She trip

События, о которых пойдёт речь, произошли в середине девяностых. Все персонажи и их имена вымышлены, любое совпадение считать случайностью.
She trip*

К остановке подъехал необычный трамвай с тонированными стёклами. Из него вышел отряд ОМОНа. Операция «Колесо» началась. За считанные секунды квартал был оцеплен, все входы-выходы рынка «Правобережный» перекрыты. Группа захвата ворвалась в здание.
– Всем оставаться на своих местах, руки за голову!
Торговцы наркотой и клиенты, застигнутые врасплох, спешно скидывали товар. Омоновцы действовали на опережение, непокорных тут же ставили на правёж и рихтовали дубинками.
На своё счастье, отовариться Сергей не успел, и потому держался уверенно и даже нагло, но в пререкания не вступал. Его, что называется, взяли до кучи. При любом раскладе вменить ему было нечего. Сергей, ухмыляясь, прокатывал, готовую сорваться с языка, фразу: «Поздно хватились, ребята! Хапнете горя!» Размышлял со злорадством: «Упыри вошли во вкус, их теперь танками не остановишь. Возьмёте одного, на его место двое придут. Им всё равно, что продавать, был бы табош». Чингиз по-глупому спалился, то ли не успел скинуть, то ли жадность одолела его, попал под раздачу: гашиш у него изъяли грамм на пятьдесят. Хана Чингизу, а жаль. Всегда жаль терять наработанный канал. Именно к нему через весь город ехал Сергей. Всех задержанных, коих набралось человек тридцать, согнали в тамбур. Сержант скомандовал.
– Все лицом к стене, ноги раздвинуть. Шире! Я сказал шире! Руки в гору!
Начался детальный прочёс. Сергея обшмонали, проверили паспорт и отпустили. Сержант беззлобно напутствовал:
– Гуляй пока, Сенин. Я тебя запомнил.
Оставшимся велели построиться в цепочку, как в танце «Летка-енька». Сержант дал команду:
– Ну, что укроп-рахат-лукумы, потопали, карета подана.
Паровозик тронулся с места. Омоновцы пинками бодро направляли задержанных в автобус, припаркованный у входа на рынок.

