Перейти к содержимому

Theme© by Fisana
 



Фотография

Все темы о Недосказанном (последняя неделя)


  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 7

#1 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:23

Неделя 5. Недосказанное

 

1.Жил-был кот. Автор: StugerON

https://litmotiv.com...ykalnoi-nedele/

 

2.И в походах бывают праздники. Автор: Путешественник

https://litmotiv.com...aiut-prazdniki/

 

3.Ночью. Автор: Путешественник

https://litmotiv.com...ic/2452-nochiu/

 

4.Практика, рок и Евграфия. Автор: Путешественник.

https://litmotiv.com...ok-i-evgrafiia/

 

5.Тихая вода. Автор: Fotka

https://litmotiv.com...8-tikhaia-voda/

 

6.Мёртвые не кусаются. Автор: Justa D

https://litmotiv.com...-ne-kusaiutsia/

 

7.Утраченные и обретённые. Автор: Путешественник

https://litmotiv.com...e-i-obretennye/


Сообщение отредактировал Fertes: 22 Февраль 2021 - 01:33


#2 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:24

Жил был кот
Автор StugerON
 
Барсик родился, когда его уже не ждали. Мурка уже вылизала всех котят и устало растянулась на постеленном для неё одеяле. И тут она почувствовала, что появился ещё один. Он был явно меньше остальных. Сначала даже подумали, что он мертвый. Мама потыкалась в него носом, разгрызла плодный пузырь и начала тщательно вылизывать. Особенно тщательно. Или он оказался не так уж плох, или отчаянная материнская нежность сыграла свою роль, но он шевельнулся. Сначала подумали показалось. Спустя несколько мгновений раздался жалобный писк, котёнок начал перебирать лапками. Мама успокоилась и продолжила облизывать его, нежно прижав лапой к себе. Довольные хозяева наконец-то улеглись спать. В третьем часу ночи. Мурка обвилась вокруг котят и, тихо мурлыкая, тоже уснула.

 

     Борьба за жизнь у Барсика только начиналась. Более крупные и сильные котята первыми присасывались к мамке, оттесняя слабого. Добраться до молока удавалось только после того, как остальные наедятся. Доставалось не так много. Когда у котят открылись глаза и они начали исследовать комнату, Барсик едва переставлял лапы. Зато постоянно был рядом с Муркой. Хозяйке было жалко отстающего котёнка и она начала подкармливать его молоком и сливками с помощью шприца. Старания оказались не напрасны, котенок быстро окреп. Через неделю он уже бегал по всей квартире наравне с остальными. К общим играм его все равно не допускали. Когда он пытался присоединиться, на него угрожающе мяукали и шипели. Даже куснули пару раз за ухо. Поняв, что остальные котята его не принимают, он начал исследовать жилище самостоятельно. Барсик в гордом одиночестве изучал пространство под кухонными тумбочками, за диваном и под ванной. Как-то он залез за тумбочку в прихожей. Пролезть в узкую щель оказалось не легко. Добившись поставленной цели, он устал и там уснул. Хозяева с ног сбились, чтобы его найти. Лишь утром по жалобному писку обнаружили пропажу. После этого дырку под тумбочкой плотно заткнули тряпками. Потом его любимым местом стал диван, в короб которого он забирался сзади. Оттуда он наблюдал, как хозяева снимают других котят со шторы в зале. Если бы он мог, он бы хихикал, глядя, как те верещат и сучат лапками в воздухе. Он научился залазить на подоконник по внутренней стороне шторы. Греться на солнышке ни с чем не сравнимое удовольствие. Один цветок оказался особенно вкусным. Чтобы на него не ругались, он подкусывал листочки, прижатые к стеклу.

 

    Однажды утром Барсика ещё сонного вытащили из коробки. Его взяла на руки какая-то незнакомая девочка. Она сунула его за пазуху, прижала к себе и очень нежно гладила. Котёнок замурлыкал и снова заснул. Проснулся в маленьком мягком уютном домике, выйдя из которого он увидел совершенно другую квартиру. Почти все люди были другие, кроме девочки, которая вчера положила его за пазуху. Барсик сначала испугался и спрятался обратно в домик. Несмотря на то, что люди долго и настойчиво его звали, он не хотел выходить. Только миска с молоком заставила его выйти, чему все очень обрадовались. Поняв, что ему ничего не угрожает, Барсик начал обследовать новую квартиру. Вскоре были найдены новые потайные места, игрушки и вкусные цветы. Попались и очень невкусные, их котенок потом обходил стороной. Больше всего нравилось то, что здесь нет других котят, которые не любили и обижали его. В новой квартире Барсику было разрешено и доступно всё. Все его очень любили, гладили и никогда не обижали. Баловали всякими вкусняшками.

 

    - Ой, какой у вас миленький котик! – сказал кто-то из гостей хозяев. – А он не кусается? Вид у него больно серьёзный.

    - Нет, что ты! – отвечала хозяйка. – Ос самый спокойный кот из всех, что у нас были! Возьми его на ручки, не бойся!

    Барсик не всегда был доволен тем, что его постоянно тискают, но он бесконечно верил людям. Он знал – его не обидят. С хозяевами был негласный договор – коту можно всё, а им всем можно его тискать и гладить. Лишь иногда, когда это сильно надоедало, протяжным мяу он просил его отпустить.

 

    Кот вырос, стал красивым, пушистым, гордым и вальяжным. Правда регулярно устраивал скачки по квартире и очень любил играть с гуттаперчевым мячиком, игрушечной мышкой и пёрышком. Ему было очень хорошо и уютно, но иногда как будто чего-то не хватало. Тогда он долго сидел на подоконнике и смотрел в окно. Там было много интересного. Ходили другие люди, летали воробьи, каркали вороны и галки, ворковали голуби. Иногда под окном ходили другие коты и кошки. Часто бывало, что он сидел у открытого окна. Спрыгнуть на улицу из открытого окна первого этажа было не сложно. Но очень страшно. Здесь был милый родной дом, а там всё чужое, сильный ветер и собаки. Даже когда хозяйка шутя подталкивала его открытому окну, он упирался лапами, жалобно мяукнув спрыгивал в комнату и прятался под кровать.

 

    Однажды мирную жизнь нарушил странный поступок сына хозяйки. Он принёс домой кошку из подъезда.

    - Дима, зачем ты притащил кошку? – строго спросила хозяйка.

    - Просто покормить, она голодная! – оправдывался подросток.

    - Саша всех кошек на микрорайоне кормит и ни одной домой не несёт!

    - Ну и ладно! – хмыкнул Дима. – Дайте ей что-нибудь, я сейчас мусор вынесу, а потом отнесу её обратно.

    - Ой, какая киса! – Саша вышла в коридор и увидела запуганную, вжавшуюся в пол трехцветную кошку. Дима взял мусорный мешок и вышел, закрыв за собой дверь. Девочка взяла трясущуюся кошечку на руки. – Пойдём что-нибудь покушаем.

 

    Барсик в это время сидел в спальне на подоконнике и считал галок на ветке липы. Вдруг он отчетливо почувствовал запах кошки. Причём не с улицы, а из квартиры. Не веря себе, он спрыгнул с подоконника и по запаху направился в гостиную. Каково же было его удивление, когда он увидел на руках у девочки кошку. Здесь, в его квартире! Он вспомнил, как в детстве его обижали и прогоняли другие котята. Опять всё по новой? Нет! Здесь моя территория! В глазах словно туман. Сердце билось очень часто, гулко отдаваясь в ушах. Шерсть на спине не произвольно вздыбилась. Издав боевой клич, Барсик прыгнул на кошку. Он даже не сразу понял, что Саша отвернулась, закрывая собой кошку. Когти и зубы впились в плоть. Но что-то не так. Это была не кошка! Это была дочка хозяйки, которую он так любил! Кот спрыгнул на пол. Рядом с ним на полу была кошка, которую выпустила из рук искусанная и исцарапанная Саша. На её футболке расцветали яркие красные пятна. Барсик был в отчаянии. Он понимал, что натворил. А всё опять из-за этой чужой кошки! Окончательно обезумев от ярости, снова бросился в драку. Пёстрое мохнатое ненавистное пятно было совсем рядом, но достать никак не удавалось – началась погоня. Вмешался хозяин, взяв кошку на руки. Промахнувшись мимо пушистого визжащего комка, Барсик что есть силы вонзил клыки в колено хозяина. Кошка опять удрала. Хозяин обеими руками прижал кота к дивану. Когда сжатые на загривке и спине руки ослабили хватку, Барсик сбежал.

 

    Открылась входная дверь, Дима отнёс мусор и вернулся. Буквально через минуту. С расширенными глазами рассматривает растерзанную сестру и папу. Мама вышла из оцепенения, схватила веник и устремилась восстанавливать справедливость. Кошка выдворена обратно в подъезд. Веником и брызгалкой для цветов орущий и шипящий кот преследовался по всей квартире.

 

    Барсик никак не мог понять, как же всё это произошло. Сначала появилась эта кошка. Потом почему-то вместо кошки покусал людей, которых любил. Теперь хозяйка бьёт его веником и брызгает водой, словно чёрта изгоняет. Больно и очень обидно. Наверно за дело? Его все очень любили, он всех очень любил. Как же всё это перевернулось? Как в дурном сне. Хозяйка всё ещё продолжала кричать и махать веником. Барсик забился в спальне под кровать за картонную коробку. Прижав уши, он вжался в стену и закрыл глаза. Шум стих, наверно хозяева зализывают раны. Потянул свежий ветерок. Кот выглянул из-под кровати. Окно было всё так же открыто. В комнате никого не было. Свет выключен и уже стемнело. Сначала на кровать, потом на подоконник. Тихо и аккуратно. На улице горели фонари, птицы затихли. В траве фыркал ёжик, вдалеке лаяли собаки. Барсик оглянулся назад. Любимый милый дом всего за несколько минут стал чужим. Впрочем, кот понимал, что сам виноват. Решил защитить территорию. Всё пошло наперекосяк. Обидел тех, кого любил. Потом с бешеной яростью в глазах обидели его. Запах и звуки за окном не нравились, но это лучший выход. Свесившись с подоконника, Барсик прыгнул. Правой лапкой попал на камень, который прятался в траве. Прихрамывая, сделал несколько неуверенных шагов в темноту. Кот обернулся назад, надеясь, что его позовут, что по нему скучают. Окно было пустым. В свете фонаря в глазах кота блеснули слёзы. Он отвернулся от дома, который считал своим навсегда и поковылял вдаль. Не важно куда, главное подальше.



#3 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:26

И в походах бывают праздники. Автор: Путешественник

https://litmotiv.com...aiut-prazdniki/

 

И в походах бывают праздники

 

Поход в этом году начался неудачно.

Вроде сначала порадовало, что легко нашли машину, которая подкинула нас до моста над Керетью. Пока ехали, небо решило нас испытать и затянулось тучами. Высадились на исходную точку уже под дождем, байдарки собирали под дождем — мало приятного. Мест под палатки на стоянке оказалось тоже негусто, так что пришлось на первую ночь утрамбовываться в три палатки вместо пяти.

Первый ходовой день выдался тяжелым из-за ветра. Сначала три километра по Керети — еще куда ни шло, а дальше предстояло пересечь большое Варацкое озеро. Ветер дул с севера, и идти нам надо было как раз на север.

— Смотрите, — показывал по карте отец, уже много лет бессменный наш Капитан. — На выходе в озеро мы оказываемся прикрыты от ветра островом. Обойдем его справа. Тогда, когда этот остров кончится, мы окажемся под прикрытием следующего. Конечно, вначале нас маленько потреплет, но тут всего-то метров двести. Потом еще столько же и коренной берег. Так что мы почти всё время будем прикрыты от ветра. Главное, чтобы вправо не уйти далеко, а то не найдем вход в реку. Вперед! Играем.

Давным-давно отец придумал такую игру, когда требовалось дойти до нужной точки кратчайшим путем. Сейчас в роли такой точки выступал исток Керети из Варацкого озера.

Даже идя подветренным берегом мы постоянно вынуждены были преодолевать сопротивление воздуха и приличную волну. Дневной переход нас изрядно вымотал, но задачу мы выполнили и на обед пристали уже в русле реки. Пока готовился обед, разглядывали видневшийся впереди порог. Горячий дежурный супчик из пакетов быстро поднял всем настроение, и порог уже не казался страшным — так, небольшая шивера[1] с хорошо видимым руслом. Водитель, который нас вчера вез, рассказал, что сразу за озером будет порог под названием Карьюшка, а за ним Кереть разольется в плёс Карьюшка, где нам надо придерживаться северного берега. Дальше с плёса Кереть сливается порогом, который прозвали Краснобыстрым.

— Почему «Быстрый», догадываюсь, — осмелилась я встрять в разговоры взрослых. Все-таки в шестнадцать лет я еще не считала себя вправе вести себя вровень со старшими, хотя они вроде как принимали меня равной. — А почему «Красно»?

— Потому как кросиво тамо, — сильно выпячивая букву «о» ответил водитель.

Порог оказался и в самом деле сложным: протяженностью около полукилометра, первые метров двести он был зажат между высоких берегов и клокотал, что кипящий котел. Ровные языки сливов располагались под разными берегами, и было совершенно непонятно, как при таком течении успеть пересечь русло почти поперек, чтобы войти в хороший слив под другим берегом.

— Ну что, будем играть в змейку на пороге? — Папа даже в таком сложном мероприятии старался найти развлекательный элемент. Так я думала в юности, а потом поняла, что все эти приключения на самом деле были для него игрой. Вся жизнь воспринималась им как одна занимательная игра.

Порог просмотрели до конца. После двухсот метров непрерывного кипения по камням река почти под прямым углом поворачивала вправо и расширялась. Стоило зазеваться, и течение норовило унести зеваку в каменные насыпи под левым берегом и там истереть в лохмотья, протащив по каменной терке дна.

Решили, что сначала попробует пройти Капитан на новой байдарке Полковника Жени. Разумеется, с самим Женей в качестве напарника.

