1. Май
Вдох.
Выдох.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Вдох.
Запущенный механизм с перегруженной памятью, работающий в режиме нон-стоп с редкими перезагрузками - состояние каждого утра. Сигареты и кофе в качестве Ctrl+Alt+Del. Бег по квартире с препятствиями в виде вчерашней одежды, многочисленных проводов от различных девайсов. Холодный душ. Стремительное облачение в офисный костюм. Похлопывание по карманам в поисках ключей. Каждый раз они умудряются находиться в разных местах. Сегодня – возле недопитого бокала виски, оставленного рядом с аквариумом. Рыбки! Не забыть покормить рыбок! Не забыл.
Пробки. Они утомляют. У меня нет столько времени, чтобы тратить его на срач с водителями других авто. На лобовое окно падает очередная дохлая птица. Майна. Вздрагиваю и машинально включаю дворники. Трупик афганского скворца с тихим скрипом катается туда-сюда по окну, а я тупо смотрю на это, размышляя над тем – сколько мне ещё торчать в автомобильной кишке. В прямой кишке нашего города.
Солнце мегаполиса склизким желтком расползается по серному небу, когда я, наконец, добираюсь до работы. Злой и взмокший, несмотря на кондиционер в машине.
Спасибо тому человеку, который изобрёл лифты. За те минуты, что длится подъём на нужный мне этаж, успеваю переговорить с коллегами, узнать последние новости из мира внутренней политики. О них не скажут в новостях, не напишут в газетах. Но они дадут нам, достаточно узкому кругу посвящённых, избранных, понять – какие мессаджи толкать в массы.
Рыбки. В холле нашей конторы тоже есть аквариум. В нём плавают барбусы, похожие на акул. Символично, однако. Надеюсь, их не забывают кормить.
- Ты слышал? Одна из социальных сетей прекратила своё существование! Начало конца света, – мрачно хохотнул сосед по кабинету.
Господи, когда уже у меня будет свой кабинет, чтобы не видеть эту противную, вечно довольную чем-то рожу?! И зачем я обращаюсь к Богу, если не верю в его существование? На всякий случай? Или это уже профессиональная привычка договариваться со всеми большими шишками?
- Чёрт, у меня аккаунт накрылся, - продолжает излияния этот олух-сосед – тебе всё равно, что ли?
- Мне плевать, - отвечаю, не отрываясь от просмотра документации – Мне работать надо. Уже май, а в июне запуск пилотной программы. Надо с драфтом закончить, согласовать темы как минимум на месяц вперёд. Но, возможно, я подумаю над тем, чтобы включить твой маленький конец света в свой глобальный план бытия. А сейчас отвали.
2. Июль
Программа имеет огромный успех. Наверху довольны. Мы обсуждаем правильные темы с правильными людьми и подводим к правильным выводам. Мировые новости грамотно разбавляют выпуск новостей, отвлекая рядового зрителя от более важных проблем. О, Боги, какие могут быть проблемы, когда за соседним забором взрывают школьные автобусы, сжигают детские сады, расстреливают больницы, превращают людей в фарш на базаре? Когда войной охвачена чуть ли не вся планета, и только в отдельных отсталых государствах, поскуливая, грызут брошенную Хозяином кость? Землетрясение там, землетрясение здесь. Учёные, потрясая сложными расчётами, истерят почище кликуш, утверждая, что Земля сдвинулась с привычной оси, и всем нам грозит нескончаемая серия катаклизмов. Австралия уже уходит под воду. Ещё эти птицы, чёрт бы их подрал. Дождь из дохлых птичьих тушек в разных концах света. Это уже было после фейерверков на прошлый Новый год. Но до обновления календаря ещё далеко, а трупы так и сыпятся с небес. Опыты на птицах, испытание биологического оружия, последствия взрыва на японской атомной станции Фукусима, неизвестная науке птичья эпидемия. И не только птичья. Киты шокируют отдыхающих на пляжах массовым суицидом, а в водоёмах обнаруживаются всплывшими кверху пузом, рыбёшки разной масти.
Земля вертится в своём обычном ритме, а мне кажется, что сутки сменяют друг друга с катастрофической скоростью. Мне не хватает времени. Даже на перезагрузки. Только допинг. Кофе, сигареты, антидепрессанты, энергетики... Во мне не осталось чистой крови. Во мне не осталось человека. Я – машина с постоянно включенным блоком питания.
