Стажёр Оленин
Утром он прибыл к месту назначения. Срок стажировки надеялся отбыть благополучно и получить должные отзывы и рекомендательные письма.
На самом деле, к месту удалось попасть не сразу, потому что уже несколько ночей подряд стажера мучил сон. Подобное и раньше бывало, но этот оказался крайне неприятным, вызвал сильное волнение, и потому сразу попасть на место не удалось.
Снился огромный – в дом высотой – осколок закопчённого стекла, а на нем – неясная, мощная фигура с огненными волосами. И всему этому сопутствовал отвратительный скрежет, словно стекло протискивалось сквозь камни.
Видение было слишком ярким.
Первое возникновение стажера произошло на площади, наискосок от тёмно-красного дворца с двумя остроконечными башенками, прямо в центре выложенного светлыми кирпичами круга с надписью о чем-то нулевом. Тут он, словно бы, увидал себя со стороны: небольшой, темноволосый, лохматый, слегка сутулый.
Или лишь потом он попал в нужное место: высокий зал с мозаичным каменным полом, уставленный стеклянными витринами с древними предметами, от которых так тянуло плесенью ушедших мыслей, что хотелось зажать нос. От углового шкафа, где поблескивали доспехи и топорщились за ними слегка облезлые крылья из куриных перьев, пришлось просто резко шарахнуться, но зато прямо перед носом оказалась витрина номер 13, где на черных бархатных подложках покоились ржавые остатки кинжалов, наконечники стрел, сердоликовые бусы и гроздья тонких серебряных колец, в каждом из которых угадывались хрупкие бледные пальцы. А также присутствовала одинокая круглая металлическая пуговица с зелеными вкраплениями самоцветов. Наверху, чуть сбоку от витрины, помещалась огромная, темная, писанная маслом картина, на которой угадывалось деревянное судно и волосатые головы предков.
Теперь было уже пора – стажер легко просунул палец прямо сквозь стекло тринадцатой витрины и нажал на пуговицу. И тут же под картиной обозначилась небольшая зеленая дверца, а потом и приоткрылась, представив взору веселое и беспечное персикового оттенка лицо с яркими миндалевидными глазами. Проявился резкий гортанный глас:
– Наконец-то, стажёр Оленин! А мы уж заждались.
Сделав бессмысленное движение пальцами в воздухе и затем глубокомысленно нажав на переносицу, новоиспечённый стажёр Оленин слабо возмутился:
– А, собственно, мое имя…
– Да какая разница, какое там было имя. При переходе имя не сохраняется. В нашем месте и на данной мыслетекущей поверхности твое имя – Оленин. Разве оно не имеет к тебе никакого отношения?
– Д-д-да, имеет, – раздалось в ответ.
– А я – Дамба Валерьянович Каюков. Запоминай! Буду за тебя в ответе. Кстати, и жить станешь у меня.
При последних словах дверца, наконец, распахнулась. Дамба побежал вверх по чугунной лестнице с узорными литыми перилами и стертыми посередине ступенями, да так споро и проворно, что только засверкали пятки его плоских кожаных туфель и забились в воздухе длинные фалды серого переливчатого фрака. На ходу он разглагольствовал:
– Эк тебя занесло, Оленин, в наш филиал. Если б в основной институт направили, так там куда как позабавнее. А тут… У размерных – музейвейник, а у нас чудеса чудные. Кстати, ты отлично приметил пуговицу под той огромной изобразией. Мы так зовем всякие картинки, а эту уж точно, – Дамба оступился на скользкой ступеньке. – Тленц! Ну тленц тленцем! Все старые направления вытягиваем! Тянем и тянем! Скукота…
Пробежав несколько прогонов лестницы, Каюков свернул в узкий коридор, упиравшийся в массивный, резного дуба, предмет мебели с надписью посередине: «Десятый отдел». Один прыжок – и серые узкие фалды мелькнули в одной из нижних дверец. Оленин нырнул вслед за провожатым.
Оказавшись в небольшой комнате со сводчатым потолком, они замерли.
Дамба заговорил весьма деловым тоном:
– Итак, стажер Оленин, после окончания дружественного нам учебного заведения в заморской стороне, потрудитесь слегка и у нас – в столичном филиале. Мы себя называем ГИПРОНИИ ЧА…, в общем, ГИПРОНИИ Ч… – ну это коротко. Располагаемся мы в помещении, которое в размерном мире именуется музеем. Ну, а в нашем, тонком мире… А темку-то я вам предложу … Ха-ха, – Дамба вдруг засмеялся, очень внимательно посмотрел на лицо стажера, и даже положил руку ему на макушку и повертел голову, разглядывая со всех сторон.
– Ага… Волосы темные, жесткие, торчат ежиком. Глаза серые, рассеянные, нос прямой, рот маленький, губы воспаленные, покусанные. Лоб…
И тут же переключился:
– Ну да, темку для работы. Темка у нас будет немолодая, бородатая. Вернее ушастая. Называется 227Бис. На, держи! – и протянул картонную папку с надписью «Дело 227Бис». – Учти, анкетки для распространения там, внутри.
Но потом он все же обернулся, и задал вопрос, который, видимо, вертелся на языке:
– А что у тебя с лицом, вернее со лбом. Нечто… не так, как я полагал?