Почему Женю прозвали Полковником? Потому что он и был настоящим полковником, служил в армии, в танковых войсках. Про него говорили, что он какие-то танковые состязания постоянно выигрывал. Только и он вдруг, как многие до того в нашей компании, решил попробовать свои силы в байдарочном походе. То есть это был его первый поход. Потому и байда у него была новая, воды до того не видавшая. Зато спасжилеты у него были особенные, словно синтетической немокнущей ватой набитые. Оказывается, такие входили в комплект танкового имущества. Полковник все хотел проверить их в деле: действительно ли так хорошо на воде держат и не промокают, как в инструкции обещано.

Байдарку разгрузили, подняли рулевое перо, чтобы не цеплялось за подводные препятствия. Капитан с Полковником облачились в танковые спасжилеты и приготовились к отплытию. Мы — все остальные — с фотоаппаратами растянулись вдоль самых интересных мест порога. Поймать эффектный кадр — мечта любого походника. Вот только узнать, получилось ли что-нибудь, можно было только после похода. Хотя папа и порывался уже года три взять в поход реактивы для проявки пленки, чтобы проявлять ее сразу и потом не волноваться, что засветится случайно. Но пока так до сих пор и не собрался.

Байда неторопливо скатилась в первый слив, и тут же заработали весла, выгоняя лодку под другой берег. Едва успели, корму доворачивали уже в следующей струе. И снова активное мельтешение весел, крики «Табань!», «Левым! Левым!» Пройден еще один поворот зигзага единственно возможного пути.

Я стояла в таком месте, что мне было видно и начало порога, и буруны вокруг камня на повороте. Фотографировать в спину я не стала и просто смотрела, как папа пытается выводить байду в струю. То ли они не заметили камня под водой, то ли просто не успели вывернуть, но лодка проскреблась бортом о препятствие, и ее стало разворачивать поперек течения. С того незамеченного камня байду снесло, прибило боком к огромному валуну на выходе из струи. Ровно серединой прижало лодку к камню, и летящие с двух сторон мощные потоки воды начали гнуть байду, пытаясь если не разломить ее на две части, то хотя бы просто обернуть вокруг камня.

Никто уже не фотографировал. Все спешили вниз по течению, чтобы как-то помочь. Мне было так страшно за папу, что я отвернулась, чтобы не видеть, хотя в глубине души была уверена, что он справится. Он всегда со всем справлялся играючи. Справится и сейчас.

Так и произошло. Полковник умудрился докинуть причальную веревку до берега, где ее подхватили и стали тянуть. А Капитан умудрился встать на кильсоне — опорной раме каркаса, чтобы оттолкнуться от камня ногой. И искореженная лодка соскользнула с валуна. Снова взвились мельницами весла, к ним добавились усилия бурлаков, тянувших за чалку. Еще чуть-чуть, и байда встала у берега, в маленькой, только-только размером с байду, тихой заводи. Капитан с Полковником выбрались на берег и единодушно заявили, что пройти порог невозможно, надо проводить. Остаток дня взрослые занимались проводкой лодок, а я перетаскивала те вещи, которые мне было под силу поднять.

Вечером подвели итоги дня. Все старые байдарки в порядке, только у «Крылатой щуки» в одном месте сорвало проклейку вдоль стрингера — одного из ребер лодочного каркаса. Капитан заклеил ее, и она стала как новенькая. А вот новенькая байда Полковника Жени превратилась в сильно потрепанную: треснул кильсон, лопнул шпангоут, погнуто несколько стрингеров. По шкуре словно железной карщеткой прошлись там, где байду терло об камень. Пришлось на завтра объявить дневку, чтобы починить, что получится.

Вот такая проблема возникла в самом начале похода, но надо идти дальше. Назад возвращаться сложнее и смысла особого нет. Даже если и доберемся против течения обратно до моста, машины там раз в неделю появляются, если не реже.

 

На дневке Капитан с Полковником занимались ремонтом полковничьей байды, женщины проводили инвентаризацию продуктов и составляли меню на время до ближайшей деревни с магазином.

Тут ведь места такие дикие, что не в каждом селе постоянный магазин имеется. В некоторые автолавка раз или два в неделю наведывается. Хорошо, если рядом с поселком железная дорога есть, даже если поезда здесь и не останавливаются. Машинисты знают ситуацию и специально тормозят, а проводники на ходу выдают людям заранее заказанные продукты и забирают деньги.

Такая жизнь мне казалась аналогом западных вестернов, с их трудностями и приключениями. Я — родившаяся и выросшая в огромном городе — радовалась, что могу прикоснуться к этой экзотике и посмотреть на нее вблизи. А вот что мне совершенно не приходило в голову — посмотреть с этой же точки зрения на наши походы. Скорее я воспринимала их как выезд с отцом на большой праздник, который длится целый месяц.

Своего имени у байдарки Полковника Жени не было, но поскольку занимались сейчас только ею, то всем и так было ясно, о какой байде речь. Тем более, что остальные можно было и по именам называть.

 

***

 

Помню, мне было четыре года, когда я не просто лето провела в лесу на берегу озера, а мы впервые пошли на байдарках. Тогда нас ходило три семьи с детьми примерно одного возраста. Афа была на три месяца старше меня, а в том возрасте это существенная разница. Афой ее прозвали по фамилии, чтобы как-то нас различать, потому что обеих звали Танями. Меня звали Берцушкой. Третьим был Михрян. Он казался нам совсем малышом, поскольку был аж на полгода младше меня.  Понятно, что детей надо было как-то развлекать. Хотя походная жизнь уже сама по себе развлечение для любого возраста, тем не менее самые яркие впечатления из тех детских походов остались у меня от праздников.

На реке Плюссе к нам должен был прийти Нептун. Родители заранее готовили нас ко Дню Нептуна. Мы с Афой низали себе бусы из ягод рябины. Разумеется, бусы она набирала быстрее, чему я сильно завидовала. Зато папа подготовил мне более пушистую юбку из папоротниковых листьев, так что тут, наверное, она мне завидовала.

Нептун приплыл на связанном из бревен плоту. Нас мгновенно нарядили в папоротниковые юбки, мы накрутили на шеи бусы из рябины и робко остановились у палаток, испуганные приходом столь важной личности и готовые в любой момент юркнуть обратно в палатки. Однако Нептун оказался веселым дядькой. Он проверил, как мы умеем прыгать и кружиться. Мы почитали ему стишки. Потом Нептун посадил нас на свой плот и немножко покатал по реке. Еще мы потом с этого плота купались. Это так весело — прыгать в реку там, где вода сразу до подмышек и не надо долго заходить.

А самое главное — Нептун тогда сказал, что у каждой лодки, чтобы она не утонула, должно быть имя, и разрешил нам с подружкой окрестить наши лодки. Как я завидовала, когда Афа придумала для своей такое быстрое имя «Стрела»! Чуть не расплакалась: стрела — это ведь так просто, и почему мне первой на ум не пришло. Но стыдно перед Нептуном из-за такого реветь. Стала моя байда называться «Ягодкой». На носу каждой лодки написали название. На моей папа еще нарисовал кустик лесной земляники. Красивая картинка примирила меня с не самым звучным названием.

Было очень жалко, что Нептун не питался человеческой едой и не остался на ужин. Зато он оставил нам лишнюю банку сгущенки. Обычно по утрам нам доставалось лишь ополоснуть чаем банку из-под сгущенки, которую клали в кашу. А тут целая банка, из которой можно есть прямо ложкой. Папа тогда обстругал палочки, как для мороженного, и предложил пользоваться ими, потому что ложка большая и не лезет в рот целиком, а палочки можно окунать в сгущенку и потом обсасывать. Получилось гораздо лучше, потому что деревяшка будто впитывала в себя вкуснятину, и потом ее можно было долго еще посасывать, ощущая на языке сладость. Разве такое забудешь?!

 

***

 

Когда мне было шесть, родители решили сплавляться по реке Белой, что на Урале. В том походе папа научил меня не бояться змей, которых на берегу водилось очень много. Помню, что едва высадившись на берег, родители обходили место предполагаемой стоянки с громким топотом и только потом высаживали из лодок нас — детей. Папа умел хорошо вырезывать из дерева что угодно, начиная с ложки и заканчивая скульптурой Аполлона. Он каждому из нас вырезал по палке-посоху, с которыми мы должны были ходить на стоянке. Теперь-то я понимаю, что это делалось для безопасности от змей, но тогда у всего младшего поколения сыграло детское упрямство.

— Мы же не дедушки-бабушки какие-нибудь старые-немощные, чтобы с палочками ходить! — выдвинула тогда Афа весомый, как мне казалось, аргумент.

— Странники и путешественники всегда ходили с посохами, — возразил мой папа. — Даже очень молодые. Не для того, чтобы опираться, хотя посохи и для этого годились. Посох — это знак принадлежности человека к клану путешествующих. Сам Хозяин Белой реки без посоха никогда из дома не выходит.

Так впервые прозвучало для нас это пугающее, но и заманчивое словосочетание «Хозяин Белой реки». Мы поняли, что это не Нептун. А мне почему-то показалось, что Хозяин гораздо важнее какого-то просто Нептуна. Никто не мог сказать, когда Хозяин к нам заглянет. Река длинная, вокруг горы, дел у Хозяина много. Да и зачем ему к нам заглядывать? Люди для него никто, он их и не замечает, если они ничего не портят и хорошо себя ведут. Зная это, мы очень старались быть послушными, в том числе приучились по берегу ходить с посохами.

День шел за днем, уже полмаршрута пройдено. Впереди ждет Капова пещера – одна из самых известных пещер Урала, поскольку в ней есть рисунки, выполненные доисторическим человеком. За походными буднями Хозяин Белой реки отошел на второй план. Мы помнили, что он где-то есть, по-прежнему старались быть хорошими, но и всё.

Как-то утром я вышла из палатки на галечный пляжик у лагеря, чтобы умыться с утра. Глядь, на другом берегу в кустах кто-то большой и непонятный шевелится. На человека похож и не похож: вместо лица берестяная личина, на голове огромные разветвленные рога, одежа до самой земли спускается, как шуба у бояр. В одной руке держит огромный щит чуть не в рост, в другой — длинный посох, еще и меч на боку. Стоит и на меня смотрит. А я стою и смотрю на него. С перепугу забыла про все на свете.

— Кто такая?! — донесся до меня голос чудища с того берега.

— Таня я… Берцушка… Мы тут с родителями на байдарках плывем.

— Ну-ка, позови сюда родителей!

Так я первая встретила Хозяина Белой реки и очень гордилась, что быстро сумела всех собрать и на берег привести. Была у нас в том походе одна новая лодка — новые люди к нашей компании присоединились. Вот эту новую лодку на другой берег за гостем дорогим и отправили, к нам перевезти. Стало чудище в лодку спускаться, махнуло щитом с посохом, мечом за борт зацепилось да и опрокинуло лодку. Пришлось срочно ставить на воду другую.

Снова для нас — детей — праздник. Пока Хозяин Белой реки нас расспрашивал, вытащили и подтонувшую байду. Тогда я совершила второй смелый поступок: задала Хозяину вопрос.

— Вот почему ты — реки хозяин, а без лодки на другой берег попасть не можешь?

— Могу, — ответил тогда гость. — Просто проверить хотел, насколько ваши утлые суденышки надежны? Та первая лодка еще не принята в братство байдарок, потому и не признала меня. Чья лодка будет?! Надо имя ей дать, чтобы другие байды ее в своей компании знали.

Хозяин Белой реки налил каждому в кружку волшебной воды, нарек ту байду «Быстрой семгой» и велел на тщательно облить борта той водой. Нас — детей — родители первыми пустили поливать, потом плеснули из своих кружек, а когда всё закончилось, Хозяина Белой реки нигде не было. Мы и на реке посмотрели, даже в палатках. Только в одной дремал Афин папа, которому с утра нездоровилось, поэтому он весь день из палатки не вылезал. Он очень расстроился, что мы не позвали его на такую важную встречу и он не увидел такого интересного гостя.

 

*** 

 

С тех пор и повелось, если в поход приходит новая лодка, обязательно в начале путешествия надо дать ей имя. Полковник Женя об этом не знал. Вот его безымянной байдарке в первом же пороге и досталось.

Странное ощущение: с одной стороны, мне уже шестнадцать, и я не верю ни в леших, ни в Деда Мороза, а с другой — с детства вросло в меня убеждение, что байдарка — такой же равноправный член команды, как любой человек. Более того, именно ей мы обязаны возможностью путешествовать. Соответственно, она имеет полное право на свое собственное имя. Слишком я привыкла с самого детства, что каждая лодка у нас как-то прозывалась. И в дневниках записывали, мол, экипаж «Вьюнка» нашел хорошее место для стоянки, а «Стройный бегемот» опять в пороге поломал рули.

Вот я вечером за ужином и озвучила свою мысль, что надо бы Женину байдарку покрестить, имя ей дать. К моему удивлению, Капитан первый меня поддержал и взрослые с энтузиазмом приняли мое предложение. Было решено на ближайшей дневке устроить праздник крещения байдарки.

 

Праздники в походе готовятся небыстро. Уже прошли мы всю Кереть до конца, вышли в Керетскую губу Белого моря. Остались за кормой острова Горелый и Средний, формирующие Керетскую дельту. Оставляя по правую руку огромный одноименный остров Кереть и небольшой по сравнению с ним Большой Горелый мы вышли в Чупинскую губу. Встали на южном берегу в небольшом заливчике, образованном мелким полуостровом, соединявшимся с коренным берегом узкой перемычкой, не затоплявшейся даже в самый высокий прилив. Лагерь поставили недалеко от ручья с пресной водой. Это очень важный момент для путешествия по воде, которую нельзя пить. Конечно, за те несколько лет, что мы ходили по Белому морю, мы научились добывать питьевую воду, но с проточной — из ручья — ничто не сравнится.

 

Вот когда я окончательно убедилась, что взрослые на самом деле воспринимают меня на равных, когда наши дамы — очень даже умные и солидные, все кандидаты разных наук — предложили мне присоединиться к ним и исполнить на крещении танец русалок. В свободное время мы уходили из лагеря, чтобы придумать и отрепетировать танец.