3. Сентябрь
Эти спятившие проповедники пугают меня. Теперь эта зараза объявилась и у нас. Они – словно неотъемлемая часть любого крупного города. Вещают о скором конце света. На пару с обкурившимися невесть чего аянами таинственно предрекают приход очередного Спасителя. Наш загаженный, изъеденный вредоносными программами, диск должен быть очищен.
- Может, конец света всё же реален? – вопрошает меня сосед по кабинету. – Я сегодня был на очередной прессухе по этому поводу – десятой за неполные две недели. Представляешь, теперь они говорят, что майя были правы и мы все умрём 21 декабря этого года. Вот засада. Я ещё кредит за машину не выплатил. Должен был завтра к зубному сходить, а теперь думаю – есть ли смысл, если всё равно скоро капец всему? Хотя вчерашние шаманы утверждали, что всё будет пучком, если люди вовремя прозреют. А позавчерашние…
- Я знаю, - слушать его болтовню надоедает. Голова болит нещадно. А список вопросов к сегодняшней передаче всё ещё не готов. – У нас грядёт цирковое шоу – сведу этих обдолбанных пророков в одной студии. Пусть погрызутся. Заодно по майя с их календарём пройдёмся.
До передачи меньше часа. Голова, кажется, вот-вот взорвётся. Я уже принял всё, что только мог, однако ничего не помогло. Запершись в гримёрке, отчаянно пытаюсь настроиться на нужную волну. Безрезультатно. Похоже, система даёт сбой. Меня начинает бить озноб. Резко бросает в холод, окатывает ледяной волной мелкой, противной дрожи.
Становится трудно держаться на ногах, будто что-то тянет вниз, дёргает за воображаемые нитки на руках и ногах, утягивает, придавливает. Вцепившись в стол, изо всех сил стараюсь не упасть. Голову словно прошивает с сотню иголок, а тело одновременно наливается покалывающим холодом и свинцовой тяжестью. Чёрт! Я не могу сейчас отключиться! Не могу! Не… могу…
Очнулся я уже на полу. Лампа дневного света под потолком потрескивает, дзинькает и посекундно мигает. Собственно, только одна эта палка является источником рваного света. Какого-то чёрта все остальные полопались. Многочисленные осколки на полу тому доказательство. Что-то ещё здесь не так… что-то не то… кто притащил сюда эту игрушку? Не помню, чтобы она была здесь, когда я входил.
В свете мигающей лампочки смотрится она особенно нелепо. Пчела. Ростом с годовалого ребёнка. Добродушно улыбается и с интересом разглядывает… меня. Меня?
Так. Стоп. У меня в гримёрке пчела. И она моргает своими мультяшными глазищами не хуже лампы над головой. Что, блин, здесь происходит? Чья-то идиотская шутка?
- Ты кто? – я сам поразился тому, что вдруг решил заговорить с ЭТИМ. Пчела премило растянула свои губы в подобие улыбки, смущённо взмахнула длиннющими ресницами и нежным голоском ответила:
- Майя.
- Что за…? Какая ещё Майя?
- Ну, - замялась пчела, ещё больше смутившись – из племени Майя.
- Индейцы которые, что ль? – в голове ошалело билась мысль: «пить надо меньше. Надо меньше пить».
- Ага, - Майя присела в реверансе. Я же пообещал себе, что как только галлюцинация оставит меня в покое, всенепременно запишусь на приём к психоаналитику. И с антидепрессантами завяжу. И…
- Так, погоди. Но майя же были вроде людьми. Ну, знаешь, хомосапиенсами. Не пчёлами. Людьми. Они бегали, календари всякие дурацкие составляли. Жертвы приносили. Не жужжали.
- Да знаю я, - отмахнулась пчела – Но твоему сознанию было удобнее выбрать эту форму для моего воплощения. У меня мало времени, поэтому погоди с лишними вопросами. Ты знаешь, что будет после 21 декабря этого года?
-Двадцать второе декабря?
- Ничего не будет, - досадливо поморщилась Майя – Цикл подходит к концу. Заканчивается срок, отпущенный человечеству на этой планете. Всё живое исчезнет, если только…
- Если только что?
- Если только ты не загадаешь правильное желание. От того, чего ты возжелаешь всем сердцем в последний день этого мира, зависит то, как сложится его дальнейшая судьба. И будет ли эта судьба вообще.
- Не хило, - конечно, я не воспринимал слова пчелы в серьёз, но поддержать беседу было чисто профессиональной привычкой – А почему именно я? На праведника не тяну, к пророкам себя не причисляю, третий глаз нигде не открылся. Так с чего такая честь?