– Да все так, – ответил Оленин, – просто сделал небольшую пластику. Моя девушка просила…
Дамба порылся в столе, нашел мешочек с печеньем. Пока хрустели печеньем, за окнами, забранными коваными фигурными решетками, возникли отдаленные крики и свист, потом решетка сама собой распахнулась, стёкла звякнули, рассыпались, и в отделе возник невысокий человек в черном сюртуке, с белой хризантемой в петлице, с тонкими черными усиками, в цилиндре, с моноклем на витом шнуре, весь вертлявый, изгибающийся, и, если внимательно приглядеться, совершенно прозрачный. За ним залетел огромный мужчина в тяжелом узорчатом балахоне с круглым, расшитым золотом и каменьями, воротником, в маленькой круглой шапочке на бритой голове и красных сапогах с загнутыми носами. А вслед – дама в атласном платье с кринолином и в серебристом парике с локонами.
– Изыди, кыш, прочь пошли! – прикрикнул на них Дамба Валерьянович.
– Отчего ж это «изыди», шаманчик? Красотуля мой нежный? – открыла карминный рот дама и заскрипела китовым усом корсажа, – Хочу представиться – Мила. Ну просто всем мила!
– Фи, какой дурной тон! – брюзгливо заметил черный господинчик.
А бритый в узорном балахоне властно возмутился:
– Ты по что это заморского Оленина к нам притащил? Тут, что, своих буйных мало? Тем паче, настоящих?
– Дамба, не гоните их, пожалуйста! – вступился за просвечивающих пришельцев стажер Оленин, – Я как-то всегда с ними ладил.
– С кем это ты ладил, дитя? – разразилась смехом шелковая Мила, – С той плаксивой приготовишкой? Да мы подобных и за своих-то не считаем. У нас тут все интеллигентные люди, главы государств. И Фаворитки, между прочим!
– Ох-х-хо-хо! – глумливо заохал Дамба, повертел указательным пальцем в воздухе и неожиданно ткнул им прямо в Фаворитку.
Щеки ее тут же порозовели, или, как говорят, «вспыхнули». Внутри, где-то под высокой тонкой шеей, нечто засияло и солнечно округлилось, зашуршали юбки, томно пахнуло духами, и шелковая дама, словно шаровая молния, шипя рассыпающимися искрами, унеслась в разбитое окно.
– Знатная шу-у-тиха! – заключило государственное лицо в балахоне, и Дамба вытолкал оставшихся в окно, которое тут же само притянуло свои осколки и срослось.
– И чтоб духу вашего тут не было! – выкрикнул им вслед шаман.
– А мы духи и есть! – донеслось из-за окна, и Оленин выглянул.
Мощеная булыжником площадь, замкнутая с одной стороны высокой зубчатой стеной крепости, а с другой вычурным торговым зданием с большими зеркальными окнами, закрыта была с тыла радужным горением. Над площадью колыхались в воздухе три давешние призрачные фигуры, и только в одной, под тонкой шеей что-то неярко светилось.
– Идём, идём! Подзадержали они нас, – засуетился Дамба и кинулся к выходу через предмет мебели, – А то ведь носятся по Площади, деньги стреляют у размерных. Стыд и срам. А эта Фаворитка, даже и лавку свою открыла. Приворотное там, мертвая вода, живая… Да еще пропажи отыскивает.
Спустившись, стажер и шаман выскочили через зеленую дверцу, и, оскальзываясь на мозаичном каменном полу, побежали по залам. И все то время, что они бежали, к ним тянулись призрачные костяные пальцы из витрин, дольменов и саркофагов. И летел, цокая копытами, облаченный в легкие доспехи всадник с изрядно потрепанными крыльями за спиной.
Потом они пошли по широкой лестнице. В открывавшихся взору залах возникали то золотые кареты с вензелями, то анфилады с блестящими паркетами, то манекены в кисейных платьях с высокой талией. У Оленина уже начала кружиться голова, но движение замерло, и открылся прикрытый зеленой занавесью вход в новое помещение. Ноги погрузились в вязкий бурый ковер.
– Эй, поосторожней тут! – крикнул Дамба. – Все же, Болотный отдел. Ты иди по тропке, видишь, сучками помечена.
Оленин приметил сучки и продвинулся к входу. Тут занавеску отодвинула ухоженная бледная кисть, и показалось длинное личико с узким срезанным подбородком и огромными туманными глазами. За встречавшей гостей угадывались еще несколько голов, украшенных гладкими зеленоватыми прическами.
– Познакомься. Начальник отдела, Тинатин Игоревна Кочкарян. Можно просто Тина. А далее – исицы, или просто наши научные сотрудницы.
– Ой, Дамбик! Ты кого это к нам привел? – смеясь, спросила Тина. – А что это глазки у него такие беззащитные? Нехорошо индивидуальность терять.
–Нет, ну…– застеснялся Оленин. – Были очки, а потом… просто линзы вставил. Моя девушка посоветовала.
– А-а-а! Девушка… у него – девушка! – разлетелся обиженный шепоток.
В помещении отдела было сыровато, слегка несло затхлостью, но здесь старательно создавали уют. По стенам
вились разноцветные стебли, пробегали радужные паучки с колокольцами на спинах.
– Ну вот, мы тут… – обвела рукой свой отдел Тинатин Игоревна. – А какую вам дали тему для стажировки? 227Бис? Я-я-ясно…
– Не теряйся, стажер! – прошептал Каюков.
Оленин изумленно приподнял брови, но тут же сообразил, в чем дело, и протянул Тине анкету из папки.
Посмотрев на листок, она хихикнула, и, не задумываясь, поставила галочки в некоторых графах.
Тут пауки занервничали, расползались по цветным стеблям, раздался долгий тревожный звон. Тинатин посчитала что-то на пальцах, потом сверилась с инструкцией на стене и сообщила:
– Ого, ребята. Нам выделили период для очередного эксперимента! Приходите, будет забавно!
– Давай-ка заглянем в Нумерной! – крикнул Дамба и, выскочив из подъемника, поволок Оленина в дверной проем.