Позже я заметила, что и другие время от времени то в палатке уединяются, то тоже подальше отходят. Капитан уже написал очередное стихотворение. Да, мой папа не только руководил нашими походами, не только умел всё чинить, мастерить и резать по дереву, он еще и писал стихи. Один Полковник Женя продолжал все свободное время проводить либо с книжкой, либо делал записи в походном дневнике. Мне даже как-то неловко за него было: все тут готовятся к празднику в честь его байдарки, а он…

 

И вот наступила долгожданная дневка. С самого утра женщины занялись стряпней у костра, чтобы сотворить праздничный ужин. Готовка на костре меня всегда восхищала: это же жизнь как у настоящих индейцев, книгами о которых я зачитывалась. В честь праздника было поставлено тесто на блины. Печь блины на углях — это отдельный праздник! Тут и сам процесс захватывает: ведь вокруг живой огонь, на который можно смотреть бесконечно. И ожидание вкусного ужина тоже достаточно увлекательно.

Вдруг раздался пронзительный перезвон: Капитан стучал ложкой по стенке котелка — подавал знак собраться. Это был первый звонок, как в театре. Все бросились по палаткам, кто за костюмом, кто за гитарой, кто за чем. Второй звонок, и мы собираемся на берегу, рядом с байдаркой — виновницей торжества. Нам определенно требуется время до третьего звонка, чтобы успеть друг друга перефотографировать и обсудить, кто что придумал.

Мы с дамами собирались танцевать наш русалочий танец в тельняшках. Это сейчас в магазинах можно купить декоративные полосатые футболки, выдаваемые за тельняшки, любого размера, а тогда это были настоящие морские тельняшки, предназначенные для крупных сильных мужчин, так что на нас они смотрелись платьями. А русалочьи хвосты мы изобразили, надев болотные сапоги.

Наш гитарист начал играть заранее оговоренную мелодию, и мы принялись изображать фигуры танца. Об одном не подумали, что танцевать в тяжеленных, норовящих остаться на месте болотниках окажется не очень удобно. Зато как это было смешно! С первыми же па сапоги начали сползать, а ноги заплетаться, народ захихикал. Гитара тоже засмеялась, и мелодия споткнулась. Мы успели подтянуть голенища повыше и приступить к следующему па. Однако сапоги к нему приступать отказались, вызвав новую волну смеха. Несколько минут мы еще побарахтались, потом скинули сапоги прочь и дотанцевали без них. Затем были байки, песни, стихи.

Все ждали. Мы все ждали и посматривали на Капитана. Мы же все понимали, что только он должен сыграть роль Морского Царя и окрестить байду.

— Мне, конечно, лестно, что вы считаете меня достойным изобразить Его Морское Величество, — ответил Капитан на прямой вопрос. — Только посудите сами, я просто капитан. Поэтому и разрешите мне просто издать по нашей флотилии внутренний приказ о поименовании полковничьей лодки так-то и так-то.

— Приказ, говоришь? — поднялся Полковник Женя. — Есть у меня один приказ. — Женя достал книжечку походного дневника, раскрыл ее на нужном месте, вдохнул поглубже и начал читать.

Дальше привожу целиком выписку из дневника:

«Совершенно секретно

 

МИНИСТЕРСТВО МОРЕЙ И ОКЕАНОВ СССР

 

ПРИКАЗ

от 28 июля 1985 г. N 0011

 

О досрочном присвоении офицерских званий

 

Приказываю:

 

1. В соответствии с подпунктом «Ё» пункта Ы статьи Э Положения о порядке прохождения байдарочной службы, утвержденного Указом Совета китов и моржей Советского Союза (Собрание законодательства Мирового океана) ввести в последовательность званий офицерского состава по маломерному байдарочному флоту морское звание Адмирала маломерного байдарочного флота.

2. На основании Представления, подписанного главнокомандующим всеми морскими и пресноводными силами Беломорского китово-рыбного флота товарища Нептуна Североморского за выдающиеся мужество, доблесть и отвагу, за отличное руководство и подготовку, проявленные при регулярном проведении конвоев маломерного байдарочного флота в сложных условиях Беломорской навигации присвоить внеочередное офицерское звание Адмирала маломерного байдарочного флота капитану флотилии сумасшедших байдарок Берцеву Владимиру Васильевичу.

Приказ готовил главнокомандующий китово-моржового флота СССР Дядька Черномор.

Резолюция «Утверждаю» наложена важнейшим из главных и главнейшим из важных Председателем всех морей и океанов Посейдоном.

Приказ доставил связной байдарочной службы полковник танковых войск Женя Щеглов».

 

— Служу маломерному байдарочному флоту! — тут же нашелся… теперь уже Адмирал.

— Слава Адмиралу! — тут же нашлась вся наша команда.

Байдарку Полковник Женя назвал «Кривой стрингер, ломанный шпангоут, треснутый кильсон». Удивительно, но название прижилось, хотя со временем претерпело существенные сокращения, превратившись просто в «Кривой стрингер».

Закрепилось за папой и звание Адмирала маломерного байдарочного флота, сократившись до просто Адмирала. С тех пор никто его иначе и не называет, даже я.

Единодушный порыв команды превратился в приветствие. В каком бы самом неожиданном месте ни доводилось сталкиваться тем, кто хотя бы раз ходил с Адмиралом в походы, они обязательно поприветствуют друг друга фразой, которой я и хочу закончить свои воспоминания о походных праздниках:

— Слава Адмиралу!

 


[1] Шивера — относительно мелководный (глубина до 1,5 — 2 м) участок реки с беспорядочно расположенными в русле подводными и выступающими из воды камнями и быстрым течением.



#4 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:27

Ночью. Автор: Путешественник

https://litmotiv.com...ic/2452-nochiu/

 

НОЧЬЮ

 

Костер. Друзья. Гитара. Песня. Тепло и уют огня, умиротворение и спокойствие. Дождь, прошелестев мокрым плащом, пытается пристроиться в круг. Но Дождь не умеет сидеть, поэтому он быстро уходит.

Солнце окончательно скрылось, и сумерки, густея на глазах, потекли по острову. Совсем стемнело. Еще пара песен, и все разойдутся спать. А пока доброе пламя ограждает поющих кругом света от мрака ночи.

Замолкла песня, зашевелились фигуры вокруг костра. А гитарный перебор продолжает звучать, предвещая новую песню. Стоит поднять глаза от огня, взгляд проваливается в темноту. Скользит в черноте ночи, не в силах зацепиться за какой-нибудь предмет. Погружается все глубже в бездонную пустоту ночного мрака.

Вспышкой падающей звезды врывается воспоминание.

 

* * *

Тоже поход. Тоже вечер. Только солнце еще висит над самым горизонтом, и многое еще можно разглядеть вокруг.

Река уже в ночной тени. Тягучая, маслянистая поверхность воды зеркально спокойна. Безмолвие и чернильно-черная пустота рядом с берегом.

Хочется смыть усталость ходового дня. Каждый вечер Она вступала в нежные соленые объятия Моря, которое ласковыми своими ладонями поддерживало обессилившее тело, соленым своим языком слизывало соленый пот, баюкало Ее на своей спине, даря отдых и покой.

Она скидывает одежду и легко соскальзывает в воду, черную воду, не Моря, но реки. Скользит и скользит в черноту воды, не находя, за что зацепиться. Погружается все глубже и глубже в бездонную пустоту речного мрака. Вода расступается, не задерживая движения тела на пути в бездну. И нет теплых, упругих, соленых волн, дельфинами выталкивавших Ее на поверхность, когда купалась Она в Море. Есть бесконечное погружение в холодный мрак, скользкими, ледяными руками хватающий за неожиданно бессильное тело. А вода все расступается. Черные руки тянут и тянут Ее ко дну, которого нет, в свой мир, который не Ее мир. И, чем глубже затягивает река, чем холоднее черные руки живущих под водой, тем сильнее ужас, охвативший мозг и сковавший тело. И не крикнешь под водой, нет там воздуха, чтобы вдохнуть. Только мрак, только холодные, мерзкие пальцы, цепляющиеся за ноги, опутывающие тело, не дающие шевелиться и не пускающие обратно, наверх. Туда, где еще не успело сесть солнце.

Она не помнит, как вынырнула. Память работает с того момента, когда Она, цепляясь окоченевшими от ужаса пальцами за камни, уже наползла грудью на берег, стремясь скорее высвободиться из черных объятий рук мрака, холодных и скользких, еще удерживающих Ее за ноги…

 

* * *

Вздох облегчения. Взгляд возвращается из темноты ночи к костру. Веселая игра язычков пламени на углях быстро прогоняет детский страх, и тот прячется в самый дальний, недоступный свету уголок сознания. Воспоминание мимолетно – еще не отзвучала песня.

Костер. Друзья. Гитара. Что еще нужно? Можно плотнее прижаться к боку соседа, чтобы ночной холод не мог забраться под штормовку. Можно улыбнуться сидящему напротив, чтобы тот согрел тебя ответной улыбкой. А можно просто петь со всеми и ни о чем не думать. Обычный счастливый походный вечер.

Обычный…

 

* * *

— Ты готова? Идем! — голос Эри звучит чуть сурово.

Она поднимает глаза от костра и смотрит на Королеву. Неожиданно взгляд срывается в ночь, детский ужас промелькнувшего видения ударяет из прошлого.

— Я не смогу, Эри, я боюсь!

— Ты должна перебороть себя. Помни — я рядом. Если что, я прыгну за тобой. Идем! В конце концов и Он будет там…

Три темных фигуры в темноте ночи движутся по затопленному темнотой острову. Глаза, привыкшие к ночному сумраку, различают камни и щелья, деревья и тягучую, маслянистую поверхность воды.

— Эри, я не сумею! Не смогу!

— Сможешь, я рядом.

Третий молчит.

— Здесь? — спрашивает Эри.

— Нет, дальше, —  Она радуется любой возможности оттянуть хоть на миг то, что должно быть.

— По-моему, тут хорошо, — говорит третий.

— Нет, дальше, — Ее голос звучит упрямо, почти капризно.

— Вам виднее, — соглашается третий.

“Зачем Он здесь? Не хочу, чтобы Он видел мой страх! Зачем Королева позвала его?!”

— Пришли! — вздыхает Она, а страх уже держит на сердце свои цепкие пальцы.

— Абис, костер будет здесь! — это Эри. — А ты готовься.

Ночная прохлада охватила прикрытое тонкой туникой тело. Невольный взгляд, брошенный в сторону воды, —  и страх начинает сжимать потихонечку пальцы. Медленно, почти незаметно, но неотвратимо.

— Эри!

— Молчи! — оборвала Королева.

Костер разгорелся сразу. Абис знает свое дело. Эри тоже.

Она почти не слышала творимых Эри заклятий, пытаясь отгородиться от черноты, сосредоточиться на обряде, на словах, которые должно произнести в должный момент.

— Иди! — приказывает Королева.

Она решительно отходит от костра, скидывает тунику, делает шаг в воду… И останавливается, ощутив прикосновение холодной водной руки.

— Эри! — и совсем упавшим голосом, — не могу!

— Иди! — словно плетью по обнаженной спине, потом тише, мягче, — я рядом, я прыгну за тобой …

Она стоит, не в силах заставить себя сделать еще хоть один шаг в эту затягивающую черноту, где Ее ждут ледяные руки, чтобы затянуть в свою бездну, свой мир, который не Ее мир.

— Оставь Ее здесь, со всеми Ее страхами. Иди! — Эри уже не пытается заклинать.

“Оставить Ее, оставить!” — молится Она, глотая в бессилии слезы, соленые, словно Море.

Вот оно! Она выдирает Ее из себя, молча крича от боли! В груди пустота, сердце остановилось, дыхание замерло. Оглушенная собственным ментальным криком, Она падает в воду.

Вода расступается. Бесконечное погружение во мрак… неожиданно бессильное тело. Только мрак, только холодные, мерзкие пальцы, цепляющиеся, опутывающие, не дающие шевелиться и не отпускающие обратно. И солнце там уже село. Только мерцает звездочка обрядового костра. Под руками камень берега. Первый вдох звучит как всхлип. Первый удар сердца разрывает пустоту в груди.

Эри набрасывает ей на плечи плащ, ведет к костру.

— Кто ты? — вопрошает Королева.

— Терри!

— Кто ты?

— Свободная!

И снова Эри сплетает заклинания и руны, призывая в свидетели Небо, Ветер, Ладогу, Звезды, Огонь и… Абиса.

Но Терри не слушает ее. Внутри замерла огромная черная пустота, изредка тревожимая ударами сердца. Нет даже мыслей, только всепоглощающая пустота, от которой перехватывает дыхание.

Обряд рождения завершен. Эри распускает Терри волосы и отходит в темноту. Терри без сил опускается перед костром на колени, смотрит в огонь. Пустота гложет ее. В ней ничего нет. Только жаркое пламя перед глазами.

Постепенно костер согревает тело. Сердце бьется ровнее и увереннее.

“Да, пустота. Еще ничего нет. Ведь Я только что рождена! Откуда чему-то быть, если Я еще не жила?”

Костер горит ярко, ровно. Абис знает свое дело. Абис?! Пламя отражается в его глазах. Или это внутренний огонь его сути:

“Он был здесь все время? Он видел мой страх: Нет, не мой, Ее. Но понял ли Он, что Я — это не Она?!”

Огонь его глаз вливается в пустоту ее души и заполняет ее. И этот огонь начинает полыхать внутри, обжигая ее. Испугавшись этого огня, Терри уходит в холод ночи. Долго сидит она на камне, над самой водой. Теперь уже не такой страшной, потому что в нее не надо больше входить.

Эри мягко трогает за плечо:

— Все кончилось, идем к костру. Рождение надо отметить.

Втроем они сидят у догорающего костра.

— Пусто, пусто внутри, — говорит Терри. — Теперь я свободна. Но я не знаю, что мне делать с этой свободой! Я не умею ею пользоваться.

— Мы научим тебя, — отвечает Эри. — Мы будем рядом с тобой.

Третий молчит.