***

Лёжа на узкой общежитской кровати, Сенин вымучивал, обдумывал статью, новые ходы-подходы к избранной теме. За стеной шумно праздновали сдачу экзамена, кричали что-то несусветное, двигали стульями, били посуду. Беспорядочная дробь каблучков сбивала Сергея с мысли, не давала возможности сосредоточиться.
–Хороший журналист должен быть в гуще происходящего, старина. Писать о предмете, не зная предмета, есть показатель непрофессионализма. Всё надо испытать на себе, на своей шкуре – рассуждал Михаил Бургомистров – однокурсник Сенина, слывший ходячей энциклопедией. Из-за внешнего сходства с поэтом Мандельштамом Михаила так и звали по началу – Мандельштам. Со временем звучное прозвище сократили до Штама, затем оно само собой переродилось в лаконичное – Шам, от слова шамать. Уязвить этим самолюбие Бургомистрова было невозможно. Необидчивого Шама вечно голодного, вечно нуждающегося не долюбливали, поскольку имел привычку занимать деньги и с лёгкостью забывать о возвращении долга. Кредиторы – такие же студенты – раз и навсегда захлопнули перед ним свои кошельки. Сергей единственный, кто ссужал и не требовал возврата, он считал так: если ему, Сергею Сенину, выпало жить в одной комнате с отверженным всеми Шамом, то и должен по возможности поддерживать «сокелейника». Позиция Сергея рикошетом ударила по нему самому, и получилось, то, что получилось. Два изгоя стали сотоварищами и составляли контрастную пару, как Штепсель и Тарапунька. Сергей – высокий яркий брюнет с синими глазами и низкорослый, невзрачный Бургомистров.
Шам только что вернулся из душа и расхаживал по комнате, покачивая полотенечной чалмой на голове и оставляя на полу чёткие следы влажных резиновых тапок:
– Если дело не идёт, так и не парься. Найди другую горячую темку. Чего ты рогом упёрся в отстой? Кому это интересно? Народ любит читать жареное да, чтоб понажористей, чтоб с потрошками и с перчиком, а ты предлагаешь варёное в постном академичном бульоне. Вот, послушай сам, какую ты навалял хренотень.
С видом профессора Шам выдернул из печатной машинки лист и, нависая над Сергеем, стал читать:
– На Правобережном рынке ещё недавно в овощных рядах маковая соломка — на сленге «сено» — продавалась в открытую наравне с безобидной картошкой и зеленью. Сюда со всех концов Петербурга съезжались потребители опиатов, гашиша и марихуаны. Формула «спрос рождает предложение» в известных случаях может иметь и обратную практику, когда предложение рождает спрос.
Шам размотал чалму, промокнул полотенцем лицо и поднял указательный палец вверх:
– Очень скоро маковую соломку и ханку* вытеснил метадон. В свою очередь метадон был сметён дешёвым героином, поставляемым из Афганистана. Из Голландии бесперебойным потоком хлынул экстези. Правоохранительные органы отреагировали, да поздно: драгоценное время было упущено. Участившиеся облавы не приносят ощутимых результатов: оперативникам противостоит хорошо организованная система, успевшая набрать долларовый жирок. На рынке заправляют азербайджанцы и таджики, известные своей предприимчивостью и внутриродовыми связями. На смену «засветившимся» приходят новые члены «семей» — непрерывная смена состава усложнила работу сотрудников милиции. Вокруг Правобережного – эпицентра распространения отравы — с устрашающей быстротой возникают наркопритоны. Ситуация вышла из-под контроля. Дело многоголовой гидры процветает и побеждает».
Сергей вырвал из рук «профессора» свежеотпечатанный лист, скомкал и, прицелясь, кинул в корзину для мусора:
– Ты ,как всегда, прав и хватит с меня твоей грёбанной критики.
Приятель не унимался:
– О, о, о! Я балдею от тебя. В статье ты сокрушаешься, как старый безбилетный еврей в поезде: «Боже мой, боже мой, контролёр сейчас потребляет мою Сарочку, маленький Моня написал в продукты и вообще мы едем не в ту сторону».
Сергей выдохнул без злости:
– Шёл бы ты.
Шам наслаждался беседой:
– Кстати, на счёт светлых веществ: экстази, это кайф для малолетних придурков, скачущих по дискотекам. Другое дело ЛСД. Вот что реально расширяет сознание, кл-а-с-сная штука! Настоящий трип для настоящих интеллектуалов! Мозги просветляет и бодрит не хило.
–Так говоришь, будто сам путешествовал. Интересно, что ты испытал?
Придав себе загадочности, Шам вдохновенно излагал пережитое. Было ясно, что он пересказывает чужие ощущения, скорее всего где-то подслушанные или, что вернее, где-то прочитанные:
– Это был яркий цветной сон, который трудно объяснить тому, кто не пробовал. Как бы сказать, сначала из тебя выходит свет, он стекает по твоим пальцам, ты не чувствуешь своё тело, смотришь на себя со стороны и дальше начинается кино для взрослых, где ты сценарист, режиссёр и главный герой и чувствуешь охрененный оргазм. Вот так. После этого пишется, м-м, как дышится. Только успевай записывать.
– Серьёзно?
– Абсолютно! Проверено! Только тебе это не поможет.
– Почему?
– Потому что ты бездарь.
– Миха, ты меня достал, уйду из общаги от тебя подальше. Сниму комнату.
Шам сложил руки на груди, старчески ссутулился и прогундосил:
– Не разбивай семью, Серожа!
– Да пошёл ты.
– Повторяешься, брателло!
За стеной разгалделись не на шутку. Бургомистров достал из-под кровати запылившуюся гантелю, и внушительно постучал ею в стену, с той стороны ответили дружным хохотом:
– Идиотики! Эти ничего не создадут, всю жизнь будут по чужим нотам талдычить, – Шам брезгливо скривил рот, – Послушай, что я скажу. Кислоты – дело пройденное. В Америке кислотно-интеллектуальную революцию или новую субкультуру в конце сороковых годов соделали битники: Джек Керуак и Аллен Гинзберг, позже к ним присоединился Уильям Берроуз. Последний употреблял все виды наркотиков, случайно хлопнул жену и написал о своих похождениях один из главных романов нашего века «Голый завтрак». Сейчас старику Берроузу за восемьдесят, он известный писатель, у него всё позади. Мне двадцать, я хочу стать знаменитым, я хочу познать мир, хочу испытать всё на себе, хочу прогнать по вене загадочный серый порошок, чтобы узрЕть Бога. Мы создадим новое течение и назовём – атавизм. Мы вернёмся к истокам человечества, к чистому разуму, где работает только один закон, закон природы и там будем черпать вдохновение.
Сдерживая зевок, Сергей изображал интерес к интеллектуальному трёпу. Шам, польщённый вниманием, остановился подвести итоги:
– Булгаков сказал: «Тот, кто изобрёл морфий, тот истинный благодетель человечества». Я доверяю Булгакову, ибо он мой тёзка. Ладно, шутки в сторону. Я помогу тебе со статьёй, ибо ты реальный чувак.
– В самом деле?
– В самом деле, ре-а-льный.
– Я про статью.
– Моня пообещал, Моня таки сделает. С тебя поляна, чувак.
Сергей привстал:
– Базара нет.
Шам подвернул до локтей рукава махрового халата и, как пианист, вскинул руки над пишущей машинкой:
– Шоб ты без меня делал?! Всё ша! Мне надо настроиться, поймать вдохновение и решить глобальную задачу. В этих руках, – Бургомистров выставил вперёд ладони, – Судьбы миллионов. Вот этими пальцами будет написана гениальная статья – руководство по обезвреживанию многоголовой наркорептилии. Да будет так. Аминь.
Сергей завязал на ботинках шнурки:
– Работай, лицедей! Да смотри, не халтурь, я в лавку схожу. Трёх часов тебе хватит?
– Вали, вали давай. Ты мне мешаешь.
Уже в дверях Сергей кинул:
– Маэстро, нота си западает, стучи по ней со всей дури.
Маэстро запустил тапком в Сергея, но тот ловко увернулся и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Статья получилась въедливой, острой, зубастой. Бургомистров слово сдержал. С его помощью Сергей набирал очки и, в конце концов, поднаторел в журналистском деле, разобрался, что и как надо писать, и на его статьи появился спрос. Старые академичные издания закрывались, появлялись новые, жадные до криминальных событий. Закрытых тем для интервьюера не существовало. Сергей легко сходился с людьми и легко расставался, ни о чём и ни о ком не жалея.
Сергею удалось снять квартиру в тихом квартале, недалеко от метро «Новочеркасская», о чём и сообщил Бургомистрову, тот, быстро просчитав перспективы, возмутился:
– Ты что бросаешь меня? Я тут один не останусь. Нет, нет и нет. Не уговаривай. Я переезжаю к тебе. И точка.
– Миха, ты мне надоел, но разве я таки сказал, что переезжаю один? Собирайся, дружище. Внизу ждёт такси.
– Да?! Ну, так это же всё меняет в корне! Я мигом. Что бедному еврею собираться?! Только подпоясаться. А ты пока рояль упакуй. Хата большая?
– Двушка.
Бургомистров закидывал в чемодан вещи и горланил во всю мощь:
– Я люблю тебя, жизнь и, надеюсь, что это взаимно!

Приехав на адрес, кинули жребий: большая комната досталась Михаилу, маленькая – Сергею. Съёмное жилище, обставленное старой рухлядью, нуждалось в серьёзном ремонте, новосёлов это не волновало. Главные обретения: свобода, независимость и тишина перевешивали всю неприглядность и необустроенность нового пристанища.