Пчела снова поморщилась, устало потёрла переносицу (или что там у неё промеж глаз находится) и доверительно сообщила:
- Так уж вышло. Я должна была выйти на связь с одним прорицателем, но… но не смогла пробиться к его душе, ушедшей тропой дона Хуана…
- В Икстлан? – на всякий случай уточнил я. Пчела кивнула. Надо же, какая продвинутая попалась. Хотя, это ж Майя. Им положено.
- Я метнулась к первому попавшемуся разуму, который был открыт в данный момент. Твой. Времени на поиски у меня не было. И сейчас мне пора.
- Нектар собирать? – спросил я, но было уже поздно. Пчела расплывалась на глазах, истончаясь, превращаясь в жёлто-чёрное облако, растворяясь в рывках света. А я стоял и думал – что мне с этой, свалившейся на мою голову, миссией делать? Идти к психиатру. Однозначно.
Передача по поводу конца света так и не состоялась. В городе произошла очередная энергоавария – целый район погрузился во тьму первобытную. Цивилизация, млин. Наш генератор часа через два заработал, но было уже поздно (по законам жанра здесь – зловещий смех). Сегодня в новостном выпуске будет всем бантикам бантик: «Конца света не будет – лифт столичного телеканала убил пророков, его предрекавших». Да! Пять человек, которых я пригласил на свою программу, погибли, когда оборвался трос, и кабина рухнула вниз. Изношенная энергосистема, изношенные лифты, изношенные тела и души. Выжил только один. Откроется ли у него пятый глаз после такого, покажет время. А я напросился с бригадой медиков сопровождать провидца в реанимацию. Вместе с оператором. Для сюжета картинка же нужна.
Пока Скорая, завывая, неслась по городу, врачи колдовали над пострадавшим. Нас подбрасывало на дорогах, мотало из стороны в сторону, и я не мог понять – как в такой колбасне эти волшебники в белых халатах умудряются что-либо вообще делать? Интересно, чтобы они загадали в канун конца света? Чего возжелали бы? О чём вообще мечтают?
- Что? – раздражённо обернулся ко мне один из реаниматоров. Я, в свою очередь, непонимающе уставился на него – Вы что-то у меня спросили.
- Я? – в принципе, почему бы и нет? – Чего вы желаете? Если бы от вашего желания зависела судьба человечества, то чего бы вы пожелали?
- Чтобы ко мне не приставали с глупыми расспросами, когда я пытаюсь спасти чью-либо жизнь.
- А мира во всём мире?
Но врач меня уже не слушал. Он снова колдовал, перебрасываясь короткими репликами с напарником.
Мир во всём мире? Как там у классиков: «Счастье для всех, и пусть никто не уйдёт обиженным»? Возможно ли это? Не приведёт ли такое бездумное желание вселенского добра к полнейшему уничтожению всего сущего? Дело не только в противоречивой природе человека, в котором всегда борются два начала, но и в том, что это в принципе невозможно. Например, я был бы счастлив… а, правда, когда? Какое желание сделало бы меня таковым? Чего я хочу настолько сильно, чтобы пожелать этого… всем сердцем? Всем сердцем… Господи! Да у меня же нет никаких заветных желаний! Я привык ставить себе цель и добиваться её всеми возможными и невозможными способами. Планы, проекты, сроки реализации, графики съёмок, конечный продукт, свой кабинет, квартира, машина, случайные половые партнёры, ни с кем надолго, чтобы не привязываться. Мир обречён. Пчёлка обратилась за помощью не к тому человеку. Я не верю в чудеса. Я слишком рационален для этого. Слишком самодостаточен, чтобы нуждаться в ком-либо, чтобы мечтать о чём-либо. Тем более о таких абстрактных для меня вещах, как спасение человечества. В гробу я видал это человечество.
4. Ноябрь
Всё чаще звучат разговоры о Третьей Мировой. «О Великом и Ужасном Гегемоне, оседлавшем зелёного коня Демократии и взалкавшего чёрной крови» - цитата с очередной пресс-конференции выжившего прорицателя. Пятый глаз у него таки открылся. И я даже боюсь предположить, в каком месте он у него открылся.
Я совершенно забыл о Майе и желании, которого у меня не было, и быть не могло. Это абсолютно ненужные мысли. Они мешают думать, работать. А работать приходится ещё усерднее, нежели раньше. Я практически не сплю. Может быть, поэтому во всех углах и на всех перекрёстках мне мерещится пчела, укоризненно качающая огромной глазастой головой.