Третий? Абис. Свидетель…



#5 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:28

  1. Практика, рок и Евграфия. Автор: Путешественник.

https://litmotiv.com...ok-i-evgrafiia/

 

 

Татьяна Берцева

Практика, рок и Евграфия (рабочее)

 

Вот он — самый замечательный итог самой проклятой практики! Нет, не красный диплом и даже не направление в интернатуру. Это билеты на концерт «Идолов идеала», полученный из рук самого Джо Доджера — моей сбывшейся мечты.

 

Тетка Евграфия наконец заткнулась. Все ее «твоя мать… горячая точка… ты обязана продолжить ее дело» я знала наизусть с детства. Однако было в ее словоизлияниях и рациональное зерно: главрач отправил дочку на практику в Германию, поэтому на отделении, где начинала карьеру хирурга моя мама и где до пенсии тетка работала старшей сестрой, освободилось местечко. Спасибо Евграфии — подсуетилась: профессору моему по спецкурсам капнула, Закрайнему — заву своему бывшему — звякнула, пристроила меня.

Всё хорошо, только велела тетка не раскрывать Закрайнему, кто моя мама. Что-то в прошлом не сложилось у мамы с ним. Еще, оказывается, Закрайний фанатично ненавидит рок, теперь придется ездить на практику в обычной куртке, не в кожаной косухе. Ерунда, прорвемся.

Собралась, пошла к Закрайнему на практику устраиваться. Смотрел он на меня, смотрел и как рявкнет:

— Мать кто?!

— Нет матери, не помню, маленькая была…

— Не юли! Была кем?!

— В горячей точке пропала.

— Кем была?! — Аж побагровел. — Не хирургом?

Руки опустились, лишь кивнула. А он на мои берцы уставился, что из-под брюк торчат. Не подумала. Зря.

— Не возьму! Иди в гинекологию.

Туда? Никогда! Как вспомню на той практике синее тельце новорожденного на фоне плаката улыбающегося младенца… Нет, только со взрослыми — их смерть не так неправильна. Машу головой.

— Завтра в восемь. Экзаменовать буду. Опоздаешь — сама виновата.

 

Без четверти восемь я в строгом костюме стояла у кабинета Закрайнего. Вместе со мной студент Паша. Разговорились, сдружились — в одну пропасть прыгаем.

Странно, он из военмеда, а на простые вопросы ответить не может, зато говорит быстро, четко, прям по уставу. Мне ничего сложного не досталось, хотя пару вопросов только в интернатуре изучают. Ерунда, прорвемся. Обидно, что Пашку Закрайний похвалил, в пример поставил, к себе взял. Меня назначил под начало некоей Грубиной. Судя по интонации, словно наказание назначал. Видать, у Грубиной отношения с ним не сложились, как когда-то у мамы.

Единственный проблеск улыбки увидела на его лице, когда он узнал, что спецкурс нам Добрин читал. Даже рекомендовал обращаться к нему за советами. Тут взгляд его уставился мне на грудь. Похолодела. Испугалась, что начнет клеить меня, но вдруг вспомнила, что на лацкане пиджака у меня значок с гитарой приколот. Прокол! Крах! Хорошо, документы на практику он мне уже заполнил.

Позвонила Доброву. Разумеется, Добряк согласился помогать.

— Сразу первый совет: никаких символов, никаких упоминаний рока.

Надо было вчера звонить. Хотя тетка предупреждала.

 

Со следующего дня полностью погружаюсь в работу, забыв о доме, институте, фактически живу на отделении. Исполняет все поручения Грубиной. Она таскает меня на осмотры, операции, учит правильно держать скальпель. Ерунда, прорвемся.

Пашка все время рядом. Закрайний дал ему трёх пациентов и пустил на самотек. Поэтому Пашка за нами хвостом ходит, слушает наставления Грубиной, раз Закрайнему не до него. Обидно: у Пашки три пациента, у меня ноль. Как учиться?

— Понимаешь, он меня терпеть не может, не сложились у нас с ним отношения, — призналась Грубина. — Я в первый рабочий день пришла в футболке с Цоем, а рок для Закрайнего, что красный плащ быку. Похоже, ты его чем-то… Видимо, хочет сорвать тебе практику.

Старый пень! Придется-таки выяснить отношения.

 

Главное — войти прямо, выглядеть уверенно. Закрайний — администратор, вот и буду давить бумажками. Он мне — тебе не обязательно, я ему Положение о практике. Он мне — там нет прямого указания, я ему — Программу практики. Он мне… не успел, я сверху договор практики положила.

— Хорошо, но пятерки тебе всё равно не видать, а угробишь — ищи другую профессию.

 

Евграфия звонит…

— Что? Какая авария? Какая машина? Ах, мотоцикл! — Деменция у нее что ли? Бред несет. В подворотне рок-клуба она какого-то байкера сбила. Он ее — понимаю, но она его… Хотя, это ж Евграфия! — Сама-то цела?

Теперь волнуюсь. Мне сейчас к ней не выбраться, пока практика.

— Проблемы? — возник рядом Пашка. — Сюда привезут: мы дежурная больница.

Следом возникла Грубина:

— Нас Закрайний вызывает.

Ого! Судя по виду Грубиной, где-то мы прокололись.

— Везут одного с аварии. Ее будет, — ткнул в меня зав. — От самого приемного покоя.

 

Ощущаю себя машиной: слой памяти — вспомнить все о первичном осмотре, порядке прохождения кабинетов, второй — запоминать симптомы, признаки, реакции. Третий — обрабатывать поступающие потоки, реводить в ответные действия. Всё на автомате, нельзя поддаться эмоциям, как бы страшно ни было. На отделении, пока пациента определяли в палату, успела заполнить половину электронной карты, когда кормили ужином — вторую, вместе с назначениями. Ради них звонила Доброву: он мои предложения одобрил, подробно рассказал о возможных осложнениях в ходе операции.

— Вы допустите меня к операции? — спрашиваю Грубину, рассказываю, что думаю о ходе лечения.

Да-да-да! Допустит. Случай простой, и она рядом будет. Наконец я возьму скальпель в руки! Хотя иглы нужнее будут.

Пашка давно рядом не появлялся. Даже странно. Или у меня внутренне время так исказилось?

На следующий день после операции, утром, проспав ночь на сидячем диванчике с надписью «хиротд3», я осознала, что мой пациент — Джо Доджер! Похоже, Грубина тоже это осознала. Обе возрадовались, что Закрайний так не любит рок. Бросилась вызванивать тетку Евграфию.

Всё хорошо, что хорошо заканчивается, как практика, по которой осталось лишь дописать отчет. Вдруг выясняется, что рекомендации в карту пациента внесены Пашкой. Типа он все придумал, назначил, расписал. Наверное, я тогда так ухайдокалась, что забыла выйти из личного кабинета. Дура! Тут даже Грубина не поможет, раз в карте от имени Пашки записано. И Пашка на последней конференции отделения претензии предъявил. Друг называется!

Грубина — классная! Потребовала пригласить Закрайнего, устроить опрос. Оба должны рассказать, как и какой диагноз поставили, какой и почему назначен план лечения, что и как сделано, какие результаты.

Пашка бойко отвечал, что было записано в карточку, но на объяснениях плыл. Разумеется, я ответила на вопросы, рассказала ход операции, о проблемах восстановления и рекомендациях на реабилитационный период.

«Вы же не сказали, что мне еще и это выучить надо», — жалобно глядя на Закрайнего проныл Пашка. Закрайний так и взвился, готовый прибить Пашку. Это стало началом конца обоих.

Пашке поставили трояк, Закрайний написал заявление на пенсию. А я получила все, что хотела, даже много больше. Вот только тетка Евграфия после той аварии совсем свихнулась и стала такой крутой рокершей, что я бы позавидовала, если бы ни Джо рядом.

 

 



#6 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:29

Тихая вода. Автор: Fotka

https://litmotiv.com...8-tikhaia-voda/

 

Тихая вода

 

Говорят, когда человек тонет, он не может позвать на помощь...

 

---

 

Речка узенькая, но глубокая: буквально полтора-два метра мелководья — а дальше уже с головой. Жара, весь берег в загорающих. Взрослые с детьми, дети радостно визжат в воде; пионерский лагерь напротив, мальчишки с моста прыгают.

 

Вхожу в воду, плыву к дочке, а она вдруг вцепляется в меня и тащит, тащит на глубину...

 

Нет, ну не смешно: ей уже двенадцать, отлично плавает, ныряет. Научилась здесь, в этой самой речке.

 

Хватаю ее правой рукой за талию, а левой начинаю потихоньку грести к берегу. Очень медленно, потому что «ребенок» уже с меня ростом. И после каждого гребка пытаюсь большим пальцем ноги до дна достать...

 

Вот ведь глупость: столько народу кругом — только крикни. Но я не кричу. Не могу. И дочка молчит. И вообще вокруг как-то удивительно тихо…

 

Гребок. Опять палец до дна не достал. Была бы я выше...

 

О, с берега мама смотрит и улыбается: сама она плавает плохо, зато знает, как хорошо держатся на воде ее дочка и внучка.

 

Подбородком пытаюсь оттолкнуть руки, которые меня душат, правой крепче прижимаю дочку, а свободной левой продолжаю грести к берегу — по сантиметру…

 

Похоже, мама что-то заподозрила: руку козырьком сложила, вглядывается. Морщинка залегла между бровей, такая знакомая. Странно, я со своим зрением видеть этого не могу: далековато, но почему-то вижу. Некогда думать, грести надо. Вот я и гребу. И улыбаюсь — чтобы маму не пугать. Еще сантиметр, еще, еще, еще...

 

Палец наконец касается дна. Отталкиваюсь со всей силы — и мы с дочкой сразу оказываемся на мелководье. Там всего по пояс.

 

Недавно спросила ее, уже взрослую, мать двоих дочерей, помнит ли? Сказала, помнит.



#7 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:30

Мёртвые не кусаются. Автор: Justa D

https://litmotiv.com...-ne-kusaiutsia/

 

 

Глаза были пустыми и тусклыми, без проблеска мысли, как две затертые стеклянные пуговицы, но Лион не обманывался. Он скорее чувствовал, чем видел в их серой глубине тлеющие угли вечного голода. Как долго он смотрел в них, пытаясь найти что-то еще, кроме жуткой животной жажды? Сколько раз это повторялось?

Лион насадил на штык-нож кусок мяса и просунул сквозь решетку.

- Поешь еще, - прошептал он. - Меня долго не будет.

Существо в клети жадно впилось в протянутый кусок. Лион отвернулся, чтобы наткнуться на холодный взгляд пары других глаз, живых, с недобрым прищуром. Их хозяин расположился у дверного проема, заблокировав выход. В грудь Лиона красноречиво направлен ствол пистолета-пулемета, уместного в руках бойца штурмовой группы. Никак не туриста, впервые попавшего за Барьер. К кому, брат, ты подрядился проводником?

- Опусти пушку, - вежливо попросил Лион.

- Ты говорил, здесь безопасно, - напомнил турист. В голосе его слышалась не угроза или злость, а что-то близкое разочарованному сожалению. Сказал, как головой покачал сокрушенно.

Лион скосил взгляд на существо, громко чавкающее за металлическими прутьями, потом на куски мяса у ног.

- Она не мертвяк, - сказал он.

- Допустим, - согласился турист. - Зараженная, зомбированная, измененная. Какая разница, жива она или нет? В бункере шатуну не место.

- Она нас не тронет, - с угрозой сказал Лион.

- Угу, - кивнул турист. - Пока сытая. Плавали, знаем.

- Что ты знаешь, турист? - Лион вложил в последнее слово все презрение, которое питал к тем, кто не ведал, что происходило за Барьером.

- Как будто ты первый додумался их приучать, - фыркнул турист. - Думал, шатунов отлавливают, чтобы выделить возбудитель и всех вылечить? Здесь территория бывшего противника, помнишь еще? Не удивлюсь, если все это - дело военных.

Кадавр за решеткой насытился и впал в ступор. Он или, точнее, она стояла, опустив голову и чуть пошатываясь, у самых прутьев клети. Смертельно опасный хищник до изменения был домохозяйкой средних лет. На ней каким-то чудом даже сохранился милый кухонный передник. Апокалипсис явно застал даму у плиты.

- Кто она тебе?

- Мать, - выдавил Лион. Турист присвистнул.

- Ты заставил меня задуматься, нужен ли мне проводник. Прирежешь и шатунье скормишь.

- Раньше подумать стоило, - сказал Лион. - И не лезть, куда не стоит.

- Стоило, - вздохнул турист. - Проводник ты хороший, хоть эмоционально неустойчивый. Но я хорошо подумал прежде, чем обратиться к тебе, Леонид.

Поймав удивленный взгляд проводника, он добавил: - Я в курсе как тебя зовут на самом деле. Да и морда, прости уж, у тебя типично славянская, хоть ты и полукровка. Потому и Барьер тебя пропускает там, где другим хода нет. За своего, за федерала признает. Смекаешь?

Лион изменился в лице.

- Ну-ну, не нервничай, - турист покачал стволом. - Твоя компания, Леонид, обошлась мне в копеечку, и жертвовать вложениями я не собираюсь. Уж поверь.

Турист нашел проводника в прокуренном кабаке на окраине затрапезного ингерманландского городка у самой границы с варварской федерацией. Просочился как сейчас тихо, без стука, поморщился, приметив на стене с охотничьими трофеями голову шатуна, присел у стойки, перекинулся парой слов с целовальником. Приняв от посетителя крупную купюру, бармен кивнул в сторону Лиона, лениво наблюдавшего за происходящим со стороны за кружкой эля. Тот вернулся в городок накануне и еще не знал, что турист уже захаживал в питейную, присматривался к местной братии, оценивал, выбирал.

Денег, как выяснилось потом, у туриста было достаточно, чтобы при желании набрать группу сопровождения, но он предпочел обойтись компанией проводника, словно искал адреналин. Или хотел, чтобы так казалось. Хотя, перед кем он ломал комедию? Случайные персонажи в искомое заведение не захаживали. Официально кабак не работал с введения локдауна. Лавочку не прикрыли, потому что хозяин вовремя прикормил полицаев, в последние времена злых и до мзды охочих.