***

Кира, не разуваясь, прошла в свою комнату и громко хлопнула дверью. Всё – разговор окончен. Знала точно, предки: ни мама, ни тем более дед не сунутся, не посмеют. Владислав Оттович, дед Киры, что надо – монументальный, из тех могучих натур, которые всегда выше всяких обстоятельств. После того как он овдовел, а отец Киры ушёл из дома, всё пошло наперекосяк. Стало неуютно в их огромной опустевшей квартире, где каждый чувствовал себя покинутым, обманутым. Ссоры в семье стали делом обычным и чаще всего случались из-за Киры. В этот вечер она вернулась домой позже дозволенного. Хлопнув дверью перед носом мамы, Кира живо представила её лицо: полупрозрачные опущенные веки, пульсирующие жилки на впалых висках и тонкое кольцо сухого рта, силящегося исторгнуть слово. Она впадала в ступор, когда нечего было возразить, и делала это неподражаемо. Актриса! Вот именно: актриса!
В старом номере журнала Кира нашла статью об известной актрисе, несколько раз обвела красным фломастером один абзац и написала с боку: «Мама!». Вырванную страницу пришпилила кнопкой на дверь, чтобы, всяк входящий мог прочесть: «Драматическая актриса высшей категории, сыгравшая десятки ролей, легко вживающаяся в образы своих героинь. Она из тех, о которых говорят с восхищением: красотой не блещет, но какой талант! Весь мир для неё был театром, где происходили её перевоплощения и, где постепенно и как-то незаметно границы между игрой и реальностью стирались в том смысле, что актриса утрачивала своё я, черты своего характера. Неизменной оставалась её изысканность в жестах, в молчании, в манере говорить и особенно в интонациях. Грубые слова чудесным образом облагораживались в её устах». Кира съёрничала вслух: «Личная жизнь актрисы не складывалась. На сцене в роли леди Макбет она выглядела гораздо убедительней, чем дома в роли заботливой жены и матери».
Нельзя сказать, что Кира не любила маму, — скорее наоборот, была слишком привязана к ней и с поправкой на возраст, была точной её копией. «К чему эта бледная кожа, длинная шея, хрупкие пальцы?» – думала она, глядя на своё отражение в зеркале. Только из одного нежелания быть похожей на маму, разменяла свою единственно бесспорную козырную карту – накоротко остригла роскошные тёмные волосы. В тот день Кире исполнилось пятнадцать. Отец при встрече не сразу узнал её в новом образе.
– Здравствуй, Кира!
– Здравствуй, папа.
– С днём рождения!
– Спасибо.
Помолчали немного, присматриваясь к переменам друг в друге. Отец выглядел счастливым, отутюженным, выхоленным.
– Тебе идёт стрижка. За год ты превратилась в невесту, повзрослела, похорошела. Я тебе аудио-плеер купил. Вот посмотри.
Кира вскрыла коробку.
– Ну, как? Нравится?
– Нравится. Спасибо, пап.
– Как мама? Дед?
– В порядке.
Разговор не клеился. Оба чувствовали неловкость и разочарование, отчуждённость и неестественность. Кира чуть не плакала. Отец бодрился.
– Может, сходим куда-нибудь в кафе или в кино. Всё-таки такой день.
– В другой раз, пап. Мне пора идти, мама ждёт. Пока.
– Пока, дочь.
Кира повернулась, чтобы уйти. Отец остановил.
– Кира!
– Что?
– Я позвоню!
В ответ Кира помахала рукой и, не оглядываясь, зашагала в сторону дома.
***
Из кухни доносились всхлипывания мамы и увещевания деда. Кира невольно прислушалась.
- Пойми, Нина, чем больше сил тратишь на жалость к себе, тем меньше их остаётся на исправление ошибок!
- Брось, папа! Не ты ли учил: ошибки молодости нацелены в старость? Говорил, надо образовываться! Вот я и образовывалась: у меня два высших образования, голова набита монологами никому не нужными. Ты говорил, счастливую судьбу надо планировать, организовывать. Я планировала, организовывала и чего достигла? Я банкрот, папа! Я полный банкрот! Муж ушёл к другой, единственная дочь ни во что не ставит. Я не могу защитить её от себя самой. У неё в голове хаос. Тот хаос, которого ты всегда панически боялся.
Владислав Оттович понизил голос до шёпота:
– В ней гормоны играют, – и дальше заговорил громче, – Бедное поколение. Что они видят? Кругом разрушение, честь не в чести, общество поражено цинизмом. Прежние устои государства катятся в тартарары. Серая жизнь – плодородная почва для семян обречённости.
Наступила тишина. Потянуло табачным дымом. Кира поняла: дед закурил. Иногда он позволял себе сигаретку:
– Если хочешь чего-то изменить, прежде всего, наведи порядок в собственной голове, поскольку неудачи твои – прямое следствие полной неразберихи в принципах. Вот тебе изречение праведника для усвоения: спасайся сам и вокруг тебя спасутся тысячи. Вот тебе другое высказывание моё личное: путь к мудрости и духовности лежит через круги ада. Ты понимаешь, Нина? Наберись терпения и приложи усилия, хотя бы ничтожные.
– Папа, папа, формулы твои устарели. Прости, но ничего нет скучнее, чем нотации моралиста. Да и вообще возможно ли жить по уставу?! Сомневаюсь. Жизнь гораздо шире, её не упакуешь в афоризмы, как шоколад, в красивую обёртку.
– Ну, знаешь, мы с твоей матерью прожили вместе полвека душа в душу: ни разу не поссорились, вместе воспитали тебя, дали возможность выучиться. Она была очень умной и терпеливой женщиной. Вот тебе пример для подражания.
– Что ты вкладываешь в понятие вместе?! Сидеть на одном диване, хлебать щи из одной кастрюли – ещё не значит быть вместе, папа. У вас всё сложилось только потому, что мама отказалась от своей карьеры в пользу твоей.
– Вот до чего мы договорились. Спасибо! Не ожидал получить от тебя оплеуху! Прекратим сей бесполезный разговор.
– Папа, прости! Я совсем запуталась. Я не знаю, что мне делать.
Дрожащий голос матери вызывал сочувствие, острое желание примирения. Кира сдёрнула с двери журнальный лист, порвала на мелкие клочки, и круглая слеза, проложив дорожку по щеке, полетела вниз.

***

Два месяца Чингиз парился в следственном изоляторе, полгода ждал суда, ещё месяц – пересмотрение дела и за недостаточностью улик был освобождён. Дело закрыли. За спиной бывшего сидельца щёлкнул тяжёлый засов и так щёлкнул, что не поймёшь, то ли скрежетнул: «Жду!», то ли хохотнул: «Саг олун!», что значит – до встречи.
Блаженно улыбаясь, отпущенный на волю, подставил своё узкое с выпирающим носом гладко выбритое лицо свежему ветру, идущему с Невы. Мягко подкатила машина, задняя дверца гостеприимно распахнулась. Чингиз нырнул в неё, как в новую жизнь. В салоне сидел важный человек при галстуке и шляпе. Его губы – две жирные гусеницы шевельнулись:
– Поздравляю с чистым освобождением, Чингиз Дашгынович. Однако, долг платежом красен, а?
Важный человек говорил весомо, слова ронял аккуратно. Чингиз не знал ни того, кто помог ему выбраться из Крестов, ни этого борова в шляпе. Закрытие дела с ним не обсуждалось. Выбор был прост: или заточка в ухо, или играешь по правилам. Машина, шурша колёсами, катила по набережной Невы. Чингиз смотрел прямо перед собой:
– Спасибо! Конечно, красен.
– Помни об этом. А ты мало похож на азербайджанца, скорее тянешь на итальянца.
– У меня мама русская.
– Вот, значит, как получаются итальянцы.
Водитель гоготнул, складки кожи на его бритом затылке растянулись в улыбке и внезапно разгладились под строгим взглядом борова. Человек выждал, пока приступ весёлости выветрится из салона и продолжил:
– На рынок не суйся. Скоро ты нам понадобишься, а пока гуляй, навёрстывай упущенное. Деньги будут.
Человек протянул Чингизу, перетянутую резинкой, пачку новеньких купюр.
Дальше ехали молча. Возле станции метро «Горьковская» важный человек вышел. Чингиз облегчённо вздохнул. В сложной иерархии наркодельцов он занимал самую низшую ступень, простой барыга, мелкая сошка и сам это понимал и потому не мог взять в толк, чего ждут от него эти большие люди при галстуках и шляпах. Он так же понимал и то, что спрятаться от них не получиться. Думал, думал и решил: будь, что будет и перестал ломать голову. Планы на ближайшее время были просты и увлекательны. Молодое тело требовало бесхитростных движений. Дни пролетали один за другим, никто не дёргал его, не искал и он совсем успокоился в объятиях бедовой ларёчницы. О нём вспомнили, когда, полученные от «шляпы» деньги закончились.