5. Декабрь
Психотерапевты нынче пользуются спросом. Чем ближе двадцать первое число, тем больше нарастает истерия в массах. Я старательно игнорирую свою пчелу. А она забавляется с моими рыбками. И сопровождает меня на приём к психоаналитику.
Врач долго, с большим вниманием слушает мои излияния, после чего глубокомысленно изрекает:
- Ну что ж, мне всё ясно.
- Всё – это что?
- Всё.
- А если в подробностях?
- Пчёлки, майя, желания, судьбы мира. С этим надо что-то делать.
- Что?
- Менять фильтр.
- ???
- В нашем аквариуме испортилась вода. Старый фильтр не справляется. Необходим новый. Нечем дышать, – доктор выпучил на меня свои блеклые глаза. – Глядя на вас, я понимаю – конец будет мучительно страшным. Фильтр. Фильтр. Как жаль, что я не в состоянии его заменить.
С этими словами психоаналитик подошёл к окну. Открыл его. Втянул носом воздух. Поморщился. Забрался на подоконник и сиганул вниз.
Глухой удар, сочный гулкий чавк, взревевшие сигнализацией автомобили. Надеюсь, доктор шмякнулся не на мою машину. «Дворники» не поднимут такую тушу. Это же не майна.
Моя пчела досадливо вздыхает, а я забываю о необходимости дышать. Голову сдавливает тисками, холод забирается под кожу, пол трясётся под ногами.
- Ты тратишь время впустую, - шепчет Майя, глядя в мои угасающие глаза. Она увеличивается в размерах. Становится всё больше, больше, заполоняя всё пространство своим чёрно-жёлтым мехом. А я беспомощно хватаю ртом воздух, понимая, что нет его в этом грязном, загазованном, смрадном, прогорклом мире. Нет его! И фильтра у меня нет. Только не у меня.
В этой компании его приняли сразу. Таких, как он, здесь было четверо. Они сгрудились возле него и всё таращили выпуклые глаза, возбуждённо пропуская сквозь лёгкие воздух. Он сначала сидел молчком, не решаясь влиться в столь дружный коллектив. Боялся не понравиться, сделать неверное движение, которое могло быть неправильно истолкованным. Подозревал, что именно за такие вот неверные движения, за желание выделиться из общей массы его лишили предыдущей работы.
С самого рождения он вынужден был крутиться, двигаться вперёд - без права на оглядки назад. В этом мире, как и в любом другом, его могли запросто съесть более сильные, наглые, успешные. У родителей тоже не было на него времени – им нужно было успеть прокормиться самим. В противном случае они рисковали остаться не то, что без лакомого кусочка – без какого-то бы ни было кусочка вообще. Отношения с противоположным полом были лёгкими как пузырьки воздуха: они так же быстро появлялись и исчезали в его жизни, не успев хоть сколько-нибудь задержаться в памяти. Он просто делал то, что должен был. То, чего хотел он и то, чего ждали от него другие.
Другие… одно время сама мысль о том, что каждый, проносящийся мимо него, несёт в себе свой мир, ужасала его. Он никак не мог представить себе весь масштаб жидкой субстанции, образующей индивидуальность других – таких, как он, но всё-таки других. Он воображал, что и они воспринимают себя как отдельный, целостный шар с секретом: вот вроде форма его всем видна, и даже цвет и размер есть, а то, что спрятано в голове, в сердце – непонятно. И есть ли там вообще что-то в этих головах? Не говоря уж о сердце… Словом, эти другие в своё время порядком извели его. В итоге он решил, что хоть они и реальны, и ничего с ними не поделаешь (у каждого свои улитки – у кого-то менее склизкие, у кого-то более), и пусть у каждого из них хоть десять миров внутри, однако ж значение имел только он. А другие могут и дальше тешить себя мыслью, что их общество ему необходимо.
Так что, он без особого воодушевления наблюдал за интересом новых товарищей к своей персоне. Как и раньше перед ним стояла только одна цель – догнать и перегнать других, доказать всем, что он лучший.