Селение, в котором располагался кабак, было донельзя непримечательным, а на картах с некоторых пор и вовсе затерто. В глазах немногих посвященных городок имел особую значимость. Но вовсе не потому, что рядом с ним некогда опустился барьер неизвестной официальной науке энергетической природы, которым отгородилась от соседей федерация. Сначала никто даже не величал его с большой буквы. Сам по себе этот «занавес» давно перестал быть сенсацией, как и добровольная самоизоляция «варваров», но именно у окраин городка он почему-то оказался дырявым, и с некоторых пор сквозь него к теплу жилья стала просачиваться разнокалиберная нечисть. В основном, человекообразная и весьма прожорливая. Случилось это, правда, уже после того, как с федерацией произошло что-то совсем из ряда вон выходящее. Если говорить точнее, в один прекрасный день она растворилась в небытие, но осадочек остался. Нехороший такой, но кое-кому дюже нужный.

Исчезновение «варваров», конечно же, от масс ловко скрыли, запустив для отвода глаз истерию с пандемией. Население половины мира заперлось по домам, до чертиков напуганное раскрученной медиа жутью. Таковой, как полагал Лион, и вовсе не имело место, но людям испокон веков нравилось обманываться и нагонять друг на друга жути. Человек часто прячется от реальности даже в самой откровенной чуши. Настоящее страшит больше, потому что неприглядно, а в случае с федерацией – вообще противоречит привычным клише. Попробуй-ка расскажи где-нибудь в уютном шато, что отсталая деспотия перед исчезновением осуществила фантастический прорыв и, как поговаривали знающие, вышла в дальний космос, где обзавелась полезными знакомствами. Поверят ли? Вряд ли. Но «варвары» в последние годы и не стремилась заручиться доверием былых «партнеров», и с остальным человечеством делилась плодами контактов и научно-прикладной революции крайне скупо. Зато теперь за образчиками запредельных и недоступных прежде технологий велась настоящая гонка, и в этой борьбе - часто подковерной и оттого весьма жестокой - сшиблись милитаристы, антиглобалисты, научные и полувоенные организации, спецслужбы, корпорации, преступные группировки и прочие стервятники, слетевшиеся к останкам почившего колосса.

Одним из порождений новой реальности стали авантюристы и охотники за адреналином. Откуда они узнавали о городке и катастрофе за Барьером, Лион не спрашивал. Да хоть бы и из даркнета, на который правила цивилизованного ценза не распространялись. Возможно, зря, потому что в нем муссировались порой самые дичайшие слухи. Лион нет-нет сталкивался с людьми, рвавшимися за «занавес», полагая, что отыщут там если не единорога, то хотя бы чашу Грааля. Ни того, ни другого за Барьером он не встречал. Зато иных «чудес» там было в изобилии. Даже слишком. Множество ходоков за Барьер гибло в первых же вылазках. Выжившие либо навсегда зарекались возвращаться, либо превращались в проводников или искателей. Иные, особо удачливые, совмещали в себе обе ипостаси. Впрочем, никто из них не знал и не чувствовал территории за Барьером так, как Лион.

В отличие от большинства искателей приключений и артефактов счастья, сам Лион в заумь не верил, поскольку жил в приграничном городке, сколько себя помнил. Здесь родились его дед и отец, сюда папаша привез мать, и жили они долго и счастливо, пока в один прекрасный день до смерти не надоели друг другу. Последовавший за сим развод соответствовал высоким евростандартам. Мать лишили родительских прав и, пока не опомнилась, выдворили в страну происхождения. Вот только Лион не испытывал ни к правосудию, ни отцу искренней благодарности. К нордическому неудовольствию старика сын сохранил любовь к матери и, отметив совершеннолетие, частенько ее навещал, доказывая окружающим, что варварской половиной своей натуры тяготел не к закону, а к животному зову крови.

Не в этом ли крылась причина его удачливости? Может, турист был прав? Откуда бы еще взялась у Лиона особая, звериная чуйка на сюрпризы, позволявшая обходить опасности стороной? Но, глядь, она проводника все ж подвела. Элементарную подставу в туристе не разглядел, хотя почти сутки с ним провел, пока с достопримечательностями по привычной программе знакомил. Поглядите налево, господин хороший, тут понемногу рассыпается торговый центр, но за покупками в него лучше не заглядывать, вмиг скушают. Поглядите направо - здесь у федералов был краеведческий музей. В его руинах относительно безопасно, потому что сюда и в лучшие времена редко захаживали. А тому, видать, все это требовалось для отвода глаз. Чьих, вот вопрос, если рядом с ним был только Лион.

- Ладно, Леня, удаляюсь, чтобы не смущать, - турист бесцеремонно ворвался в поток сознания проводника, чтобы демонстративно убрать оружие. - Как закончишь со своей шат… Гм-м… Матерью… В общем, возвращайся, не тяни. Поговорить надо. Будем менять маршрут. Новые вводные будут. За оплату не беспокойся, не обижу.

Лион с нехорошим предчувствием насадил на штык-нож новый кусок мяса. Когда он поднял глаза, туриста не было. Шатунья за решеткой урчала в предвкушении новой порции. Лион тяжело вздохнул, и просунул мясо сквозь прутья. Говорить измененной больше ничего не хотелось. Она все равно его не понимала.

Турист на сей раз не утруждался изображать спящего и ждал проводника, проводя ревизию рюкзака.

- Буду с тобой честен, Леня, - сказал он, когда Лион присел напротив. - За экскурсионную программу спасибо, но постапокалиптические пейзажи как таковые мне малоинтересны. Мне б до местечка одного добраться.

Он протянул проводнику карту и ткнул пальцем в выбранную им точку: - Доставишь?

Карта была изготовлена из добротной, плотной бумаги и весьма подробной. Турист возможно, скопировал ее у военных, если, конечно, не имел прямого доступа к спутникам. Беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что путь предстоит неблизкий и трудный, через районы, в которые ни Лион, ни кто другой из ходоков еще не захаживал. Вернувшихся, по крайней мере. Только в одну сторону брести дней шесть, если повезет.

- Это невозможно, - Лион вернул карту. - И бессмысленно. Мы не вернемся. Никто не вернется.

- Ошибаешься, Леня, - возразил турист. - Там есть люди.

- Бред.

- Оттуда поступает сигнал.

- На проклятых землях стационарных радиоисточников давно нет, - твердо сказал Лион. - За исключением экспедиционных лагерей, да и те постоянно кочуют, чтобы шатунов не прикармливать.

Турист достал из рюкзака пластину, в которой Лион признал не столь редкий, но все еще работающий образчик технологий федерации. На черном рынке такой оторвут с руками, не торгуясь. Мультифон. Плоская донельзя штучка вроде смартфона, но только гораздо круче, хоть и заточена под связь и развлечения.

- Этот гаджет принимает сигнал оттуда, - заверил турист. - Бессмысленный набор цифр на латыни. Полагаю, это шифр.

- Где ты взял этот мультифон? - оживился Лион.

- А вот это уже не твое дело.

- Да кто ты такой? - вспыхнул Лион.

- Я представлялся, - турист усмехнулся. – Забыл или документы сверять будешь?

Лион насупился. Такого с ним еще не случалось, но имя туриста действительно вылетело из головы, а тот угадал или почувствовал это. И ведь ассоциаций никаких не возникало. Возможно потому, что физиономию клиента нельзя было назвать запоминающейся и чем-то примечательной. Обычное мужское лицо с приятными и даже несколько мягкими чертами. Увидишь и тут же забудешь, потому что зацепиться не за что. Лион, по крайней мере, в индивидуальности обличья мог бы дать собеседнику солидную фору. Пухлые щеки, не умещающиеся в маску респиратора, наметившиеся мешки под глазами и заметная проплешина на макушке делали его похожим на монаха из книг о темных веках. Впрочем, судить по внешности не стоило. Эту истину Лион знал по себе.

Он смерил туриста долгим взглядом. Идти с ним в дальний и опасный поход не хотелось и, одновременно, что-то будто толкало Лиона согласиться, и это что-то с каждым мигом становилось сильнее, пока проводник не сдался.

- Ладно, турист, выходим, как рассветет. А теперь на боковую. Переход будет длинным.

- Вот и ладушки, - в голосе туриста промелькнуло едва заметное облегчение. Уж не собирался ли он убить проводника в случае отказа? Кто знает…

- Не расскажешь, как нашел мать? – спросил турист, укладываясь. Рюкзак он положил под голову.

- Сама пришла, - Лион прикрыл глаза. - Я ее у Барьера встретил, отвел, пока никто не узнал, сюда.

- Неужели она не пыталась на тебя напасть?

- Нет, - сказал Лион.

- Сытая была?

- Не знаю, рядом никого больше не было, - отрезал Лион, мысленно запрещая себе вспоминать обстоятельства встречи. Мать у него на глазах сожрала товарища, с которым он ходил за Барьер в первые дни. Тот дико кричал, но Лион так и не решился выстрелить. Хлынувшие в сознание образы напрочь отбили желание спать, и проводник полночи ворочался, отгоняя призрачные тени недавнего прошлого, пока не забылся в тревожном и липком дурмане.

Утром чувствовал себя старым и разбитым. Они наскоро перекусили и отправились ведомыми только Лиону тропами вглубь чужой территории. Назвать ее землей, язык у проводника не поворачивался. Локальный апокалипсис видоизменил не только обитавших здесь двуногих, но покалечил, озлобил природу, больше не признающую за своих тех, кто приходил из-за Барьера. Небо то клубилось тяжелыми свинцовыми тучами, которые то изливались стремительным проливным дождем, то раскалялось безжалостно палящим солнцем, необычным для северных широт. Светило как будто даже изменило цвет и размер. Многие деревья сбросили листву и почернели. Редкие выжившие покрылись ярко-красными цветками с резким ароматом и ядовито-желтым мхом. Они тянулись к путникам ветвями, норовя сорвать одежду, а затем и кожу. Лион пару раз демонстрировал туристу то, что осталось от тех, кто неосторожно решил понюхать цветок или сорвать себе прутик.

Затем были хищные топи и гадкие гати, шаткие мостки и заброшенные при «империи» деревеньки. Лион стремился обойти поселения, которые еще недавно считались населенными, избегая встреч с шатунами, а когда этого не удавалось, подпускал поближе, чтобы бить наверняка и сэкономить патроны. Бил прицельно насколько позволял глушитель. Турист следовал его примеру и с каждым километром, оставленным за спиной, менялся подстать погоде. Он больше не тревожил проводника расспросами, в основном молчал и прислушивался к окружающему миру.

Пару раз им пришлось буквально зарываться в грязь, чтобы пропустить потрепанные караваны военных, а потом прятаться от вертолета. К счастью, экипаж винтокрылой машины интересовался не ими. Она кружила коршуном, приметившим добычу, над долинкой, зажатой между двумя цепями сопок, по гребню одной из которых поднимались Лион с туристом. Хищная машина барражировала с четверть часа, не позволяя людям, залегшим на склоне, подняться и продолжить путь. Ветер доносил стрекот и хлопки выстрелов.

- Устроили, драть их, сафари, - Лион, не отрываясь от бинокля, в который он наблюдал за вертолетом, сплюнул. - Охотнички, м-мать!

Спутник Лиона слушал товарища молча, рассматривая мрачное, располосованное низкими облаками небо. Рассчитывать на привычные трофеи, думалось ему, на проклятых землях не мог даже самый удачливый охотник. С вертолета, понятное дело, отстреливали другую добычу. Двуногую. Иной в последние годы здесь почти не встречалось. Выели, либо сама вымерла. Человек, даже лишенный разума в привычном ему понимании, остается одним из самых опасных хищников.

- Полюбуйся, - Лион передал ему бинокль. Тот навел окуляры на вертолет, а потом изменил угол обзора, чтобы разглядеть, по кому или чему велась стрельба. Верхушки деревьев скрывали низину, а сквозь редкие просветы в кронах увидеть ничего не удалось. Турист с уважением покосился на проводника.

Знакомые Лиону места они прошли к вечеру четвертого дня. Туриста не покидало стойкое ощущение, что за ними кто-то следит, но проводник списывал это на паранойю, которой страдают все, кто попадает за Барьер в первый раз. Местность, вместе с тем, стала суше. Болота и отделявшие от них сопки сменила иссеченная мелкими оврагами горизонталь, покрытая чахлой, желтой травой. Солнце – бледное и призрачное за облачной пеленой – клонилось к горизонту.

- Может, заночуем в овражке, - предложил турист. – Костер разведем. Видно его не будет.

- Кому надо, тот заметит, - сказал Лион и будто в подтверждение его слов из пожухлой травы поднялись человеческие фигуры в замызганных камуфляжах. Лица злые, заросшие щетиной, измазаны в грязи. Не военные, наемники.

- Волыны на землю, - скомандовал один из них хриплым, прокуренным басом и, когда приказ был исполнен, присмотрелся к проводнику и добавил с ехидцей: - Вот так встреча! Сам Счастливчик Лион пожаловал, да не один, а с новой отмычкой. Хабарим, братцы?

- Местность осматриваем, - холодно ответил Лион. – Что завело воинов удачи так далеко от Барьера?

- Не что, а кто, - ощерился «бас». Ростом он был невысок, но кряжист и помечен свежим безобразным шрамом на пол-лица. – Коллега твой. Знаешь его. Щербатым кликали. Обещал полустанок показать. Баял, чистый эльдорадо, а сам, с-ка, сгинул, и наших половину за собой утащил.

- Вранья за Щербатым не помню, - нахмурился Лион. - Есть, значит, тут полустанок.

- А где, часом, не знаешь? – уточнил «бас».

- Нет.

- Что тут, тогда, делаешь? – прищурился наемник.

- Мимо мы проходили, - уклончиво ответил Лион.

- Мимо они шли, ага, - процедил «бас». Он убрал автомат за спину, но тут же продемонстрировал пистолет и демонстративно передернул затвор. - Эй, лошок, сюда давай! Глянем, чем вы тут разжиться успели.

Кряжистый жадно протянул руку к рюкзаку туриста. Двое подельников грабителя взяли на мушки проводника, который если и был обескуражен происходящим, но вида не подавал.

- Крысы, - брезгливо сказал Лион. – Своих чистите.

- Захлопни пасть, пока не кончили из гуманности, - огрызнулся грабитель. - Да, парни?

