот теперь можно начать и про Осипова рассказывать, который после войны поступил учиться на биофак. Дирекция Биологического института организовала студенческие отряды для восстановления дворца и усадьбы.
И вот в июле 1960 из-под обломков извлекли сильно поврежденную статую Венеры. Как и полагается Венерам, у этой не было обеих рук. Повезло, что их потом тоже нашли. Даже нашли отломанный палец. Но и в таком виде скульптура поразила Осипова совершенством форм, красотой линий тела и живостью движения так же, как когда-то Николая I. Но что мог сделать студент? Даже аспирант? Только мечтать, что когда-нибудь… может быть… А пока бережно сохранить в сарае, желательно так, чтобы никто до нее как можно дольше не добрался.
Зато, когда в 1980 году Осипов стал директором института, тут-то он и развернулся. К тому времени, как мы познакомились, он уже сделал попытку восстановить две каменных вазы – вполне успешную. Теперь замахнулся и на Венеру. Бывают у людей разные заскоки, так вот Дмитрий Владимирович вбил себе в голову, что к 275-летнему юбилею Университета обязан восстановить скульптуру. На профессиональную реставрацию деньги нужны и немалые. Но где ж их взять? Дмитрий знал, что я руками умею работать, вот и позвал меня да друга моего кафедрального – Виктора Цыбулю, чтобы помогли деву в божеский вид привести.
А мы – что? Мы согласились. Любопытно же. Чтобы нам удобно работать было, издал директор распоряжение, согласно которому всем женщинам института в течение некоторого времени пришлось посещать мужской туалет, поскольку в женском имелась большая ванна. Там Осипов и поместил свою любимую Венеру и нас – двух физиков. Так вот, сначала кроме нас и Дмитрия Владимировича никто не был в курсе, что же на самом деле творилось в закрытом для всех помещении.
Днем там ничего не происходило. Венера лежала в ванне, обмотанная тряпьём, пропитанным кислотами и щелочами. Вечером приходили мы с Цыбулей и принимались за статую. Приходил и Осипов, который только и мог, что кормить нас да чаем поить, чтобы силы наши поддержать, поскольку засиживались мы там до последней электрички.
Это сложно объяснить, но, когда мы очищали скульптуру, придумывали, как приделать ей назад руки, словно медитировали. Про время совершенно забывали, усталости не чувствовали.
Осипов нашел консультантов в КГИОП – сложная такая аббревиатура, так и не выучил, как расшифровывается.
– Ой, ну, это ж совсем просто: Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры, – выкладываю я.
– Да, именно так. Комитет… как-его-там? – и мы снова смеемся.
– Так вот, – продолжает Берцев. – Подсказали нам, какие шпильки-скобки нужны, чтобы руки назад приделать. Только их советы нам не совсем к месту были. Они ж сами статую не смотрели, просто излагали нам теорию соединения элементов гальванопластических копий. А нам это совсем не подходило. Ну, мы и приделали, как получилось. Отмыли Венеру, как смогли. Решил Осипов, что пора показать сотрудникам, а главное – сотрудницам, над чем мы там трудились. Надо Венеру из дамского заведения выносить. А я не говорил, что она тяжеленная?! Вдвоем с Цыбулей еле-еле ее поворачивали.
– Ты ж говорил, что гальванопластические – они полые внутри, – удивляюсь. – Разве не должны быть легкими?
– Не торопи! Все скажу. Так вот. Осипов нам и говорит: мол, вы и так такую ответственную работу исполнили, беречь себя надо, а не тяжести таскать. Сейчас рабочих, мол, пришлёт. Прислал. Работяги как Венеру увидели, обалдели, прикоснуться боятся. Но все же кое-как ее подняли, к выходу потащили. Мелкими шажками, лишь бы не уронить… В дверях запнулись-таки, за косяк зацепились, и… Видать, любой Венере без рук комфортнее. Отломили руку, пришлось обратно деву в дамскую комнату возвращать.
Теперь уж никак утаить не получалось. Увидеть – никто не успел, но работяги в каждой лаборатории потом чаю попили и не по одному разу. Зато и женщины перестали на директора за закрытие удобного туалета ругаться. Да называть стали Осипова Пигмалионом. Как Дмитрий Владимирович шел к нам, когда мы снова с рукой венериной разбирались, шептались: «Опять к своей Галатее пошел».