Войдя, они сразу уперлись в диванный валик и увидели рассевшегося на самом диване с обивкой в бежевый цветок розовощекого типа в клетчатой рубахе, с аппетитом уплетавшего крендель с маком.
Оленин и тут не растерялся и подсунул анкетку клетчатому. Тот недовольно выпятил нижнюю губу и что-то там черкнул.
Прямо к дивану с потолка спускались коричневые потрескавшиеся корни, да и весь потолок был покрыт связками и переплетениями корней и очень толстой и пыльной паутины. Все это выползало куда-то за дверь. Стена оказалась изрисованной непонятными знаками: черточками, овалами, штрих-пунктирами, звездами с различным количеством лучей.
Оставив крендель, тот в клетчатой, хватался то за один, то за другой корень, тянул их на себя и крутил, при этом вдалеке возникали различные брякающие и звенящие звуки. Сухие корни трещали и ломались, а тот, на диване, басил:
– Ну вот, опять облом!
– Просто у тебя, Шурик, руки не оттуда растут! – хмыкнул Дамба Валерьянович.
Шурик скосил глаза к одному плечу, потом к другому, и тут что-то ему не понравилось. Он вывинтил руки вместе с рукавами и быстро привинтил по двум сторонам объемного живота. И сразу же руки потянулись к корням, надавили на наросты, да трещины, и в комнате раздался далекий хрипловатый баритон:
– Приветствую! Вашими недюжинными усилиями, связь, наконец, появилась! Вы обещали вернуть межповерхностный транслятор, так где же он?
– Надо же, прорезался, – недовольно поморщившись, Шурик отодрал валик, зажал его под мышкой и исчез.
Находясь на середине комнаты, стажер заметил приоткрытую дверь в соседнее помещение. Там все стены были завешаны серебристыми стержнями разных размеров и толщин. Некоторые, самые резвые, висели в воздухе и, словно бы, принюхивались. На столе и подоконнике тоже торчали любопытные, но только покачиваясь на нижнем ободке, словно стоя на цыпочках. На двери висел кусок пергамента с надписью: «Церебрюмы. Руками не трогать».
Каюков быстро и как-то воровато прикрыл дверь.
– На самом деле, здесь наш мозговой центр, - заявил шаман. – Тут и объединение всех и вся, и вычисления, и прочие придумки.
– Дамба, погоди, – остановил его стажер. – Ты бы хоть слово сказал про церебрюмы.
– «Хоть слова» мало… Это опытные экземпляры.
– Но послушай, Дамба! Ведь, когда я перемещался сюда, меня попросили оставить дома свою… А ведь ваш церебрюм?
– Ну, не так уж все серьезно. Всего-то – церебрик.
Шаман протянул руку, один из наиболее резвых стерженьков пробил дверь и оказался на его ладони.
– Держи! – Дамба кинул его Оленину.
Оленин схватил церебрик и попытался направить его на шамана. Но тут же ноги стажера оторвались от пола, он перевернулся в воздухе и повис вниз головой, причем церебрик вернулся на свое место.
– С ним стоит поучиться работать… И изрядно поучиться.
Выйдя от Нумерных, Дамба повел стажера по длинному коридору, попеременно открывая двери отделов и представляя Оленина то тихим пожилым дамам с зачесанными на уши подкрашенными кудрями, то зеленым кожистым чудищам, то дружелюбным мохнатым монстрам. И им тоже удавалось подсунуть анкетки.
За одной из дверей вдруг послышались возмущенные вопли. Два сонных великана и егозливая тетенька в зеленом сарафане возбужденно кричали:
– Как это – приходить кажный день в «восемь пятнадцать»? Как это – семидневная рабочая неделя? Как это – уголовная ответственность за несоблюдение...?
В конце коридора Оленин заметил высокого, громогласного, седого человека в узких плисовых штанах и красной рубашке с обширными рукавами, придерживавшего под локоток Тинатин Игоревну, которая ласково улыбалась и что-то шептала ему на ухо. Возле них роилась группка в черных мантиях и огромных головных уборах с перьями, причем один из них, с оранжевым пером, торжественно держал на вытянутых руках диванный валик в блеклых цветках.
– Это… Азз-з-з, – Дамба оступился и потер пальцами лодыжку и указал на высокого седого, – наш директор. И его гамацеи. Ну, мудрецы такие.
Оленин подскочил к мудрецу с оранжевым пером и протянул анкету. Тот положил валик, посмотрел на вопросы, потом вдруг покраснел, разозлился и порвал лист.
Дамба безнадежно махнул рукой и свернул в сторону, к узкой лестничке, бормоча:
– А вот в этой башне у нас Норковые живут, норы роют, ходы там всякие, артефакты добывают…
Но Оленин не стал его дослушивать. Ему вдруг показалось, что откуда-то сбоку, со стороны второй башни, увенчивающей здание, идет тот отвратительный скрежет, ощущение которого возникло во сне про осколок закопченного стекла. Оленин поднялся по лестничке и оказался в переходе-перешейке между двумя башнями, прикрытом высокой двускатной крышей. Он побежал по захламленному переходу, уставленному ящиками и коробками, и выскочил перед лестницей, ведущей во вторую из башен. Дверь была приоткрыта, был слышен разговор:
– Да хватит мне об этом говорить, глупости это все и сплетни! – вступал кто-то громко и резко, причем голос казался знакомым. – Чтоб по Садовому кольцу неслась походная юрта Великого Хана, в которую впряжены сто тягловых волов!
– Да размерные на тротуарах чуть с ума не посходили! Подняли по тревоге внутренние полки! А потом все сгинуло, как не было, – отвечали ему вкрадчиво и скрипуче.