Он оглянулся на остальных. Те закивали китайскими болванчиками, одобряя действия вожака. Лион несколько мгновений мрачно изучал лица наемников, словно пытаясь понять, как он мог так оплошать и не заметить засаду. Потом махнул рукой и обратился к туристу: - Бес с ними. Отдай. Пусть катятся.

Турист, понимая, что дебаты бессмысленны и опасны, протянул рюкзак, но едва «бас» схватился за ремень, перехватил его руку у локтя и вывернул сустав до хруста и вопля. Дружки наемника, не ожидавшие такой прыти от «лошка», не успели сменить мишень, как та уже обезоружила визжащего от боли вожака и прикрылась его телом от возможного огня. Лион, о котором «болванчики» на миг забыли, перекатился в сторону, подхватив свой ствол.

- Не стрелять, с-ки! - взвыл кряжистый.

- Согласен, - поддержал турист и ткнул стволом трофейного пистолета в висок «баса». – Скажи, чтобы бросали оружие.

- Делайте как велит, - прошипел вожак.

- Щас, - не согласился один из «болванчиков».

- Я тебя порешу, если дырку во мне сделаешь, - пригрозил вожак.

- Без волын здесь кранты!

- Я предлагаю мирно разойтись, - встрял в перепалку Лион. - Без шума и стрельбы.

- Знаешь, что, а оставь этого урода себе, - несговорчивый «болванчик» сплюнул под ноги и, не опуская оружия, попятился назад. Второй «болванчик», растерянно оглядел остальных, и двинулся следом.

- Ушлепки, - заорал вслед вожак.

- Будь паинькой, и оправишься следом, - пообещал турист.

- Ты кто вообще, отмычка? Пусть Счастливчик скажет.

- Потерпи и будешь свободен, - подтвердил Лион, разряжая обстановку. – Даю слово.

«Бас» кивнул и несколько долгих минут они втроем наблюдали, как удаляются «болванчики». Лион со спутником – в напряжении, вожак – с растущей злобой. Наконец турист отпустил его руку и отпрянул назад - на случай, если наемник на него бросится, но тот только окинул его ненавидящим взглядом.

- Скажи отмычке, пусть отдаст волыны, - сказал кряжистый Лиону.

- Он не отмычка, - ответил тот. – Нагонишь своих и без оружия. Они недалеко ушли.

- Это подстава, приятель.

- Это недоверие, - ответил Лион. – Шуруй, пока не кончили из гуманности.

«Бас» сделал пару шагов, потом оглянулся.

- Я запомню, - недвусмысленно пообещал он.

- Я тоже, - ответил проводник. «Бас» развернулся, чтобы последовать за своими, как вдруг землю сотряс мощный удар, словно на нее опустился невидимый, гигантский кулак. На месте, где только что шагали наемники, никого больше не было. Мгновеньем спустя горизонталь сотряс еще один удар – уже ближе, затем еще и еще.

- Стойте на месте, - только и успел предупредить Лион, как грохнуло уже совсем рядом, и на земле между «басом» и туристом образовалась гигантская круглая вмятина. Следующая проявилась в нескольких метрах, а за ней – чуть дальше, еще одна. На этом все стихло, так же внезапно, как началось.

- Что это было? – шепотом спросил турист, потрясенный увиденным. Вогнутая проплешина у его ног была гладкой, как обработанный янтарь, сквозь которое виднелись расплющенная трава и гравий. Турист опасливо ткнул в нее стволом автомата, отобранного у наемника. Не встретив сопротивления, металл скользнул по поверхности, одновременно превращаясь в плоскую полоску. Турист потянул оружие на себя, но аномалия уже вцепилась в него намертво, и медленно втягивала его в «янтарный» круг.

- «Слон» прошел, - вполголоса сказал Лион, стирая проступивший пот на лбу. – Редкая аномалия. Я всего пару раз такое видел. Ученый один рассказывал, что в проплешинах трехмерный континуум двухмерным становится. А почему, и сам объяснить не мог.

- Если под «слона» попасть, раскатает в блин, хоть рулон сворачивай, - подтвердил «бас», поумеривший хамовитый пыл. – Счастливчик, это… Не гони меня. Я безоружный до Барьера не дойду.

Он поднял умоляющий взгляд на проводника. Лион посмотрел на туриста. Тот помотал головой и бросил у проплешины пистолет наемника.

- Заберешь тут, а пока пошел отсюда. Двигайся вдоль плешей и считай до ста, потом возвращайся за оружием. Марш!

- Рискованно, - сказал Лион, когда наемник удалился на приличное расстояние. Турист пожал плечами.

- Это ПМ (Пистолет Макарова). Прицельная дальность – пятьдесят метров. Пока наймит вернется, мы отойдем шагов на двести-триста. Затевать дуэль будет уже бессмысленно. Пойдем. Нам ведь еще место для ночевки надо найти?

- Верно, - согласился Лион. – Но сначала нужно перейти этот Рубикон.

Он указал на гребень железнодорожной насыпи, которая рассекала видимое пространство впереди. Рыжие рельсы на почерневших шпалах местами выгнулись. Кое-где их вывернуло словно макароны. Над дорогой висела ватная тишина. Турист шагнул на насыпь, заставив щебень скрипнуть под ногой, но был тут же остановлен.

- Не торопись, - Лион придержал туриста, снял рюкзак, лег на гравий и осторожно подполз к полотну. Проводник приложил руку к рельсу, будто хотел уловить вибрацию, потом – ухо.

- Ну как партизан? – Турист не сдержал глупой улыбки. – Состав не слышно? Взрывчатку закладывать?

- Все тихо, - серьезно ответил Лион. – Быстро переходим на ту сторону.

Турист подхватил снаряжение проводника и перемахнул через насыпь. Следом, поднимая пыль, съехал Лион.

- Если ты еще не понял, дороги на этих землях пересекать наобум нельзя, - пропыхтел он. – Ни железные, ни асфальтированные, ни проселочные. Опасно. Даже на обочине.

- Что в них опасного? - удивился турист. – Тут нет ничего.

Лион достал фляжку и сделал несколько жадных глотков, словно взял паузу, раздумывая над ответом.

- Я на себе однажды тащил такого искателя, - наконец сказал он. - Ноги дураку отрезало на путях. А сколько нашего брата в первые дни на автотрассах что-то сбивало… Нет ничего, говоришь. Смотришь, и действительно: пусто! Но что-то, однако, в этой пустоте присутствует. Невидимое, не всегда слышное, но осязаемое. Как давешний «слон». Ждет и, как только расслабишься, бьет наверняка. Не любит эта землица пришлых. Да и не любила никогда. Чужие мы тут.

Земля под ними задрожала, в лицо ударил резкий порыв ветра, в котором туристу послышался перестук колес. Он покосился на проводника. Лион с сосредоточенным лицом изучал карту, которой поделился турист.

- Полустанок, куда вел наших знакомцев Щербатый, выше на пару километров, - задумчиво произнес он. - Туда соваться не будем. Если наемник не врал, а врать ему, полагаю, было не с руки, там что-то нехорошее его группу ополовинило. А вот если идти прямо от дороги, через скоро выйдем на ферму. Пустую, хотелось бы думать, но, что-то подсказывает, нет. Впрочем, другого варианта у нас нет. В чистом поле ночевать – считай, не проснуться.

Лион не ошибся. Ферма – дом и несколько хозяйственных строений, обнесенных забором, оказалась занятой.

- Шатуны, - прошептал Лион, разглядывая ферму в бинокль. Они с туристом залегли под сухим кустом на расстоянии от логова нежити. – Одна особь, две, три, четыре… Смотри-ка, даже совсем мелкие среди них есть. Дети совсем. Как уцелели? Свои должны были б давно сожрать… А вот и дружки меченого или, точнее, что от них осталось. Щербатого, видимо, съели на полустанке. Хотя… Не может быть… Глянь, не чудится ли?

Он сунул бинокль туристу. Тот приложился к окулярам, чтобы увидеть в окружении измененных живого и внешне здорового человека. Крепкий мужчина с тесаком в руках тащил через двор тело в пропитанном кровью камуфляже. Шатуны плясали вокруг него в нетерпении, как щенки, которые ждут угощения, но послушны командам хозяина. Мужик взмахнул тесаком и бросил кусок самым маленьким. Крупные особи, к удивлению наблюдавшего, не пытались отнять у них еду, то ли ожидая своей очереди, то ли проявляя таким образом заботу о более слабых.

- Ты когда-нибудь наблюдал у них социальное поведение?

- Не доводилось, - признался проводник. - Даже не думал, что они на это способны.

- В остальном, знакомая картина, - скривился турист, передавая бинокль владельцу. – У кого-то, помнится, тоже есть ручной шатун.

- Мать сидит в клети, - огрызнулся Лион. – А тут – на воле. Его давно должны были сожрать с потрохами.

Проводник отложил бинокль, намочил палец слюной и поднял его над собой.

- Уходим, - скомандовал он, убирая бинокль. – Ветер меняется. Как бы не почуяли.

Взрослый шатун, будто почувствовав его мысли, поднял к темнеющему небу измазанное в крови лицо, принюхался и посмотрел в сторону прятавшихся вдали людей.

- У-ы-ы-ы-ы, - протяжно взвыл мертвяк. За ним заголосили остальные. Мужчина в компании измененных сменил тесак на автомат и что-то крикнул. Взрослые шатуны замолкли и стремительно разбежались в стороны. Маленькие – спрятались в доме.

- Чтоб тебя, - выругался проводник и проверил оружие. – Сожрут в сумерках как пить дать.

- Не успеют, - турист вытащил из рюкзака две пары странного вида очков с ремешком на крепежах и вручил одну товарищу. – Это прибор ночного видения. Федералы делали перед апокалипсисом. Не спрашивай откуда, просто примерь.

Лион нацепил «очки». Мир вокруг заиграл яркими красками.

- Что ж ты раньше их не показывал?

Турист молча щелкнул пальцем по дужке, и привычный видимый диапазон чуть поплыл, чуть смещаясь в сторону инфракрасного. Прибор высветил яркими силуэтами несколько активных целей, стремительно приближавшихся с разных сторон. Шатуны брали добычу в клещи. Удивительное поведение, но времени на раздумье над этим открытием не оставалось. Лион нашел среди целей крупную, и сделал прицельный выстрел. Силуэт перекувырнулся и, взвыв от боли, пополз прочь. Рядом плюнул огнем пистолет-пулемет туриста. Одна из целей взвизгнула и закрутилась на месте. Добивать по примеру проводника турист ее не стал, оставив на потом. Остались еще два мертвяка и вооруженный автоматом засранец. Вот кого, наверное, стоило бояться больше нежити.

Ветку над проводником срезала пуля. Уцелевшие щатуны сменили тактику. Они сбросили скорость и теперь тихо ползли к прятавшимся людям.

Лион набрал полную грудь воздуха и крикнул, что есть мочи.

- Щербатый, паскудник! Прекрати стрелять! Я тебя узнал!

- Лион, ты что ли? – раздался издали звонкий голос. – Какого рожна ты тут делаешь?!

- Случайно забрел! Отзови свое зверье, пока не перещелкали.

- Извини, брат, не могу. Ты забрел совсем не туда, куда стоило. Мне свидетели не нужны.

Метким выстрелом турист вышиб из игры еще одну мишень. Она рухнула и больше не шевелилась.

- Щербатый, очнись, - выкрикнул Лион. – Я не один и мы вооружены!

- Не свисти, - донеслось в ответ. – Сдавайся, и умрешь быстро. Я сам все сделаю.

- Переговоры ожидаемо зашли в тупик, - сказал турист и срезал Щербатого короткой очередью. Лион вздохнул, нашел последнюю цель, вышиб из нее дух, методично добил еще шевелящихся подранков и на полусогнутых потрусил к коллеге. Тот еще дышал, но раны на груди свидетельствовали, что осталось ему недолго.

- Дурак, - с сожалением сказал Лион. – Почему ты не послушал? Договорились бы.

- Не мог рисковать, - прохрипел Щербатый. – Там же дети… Я на федералке женат был. Не знал? Гражданство получить по ней мог, но не хотел. Родители у нее хорошими людьми были, брат с женой. Ферма своя. Тут они жили. Дети у меня… были. Сюда на каникулы приехали и… Я их нашел… Все обратились. Почему не я.

По щеке его прокатилась слеза. Он закашлялся. Рядом из сумрака неслышно возник турист.

- Почему они на него не нападали? – спросил он у Лиона. – Почему слушались?

Щербатый бросил на туриста полный тоски взгляд, потом вцепился в штанину Лиона.

- Детей только не трогай, - умоляюще засипел он. – Не виноваты они ни в чем. Голодные просто… Дети еще… Малые… Неразумные… Не трогай.

Лион закрыл ему глаза. Ферму они обошли стороной, заложив приличный крюк. Вдалеке тоскливо взвыл тонкий детский голосок, а потом к нему присоединилась еще пара. Проводник мысленно перекрестился и непроизвольно оглянулся, чтобы увидеть, как над горизонтом тихо поднимается огромная желтая Луна. Ее свет гнал людей подальше от проклятой фермы и ее обитателей.

Шли долго, пока были силы, тихо обсуждая произошедшее. Проводник поминал недобрым словом Щербатого и предполагал, что шатуны могут следовать определенным инстинктам и, подстать животным, формировать прайды. Возможно, определяют своих по запахам. Мать же тоже когда-то Лиона искала. Турист соглашался в том, что шатуны – явление не потустороннее, но и не инфекционное. Ни один из укушенных ими людей армию измененных не пополнял. Значит, деградировать до животного состояния их заставило что-то иное. И это нечто, возможно, по некой прихоти позволило некоторым частично сохранить память, а может и способность обучаться в определенных пределах. Однако не считать их нежитью он наотрез отказывался и был убежден, что измененные, сколь бы не учились заботиться о членах прайда, обречены на вымирание.

