Первая глава исторической повести. Хотела ее выложить еще на неделе динамики, но дописать не успевала и решила не гнать.
Так исчезают мечтанья о битвах,
И умирают во мраке века
Мой клинок был острый, как бритва,
Но его потопила река…
1. Борис
Черная гладь воды застыла, замерла, сковала все живое. Не плеснет рыба, не ударится коряга о камень. Река затаилась, забыла, как дышать, как шелестеть течением. Она слушала русальими берегами людей. Внимала их чаяниям. Знала, по чьему слову повернется завтрашний день. Захочет молодой князь крови, и бурые ручьи потекут по сырой земле, напитают своей силой воду.
Много крови льется на Руси. Каждый день смерть жнет колосья, собирает урожай в снопы. Вот и очередная смута грядет. Почил князь Владимир, оставил дела земные, не разрешив их. В стольном Киеве раздает добро и земли князь Святополк, в суровом Новгороде собирает варяжскую рать строптивый Ярослав. В иных княжествах затаились братья: кто ждет, чья возьмет, а кто и не знает вовсе, что беда черным крылом русские земли накрыла.
Узнают.
Закопошатся.
Дадут мечам крови алой.
Детей у Крестителя много, каждому хватит. А лишних земля примет, река умоет…
- На Киев тебе, княже, идти надо! Отчего тянешь? Дружина под твоим стягом стоит. Лучших воинов тебе Владимир дал. Долго ли им тут берега оплёвывать?
Тот, кого назвали князем, смотрел на воду. Не плеснет ли рыба? Не пошлет ли знак Небо? Но молчит река, словно льдом сковало ее в июльской ночи. Блестит агатовой чернотой.
Наконец князь заговорил. Спокойно, тягуче, раскатисто:
- Значит, ты мне советуешь на Киев идти? Взять дружину, с коей меня отец на печенегов послал, да явиться с ней против брата моего старшего?
- Да не брат он тебе! Никому из вас не брат! И войско тебе Владимир дал, желая на великий стол посадить!
- Даже если и не брат…все равно старший в роду. И ты, Избор, как мыслишь город брать? Там жены ваши, дети. Что делать будешь, ежели твой сосед на стену встанет? Вам там жить, среди люда Киевского. Хлеб один делить. Не боишься после в корчме лежать, с ножом в спине? Меч свой точи вовне, а не вовнутрь. Дом что нутро. Поранить легко, выходить тяжко. А Святополку я написал и старшим признал его. Мне делить с ним нечего. У нас общий враг и одна напасть. Новгород дань так и не привез. Потому ждем. Завтра брат с войском Киевским здесь будет. На Ярослава пойдём. Не хотел наш любомудрый к отцу на поклон идти, так мы его в Киев в колоде притащим. А мне… мне и Новгорода на княжение хватит. Я еще в конце весны хромому письмо написал, чтоб в гости ждал. Чай, получил уже Ярослав весточку, кабы не задымился от гнева.
Князь довольно хмыкнул и почесал бороду. Отросла нерадивая, закудрявилась, пока он по степи поганых печенегов ловил. Ушли кочевники, растворились, как роса на солнце, словно и не было их. Лишь полудница во зеленой ржи плакала, слала зыбкое марево, просила остаться, не возвращаться домой. И ты погляди, слезы жгучие не впустую лила. Умер старый князь. Вновь быть смуте. Отделаться бы малой кровью. Чай, не язычники братьев на меч сажать.
Вот тот же Избор, ему какая разница, кто на Киевский стол взойдёт: Святополк или Борис? Нет, скорее всего, боится, что пока он тут стоит, там без него бояре добро поделят. Это он при Владимире тысяцким был, а решит Святополк своего человека поставить, и останется боярин ни с чем.
- Знай, княже, или ты завтра идешь на Киев, или я собираю дружину и иду сам. Вои твои за седмицу питья бражного да по зною летнему, разбалябались так, что не могут сообразить, с какой стороны копье брать.
- А вот дружина - это твоя забота, Избор, - сказал князь жестко. – Не мне тебя учить, как людей в узде держать.
- Чай, не кони, - глухо отозвался тысяцкий, кивнул и скрылся в темноте. Мысленно проклиная судьбу, что гузном повернулась. Не понимает молодой князь, что нельзя воинам без дела стоять. Кровь ярая кипит, пенится, бьет в голову. Её или сталью сдерживать, или брагой разбавлять надобно. И если для мечей нужна сеча, но для ола нет ничего лучше родных стен.
Избор расставил дозор, шуганул лихого вида воинов, тянущих к самому краю стана полкозлиной туши. Те что-то пьяно брехнули, но добычу не выпустили. Тысячник было удивился северному говору, но после отмахнулся, отягощенный думами. Мало ли норманнов в войске?..
***
Борис еще постоял на берегу, вглядываясь в заречную степь.
Разумно ли вернуться в Ростовские земли и там продолжить править? Княжество большое, богатое. Отец действительно любил своего младшего сына, потому добрую вотчину отдал. И вернулся бы князь домой, если бы не одно «но». Слишком близко земли Новгорода и его мстительный правитель. Не простит старший брат ни глумливого письма, ни милости отцовской. А Святополку одному не выстоять против Ярослава, должен он это понимать и видеть в Борисе не врага, но союзника.
Вроде так все выходило и складывалось ладно, но рвало сердце тупым клинком дурное предчувствие. Не приносила покоя душная июльская ночь.