– Ясно, сгинуло. Так всегда бывает, – ответствовал прежний резкий голос. – А внезапно возникшие очереди в супермаркетах за солью и мылом? Это надо же как…
– Ну, пустили слух, ну не завезли. И все же, как извращенно задумано! – проскрипел невидимый собеседник.
– Не говоря уже об ископаемом Мохнатом носороге в Парке Горького. Кстати, у нас в институте тоже бузят.
– Что? Боятся, что заставят приходить в «восемь пятнадцать» и за опоздание – штраф?
– Какое там! Судебная ответственность! – прогремел слегка знакомый голос, и Оленин, наконец, понял, кто это.
Директор Азз-з-з в своей широкой красной рубахе и узких плисовых штанах подскочил к приоткрытой двери, воскликнул на удивление поспешно:
– Стажер, вы ко мне?
И непринужденно поправил пухлый берет, связанный из разноцветных ниток, который косо сидел на его серебристо-седой голове.
Оленин оглядел круглую комнату: старый темный письменный стол в углу, окошки с фигурными решетками, несколько шкафов и множество картинок – изобразий, простых, без рамок, чудом державшихся на стенах. На изобразиях директор стоял, сидел или лежал в кругу сослуживцев, причем с многих картинок глядело узкое лицо Тины, обрамленное зеленоватыми волосами. Кроме директора, в комнате никого не было.
– Вам не понравилась предложенная для стажировки тема? Она, конечно, старая. Но, уверяю вас, совершенно не устаревшая, – бодро продолжил свою речь директор, все стараясь поправить берет, который подозрительно топорщился с одной стороны, что очень не понравилось Оленину.
– Что вы примените? Метод экспертных оценок? Обработку по Дельфи? Понимаете стажер – а вы со своей чуткостью просто должны это понять! – научным работникам приходится сталкиваться как с радостью открытий, так и с некоторыми весьма неприятными вещами. А ведь это – всего лишь волоски! В период заслуженного успокоения, в период стабильности, отдыха… да ладно, просто в результате нормальной планомерной работы, у сотрудника, вот здесь – на ушах – и Азз-з-з осторожно вытащил из-под берета и показал стажеру свое крупное и совершенно голое ухо, – иногда появляется, этак точнее сказать… «шерстка».
Как-то с особой даже нежностью директор сказал «шерстка». Оленин не понял, к чему это он, да его это особенно и не занимало. А занимало: куда это делся тот, Огненноголовый, и что это шевелится под беретом? Директор продолжал:
– Ну, вам дали, можно сказать, вечную тему. Мы обычно предлагаем ее стажерам. И мы всегда надеемся, что прибывшие с неблизких нам позиций молодые люди смогут пролить свет на…
Тут что-то хрюкнуло под беретом, словно там подавили смешок.
А за стеной уже отдаленно возникал, и теперь уже разросся, даже, будто обнаглев, мощный скрежет, добавив в себя еще и мерзкий звук «железкой по стеклу», и прямо сквозь стену, сметая изобразия, в комнату ворвался острый конец того самого гигантского закопченного осколка.
– Вот же он, вот! – завопил Оленин.
– Только этого не хватало! – неожиданно ворчливо проговорил директор и, как бы нехотя, вытянул из кармана и взвесил на крупной ладони металлический цилиндрик, который уже начал сам собой приподниматься и становиться на край нижнего обода.
Тут Оленин выкрикнул: «Покривей!». А цилиндрик сорвался с ладони Азз-з-за и стремительно полетел к осколку. Стена выгнулась, расплескав поток изобразий, вещи, попадающиеся по пути, и устремились в центр комнаты. Да и самого директора искривило и потянуло от двери к столу, и тут цветной его берет съехал к чистому, глянцевому уху, что-то мелькнуло в воздухе и тяжело плюхнулось в угол.
А закопченный осколок с тем же мерзким скрежетом вывернулся из стены, и, судя по оглушительному дзыню, обрушился снаружи на брусчатку.
– Что ж, – с трудом переводя дух, проговорил директор Азз-з-з, – совместными усилиями мы его…
В углу, за небольшим, старым, испачканном чернилами письменным столом уже сидел невысокий черноволосый человек в больших очках в толстой черной оправе и стучал по клавишам пишущей машинки из темного металла.
– Кого это «его»? – хрипло выкрикнул Оленин.
– Да есть тут один… Время его очень заботит, – раздался из-за машинки слегка скрипучий голос, – Просто озабочивает. Он – один из тех глубинных тел, что так и не приняли нашего отказа от времени. Вообще, все это просто возмутительно. На Ученый совет его!
Азз-з-з приобнял Оленина за плечи и повел к двери, вкрадчиво приговаривая:
– Вы же знаете, коллега, мы не используем категорию времени. Она линейна и ровно ничего не объясняет. Мы же существуем на мыслетекущих поверхностях. Способ мыслить – это-то как раз и меняется… А вы работайте, работайте. Первые результаты обсудим на том самом, Ученом совете.
Сразу и не сообразив, как оказаться у Дамбы, где было предписано ночевать, Оленин решил добираться размерным путем и совсем рядом с музейвейником обнаружил спуск под землю. Там было чисто, многолюдно и странно знакомо. Особенно показались знакомыми присевшие под арками бронзовые фигуры со стрелковым оружием, толстыми книгами и орудиями труда в руках, а то и с домашними животными у массивных ног. Оленин скромно встал возле бронзового воздухоплавателя – или воздухопрыгателя? – в комбинезоне, согнувшегося в арке, сжимая стропы парашюта. Особенно понравились Оленину бронзовые шнурки на ботинках, которые были просто как настоящие. И даже видно было, что на одном ботинке шнурок совсем перетерся, поэтому Оленин легонько провел рукой над шнурком и прочитал совсем простой заговор. Шнурок сросся и стал прочным. Покуда стажер трудился над потрясающе реалистичными бронзовыми шнурками фигуры, сверху почудилось некое движение. Оленин поднял голову и обнаружил, что простое, слегка курносое, молодое и мужественное лицо воздухоплавателя озарилось застенчивой улыбкой.