Заночевали путники далеко за полночь. Пристанищем им стала древняя «буханка» с практически стершимися красными крестами, разутая, распотрошенная и брошенная в поле еще, видимо, во времена, когда местное население меняло марксизм на рыночную экономику. Корпус машины, впрочем, хранил крепость, а двери запечатывались намертво, что гарантировало определенные комфорт и безопасность. Под утро прошел дождь, громко барабаня по металлу. Изредка его стук прерывался грохотом грома. Стихло с рассветом, а когда турист – злой и невыспавшийся - выглянул наружу, обнаружил рядом с «буханкой» следы босых ног. Маленьких, но не детских. Паранойя вспыхнула в нем с новой силой, и не покидала следующие несколько суток, пока они пробирались нехожеными тропами к крайней точке намеченного маршрута.

- Так вот это вот уродство ты искал? – разочарованно протянул Лион, глядя на группу безликих, приземистых серых зданий и ангаров за добротной металлической оградой и бетонными торосами заграждений. Между ними темнел асфальт дороги, у которой примостилась застекленная будка охраны с опущенным шлагбаумом. – Непохоже, что объект обитаемый.

- Проверим, - турист сверился с мультифоном и указал на ближайший ангар. – Источник сигнала здесь. Идешь? Или все - расчет?

- Сопровожу, что уж, - буркнул Лион, тщетно скрывая любопытство. Следов людей или нежити не наблюдалось. Но сам объект за оградой выглядел сохранившимся в целости, не тронутым нечто, вызвавшим локальный апокалипсис внутри Барьера. Если это действительно так, ценность, которую он представлял, измерялась в величинах, число нулей в коих могла вместить только самая разнузданная фантазия.

Турист огляделся. Чувство, что за ними кто-то наблюдает, усилилось, но за оградой было тихо и пусто. Безмолвие царило и за спиной. Плюнув на сомнения, турист шагнул к будке, поднырнул под опущенный шлагбаум и направился прямиком к ангару. Лион последовал за ним, внимательно шаря глазами по сторонам, чтобы в случае опасности отреагировать на нее мгновенно.

Тревога казалась напрасной. По пути к ангару не топал «слон», не выскочил из-за угла шатун, не пронесся невидимый «поезд» или «автомобиль». Волосы трепал легкий ветерок, призывая хоть немного расслабиться. Однако проводник был настороже. Тишина иногда страшней кромешной тьмы.

Внутри просторного ангара, в котором, возможно, мог легко уместиться небольшой самолет, было на удивление пусто. Лишь посередине стоял одинокий металлический стол, на котором попискивала небольшая коробка передатчика. Турист, не в силах сдерживать более разочарования на лице, обшарил полки, но те оказались пустыми. Он заглянул под радиоаппаратуру, заглянул под стол, обследовал все его плоскости. Что бы он не ожидал найти, поиски не увенчались успехом. Турист выключил передатчик и тяжело, будто постарел за считанные минуты на несколько десятков лет, присел.

- Надо осмотреть другие здания и ангары, - подсказал Лион. Турист отрицательно помотал головой. Лицо его было бледным и беспомощным, как у человека, который в одно мгновение безвозвратно потерял все, что у него было.

- Ты в бункере спрашивал, кто я, - он закрыл глаза рукой. Голос был глухим и едва слышным. - А не знаю. Не помню ни черта, что со мной было до момента, когда за Барьером что-то произошло. Я как как шатуны эти треклятые, разве что рассудок сохранил. За памятью я сюда шел, но, как видишь, облажался. Нет тут памяти. Ничего не осталось. Только пустота!

Он отшвырнул мультифон. Прямоугольник остался невредим и тогда турист начал исступленно его топтать. Лион, потрясенный зрелищем, молча наблюдал, не вмешиваясь и не пытаясь привести товарища в чувство. Тот, наконец, успокоился, утер лицо ладонью и взглянул в глаза проводнику.

- Сдается мне, это был не апокалипсис, а эвакуация. Я так думаю: ушли варвары и все, что могли, с собой забрали. Ты, наверное, думаешь, как это возможно? А если они открыли, не знаю, секреты квантового перехода или туннелирования? Что тогда стоило просто переместить территорию вместе с людьми и инфраструктурой в другое измерение или другую точку пространства? На другую планету, допустим? Обменяли, так сказать, определенную массу и структуру материи на другую? Фантастика? Лучше такая фантастика, чем наша антиутопия.

- Турист, успокойся, - сказал Лион, встревоженный срывом товарища. – Во всем нужно искать плюсы. Ты ничего здесь не нашел, говоришь? Так неправда. Нашел. Ты освободился! Да! Тебя ведь теперь сюда ничего не тянет. Ничто больше в эту убогость не влечет. Свобода, турист! Это высшая ценность. Ты понимаешь?

- Свобода? - В голосе туриста зазвучала неподдельная горечь. – А что же ты тогда не освободишься? Что тебя тут держит? Ты глянь вокруг. Вспомни, что происходит там, за Барьером. Отравили все, загадили! Не себя надо было варварам перемещать, а политиков, олигархов, капиталюг, которые никак кровью нашей напиться не могут. Это ведь хищники пострашней шатунов. Проще было б, чем многомиллионное население с объектами перетаскивать к черту на кулички. Почему не сделали? Пожалели? Барьер даже специальный оставили, чтобы остальной мир с ума не сошел. Гуманисты хреновы!

Он в сердцах плюнул.

- Ксернули и как кальку тут бросили. М-м? Как тебе такая версия? И вот все это – аномалии эти, шатуны, остатки инфраструктуры, призраки поездов и машин – просто пустышки? Нет в них наполнения! Нет…

Он внезапно умолк, глядя куда-то за спину Лиону. Тот оглянулся. У входа в ангар стояла, пошатываясь, одинокая фигура. Мать!

- Мама? – вырвалось у проводника.

- Лион, это не твоя мать, - турист положил руку на плечо товарища.

- Мама, – Лион сбросил его руку и сделал несколько шагов вперед. – Ты меня нашла!

- Леня, не будь дураком! Это пустышка!

Но тот уже понял это и сам. Шатунья подняла на Лиона глаза, лишенные признаков какой-либо мысли, и, хищно оскалившись, бросилась на него. Измененная повалила его на землю, вырвала кусок мяса из предплечья, которое проводник выставил, чтобы защититься, потянулась к горлу.

Проводник не слышал выстрела, но видел, как на лбу шатуньи возникла аккуратная маленькая дырка. Измененная вдруг улыбнулась, на миг став похожей на обычную женщину. В пустых глазах вспыхнула, но тут же угасла искра осознанного воспоминания.

- Мама, - страшно закричал Лион. – Мама!

Он продолжал звать мать, забыв о том, что говорил и отбиваясь уцелевшей рукой от туриста, который пытался куда-то его тащить, и смотрел на женское лицо, на котором проявилась и отныне застыла навечно спокойная улыбка.

Лион истошно вопил, перекрикивая шум лопастей зависшего у ангара вертолета, от которого пытался скрыться вместе с проводником турист. И лишь только когда тот поднял его, чтобы взвалить на спину, заметил винтокрылую машину и сидящего в открытом проеме наемника, которого гнал от себя несколько дней назад. Тот хищно щерился, рассматривая людей внизу в прицел снайперской винтовки.

- Я говорил, что запомню, - пробубнил под нос наемник и крикнул кому-то внутри: – Внизу чисто! Только живые! Господин офицер, валить или берем обоих?



#8 Fertes

Fertes

    Калякамаляка

  • Модераторы
  • 4 562 сообщений

Отправлено 22 Февраль 2021 - 01:32

Утраченные и обретённые. Автор: Путешественник

https://litmotiv.com...e-i-obretennye/

 

Утраченные и обретенные. Бесконечная история о Венерах Витали

 

В начале двухтысячных мне редко удавалось выбраться к Берцеву в гости, зато всегда находилось много тем для разговоров.

– Что это? – начинаю листать брошюру с изображением беломраморной скульптуры на обложке.

– Новая Володина любовь, – отвечает мне Ольга, его жена.

– Дама, приятная во всех отношениях, – смеется Берцев.

– Это та, которая в Русском музее стоит? – демонстрирую свою осведомленность.

– Она и не она.

– Это как?

– Тебе коротко или подробно рассказать, – Берцев хитро прищуривается.

Ага! Значит, есть, что рассказать.

– Давай подробно! Заодно, может, объяснишь, как статуя, которая выглядит как античная, вдруг в Русском музее оказалась? Вроде в его коллекцию собирают только произведения русских мастеров? А эта вся такая… как в Эрмитаже, в Греческом зале.

– «В Греческом зале, в Греческом зале», – не удержался от цитирования Берцев.

– Тут не только мрамор виноват, – продолжаю, – но и пропорции, соразмерность тела, естественность движения. Ну, обнажённая, разумеется, и прическа у нее, как у греческих богинь. Этакий типичный образчик того, что принято назвать высокой классикой.

– Ладно, подробно, так подробно. Что ты знаешь о Николае I?

– Э-э… Царь российский.

– Это все знают, – усмехается.

– Правил между двумя Александрами, – напрягаю память. – Кажется, между первым и вторым. Годы примерно… э-э…

– Угадала, – мы смеемся. – Так вот! Как в сказке, жил-был царь и было у него две дочери – Мария и Ольга. Пока они росли, царь занимался разными делами. Например, он подружился с неаполитанским королем, и тот подарил Николаю маленькую бронзовую статуэтку Венеры, найденную на раскопках Помпей. Не знаю, чем она так нашего императора поразила, потому что не сохранилась до наших дней. Может, я несколько вперед забегаю, но искусствоведы говорят, что подобных статуэток чуть не семь десятков по всему миру известно.

– Но та единственная, которая помпейская, наверное, самая-самая была? Правильно я понимаю? Царь-то, поди, произведениями искусства вполне избалован был!

– Опять угадала, – мы снова смеемся. – Так вот. Прошло какое-то время, и Николай I пришел своему любимому скульптору, которого он профессором Академии художеств сделал, Ивану Петровичу Витали с той самой помпейской статуэткой.

– Иван Петрович вроде как русский, но Витали… – вот вечно я встреваю да перебиваю!

– Итальянец. По происхождению. Настоящее имя что-то вроде Джованни. Но родился в Петербурге, вот его Иваном на Руси и назвали. Талантлив до гениальности! И ведь нигде не учился! Нет, учился, конечно. Он и родился в семье скульптора, и на занятиях в Академии художеств бывал, но скорее по знакомству. Систематического образования у него все-таки не было.

– Совсем как ты, – теперь смеемся мы с Ольгой. – Тоже художественного образования не получал, а вон сколько и из дерева всего повырезывал, и картин понарисовал.

– Короче! Попросил Николай Петрович мастера своего, чтобы сделал тот полноценную ростовую скульптуру, в смысле, в размер реального женского роста. Видать, и в самом деле та маленькая статуэтка очень хороша была, потому как другие, фотографии которых я потом смотрел, особого впечатления на меня не произвели. А Витали лестно, наверное, что император так к нему благоволил. Согласился, естественно.

Первую гипсовую модель Витали делал в классе скульптуры Академии художеств. Сколько натурщиц позировало, этого никто не знает. Говорят, даже жена Витали в качестве модели выступала. От каждой скульптор взял самое лучшее, самое совершенное! Удивительно: получиться-то должно было как в «Молекулярном кафе»! Знаешь такое?

– Па-а! Я ж вроде как с фантастами общаюсь, так что Варшавского знаю. Только там-то все самое вкусное в одно блюдо машина мешала, а тут, как я понимаю, этим гений занимался.

– В точку! Когда император гипсовую Венеру увидел… Боюсь, что фотографии этого передать не способны! Тут не только глазами видишь, но и руками ощущаешь красоту и совершенство. Анатомически абсолютно пропорциональна, с плавными изгибами тела. Очень живая поза, когда Венера, опираясь локотком на опору, чуть наклонилась, чтобы развязать тесемку сандалии. Кокетливый поворот головы, чуть манерно отставленный мизинец на руке. Который, кстати, едва разыскали.

– Кого? Мизинец едва разыскали?!

– Дойдем уже скоро и до него. А пока гипсовая Венера Покорила Николая Павловича до глубины души. И повелел он исполнить деву в мраморе. Так появилась мраморная Венера, которую сейчас называют первой, хотя на самом деле она стала второй после гипсовой. Ее-то царь и повелел поставить в Ротонде – императорской столовой Зимнего дворца. При следующем императоре она переехала в зал русской скульптуры Нового Эрмитажа. А когда создали Императорский Русский музей имени Александра III, Венеру переместили туда и включили в ставший классическим «Каталог Русского музея» Врангеля. Позднее она была выставлена в Академическом зале Михайловского дворца. В подвале этого же дворца она сохранялась в годы Великой Отечественной войны, а после вернулась на свое место в зале и в новые каталоги. У этой Венеры вполне спокойная и счастливая судьба. Ее-то Осипов и поместил на обложку своей книги, которую ты смотришь.

– Врангель – это который барон и военначальник? У этой? Значит, есть еще какая-то? А с автором книжки, Осипов который, ты, похоже, знаком лично? – посыпались из меня вопросы.

– Тпру, дорогая! Не гони! Врангель, который каталог составил, был искусствоведом и коллекционером, а барон, который у всех на слуху, его сын. Осипов же Дмитрий Владимирович – мой друг. Он-то и познакомил меня с этой прекрасной дамой. Точнее, когда знакомил, прекрасной ее назвать было сложно, но не будем бежать впереди коней. Знаешь ли ты, за что я люблю Николая I?

– За то, что он повелел Витали сделать эту статую?

– Угадала! Но не только за это. Еще за то, что умный был мужик, науку уважал и мужей ученых слушал! Вот порекомендовали ему несколько членов Петербургской академии наук одного немца, который электродвигатель изобрел. Как его в немецкой среде звали, сейчас и не вспомню, а по-русски стали Борисом Семеновичем называть. А фамилия у него Якоби. Он для русского престола много чего сделал. И телеграф разработал, который не символы передавал, а сразу буквы печатал, новый тип противокорабельных мин придумал. Но самое для нас главное, что он открыл гальванопластику!

– Ага, похоже, мы приближаемся к сути! Только можешь в двух словах уточнить, что это за зверь такой – «гальванопластика»?

– Вообще это раздел прикладной электрохимии, – подмигивает Берцев.