***

От семестра к семестру, в ежедневной рутинной работе, в полуночных тусовках, приправленных доброй выпивкой, а иногда и дымом травки, время летело незаметно. Сергей и Михаил наловчились работать вместе. Статьи подписывали так: Михсер. Союз оказался удачливым. Хроникёры собирали материал, обрабатывали и рассылали в газеты и журналы Петербурга. Чем больше зарабатывали, тем больше тратили, расходы росли прямо пропорционально доходам. Получался порочный изматывающий круг. Требовалось много сил, чтобы сохранить ровное дыхание. Как прежде, полагаясь на свою волю, Сергей был уверен, что сможет прекратить эксперименты над здоровьем, когда сам того захочет. Предчувствие подсказывало: впереди ждут перемены к лучшему.
В один из солнечных дней бабьего лета Сергей увидел на остановке девушку, стриженную очень коротко. На девушке ловко сидело мягкое уютное пальто, перехваченное кушаком на тонкой талии. Взгляды мужчин на миг задерживались на девичьей ладной фигуре и отскакивали, как сухой горох от стены. Сергей дал определение: недотрога, красивая не той кукольной красотой, которую носят, как драгоценную фарфоровую чашу, а чем-то большим, неподдающимся времени. Был в незнакомке какой-то особый шарм и, как показалось Сергею, ещё не осознанный ею самой. «Вот из таких, – подумал он, – Получаются настоящие королевы».

***

Утром Бургомистров еле-еле растормошил Сергея:
– Подъём, старина! Дуй в район пяти дураков. Информация свежак. Вот адрес. Трёхлетний ребёнок в окно вышел. Родители на «хмуром»*. Носом чую: пахнет жареным.
– Почему опять я?
– Потому что ты не отразим. Тебе всё расскажут. Сам знаешь: со мной только злобствующие чиновники откровенничают. Давай, давай шевели батонами. Надо опередить конкурентов. А я пока продумаю общую канву.
После ночной дружеской попойки Сергей с трудом вникал в суть сказанного, голова раскалывалась, в горле было сухо, как в пустыне, язык прилипал к нёбу, страшно хотелось пить:
– Послушай, сегодня же суббота. Ты не уважаешь субботу! Кто ты после этого? Гой! И вообще могу я хотя бы раз выспаться впрок?!
Бургомистров был активен, будто не принимал участия в ночном разгуляе:
– Нет, чувак, выспаться впрок нельзя, можно отоспаться. Вот, когда станем богатыми и знаменитыми, тогда будем почитать не только субботу, а и все дни недели, будем полёживать на Святой земле под пальмами, а лучшие девушки на бронзовые наши тела нагнетать опахалами сладкий запах фимиама.
Всё же дело есть дело. Сергей нехотя поднялся и постарался придать своему телу примерную устойчивость:
– Где в такую рань раздобыл инфу? Док звонил?
– Какая разница, сорока на хвосте принесла. Давай, дружище, волка ноги кормят. Я тебе, как жена заботливая, кофеёк заварил. Пей и гони на адрес.
–Уговорил. Только возьму твой диктофон, мой начал хандрить.
Бургомистров согласно махнул рукой. Сергей постоял под холодным душем и окончательно пришёл в себя, выпив горячего кофе, и через двадцать минут был готов к подвигам.
– Ну, я пошёл.
–Удачи!
– Иди ты к чёрту!

***

Бездомная собака, равнодушно обнюхав человека, потрусила дальше по своим делам. «Беги, беги, бродяга – волка ноги кормят», – вздохнул Сергей и, словно гончая берущая след, втянул в себя осенний бодрящий воздух: пахло прелыми листьями. В разрывах туч плавало мутное солнце. Несмотря на утро выходного дня, проспект был оживленным. Начался новый день и новые заботы ждали своего исполнения. Сновали пешеходы. Транспортные реки клокотали в бетонных берегах, разбрызгивая фонтаны грязи. То там, то сям срабатывала чувствительная сигнализация припаркованных машин.
– Ой, ой-ей, о-ее-ее-ой!
– Вау-вау-вау!
– Я-я-я-я-я-я-я!
Скрип тормозов, лязг и скрежет металла, разноголосые клаксоны, движущихся автомобилей, оглушали, отзывались набатом в голове Сергея. И вдруг на тебе: чудное видение среди грохота, оазис чистоты и покоя – та самая недотрога-королева. Она стояла на остановке. Сергей решил, что это судьба. Когда автобус подъехал, галантно подал руку девушке и помог подняться в салон.
– Не возражаете, если я сяду рядом?
– Не возражаю.
Сергей, сохраняя непринуждённость, одновременно старался быть предупредительным.
– Не подскажете, до проспекта Ударников ехать далеко?
– Вы не на тот маршрут сели и не в ту сторону.
– Да? А куда этот идёт?
– По Заневскому на Невский и дальше на Петроградку.
– Вот, влип очкарик. Кстати, меня зовут Сергей. Студент журфака ЛГУ.
– Кира. Ученица девятого класса.
Её ответ обоим показался забавным, они дружно рассмеялись. По субботам Кира брала частные уроки игры на фортепиано и теперь возвращалась домой на Петроградку. Сергей вызвался проводить. Они шли, держась за руку, чем-то похожие друг на друга, как брат и сестра: оба рослые, гибкие, темноволосые. Она в чёрном элегантном пальто, он в модном чёрном плаще.