В первый же день его ждало испытание. Нужно было урвать как можно больше бонусов. Он едва успевал мелькать среди своих соперников, уводя из под самого их носа добычу. Мгновение – и он оказывается в другом углу, либо же врезается в сбившуюся стайку конкурентов, с удовольствием отмечая, как плывёт у них всё перед глазами от такой наглости. Презрение, удивление пополам с восхищением лишь подстёгивают его жар. Жар. У него жар! Одержимость движением. Ему кажется, что если он хоть на миг остановится, то тут же прекратит свой бег и кровь по его жилам, а кости онемеют от ползущего по ним холода. Так уже было один раз. Как он тогда умудрился выжить, сегодня уже не вспомнить. С тех пор он больше никогда не медлил. Не собирался подыгрывать соперникам и сейчас. Там, откуда он прибыл, была жёсткая иерархия. Ему с огромным трудом удалось пробить путь наверх. Теперь предстояло начать всё сначала. Он не знает усталости. Ему неведомо чувство жалости к проигравшим. Здесь, конечно, посвободней, чем там, но расслабляться – себе дороже. Он уже давно понял, что от судьбы можно ждать лишь подвоха. Каждый сам за себя в этом мире. И если хочешь чего-то добиться, то не стоит даже вспоминать о таких бесполезных качествах, как стыд и доброта. Доброта… его даже передёрнуло от этого слова, настолько пресным оно показалось. Набившим оскомину, ненужным и пошлым.
Он давно уже был сыт, но не прекращал погони за лучшими кусками. Он показал этим простофилям, кто здесь главный, кого следует уважать. Они непонимающе таращили на него свои окуляры и отправлялись каждый по своим делам.
Ему тоже надо было спешить. Необходимо занять лучшее место для ночлега. Если потребуется, выгнать предыдущего хозяина. Он здесь хозяин! Он и только он! Но почему-то дышать становится всё сложнее и сложнее. Перед глазами мутнеет. Здесь не выжить! Как бы он не старался, ему не выжить. Другим также плохо. Сходя с ума от боли, поселившейся внутри, он с удивлением замечает то, на что должен был обратить внимание ещё раньше, но не счёл нужным. Воздух. Он был отравлен. С самого начала. Мутные разводы на стёклах реальности, тошнотворно-зелёные потоки масс, частью которых был и он сам. Вдох… вдох… вдох… вдох…
Выдох.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Вдох.
Белые стены. Белый потолок. Белые рамы с грязно-серым небом за окном. Голые ветви – костистые пальцы тянущихся к солнцу. А его нет. Вот закон подлости. Только зимнее бельмо на глазу уставшего светила.
- Очнулся? А твои рыбки сдохли!
Майя. Мерзкая пчела. Как она тут оказалась? Кто её пропустил? А как я здесь оказался?
- Как сдохли? Почему сдохли? Я же кормил их!
- А фильтр менял? Они задохнулись в собственном дерьме.
- И ты туда же…
- А ведь у тебя был фильтр. Просто ты забыл про него. Он и сейчас у тебя есть.
- О чём ты?
- О фильтре.
- Поздно. Рыбки уже сдохли.
- Но ты-то ещё жив.
И пчела исчезла. Вот так взяла и исчезла. Раз и нету. Вместо неё в палате нарисовался врач с невыразительным лицом и такими же невыразительными глазами с тёмными кругами под ними. Он деловито пожевал губами. Словно собираясь с мыслями, взглянул в окно. Ничего там, видимо, интересного для себя не увидел и обратился ко мне:
- Так, больной. Сегодня уже двадцать первое декабря. Залежались вы у нас. Ну, ничего. Главное, что пришли в себя. А окончательно вернуть душевное здоровье вам помогут опытные врачи. Вам необходим курс психотерапии. Нервное напряжение – это вам не шутки. Зачем же вы довели себя до такой степени?
- Двадцать первое? Как двадцать первое? Сколько я здесь пролежал?
- Да с неделю. Ничего важного за время вашего отсутствия и не успело случиться. Вы, когда домой вернётесь, телевизор-то лучше не включайте. И газет не покупайте. В интернет тоже вам пока лезть не следует. Да и работа у вас вредная. Возьмите больничный.
Больничный… какой на хрен больничный, когда сегодня конец света, а у меня вопросы к передаче не составлены, гости не приглашены?! Я таращился на доктора, а он спокойно заполнял какие-то бланки. Знает ли этот эскулап, что завтра, возможно, ему не придётся больше заниматься этим делом? Завтра он не увидит своих пациентов. Завтра не будет его самого. Завтра… завтра вообще не будет. И меня в нём.
Я не могу представить себе этого. Не могу допустить. Чёрт! Я, оказывается, хочу жить! Мне нравится моя сумасшедшая работа! Я обожаю окружающих меня людей именно за то, что они такие тупые, что я могу самоутверждаться за их счёт. Пусть существуют, ради Бога! Пусть! Я разрешаю! Но я положительно не знаю, как спасти их. Как спасти себя. Фильтр. Фильтр. Что за фильтр? Фильтр – желание? Или что? Или моя воля? Что может остановить надвигающуюся неотвратимость?