– Спасибо тебе большое! Ведь и без ботинка мог остаться… Давай знакомиться, – сдавленно, слегка прокашливаясь, проговорила фигура. – Иван Волкорез. В общем, Белый Парашютист. А ты? Ты…этот…
– Оленин. Оленин тут меня зовут.
В этот момент загрохотал поезд, стажер вбежал в вагон и помахал воздухоплавателю на прощание.
Дамба Валерьянович встретил Оленина недовольным рыком:
– Ты куда подевался, стажер? Я ведь за тебя отвечаю, а ты вдруг смылся. Просто тленс-тленсом.
– Извини, Дамба. Так вышло. Я был у директора.
– У Азз-з-за? – восхитился Каюков, – Как это ты премудрился? К нему же за три дня записываются на прием по личным вопросам.
– Там просто дверь была не заперта. И потом… Да, он меня спрашивал о моем задании. Слушай, а кт… что это у него под беретом? Передвигается?..
– Э-ээээ! – небрежно махнул рукой Дамба Валерьянович, – Это, брат… В общем, он, как бы, един в двух лицах – Азз-з-з и Буки, – шаман засуетился. – Давай-ка ужинать.
– То есть за пишущей машинкой, это был Буки? – успокоено спросил стажер.
Шаман кивнул и топнул ногой. И тут прямо на полу возник очаг с висящим над ним котлом, в котором что-то булькало.
– Оленинку парную будешь? – весело поинтересовался Дамба, и тут же осекся, – Ой, что-то я не то.
Тогда пар из котла повалил сильнее, и комната наполнилась острым, всепроникающим запахом.
– Это я не то… Рыба у нас на ужин. Прям из Охотского моря.
Спать Дамба устроился на полу, завернувшись в мохнатую шкуру. А на стене, на деревянной распялке висел его
гладкий, слегка отливающий перламутром фрак с длинными фалдами.
Оленин подошел и потрогал ткань пальцем.
– Ты не думай, все натуральное, – сонно проговорил Каюков, – Рыбья кожа особой выделки. Одежда для длительных переходов на лыжах. Бежишь, хвосты болтаются, медведь со страху удирает…Эх, как бы не проспать!
На эксперимент у Болотных им удалось прибыть вовремя.
– Вы непременно должны это увидеть, Оленин, – щебетали длинноволосые, – Вы непременно должны это увидеть, Оленин, хоть….хоть у вас уже есть девушка.
В конце концов, все оказались в длинном коридоре, вдоль которого шли массивные, тщательно охраняемые, двери.
Возле одной, с надписью «металлы» сидел серьезных размеров проржавевший железный тигр с оскаленной пастью, сверкавшей тремя рядами зубов. Возле второй – длинношеее светло-серое чудище с огромными глазами навыкате, едва умещавшимися на маленькой клыкастой голове, с перепончатыми крыльями и рядами вздутых сосков на груди. На двери значилось: «Серебро», а пониже было приписано: «Осторожно! Хранительница». Возле третьей застыла бледно-желтая каменная баба, меланхолично свесив длинную нижнюю губу и сложив короткопалые руки под толстым животом. На двери значилось «Золото».
Топкие же скопились возле четвертой двери с табличкой : «Газ. Не входить!» (и чуть ниже: «Система отключена»). Несмотря на предупреждение все вошли и остановились посреди просторного помещения с огромным круглым столом посередине. В глубине, у задней стены стоял очень большой сундук, украшенный сложным орнаментом.
Тина Кочкарян, слегка откинув назад волосы и гордо приподняв узкий, едва выделяющийся подбородок, скороговоркой произнесла:
– Вниманию присутствующих! Проводится эксперимент десять тысяч пятьсот тридцать четыре бис по ведущей теме «Неотступная неудовлетворенность» из серии «Тяга к…». Причем «К» – это: спиртные напитки, табачные изделия, выпечка, одежда и обувь пред апорте, бижутерия, украшения из драгметаллов, а также различные виды часов
всевозможных стилей. Данный эксперимент предполагает последний вариант из перечисленных.
И, изогнувшись и приноровившись, Тинатин Игоревна Кочкарян сдвинула с круглого стола массивную крышку. Под ней стол был разделен деревянными барьерчиками на множество секторов, и в каждом секторе-лунке лежало прямо навалом множество часов: карманных, наручных, Роликсов и Картье, часов в виде кулонов, колец, и даже брошек и медалей. От этих изделий исходило мелкое разнобойное тиканье, словно капала вода из тысячи нерадивых кранов.
Потом Тина вытащила из рукава серебристый цилиндр и трижды ткнула им в сторону сундука, отчего крышка сначала задрожала, отсвечивая лакированным ободом, а потом со скрипом поднялась. Из сундука тут же вылез еще влажный, отфыркивающийся человек (которого называли Прото-типом), затянутый в телесного цвета ткань, причем, судя по мокрой неопрятной бороде – мужского пола. Он тут же торопливо двинулся к столу с часами, и тут стал заметен довольно длинный бледно-розовый хвост, выступающий из прорези в ткани. Углядев хвост, Топкие одновременно вскинули подрисованные бровки и переглянулись, а Тина в испуге зажала рот рукой.