***

Невский проспект светился предпраздничными новогодними огнями. Работали ёлочные базары. Кира в светлой мутоновой шубке поджидала Сергея у входа в Екатерининский сад. Прошло больше часа, когда, наконец, он появился.
– Привет, снегурочка. Замерзла, небось?
– Немного. Что случилось?
– Извини, что задержался и заставил тебя ждать. Боялся, уйдёшь. Бежал во весь опор. Холка взмокла.
– Так что случилось? Я волновалась.
Сергей поцеловал Киру:
– Прости, прости, прости. У меня ненормированный рабочий день. Бургомистров со своими информаторами насел, продыху не даёт. А я, как конь педальный, целыми днями бегаю по городу, высунув язык.
Кира поправила:
– Высунув язык, бегают собаки, а кони дохнут от работы.
– Я запомню. Ну-с, барышня, куда двинем? Может, для начала зайдём в кафе погреемся, выпьем горячего кофе, а потом погуляем по городу? Идёт?
– Идёт.
В первом кафе свободных мест не оказалось и во втором, и в третьем. Сергей констатировал:
– Эта идея была неудачной. Есть получше. Поедем, красотка, кататься.
Он вышел на дорогу и поднял руку, такси пролетали мимо. Кира, стоя в сторонке, любовалась праздничной иллюминацией. Неудачи вечера не огорчали, наоборот веселили, и всё было бы здорово, если бы не Сергей, одетый не по сезону в лёгкую куртку. От холода он начал выстукивать зубами чечётку и, едва справляясь с трясучкой, выговорил непослушными губами:
– Не прёт сегодня. Может, в кино попытаем счастья?
С кино история повторилась. Сергей был обескуражен.
– М-да. Как говорит мой приятель, куда деваться бедному еврею? Придумал. Есть одно место. Пошли в Дом актёра.
Им повезло. Сергей и Кира поднялись на второй этаж в кафе «Зеркальный». Кафе оправдывало своё название: высокие от пола и до потолка зеркала увеличивали пространство и без того огромного зала. Табачный дым клубился, висел в воздухе, как туман. За неимением свободных мест, официант усадил Сергея и Киру за служебный столик и предупредил:
– Пока отдыхайте, ребята. Если начальство заявится, то уж не обижайтесь, придётся вас попросить.
Официант принял заказ на салаты в тарталетках, кофе и пирожные и вскоре всё принёс. Кофе был настоящий заварной с ароматной пенкой.
Отпив глоток, Сергей сощурился:
– Ты уже думала, куда поступить после школы?
Кира, обхватив ладонями горячую кофейную чашку, грела руки:
–Ты задаёшь вопросы, будто берёшь интервью. Ты обо мне и так знаешь всё: адрес, телефон, знаешь о моих родителях, бабушках, дедушках, о проблемах моей семьи. Я же о тебе только твоё ФИО и, что ты студент ЛГУ и ещё немного о твоём друге, которого ты зовёшь торжественно по имени и фамилии – Шам Бургомистров.
– Вот видишь! Разве этого мало?! Ну, хорошо, что ты хочешь знать? Спрашивай. Отвечу.
Кира запрокинула голову назад, задумалась на секунду:
– Ваши анкетные данные, господин Сенин!
Сергей вздохнул:
– Это скучно, госпожа Потоцкая. Родился, пардон, в городе Усть-Упопинске. Ма и па имеют свой доходный бизнес. Я единственный и любимый сын. Что ещё? Холост. Двадцати лет от роду.
– Не густо.
Сергей согласно кивнул:
– Предлагаю уничтожить пирожные, пока нас не попросили отсюда.

***
Михаил сидел за новеньким компьютером, обрабатывал материал о юной паре наркоманов, живущих в подвале многоэтажки. Сергей только что вернулся домой и прослушивал через диктофон интервью со священником.
– Отец Александр, как должны воспринимать верующие известный афоризм «Ничто человеческое мне не чуждо?».
– Афоризму более двух тысячелетий. Дошёл он до нас из древнеримской литературы, из комедии Публия Теренция «Самоистязатель» и в то время означал единство общества, ибо все люди имеют одну природу, одних и тех же прародителей; говорил о причастности человека ко всему человеческому, соучастие в радостях и печалях другого человека. С возникновением гуманистической философии высказывание использовали, как определение человеческих слабостей. В наше время, нежелающие идти тесным путём спасения, – как ёмкую удобную формулу для самооправдания своих пороков. Сказано: «Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную»
– Существует ли разница между истиной и мудростью?
– Истина в Господе нашем и в его учении, а мудрость – это цветок из которого пчела делает мёд, паук – яд, каждый согласно своей природе.
– Отец, Александр, насколько я знаю, церковь учит, что Сам Создатель наделил человека свободой и дал ему право выбора. Надо ли легализовать продажу наркотиков, то есть дать свободу выбора употребляющим их и тем самым наступить на горло незаконного наркооборота?
–Внутренняя свобода неизмеримо выше свободы внешней. Наркотики разрушают тело – естественную оболочку души, после чего бесы легко устанавливают контроль над наркоманом. За долгие годы священничества…
Сергей перемотал интервью вперёд и снова включил:
–В евангелии от Матфея сказано: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого». Это означает: человек, обретающий внутреннюю свободу, будет, искушаем более прежнего. Тут воля нужна и поддержка близких.
Бургомистров хлопнул себя по лбу:
– Перемотай назад, хочу послушать, о чём там говорится.
Сергей вздрогнул:
– Прямо чёрт из табакерки. Не слышал, как ты вошёл. Сейчас перемотаю.
Сергей нажал кнопку:
– Наслаждайся.
Спокойный голос священника убаюкивал:
– Вы спрашиваете о легализации. Я приведу цифры, самые свежие. Население нашей страны составляет всего 2,5 % от общего населения земли. Россияне употребляют 20% производимого в мире героина. Давно известно, если в стране наркозависимых более 7%, нация деградирует и вырождается. Некоторые города России по оценкам экспертов эту границу уже переступили. С кого Господь взыщет на Страшном суде за сотни тысяч загубленных жизней? Как вы думаете?
Бургомистров размышлял вслух:
– Если закон о легализации примут, мы с тобой останемся без работы. У меня картинка не срастается. Понятно одно: кусок из середины интервью надо кинуть в конец статьи. Из всего сказанного, а сказано было не мало, я не получил ответ: что делать?
Сергей развеселился:
– Так и нормально. Вопросы вечные: что делать? Кто виноват? Кому на Руси жить хорошо? И последний самый главный: где мои очки?
– Они у тебя на лбу, дружище!
– Ага! Ну, всё я пошёл, у меня свидание с девушкой.
– Хоть бы познакомил, пригласил её к нам в гости.
– Прости, старина, в нашу берлогу нельзя привести девушку из приличной семьи.
Сергей достал рабочий блокнот:
– Кое-что накидал, посмотри. Может быть, пригодиться.
Бургомистров попробовал вчитаться:
– Твой почерк сам чёрт не разберёт. Я тут подумал, может, попробуем вмазаться один разок, так сказать, прогоним по вене? Надо ж, наконец, понять, с чем боремся.
–Гашиш курнуть, можно, а с тяжёлыми наркотиками я пас, с детства боюсь уколов, шприцов. Понял?! Так что давай вникай в беседу со священником. Тебе это полезно, маленький любопытный еврейский мальчик.
– Не любопытный, а любознательный. Разницу улавливаешь? Ладно, без тебя обойдусь.