Взбесившийся ветер швыряет пакеты из универмагов, вздымает в небо столбы пыли, заставляет стонать деревья, изо всех сил вцепившихся в землю корнями, пытается вырвать волосы у безразличных ко всему человечков, спешащих по своим делам.
Пешком добираюсь на работу. О местонахождении моей машины остаётся только смутно догадываться. Кто и как доставил меня в больницу – я также понятия не имею. Выяснять это у врача не счёл нужным. И вообще постарался слинять как можно быстрее и незаметнее. У меня катастрофически мало времени. Я сам себя ощущаю полным придурком – из разряда расплодившихся в последнее время провидцев. Поверить в реальность скорого конца света, в приходящую ко мне Майю, в мою высокую миссию, наконец, - кажется, на первый взгляд, верхом идиотизма. На второй – шансом на спасение. Вот только что пожелать, я до сих пор не знаю. А кто-нибудь вообще в этом мире знает?
Может быть, вот эта нищенка с вечно спящим на её руках ребёнком? Людской поток проносится мимо неё по ступеням подземного перехода, а она всё сидит, выпрашивая милостыню, давя на жалость гнуснейшим образом.
- Чего ты хочешь? Чего желаешь? – кидаюсь к ней. Взгляд исподлобья. Плохо сдерживаемое раздражение в тлеющих углях глаз. Усталость, залегшая в окологубных складках. – Скажи мне! Скажи же! Чего ты молчишь? Ну же! У тебя есть шанс спасти этого ребёнка. Что ты пожелаешь для него? Что?
- Пошёл на х..! – выплёвывает она сгустком озлобленности. И я отступаю. Отшатываюсь от ненависти, шибающей от нищенки ледяной волной. А ребёнок спит. И вряд ли проснётся двадцать второго декабря, даже если я загадаю «правильное» желание. Нужно ли спасать этот прогнивший мир? Что я могу пожелать такого, чтобы разом сделало всех счастливыми? Возможно ли такое вообще? Быть может, конец света – самое верное лекарство от затянувшейся болезни под названием «цивилизация»?
Или я не там ищу? Не у тех спрашиваю?
А на остановке беззаботно скачет девочка лет шести. Рядом нервно курит женщина, высматривая нужную маршрутку. Девочка прыгает по воображаемым классикам, время от времени поглядывая на киоск с мороженым. Интересно, какие желания живут в этой юной душе, ещё не испорченной рациональной силой разума?
- О чём ты мечтаешь? Чего хочешь? – спрашиваю ребёнка, пока мама отошла к мусорке выбросит окурок.
Не по-детски серьёзный взгляд опытного оценщика в ответ и неожиданное:
- На День Рождения мама подарит мне айфон. А я хочу ещё айпад. Как у Машки.
- А куклу? – глупо улыбаюсь.
- Только если Мокси Софину. Лекса, Эйвери, Саша и Брайтен у меня уже есть.
Девочка внезапно срывается, бежит к матери, на ходу выкрикивая: «Мама! Мама! Этот дядя мне куклу предлагает!». А у меня пропадает всяческое желание интересоваться чужими желаниями.
В офис я так и не попал. Свернул домой, решив с почестями похоронить моих бедных рыбок. Или напиться. Что лучше получится, то и сделаю. Решено. А после залягу спать. Наглотаюсь снотворного, обниму руками осиротевший аквариум, завернусь в кокон из проводов от обесточенных телевизора, компьютера, телефона и засну в надежде проснуться 22 декабря.
«Пусть всегда будет Солнце. Пусть всегда будет мама. Пусть всегда буду я» – рефреном звучит в моей голове внезапно всплывшая в памяти детская песенка. Простые, понятные желания, от которых веет теплом и добрым светом.
Быть. Я просто хочу быть. Видеть солнце каждый день, и сияющие звёзды каждую ночь. Я знаю, что счастье для всех невозможно. И мне не хватает детской наивности верить в обратное. Я бы очень хотел сделать этот мир чище, но я не знаю как. Я просто человек. Не самый лучший. Скорее плохой, чем хороший. Прости, Майя. Прости… ты выбрала не того актёра на роль мессии. Я слишком эгоистичен и рационален.
Пусть всегда будет Солнце… пусть всегда будет мама… пусть… всегда… буду…
22 декабря
Вдох
Автор иллюстрации: Ninlysa