Так вот, поправили деву, припаяли руки покрепче. Последний раз прошлись тряпочками с полиролью по изящным обводам женской фигуры. Вытаскивали сами, без чужой помощи уже. Ну, и без проблем. Проблема ждала дальше, когда приемка придет…
30 апреля 1999 года пришла комиссия специалистов Государственного Русского музея принимать выполненные нами реставрационные работы, а заодно акт передачи в Петергоф оформлять, потому как за тамошним музеем-заповедником числилась гальванопластическая копия скульптуры И.П. Витали «Венера, снимающая сандалию». Жалко-то как! Осипов с этой Венерой со студенческой скамьи сроднился, можно сказать, мечту свою реализовал. Только обрел, а теперь предстояло расстаться.
– И забрали?
– А не забрали! Помнишь, Николай I сделал повторный заказ гальванопластической копии своему зятю, не приняв первую копию. А помнишь, ты спрашивала, должна ли она быть такой тяжелой? Так вот! Комиссии пришлось признать факт, давно ставший для нас очевидным, что перед ними стояла во всей своей красе не зарегистрированная в описях гальванопластическая копия, а… авторский бронзовый отлив Венеры Витали!
Так окончательно были утеряны следы гальванопластической копии, выполненной в литейной мастерской герцога Лейхтенбергского, зато появилась неизвестная до этого авторская копию, которая и осталась. И осталась она в Биологическом институте. Дмитрий Владимирович установил Венеру в зале заседаний Ученого совета института.
– Как хорошо, что эта история так хорошо закончилась! – радуюсь я.
– Так не закончилось, смеется Берцев. – Десять лет спустя генеральный директор государственного музея-заповедника «Петергоф» попросил разрешение сделать с Венеры Сергиевской форму для выполнения бронзовой копии, которую собирались заново установить на Ольгином острове взамен утраченной в годы войны. Разумеется, Осипов разрешил, и формы были изготовлены. В 2009 году, в Международный день музеев, установили новую бронзовую статую – копию «Венеры, снимающей сандалию» Витали – на сохранившемся историческом круглом гранитном пьедестале, около Ольгина павильона на Ольгином острове. Так вновь обрели Венеру Ольгиноостровскую.
– То есть на Ольгином острове новая Венера стоит? Не историческая?
– Именно так. А в благодарность реставраторы Русского музея провели патинирование Венеры Сергиевской, которая снова вернулась на своё место во дворце герцога Лейхтенбергского. Но и это ещё не вся история.
– Да она какая-то просто бесконечная получается!
– Да-а! Дело в том, что, когда изготавливают бронзовую скульптуру, технология требует, чтобы сначала были выполнены гипсовые фрагменты скульптуры, с которых потом и изготавливались формы для отлива этих фрагментов. Затем части соединяются между собой при помощи крепежных шпилек, как мы со своей Венерой и делали. Специальными приемами обрабатываются швы, полируют, патинируют и так далее, пока скульптура не будет готова. Разумеется, после получения бронзовой скульптуры все гипсовые части уничтожаются, чтобы не было возможности сделать несанкционированные копии. Но всё-таки Венера – богиня любви. Добрые отношения между участниками проекта копирования позволили Осипову получить согласие на то, чтобы гипсовые фрагменты не уничтожить, а собрать из них цельную гипсовую статую.
Новую Венеру составили из гипсовых кусочков, покрытие сделали под мрамор, назвали Венерой Румянцевской и передали в дар особняку Румянцева, что на Английской набережной.
Вот такая история утрат и обретений в семействе Венер Витали сложилась.
– Да, уж… – а что тут еще сказать.
– Но и это не конец! История-то бесконечная! – снова смеется Берцев. – После истории с обретением никому не известного авторского отлива искусствоведы предприняли усилия в поисках Венеры Штутгартской. Оказывается, Великая княгиня Ольга Николаевна увезла свою Венеру на Виллу Берг. Там скульптура и пережила военные годы. Оттуда после войны попала в городской штутгардский Лапидарий, где и находится по сей день. Правда, называют ее там просто «Купальщица» и состояние у нее не очень хорошее. Нас бы туда! Ей бы очень наш опыт реставрации пригодился.
Забавно, но и немцы поспособствовали приращению семейства Венер. Немецкий меценат Адольф Зиглох основал в Канштате – это маленький городок под Штутгардом – Минеральные купальни, где установил бронзовый отлив скульптуры, в качестве модели для которой послужила Венера Штутгартская. И назвали эту Венеру… – Берцев вопросительно смотрит на меня.
– Венерой Канштатской? – подхватываю я, и мы смеемся.
– Угадала! Вот теперь упомянуты все Венеры Витали, существующие на сегодняшний день. А реставрировать Венеру Сергиевскую мне понравилось, – смеется Берцев.
– Еще бы! – смеемся уже все.