Телефонный звонок задержал Сергея. Он снял трубку, на другом конце провода – бросили. Бургомистров высунулся из комнаты:
– Кто звонил?
– Понятия не имею.
– Сегодня уже так вот звонили пару раз. Носом чую: жареным пахнет. Не ходи никуда.
Сергей отмахнулся:
–И что? Как сурки, забьёмся в норки?!

***
Сергей возвращался домой, мысленно прокручивал интервью с сержантом милиции, с тем самым, что распоряжался на памятной для Сергея облаве. Сержант сразу узнал его. Что и говорить: мир тесен, а Петербург маленький город. Разговор получился занятный, из него вытекало следующее: законы в стране хорошие, правильные, ни кому на х-й не нужные. «Наша конституция, – сказал сержант, – что старая дева, живёт сама по себе и гражданин живёт сам по себе. Оба сосуществуют параллельно, а надо бы, чтоб перпендикулярно и так, чтоб конституция была сверху. Глядишь, через такое взаимопроникновение и появился бы морально здоровый плод взаимопонимания и уважения». Об инциденте на рынке ни Сергей, ни сержант не вспомнили, словно не было никакого инцидента.
Подойдя к своему подъезду, Сергей нос к носу столкнулся с Чингизом. Поздоровались за руку, как добрые знакомые. Два неожиданных пересечения за один вечер это круто. Сергей не пытался скрыть удивление:
– Ты как здесь?
Капризный питерский ветер, дующий сразу со всех сторон, не располагал к задушевной беседе. Чингиз ответил коротко:
– Дела.
Обычно на этой расхожей фразе мало знакомые люди расходятся в разные стороны и тут же забывают о случайной встрече. Сергей не верил в случайности. Простое любопытство удерживало его:
– Давай ко мне. Я живу тут. Поговорим, потолкуем.
Поднялись в квартиру. Сергей нарушил своё же табу: никто не должен знать его адрес, кроме самых близких. Бургомистров, недовольно зыркнув, принял гостя с настороженностью, однако, взялся приготовить фирменный кофе. Ночной визитёр скучающе разглядывал облезлые стены и всем своим видом показывал, что находится здесь из уважения к старым связям. Наконец, все трое придвинулись к столу. Сергею не терпелось узнать, как удалось Чингизу выйти на свободу:
– Тебя ведь год назад взяли на рынке с гашишем.
– Дело закрыли за недостатком улик.
Сергей удивился:
– Как это может быть?
Чингиз не ответил, выложил из кармана кубик гашиша:
– Курнём, мужики? Угощаю.
Раскурили, разговор пошёл в другое русло. Выяснилось: Чингизу надо где-то перекантоваться пару-тройку дней, бабло есть, травка есть, кислоты и всё, что требуется для лёгкой весёлой холостяцкой жизни. Осторожный Бургомистров, уважающий всякую халяву, не устоял перед соблазном:
– Живи в моей комнате. Места много. Раскладушку найдём.
Подселенец оказался душевным, не обременительным соседом, уходил ни свет, ни заря, возвращался затемно с пакетом продуктов и качественной выпивки. Из его рассказов Сергей и Михаил собрали богатый материал для новых статей. Никто не вспоминал о том, что «пара-тройка дней» давно минули. Чингиз плотно «прописался» у новых друзей, и даже успел привязаться к этим агнцам.
Плёвым делом оказалось подсадить подопечных на иглу. Первым наживку заглотил Шам, купился на дешёвый трюк, застав Чингиза в врасплох, когда тот делал себе инъекцию. Чингиз признался, что пробует впервые и, что ощущения получает ни с чем несравнимые, и, что у него найдётся доза для друга, он умеет делиться радостью и всем, что имеет. Шам с готовностью закатал рукав. Сергей поддался на уговоры Бургомистрова, который просто светился от счастья:
– Старик, ты не знаешь, от чего отказываешься. Поверь, с одного раза ничего не случится. Бог есть! Я осязаю его присутствие! Я могу перевернуть мир. Чёрт побери, Булгаков был прав.
Новообращённые быстро втянулись, кумарило их, как полагается, со страшной силой. Мышеловка с бесплатным сыром захлопнулась. Чингиз оставался бодр и свеж. Удивление и уважение вызывала невероятная выносливость благодетеля, именно так, как на благодетеля смотрели на него Сергей и Михаил и не подозревали о том, что Чингиз вводил себе под видом героина обычную аскорбиновую кислоту. Продавать наркоту это одно, употреблять – совсем другое, травка не в счёт. Он не идиот, чтоб гнить заживо.
Чингиз дождался удобного случая, когда его оставили на квартире одного, тщательно протёр всё, к чему прикасался и, как велено, и уж, конечно, не из акта милосердия, оставил на видном месте пакетик с героином, окинул прощальным взглядом обиталище, где очень складно провёл время. Чингиз догадывался, чем обернётся пакетик с гостинцем для его друзей, но своя шкура к телу ближе. Ну, вот и всё. Можно уходить. Чингиз отработал свою свободу и теперь мог исчезнуть для всех. Он представить не мог, с какой буквальной точностью и как скоро исполнится его план. Чингиз действительно исчезнет для всех, сгинет бесследно в раскалённой печи котельной.

***
Поздним вечером того же дня, когда Чингиз заметал за собой следы, Сергей и Кира пошли в новый, недавно открытый ночной клуб «Candyman». Экстравагантные фишки танцпола начинались не с вешалки, а прямо со входа. Посетителей встречали чёрные дюжие ребята в смокингах и безупречно белых перчатках. Секьюрити проводили фейсконтроль. С Кирой возникла небольшая заминка. Охрана усомнилась в её совершеннолетии. Толпа, страждущих попасть в клуб, напирала сзади. Сергей уладил всё по-английски.
–I am a newcomer journalist from Alabama, collecting the material for the article about Russia. This girl with me, she is a translator. (Я журналист из Алабамы, собираю материал о России. Девушка со мной, переводчица)
Охранник усмехнулся.
– You have the New York accent. (У вас нью-йоркский акцент.)
Сергей, не моргнув глазом, ответил:
– I was born there. (Я там родился.)
– Oh, go ahead, have a pleasant rest. (О, проходите, хорошего отдыха.)
– Thank you very much. (Большое спасибо.)
Довольный собой, Сергей взял Киру под руку.
– Чуть не спалился. Не подозревал, что у меня нью-йоркский акцент.
Охранник шепнул другому охраннику:
–Балбес этот парень. На таком английском британцы говорили сто лет назад.
– Зачем же пропустил?
– Бонус ему за креативное мышление.
В сверкающем разноцветными огнями зале начиналась шоу-программа. Ведущий громко с нарочитой растяжкой объявил:
– Впервые на нашей сцене восходящая звезда эстрады Шура! Встречайте! Шура и его хит «Холодная луна»!
Из-за кулис вышел, а точнее выбежал, певец в золотящемся трико и высоких ботинках на толстой подошве. У певца отсутствовали передние зубы, что не скрывалось, а наоборот выставлялось напоказ в демонической улыбке. Эпатажная внешность и манера исполнения работали против ханжеской морали. Кира выстукивала каблуком в такт музыке:
– Конечно, не Джим Моррисон, но почти шаманит.
Сергей поддержал:
– Почти согласен, только Моррисон не просто шаманил, он был поэтом.
Шура, словно бы весь на шарнирах, двигался по сцене стремительно при этом, чуть не сгибаясь до пола, резко выпрямлялся и ловко перекидывал микрофон из одной руки в другую.