Низко над головой, шумно хлопая крыльями, пролетела сорока. Князь перекрестился и направился к своему шатру. Там сидели на сухой земле отроки да играли в мельницу.
Ох, стража безусая! Боярские дети. Для многих приезд в Киев - первый крупный поход. Вчера еще на женской половине сидели, а сегодня княжьи отроки.
- Эх вы, мухоблуды желторотые! Это так вы княжий шатер сторожите?!
Воины подскочили, заозирались.
- Так свои же кругом, комар не пролетит.
- Свои… - досадливо протянул князь. – Огня в шатер дайте да Георгия позовите, пусть ужин накроет.
Вскоре пришел слуга, принес хлеб, свежую редьку, кувшин ола, двух голубей, только с вертела снятых, да карпа с пряностями в глине запечённого. Вечерняя трапеза должна быть скромной.
- Дружина ропщет. Говорит, остудил ты горн, не выкуешь сечу. – Георгий разломал ароматный хлеб.
Борис покривился. Что за любовь попусту языками молоть?!
- Будет им сеча, не переживай. Много вдов этим летом станет.
Слуга покачал головой. Он мог говорить, как есть, ибо с малых лет знал князя Бориса. Росли вместе. Вместе озорничали и плети получали тоже разом. Без разбора. Один за то, что слугу в неприятности втравил, а второй за то, что не уберег хозяина от дел дурных. А как уберечь-то, если девки купаться пошли, и обоим любопытно, так ли Ждана красива, как о ней конюх говорит. Или охота на кабана приключилась, а их не взяли. Или лед надобно на речке поскорее палкой разломать да плоскодонку спустить. Так и стояли один за одного. Князь и сын болгарыни из царской свиты.
- Лучше б ты не о Новгороде мыслил, а Киев взял, - Григорий переживал за друга и даже не пытался скрыть своего волнения.
- Я младший из братьев. Не признают меня князья старшим над ними.
- Твой отец говорил, и я повторюсь: ты не просто князь Борис, вы с Глебом сыны царицы Царьградской, в венчанном браке рожденные. Не по старшинству, но по рождению и по крови вы выше других стоите.
Ответить Борис не успел. Тонкий слух воина уловил среди шума леса шорох. Неправильный, опасный, чужеродный. Георгий продолжил еще что-то говорить, а князь потянулся к мечу.
Вдруг опора шатра скрипнула и начала заваливаться. Полотняная стенка вырвала деревянные колья и полетела в лицо, закрывая обзор. Мелькнули чьи-то ноги. Борис инстинктивно отстранился в бок, разворачивая назад правое плечо и не прогадал. Где он был секунду назад, блеснула сталь клинка. Возможности сделать полноценный замах в падающем шатре не было никакой. Поэтому он ударил наугад снизу, задействуя лишь кисть. Раздался едва слышный хруст и короткий вскрик. Борис, не теряя ни минуты, сразу упал на пол, стараясь как можно быстрее выкатиться из-под шатра, ставшего ловушкой. Сражаться, когда не видишь врага, будучи сам как на ладони, выкрадывая у смерти каждое мгновенье, не хотелось. Рациональная часть твердила, что раз молчат отроки, не слышит горланящая песни дружина, то помощь не придет, и явившиеся по его душу убийцы получат свое.
«Кто меня предал?» - мелькнула ненужная для боя мысль.
Борис выкатился наружу, чтобы увидеть, как на него опускается лезвие бродекса. Проститься с жизнью не успел. Георгий налетел на неизвестного убийцу, но куда ему, слуге, против профессионального воина?! Несколько мгновений, чтобы вскочить, стоили другу жизни. Разъяренный Борис ударил со всей силы, не заботясь о том, куда бьет. Меч проломил древко бродекса и увяз в кольчуге. Воин согнулся и начал заваливаться, прижимая к себе клинок, потом круто развернулся, достал из-за пояса сакс и вогнал его на полдлины в не защищённое доспехом тело князя. Борис сделал вдох, еще один. Выдохнуть не получалось, в глаза лился едкий пот, боль застилала разум. Он осклабился и с обреченной удалью подумал, что теперь они с неизвестным поменялись местами. Левой рукой князь придержал лезвие ножа, не позволяя убийце его легко вытащить, а правую дернул, освобождая меч. Несложный финт и острие легко нашло мягкую шею. Воин захрипел, повалился на землю.
Борис сплюнул пузырящуюся на губах кровь и вынул из своего живота сакс.
«Длинный зараза, все нутро вывернул, небось», - отстраненно подумал князь, стараясь уйти подальше с поля брани. Умирающий мозг гнал вперед, к реке. Казалось: там спасение, там брат, он обещал прийти, помочь.
На черной воде покачивалась небольшая ладья. В ней сидели четверо. Факела не горели. В ночи свет огня слепит.
- Святополк, - прохрипел Борис, приближаясь к ладье.
- Живуч ты, княже, - раздался знакомый голос боярина Путши. - Ну, ничего, это мы поправим, ты уж не обессудь, что так все вышло.
Сталь впилась поцелуем в тело князя, вырвала остатки жизни. Не спасла новая вера от братоубийства, не помогли и обещанья любви и верности. Получила река свою кровавую дань. Умыла теплое тело, растрепала русые пряди, украсила кафтан шёлковый тиной зеленой.
В полной темноте, незамеченная никем, тихо отчалила от берега Киевская ладья.
Щас бы ни за что! 