Хвостатый Прото-тип, добравшись до стола, принялся вожделенно загребать изделия конвейерной и ручной сборки, подносить к обоим ушам, пробовать «на зуб», цеплять гроздями на руки, вешать на шею, а потом и натискивать на задранный кверху мускулистый хвост.
В группке Топких возникли шепотки: «Вот всегда так», «Мартышка к старости…», «Давно следовало прикрыть эту тему», «Никогда их не удовлетворишь»…
Оленин с любопытством смотрел на это действо, Дамба морщился и со скучающим видом разглядывал давно не беленый сводчатый потолок. Но внезапно прямо над столом серый скос потолка прорезало закопченное острие и с тем же мерзким скрежетанием продвинулось глубже, словно разрезая головку сыра. При этом стол оторвал две ноги от пола, поднялся на дыбы и неожиданно выпустил из своего нутра две черные стрелки, которые забегали по секторам, наполненным мелко верещавшими изделиями. Тут раздалось оглушительное «тик-так», и стол-часы, оттолкнувшись задними ногами, взвился в воздух и начал стремительно подниматься к дыре, проделанной стеклянным острием. Прото-тип, пуская слюни, потянулся, было, за столом, но нанизанные на нем изделия стали резко соскальзывать и сдираться со всех его членов: с рук, шеи, хвоста, образовывать журавлиный клин и устремляться за столом. Прото-тип заверещал от жадности и боли, и тогда с острия сорвалась пенящаяся капля и упала на его широкий пористый затылок. От этой капли Прото-типа передернуло, он несуразно замахал руками, а потом задымился и исчез, вернее растекся, причем в луже под ним остался лишь кусок ткани телесного цвета со штампом института.
Отдаленный стук за стенами, топот и тяжелое буханье в коридоре заставили Оленина распахнуть дверь. В коридоре носились ошарашенные ржавые тигры, серебряные крылатые звери, и бухали тяжелыми задами желтые каменные бабы, а старинные предметы из железа, серебра и золота порхали в воздухе, собирались в стаи и улетали вслед за столом и часами. Внезапно запахло гарью – это воспламенилось мокрое место, оставшееся от Прото-типа. Топкие начали визжать и метаться, а Оленин в отчаянье оглядев все углы, заметил, наконец, рубильник и дернул. Комнату и коридор наполнил густой сиреневый газ, о котором сообщалось в табличке на двери. Огонь потух, Топкие и сторожевые существа попадали наземь, причем разметавшиеся волосы исиц обнажили слегка покрытые пушком уши.
Тогда Дамба, потирая одной рукой слезящиеся глаза, сунул два пальца другой в рот и громко свистнул. Тут же по коридору, громко ржа, пронеслись две швабры и замерли перед Каюковым и его стажером.
Дамба оседлал одну из прилетевших и, заметив колебание Оленина, зло выкрикнул:
– Садись, а то собирать будет нечего!
– Так вы на этом?..– недовольно бросил стажер.
– Да! Это наше. Исторически так сложилось. Не обсуждается!
И они понеслись в проем, оставленный столом, в который все утекали и утекали предметы из железного, серебряного и золотого хранилища, а также ветхие кружева, шелка, меха, камзолы и телогреи из соседних хранилищ.
Сокровища стремились прямо к Огнеголовому, выстраивая спираль и поднимаясь к острию стекла. Там, среди низких облаков возвышался гигантский закопченный осколок, и на нем, невесть как держась в горизонтальном положении, стоял Огненноголовый, в длинном темном канди, перехваченном узорчатом поясом, с кучей подвесок и ожерелий на широкой груди, с двухсторонним шумящим молотом в руке. Он стоял, широко расставив нижние конечности, причем ясно было видно, что у него одна нога – нормальная, в узконосом сапоге, а другая заканчивается копытом. Он стоял, бил себя кулаком по груди и кричал: «Амберд! Амберд! Амберд!».
Дамба со стажером вынырнули из дыры в потолке и понеслись вслед за предметами, хватая их, рассовывая по карманам и наматывая на палки швабр. Но огненноголовый шарахал своим шумящим молотом по стеклу, и к оседлавшим швабры неслись острые осколки, поблескивая в лучах длинношеих уличных фонарей. Поначалу Оленин ловко уворачивался, правда, широкий низ швабры несколько тормозил, и в какой-то момент небольшой осколок вонзился в лоб стажера прямо над бровью. Оленин вытащил осколок и зажал рукой ранку, которая сильно кровоточила. В этот момент из дыры в крыше с невероятный кошачьим воплем вылетела серебряная Хранительница – морда еще злее и уже, глаза – щели, стреляющие ядовитой желчью, кожистые крылья с концами-копьями широко распахнуты, из всех восьми острых сосков брызжет кипящее молоко.
Хранительница метнулась к огнеголовому, но тот со всей силы стукнул ее двуликим молотом по оскаленной морде. Крылатая кошка зашипела и стала падать, свернув крылья и растопырив лапы. А еще раньше прямо на стене, меж зубцов, произошла некая непонятная возня: там мелькали черный цилиндр, золотошвейный балахон и пышная атласная юбка. Юбка победила, растолкала своих сотоварищей и полетела, шелестя кружевами, прямо к падающей кошке. Кошка просительно мяукнула, да так, что эхо отозвалось в брусчатке. Фаворитка налету почесала за остроконечным ушком, и прошлась ладонью по плоской голове.