Под небом лунным я хожу, брожу.
Что я потерял и кого ищу
Сам не знаю но-но-но пока…

Зрители извивались в танце, фанатеющие норовили забраться на сцену – святая-святых, охрана реагировала мгновенно, вовремя осаждая особо резвых. Шуру сменили стриптизёры. Атлетически формованные мужчины, под ритмичную музыку и под шизоидный истеричный визг беснующейся публики срывали с себя одежды. В конце концов, на каждом стриптизёре остались только яркие блестящие стринги. Толпа взревела. Артисты, играя голыми ягодицами, подобрали свои одежды и удалились. Сергей, ничего не объясняя, взял Киру за руку и повёл в бар.
Стеллаж бара украшали бутылки всех мыслимых и не мыслимых форм. Цветовое разнообразие ликёров радовало глаз. Кажется, здесь был представлен весь спектр ядовито-ярких красок. Сергей изучил прейскурант замысловатых коктейлей с замысловатыми названиями и обратился к бармену:
– Послушай, старина, можешь организовать для девушки фрукты в шампанском, для меня – томатный сок с водкой? Смекаешь?
Бармен поднял голову, кивнул понимающе:
– Сделаю.
В баре играла ненавязчивая музыка. Несколько пар топтались в медленном танце. Сергей, держа над головой бокалы, прокладывал путь. Кира следовала в его фарватере. Они уютно устроились напротив друг друга за свободным столиком, рассчитанным на двоих.
– Ну, вот совсем другое дело, здесь можно поговорить, – сказал Сергей и солнечно подмигнул Кире, – Помнишь, три месяца назад мы познакомились с тобой. Это же четверть года! Давай отметим, наш первый маленький юбилей.
Кира согласно кивнула.
– Я за!
– Содвинем бокалы! Троекратное: ура, ура, ура!
Сергей был в ударе, сыпал байками из своей студенческой жизни:
– Представляешь, у нас есть один препод по фамилии Петухов, дотошный такой, сам сухонький сморчок-старичок, а клюв у него реальный. На курсе ему дали прозвище – Дятел. Старый комуняка не выговаривает слово товарищ, говорит трищ. Нас всех прёт от этого трищ. Так вот Дятел каждую лекцию начинает с проверки посещаемости: «Трищ, Абрамов!». Тот вскакивает: «Я!». «Трищ, Баранов». Тот: «Я!». «Трищ, Бургомистров». Тишина. Препод опять: «Трищ, Бургомистров?!». Тишина. Вдруг из последних рядов аудитории фальцетом: «Огласите, пожалста весь список», – и следом так неподдельно, так душевно икает.
Сергей повторил заказ. Было весело. В такие минуты хочется шутить, смеяться или говорить о сокровенном. Сергей, положив руки на плечи Киры, спросил:
– У тебя есть мечта?
– Что ты имеешь в виду? Мечтаю ли я о замужестве, супер тачке, нарядах от Кутюрье?
– Нет, я говорю о настоящей мечте. Хочешь ли ты чего-нибудь такого, что не существует? Я говорю о том, чего нельзя купить.
– В школе нас учат: нельзя купить любовь, дружбу, родину и тэ-пэ.
– Туше.
Кира вынула из коктейля соломинку, допила остаток напитка через край и перевернула бокал вверх дном.
– Задавая дурацкие вопросы, рискуешь получить дурацкие ответы. Разве не так?
– Я тебя чем-то обидел? Ладно, проехали.
Наступила неловкая пауза. Кира понимала свою неправоту, но не могла придумать, как теперь исправить положение. Сергей помог:
– Поговорим о чём-нибудь другом.
В ответ Кира благодарно улыбнулась, положила подбородок на сцепленные кисти рук.
– У меня есть мечта. Только не смейся.
– Не буду. Обещаю.
– Я хочу голубой тюльпан, много-много голубых тюльпанов.
– Почему именно тюльпан?
– Тюльпан – символ любви, независимости и славы. Он похож на человека, проживающего яркую, но короткую жизнь, уходя, никого ни в чём не винит, не сокрушается об упущенных возможностях, а весной снова появляется из-под земли, воскресая для новой яркой жизни. Так повторяется из года в год, и с каждым разом земля глубже и глубже затягивает корень его в себя и однажды тюльпан исчезает навсегда.
– Почему?
– Наверное, потому что ему не хватает сил выбраться к свету, а, возможно, не хватает желания жить.
Сергей откинул со лба длинную прядь волос, смутился:
– М-да. Откуда такие глубокие познания? Ты умеешь мыслить нестандартно и философски.
– Забыл? Мой дед крупный специалист в области растениеводства, о цветах знает всё или почти всё иногда просвещает и меня. Селекция цветов его конёк.
– Понятно. А почему голубого цвета?
Кира перевернула бокал и поставила его на ножку. Приятное действие шампанского улетучивалось.
– Он символизирует верность и аристократичность, обладает способностью раздвигать пространство и самое главное, таит в себе здоровый скепсис. Тюльпанов много всяких разных, есть они красные, бордовые, жёлтые, белые, с прозеленью, фиолетовые и даже чёрные, а голубых нету.
– Что? В самом деле, голубых не бывает?
– Ты обещал не смеяться.
– А я и не смеюсь. Мне интересно слушать тебя. Ну, так и? Продолжай.
– Когда я была маленькой, дед рассказал мне восточную легенду. Где-то высоко в горах, куда человек не может добраться, каждую весну расцветает голубой тюльпан. Если бы кому то удалось добыть его, тот стал бы самым удачливым и самым счастливым человеком. Я бы хотела найти именно такой тюльпан. Вот! Теперь твоя очередь рассказать о своей мечте.
Сергей отставил в сторону пустой бокал.
– Мою мечту можно выразить одним коротким словом.
– Ну, и?
– Ты! Моя мечта – ты.
– Но я же существую!
– Факт. Извини, я земной, а у тебя красивая мечта, но немного странная.
– Ты что не понял?
– Что я должен был понять?
– А то, что я ни чему не верю!
– Замётано! Считай, что я добрый Санта Клаус претворяющий мечту в реальность.
Сергей вложил в ладонь Киры пакетик и, наклоняясь вперёд, пропел:
– Это «марочка»* – контрамарочка или два билета на эксклюзивное путешествие. Мы отправимся на поиски голубого тюльпана вдвоём, но для этого нужна особая подготовка. Сохрани билеты у себя до нашей следующей встречи. Я тебе потом всё объясню.
Пингвин, изображенный на бумажном квадратике, лукаво подмигивал. Кира сунула его в карман.