– Понимаю, – усмехаюсь. – Сразу все стало так понятно! Ты попроще – для ботаников.

– Попроще? Берется большая ванна, в нее с разных концов помещаются анод и катод. В ванну заливаются специальные реактивы, через которые пропускается электрический ток, – приступает Берцев к лекции.

– Извини, па, но поподробнее я просила про Венеру, а не про электрохимию. Что в результате получается?

– В результате на подоснову наносится слой металла, обычно меди, толщиной в несколько миллиметров. Он полностью повторяет рельеф поверхности, на которую наносится. Получается очень точная копия. Так были сделаны скульптуры на нефах Исаакиевского собора. То есть они внутри полые.

Николай I способствовал развитию всего этого дела. В Петербурге было открыто две гальванопластических мастерских. Одна – при литейных цехах герцога Лейхтенбергского, который позже зятем Николаю станет. А второй владел некто Иван Гамбургер.

– Как-как?!

– Гамбургер. К бутербродам никакого отношения не имел, если под бутербродом мы не имеем в виду гальванические пары, – Берцев весело подмигивает. – И звали его на самом деле, скорее всего, не Иваном, а тоже как-то по-немецки. Но тут как: живешь в России, изволь, батенька, русским именем прозываться.

Так вот, кроме мраморной, Николай Павлович повелел изготовить еще две гальванопластические копии. Знакомые историки и искусствоведы так и не смогли разобраться, почему две копии были заказаны двум разным мастерским. Подозреваю, что таким образом Николай за счет конкуренции хотел получить два идеальных результата.

Итак, первая копия была заказана мастерской Гамбургера. Немецкий мастер постарался на славу. Работа его была одобрена, и копия заняла место перед Ольгиным павильоном на Ольгином острове в Петергофе. Ее сейчас называют «Ольгиноостровской Венерой». Увы, но после Великой Отечественной войны эта скульптура пропала, и судьба ее до сих пор неизвестна. Только круглый пьедестал из гранита и остался.

– Но как же?.. Я только с конференции по историческим садам и паркам. Там моя однокурсница доклад делала по Петергофскому музею-заповеднику. Так вот на ее фотографиях Венера на месте.

– Не гони коней. Мы пока идем по утратам, потом перейдем к обретениям.

Гамбургеру царь потом заказал еще одну копию. Гальваник и ее выполнил, как говорится, на «отлично», «получил высочайшее одобрение». Эта копия была отправлена в дар дочери Николая I – королеве Вюртембергской Ольге Николаевне в Штутгарт, за что и получила название «Венеры Штутгартской».

– Целое семейство Венер, – шучу я.

– Угадала. Искусствоведы потом так их и стали называть. Но вернемся к Венере Штутгартской. Во время Второй мировой войны, когда земли Вюртемберг-Баден оказались оккупированы армией США, эта Венера тоже пропала из поля зрения историков, искусствоведов и коллекционеров. Насколько везло Гамбургеру с заказами на копии Венеры, настолько же не везло самим копиям.

Едем дальше. Заказ на вторую копию Венеры получило литейное заведение герцога Лейхтенбергского. Эта копия предназначалась старшей дочери императора Марии Николаевне. Здесь часть истории покрыта мраком. Эта работа Николая чем-то не удовлетворила, и он повелел изготовить другую копию. Что там произошло? Куда делась неудачная копия? Ничего не известно, но заказана была новая.

– А почему тогда не Гамбургеру? Ведь у него все хорошо выходило.

– Слушай, это тебе у Николая бы спросить надо. Говорю ж, что история там темная. Вроде как при изготовлении первой копии сам герцог болел и потому пригласил сделать копию самого Витали. Может, копия и понравилась, но Витали ее себе попросил, и царь пошел на уступку для любимого скульптора. А может, чисто по-родственному дал зятю возможность исправиться. Короче, копия сначала стояла в Зимнем дворце, где находилась мастерская герцога, потом переехала в Мариинский дворец, в котором жила Мария Николаевна с мужем. Вскоре они достроили усадьбу «Сергиевка», ставшую их родовым поместьем. Туда впоследствии, на первый этаж, в приемную Марии Николаевны и установили скульптуру, получившую название «Венеры Сергиевской».

Ни революция 1905, ни 1917 года «Сергиевку» не затронули, а вот в Академии художеств неграмотные большевики много чего уничтожили, в том числе и первую гипсовую модель Венеры, которая долгие годы служила экспонатом для студентов, обучавшихся рисунку и живописи.

В 1920 году вся усадьба с дворцом, постройками, парком перешла в ведение только что организованного Петергофского Биологического института. Так что коллекция скульптуры, которую герцоги Лейхтенбергские собирали несколько поколений, хоть немного и пограбленная, но осталась при институте. Впоследствии коллекцию пытались описать, атрибутировать, как это правильно называется, но не успели. Началась война. Не успели ни вывезти, ни как-то спрятать. Ничего не успели. А в августе 1941 через территорию усадьбы прошла передовая линия обороны Ораниенбаумского плацдарма.

 

Говорят, ничего не осталось. Осталось… Развалины, руины, обломки…

А вот теперь можно начать и про Осипова рассказывать, который после войны поступил учиться на биофак. Дирекция Биологического института организовала студенческие отряды для восстановления дворца и усадьбы.

И вот в июле 1960 из-под обломков извлекли сильно поврежденную статую Венеры. Как и полагается Венерам, у этой не было обеих рук. Повезло, что их потом тоже нашли. Даже нашли отломанный палец. Но и в таком виде скульптура поразила Осипова совершенством форм, красотой линий тела и живостью движения так же, как когда-то Николая I. Но что мог сделать студент? Даже аспирант? Только мечтать, что когда-нибудь… может быть… А пока бережно сохранить в сарае, желательно так, чтобы никто до нее как можно дольше не добрался.

Зато, когда в 1980 году Осипов стал директором института, тут-то он и развернулся. К тому времени, как мы познакомились, он уже сделал попытку восстановить две каменных вазы – вполне успешную. Теперь замахнулся и на Венеру. Бывают у людей разные заскоки, так вот Дмитрий Владимирович вбил себе в голову, что к 275-летнему юбилею Университета обязан восстановить скульптуру. На профессиональную реставрацию деньги нужны и немалые. Но где ж их взять? Дмитрий знал, что я руками умею работать, вот и позвал меня да друга моего кафедрального – Виктора Цыбулю, чтобы помогли деву в божеский вид привести.

А мы – что? Мы согласились. Любопытно же. Чтобы нам удобно работать было, издал директор распоряжение, согласно которому всем женщинам института в течение некоторого времени пришлось посещать мужской туалет, поскольку в женском имелась большая ванна. Там Осипов и поместил свою любимую Венеру и нас – двух физиков. Так вот, сначала кроме нас и Дмитрия Владимировича никто не был в курсе, что же на самом деле творилось в закрытом для всех помещении.

Днем там ничего не происходило. Венера лежала в ванне, обмотанная тряпьём, пропитанным кислотами и щелочами. Вечером приходили мы с Цыбулей и принимались за статую. Приходил и Осипов, который только и мог, что кормить нас да чаем поить, чтобы силы наши поддержать, поскольку засиживались мы там до последней электрички.

Это сложно объяснить, но, когда мы очищали скульптуру, придумывали, как приделать ей назад руки, словно медитировали. Про время совершенно забывали, усталости не чувствовали.

Осипов нашел консультантов в КГИОП – сложная такая аббревиатура, так и не выучил, как расшифровывается.

– Ой, ну, это ж совсем просто: Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры,  выкладываю я.

– Да, именно так. Комитет… как-его-там? – и мы снова смеемся.

– Так вот, – продолжает Берцев. – Подсказали нам, какие шпильки-скобки нужны, чтобы руки назад приделать. Только их советы нам не совсем к месту были. Они ж сами статую не смотрели, просто излагали нам теорию соединения элементов гальванопластических копий. А нам это совсем не подходило. Ну, мы и приделали, как получилось. Отмыли Венеру, как смогли. Решил Осипов, что пора показать сотрудникам, а главное – сотрудницам, над чем мы там трудились. Надо Венеру из дамского заведения выносить. А я не говорил, что она тяжеленная?! Вдвоем с Цыбулей еле-еле ее поворачивали.

– Ты ж говорил, что гальванопластические – они полые внутри, – удивляюсь. – Разве не должны быть легкими?

– Не торопи! Все скажу. Так вот. Осипов нам и говорит: мол, вы и так такую ответственную работу исполнили, беречь себя надо, а не тяжести таскать. Сейчас рабочих, мол, пришлёт. Прислал. Работяги как Венеру увидели, обалдели, прикоснуться боятся. Но все же кое-как ее подняли, к выходу потащили. Мелкими шажками, лишь бы не уронить… В дверях запнулись-таки, за косяк зацепились, и… Видать, любой Венере без рук комфортнее. Отломили руку, пришлось обратно деву в дамскую комнату возвращать.

Теперь уж никак утаить не получалось. Увидеть – никто не успел, но работяги в каждой лаборатории потом чаю попили и не по одному разу. Зато и женщины перестали на директора за закрытие удобного туалета ругаться. Да называть стали Осипова Пигмалионом. Как Дмитрий Владимирович шел к нам, когда мы снова с рукой венериной разбирались, шептались: «Опять к своей Галатее пошел».

Так вот, поправили деву, припаяли руки покрепче. Последний раз прошлись тряпочками с полиролью по изящным обводам женской фигуры. Вытаскивали сами, без чужой помощи уже. Ну, и без проблем. Проблема ждала дальше, когда приемка придет…

30 апреля 1999 года пришла комиссия специалистов Государственного Русского музея принимать выполненные нами реставрационные работы, а заодно акт передачи в Петергоф оформлять, потому как за тамошним музеем-заповедником числилась гальванопластическая копия скульптуры И.П. Витали «Венера, снимающая сандалию». Жалко-то как! Осипов с этой Венерой со студенческой скамьи сроднился, можно сказать, мечту свою реализовал. Только обрел, а теперь предстояло расстаться.

– И забрали?

– А не забрали! Помнишь, Николай I сделал повторный заказ гальванопластической копии своему зятю, не приняв первую копию. А помнишь, ты спрашивала, должна ли она быть такой тяжелой? Так вот! Комиссии пришлось признать факт, давно ставший для нас очевидным, что перед ними стояла во всей своей красе не зарегистрированная в описях гальванопластическая копия, а… авторский бронзовый отлив Венеры Витали!

Так окончательно были утеряны следы гальванопластической копии, выполненной в литейной мастерской герцога Лейхтенбергского, зато появилась неизвестная до этого авторская копию, которая и осталась. И осталась она в Биологическом институте. Дмитрий Владимирович установил Венеру в зале заседаний Ученого совета института.

– Как хорошо, что эта история так хорошо закончилась! – радуюсь я.

– Так не закончилось, смеется Берцев. – Десять лет спустя генеральный директор государственного музея-заповедника «Петергоф» попросил разрешение сделать с Венеры Сергиевской форму для выполнения бронзовой копии, которую собирались заново установить на Ольгином острове взамен утраченной в годы войны. Разумеется, Осипов разрешил, и формы были изготовлены. В 2009 году, в Международный день музеев, установили новую бронзовую статую – копию «Венеры, снимающей сандалию» Витали – на сохранившемся историческом круглом гранитном пьедестале, около Ольгина павильона на Ольгином острове. Так вновь обрели Венеру Ольгиноостровскую.

– То есть на Ольгином острове новая Венера стоит? Не историческая?

– Именно так. А в благодарность реставраторы Русского музея провели патинирование Венеры Сергиевской, которая снова вернулась на своё место во дворце герцога Лейхтенбергского. Но и это ещё не вся история.

– Да она какая-то просто бесконечная получается!

– Да-а! Дело в том, что, когда изготавливают бронзовую скульптуру, технология требует, чтобы сначала были выполнены гипсовые фрагменты скульптуры, с которых потом и изготавливались формы для отлива этих фрагментов. Затем части соединяются между собой при помощи крепежных шпилек, как мы со своей Венерой и делали. Специальными приемами обрабатываются швы, полируют, патинируют и так далее, пока скульптура не будет готова. Разумеется, после получения бронзовой скульптуры все гипсовые части уничтожаются, чтобы не было возможности сделать несанкционированные копии. Но всё-таки Венера – богиня любви. Добрые отношения между участниками проекта копирования позволили Осипову получить согласие на то, чтобы гипсовые фрагменты не уничтожить, а собрать из них цельную гипсовую статую.

Новую Венеру составили из гипсовых кусочков, покрытие сделали под мрамор, назвали Венерой Румянцевской и передали в дар особняку Румянцева, что на Английской набережной.

Вот такая история утрат и обретений в семействе Венер Витали сложилась.

– Да, уж… – а что тут еще сказать.

– Но и это не конец! История-то бесконечная! – снова смеется Берцев. – После истории с обретением никому не известного авторского отлива искусствоведы предприняли усилия в поисках Венеры Штутгартской. Оказывается, Великая княгиня Ольга Николаевна увезла свою Венеру на Виллу Берг. Там скульптура и пережила военные годы. Оттуда после войны попала в городской штутгардский Лапидарий, где и находится по сей день. Правда, называют ее там просто «Купальщица» и состояние у нее не очень хорошее. Нас бы туда! Ей бы очень наш опыт реставрации пригодился.

Забавно, но и немцы поспособствовали приращению семейства Венер. Немецкий меценат Адольф Зиглох основал в Канштате – это маленький городок под Штутгардом – Минеральные купальни, где установил бронзовый отлив скульптуры, в качестве модели для которой послужила Венера Штутгартская. И назвали эту Венеру… – Берцев вопросительно смотрит на меня.

– Венерой Канштатской? – подхватываю я, и мы смеемся.

– Угадала! Вот теперь упомянуты все Венеры Витали, существующие на сегодняшний день. А реставрировать Венеру Сергиевскую мне понравилось, – смеется Берцев.

– Еще бы! – смеемся уже все.






Количество пользователей, читающих эту тему: 0

0 пользователей, 0 гостей, 0 анонимных


Фэнтези и фантастика. Рецензии и форум

Copyright © 2024 Litmotiv.com.kg