Хранительница издала оглушительное горловое курлыканье, и тут же атласная юбка оказалась на ее спине, и тогда обе они вернулись к кискиному обидчику. Тот не ожидал такого напора: страшная лапа о трех когтях и прозрачная наманикюренная ручка с неожиданной силой разом толкнули его в грудь, и Огнеголовый пошатнулся. Гроздь ожерелий всколыхнулась на его груди, и одно – из самых крупных, аспидно-черных круглых камней, зацепилось за острый прокопченный осколок, и шнурок ожерелья с громким треском лопнул. Круглые черные камни разлетелись в разные стороны, и их обладатель вдруг отчаянно заорал.
Сделав несколько движений руками, он стал притягивать к себе камни, и те, нехотя, начали, было, возвращаться обратно на лопнувший шнурок, но стажер Оленин, зажимая одной рукой рану на лбу, коленями направил швабру в сторону летящего камня, заученным движением свободной руки перехватил его на лету, и быстро засунул во внутренний карман пиджака. Огнеголовый сорвался с места, понесся за ускользающей деталью своего украшения. Оленин попытался ускорить полет, но швабра все тормозила, и, получив оглушительный удар, стажер свалился со своего воздушного скакуна. Брусчатка стала стремительно приближаться, но чьи-то совершенно белые руки в перехваченных пряжками белых же рукавах летного комбинезона, подхватили стажера и ловко, на огромной скорости, пронесли по улице, ведущий к спуску подземного движения.
Обескураженный владелец ожерелья повернул назад, но тут на него снова налетела, сверкая глазами, Фаворитка на злобно визжавшей кошке Хранительнице, да и Дамба Валерьянович, оторвавшись от сбора раритетов, принялся обстреливать своего ненавистника крепкими, как сталь, снежками, доставая их из рукава. И лишь когда над дырой в крыше ГИПРОНИИ Ч…, поднялась огромная старческая веснушчатая рука с металлическим цилиндром на ладони, дважды подняла цилиндр вверх, потом подкинула, поймала и указательным пальцем толкнула церебрик, словно пулю, в сторону Амберда, Огнеголовый злобно гаркнул и исчез вместе со своим закопченным осколком.
Оленин налету, свободной рукой, стараясь запомнить, повторил все манипуляции, которые были проделаны с цилиндром.
И тут же из дверей ГИПРОНИИ Ч… каменные бабы выкатили вереницу сундуков, картонных коробок, ящиков и очень больших сумок в красно-синюю клетку. Дамба, Фаворитка и Хранительница пособирали в воздухе над площадью остатки заблудившихся ценностей и раскидали их в расставленную внизу тару.
А стажер Оленин, подхваченный Белым Парашютистом, добрался до спуска под землю и был помещен на дерматиновое сиденье поезда. И за все время движения, в туннеле, охраняя вагон, летел Иван Волкорез.
Оленина удивило, что давно обещанный Ученый совет собрался не в одном из отделов, а в высоких залах при входе. Сидели на широких мраморных ступенях, украшенных по краям двумя тумбами, на которых были установлены бронзовые символы музейвейника – Лев и Единорог.
Двое маленьких, лохматых, пришли первыми и устроились в уголке.
– Ой, а чего это мы в сенях-то? – спросил один из них, откусывая прямо от половины буханки черного хлеба.
Потом прошествовали, поддерживая полы темных мантий, несколько гамацеев. Набежали из отделов: Тина Кочкарян в скромной зеленой юбке ниже колен, Шурик с руками в нормальном месте, начальница Кровец.
С высокого расписного потолка спланировал на лыжах Дамба Валерьянович. Позже где-то в залах музея возникли говор, неясный гул, шаркающие звуки, и из бокового коридора выбрался старичок с жидкой седой бородой, в парусиновом костюме и канотье. Когда в самом центре ступенек появился большой, расплывчатый силуэт с крупной головой, сначала прохрипел: «Ну?» и служительница из 4-го зала быстрым движением прикоснулась к его прикрытым глазам, потом деловито сообщил: «Пацюк не приедет».
И как только появился Азз-з-з, где-то сбоку защелкала пишущая машинка и прорисовался очкастый профиль Буки.
– Вроде, почти все, остальные подтянутся. Потому начнем! – продекларировал директор, – У нас на повестке четыре вопроса.
Начнем с предпоследнего. Это предварительные результаты по теме 227Бис, которая поручена стажеру Оленину.
– Ну, конечно. Этот вопрос предпоследний. Наш отдел – дело десятое… – возмутилась начальница Кровец.
Стажер встал, нажал пальцем на переносицу, словно поправляя невидимые очки, вытащил свои бумажки и начал:
– Да тут… Наверное, выборка не представительная, но… практически никакого разброса мнений. Всем абсолютно все равно – заросли уши или нет. Ну, уши и уши. Только один из мудрецов возмутился, и анкету разорвал.
Буки низко склонился над машинкой. Плечи его тряслись, и, вроде бы, он смеялся.
– Так вот, – продолжил Оленин, – в соответствии с полученными данными, заросшие уши – вовсе не отрицательная характеристика сотрудника. Заросшие…, простите, опушенные уши – просто некая родовая особенность, или особая черта характера, и она вовсе не мешает…
– Вот-вот, не мешает! – подхватил Азз-з-з.
Тинатин Игоревна заерзала на своей ступеньке, потом создала в ладони зеркальце, быстро-быстро глянула в него и порозовела.
Но при последних словах Азз-з-за один из гамацеев в черных мантиях, а именно тот, с оранжевым пером на сложном головном уборе, поднялся во весь рост и стащил с головы свою шляпу:
– Эти выводы поражают! Неужели в тонком мире отказались от неистовых, горячих поисков нового? Когда ни день, ни ночь – не помеха. Когда нет иной отрады и отдыха?