***

Семья Киры перешла в новую фазу взаимоотношений. Мало-помалу страсти улеглись. Ссоры прекратились, и каждый замкнулся в себе. И только полуночные всхлипывания мамы давали понять: перемирие зыбко, неустойчиво. Кира, не снимая одежду, плюхнулась на кровать и нажала кнопку плеера, из наушников полилось:

Пустынной улице вдвоём
С тобой куда-то мы идём,
И я курю, а ты конфеты ешь…

В квадрате окна верхушка подъемного крана, плыла в сумеречном небе, как большая птица, у которой вместо глаза горела красная лампа.

… Ты любишь своих кукол и воздушные шары,
Но ровно в десять мама ждёт тебя домой.

Кран пересек видимый в окне кусок неба и скрылся из виду. Кира, словно кассету в плеере, снова и снова прокручивала в памяти последнее свидание с Сергеем, после которого он пропал. Кира знала, что Сергей не мог оставить её вот так ни с того, ни с сего. Была какая-то причина, с ним что-то произошло ужасное. Возможно, сейчас он нуждается в помощи. Надо бить тревогу, надо искать. Правда, в последнее время Сергей вёл себя странно. Его настроение шкалило то в плюс, то в минус.
Если предположить, что с ним всё в порядке, он просто ушел из её жизни по-английски, то переживания по этому поводу выглядят глупо и хорошо пусть так, пусть это станет для неё уроком, в любом случае она должна всё выяснить. Кира приняла решение начать поиски с университета и ничего там не добилась, никто из однокурсников Сергея не дал вразумительного ответа, никто не знал адреса его квартиры и номера телефона. Никого не удивляло исчезновение двух студентов, оба не часто посещали занятия. Загуляли мальчики, с кем не бывает? Кира обзвонила больницы и всё безрезультатно. И тогда ей пришлось просить о помощи деда.
Владислав Оттович без лишних вопросов подключился к поискам, обратился в ректорат университета к своему давнему другу, тот перезвонил на следующий день, и, сказав, что это не телефонный разговор предложил встретиться. Владислав Оттович на всякий случай решил ничего не говорить Кире о предстоящей встрече. То, что ему удалось выяснить, было страшно. Случилась катастрофа. Владислав Оттович впервые в своей жизни не знал, что следует предпринять и надо ли сообщить Нине с кем её дочь проводила время. Он совершенно растерялся. Как могло случиться, чтобы его единственная внучка связалась с наркоманом? А что, если, поддавшись влиянию, она тоже употребляет? Какой позор ему, известному в городе человеку!
Со слов друга Владислав Оттович понял главное: смерть Сергея Сенина и некоего Бургомистрова наступила от передозировки героином. Их тела нашли на съёмной квартире. Студентов долго бы ещё не хватились, если б не хозяйка квартиры, которая приходила за деньгами раз в месяц. Впрочем, подробности не интересовали Владислава Оттовича. Стараясь не попадаться на глаза Кире, он закрылся в своей комнате. Надо было всё тщательно обдумать, хорошенько взвесить и принять единственно верное решение. Существовала опасность: история смерти двух журналистов, занимавшихся криминальной хроникой, могла попасть в новостные программы телевидения, и тогда случится нежелательное: Кира узнает обо всём.

***

Не подозревая о заботах деда, Кира пошагово перебирала подробности последней встречи с Сергеем и вспомнила: он отдал ей на хранение два билета. Кира нашарила во внутреннем кармане шубы «марочку», разделила пополам и, не раздумывая, положила билет на язык. Хотелось кричать: «Где же ты, Серёжа? Мне так плохо, так грустно без тебя. Я люблю тебя, потому что ты особенный, ты ни на кого не похож. Ты такой…» Кассета в плеере остановилась. Реальность отодвинулась. Необъяснимая радость накрыла, понесла, как на волне. Прилив энергии подкинул Киру, она захохотала в голос. Последнее, что успело выхватить сознание:
- Мать плачет, а ей смешно!

В глазах всё двоилось, троилось, множилось. Гулкое эхо повторяло всякий звук, даже еле слышный шорох. Кира блуждала по сумеречным этажам брошенного дома в поисках выхода и всякий раз на её пути вырастали преграды: то ощетинившаяся арматурой бетонная плита, то шевелящаяся гора щебня. То вдруг, ограниченное с четырех сторон пространство резко сужалось, удлинялось, а в конце образовавшегося коридора, дверной проем выглядел неправдоподобно маленьким размером с игольное ушко. Под ногами хрустел битый кирпич, раздражающий звук подхватывало эхо, усиливало его. Он отражался от стен, ширился, разрастался, обрушивался, словно девятый вал, откатывался и вновь набирал силу. Звуки превращались в летучих мышей. Они кружили над самой головой. Кира затыкала уши, зажмуривалась, прислушивалась к себе. Сердце её росло, росло, становилось огромным, и, не имея возможности вырваться, словно бы сдувалось, делалось маленьким, ухало с высоты вниз и опять начинало расти.
- Эй, кто-нибудь я хочу выйти! Где выход?
Послышался звон стекла, окно распахнулось. Ворвавшийся ветер, словно, испугавшись чего-то, тут же затаился и всё стихло. В плотной осязаемой тишине отчетливо прозвучал голос из ниоткуда:
- Выход прямо перед тобой.
Кира встала на шаткий подоконник. Струящийся ласковый тёплый свет слепил глаза, звал за собой. Впереди в золотом сиянии угадывались очертания человека в чёрном плаще, лицо человека скрывал, опущенный к низу капюшон. Кира шагнула в поток света и в следующий миг, ещё до того как человек обнажил голову, она уже знала, что это Сергей. Он шёл навстречу, прижимая к груди, охапку голубых тюльпанов…

Прохожие сгрудились вокруг тела девушки. Кто-то посмотрел и пошёл дальше по своим делам, кто-то бросился вызывать скорую, кто-то – милицию. На последнем этаже, в распахнутом настежь окне, горел свет.

She trip – путешествие
Ханка, сленг – опиум
На хмуром, сленг – употребляющий героин
Марочка, сленг – кислота, вид наркотика, вызывающего галлюцинации

#1 lilia

#2 Розовый Ганс

#3 lilia

#4 Розовый Ганс

#5 lilia

Количество пользователей, читающих эту тему: 0