– Короче, без выходных… – тихо прокомментировали от пишмашинки, – Да, какие-то невеселые результаты у стажера.
– Ну и что? Он поработает над этой темой. Уточнит! – поспешно заверила всех мадам начальница, – И всех, у кого уши…
Тут Азз-з-з махнул на нее рукой и прокричал, – Возьмемся-ка за последний вопрос. Я имею в виду: «Р-р-разное»!
Директор щелкнул пальцами. Лев и Единорог сорвались с мест и растворились в воздухе. Повисло тягостное молчание, многие привстали.
Потом за спиной директора возникло темное облако, внутри которого что-то билось и скрежетало. Облако вспыхнуло и распалось. На мозаичном полу, закованный в цепи, концы которых с усилием держали в зубах Лев и Единорог, стоял Амберд.
– Ну, вот он – возмутитель спокойствия, – констатировали от пишмашинки. – Во-первых, он сорвал эксперимент Топких, во-вторых, произвел хищение мерил в несметных количествах, а потом, видно раззадорившись, произвел попытку массового воровства драгоценных предметов тонкого и размерного миров. Попытка была предотвращена нашими сотрудниками, включая стажеров и сочувствующих. Помимо этого, вышеуказанный Амберд является вдохновителем и участником нескольких предыдущих эпизодов. Перечислю некоторые: выманивание у пожилых людей сведений о наиболее неприятных событиях их мыслевых поверхностей, засылка …
При последних словах, Огнеголовый зашипел, резко натянул цепи и стал долго и страстно возражать:
– Не пристало издеваться над мигами, не пристало затевать игру с ними. У вас набралось слишком много мигов, и слишком много их теней. Нужно отпустить их. Отпустить на волю! Все миги отпустить на волю! И тогда наступит начало мигов, не станет тонких и размерных, и каждый сможет все. Как и было в начале.
– В соответствие с категориями размерных, – вкрадчиво сообщил Буки, – вышеуказанный Амберд хочет вернуть и наи их – и тонких и размерных – к некоему началу времен, когда гомо сапиенс еще не обладал никакими техническими приспособлениями и мог полагаться лишь на свои способности. Что-ж, что-ж… ведь мы постоянно говорим о множестве незадействованных возможностей, как наших, так и…
– Ага, – загремел далее Азз-з-з, – он хочет все мыслительные достижения выбросить, а сапиенсов – в пещеру. Умный какой! Видали мы!..
Директор поднялся во весь рост и взмахнул крупной рукой в красном рукаве:
– Предлагаю: изгнать вышеуказанного Амберда из всех мыслевых поверхностей, изгнать в небытие!
Сказав это, директор снова сел на ступеньку и проговорил:
–Прошу высказываться.
– Гад! Дорогущие мерилки хотел спереть! Туды его! – высказался лохматый с полбуханкой.
– Нет! Нет! Вы слишком строги, уважаемый Азз-з-з! Сколько я провел в небытии на дне кувшина… Такого никому не пожелаю, – пробормотал старичок в конатье, и добавил, – Я бы предложил перевести уважаемого Амберда, скажем, в один из наших южных филиалов, под наблюдение. Там подобные каменисто-песчаные создания не в нове, там умеют с ними работать – посоветовал бородатый в канотье.
– Что ж! Готов согласиться! – простер руку Азз-з-з, - отправляем Амберда в наш филиал, в лабораторию Нур-и-Дешт. Идет голосование.
Участники совета задумались и мешкали-то совсем немного, а разозленный Амберд все с огромной силой натягивал цепи, на которых его держали, ухватив мощными клыками, Лев и Единорог, и тут … Над башнями Института оглушительно треснуло, в небе возник ярко-белый с сиреневым раскаленный зигзаг, а за ним оглушительный удар грома.
Амберд возрос, дернулся, напрягся, порвал цепи и, разнеся потолок, исчез в грозовом небе.
– Грозы зимой не бывает, – спокойно заявил лохматый, отложив горбушку.
– Шурик, вы засекли, куда он направился? – прогремел голос Азз-з-за.
– Как куда? – почесал в затылке Шурик, – На Запад подался. Здесь его не приветили.
– Ну, конечно, – прозвучало из-за пишмашинки, – Его же все тянет к началу времен. То бишь, мигов. Здесь у нас это… Нулевой километр. А где-то ведь есть и нулевой меридиан – начало времен. Гринвич.
– Э-э-э! – вдруг завопил всегда сдержанный стажер Оленин. – Нужно его догнать! Он там все разнесет! Подобное уже было. Подобное уже было, и я…
– Все верно, – деловито скомандовал Азз-з-з, – Вы, Оленин, прекращаете свою стажировку и отправляетесь за Амбердом. Пару раз мы его уже нейтрализовали. И необходимые пассы вы уже пробовали, ну, тогда, над площадью.
– Да, но у меня же нет…
– Вот, держите, – директор поднял руку, сделал хватательное движение и в его ладони оказался тот самый серебристый цилиндрик, – Это, правда, по-прежнему, опытный экземпляр, но, думаю, вы справитесь.
Оленин схватил подлетевший церебрик и глубоко вздохнул, собравшись покинуть заседание Ученого совета, но тут откуда-то сверху спланировала белая фигура парашютиста:
– Я с ним, а то один не справится. Стажер ведь еще…
– Правильно, Ваня. Ступайте с ним. И, кстати, отчет о проделанной работе и рекомендательное письмо я вышлю-ю-ю…
Последних слов стажер уже не слышал.
Сообщение отредактировал Fertes: 24 Декабрь 2021 - 10:30
Убрала чужую картинку. Ошибочно вставила.
Фанаты АБС меня однажды побили за это. 
