Зарница
Третий отряд занял последнее место. Это даже не почетное бронзовое, а последнее, самое. Позор нестерпимый. Мимо корпуса проходили взрослые ребята из первого отряда и постоянные соперники из четвертого, улыбались по-особенному злорадно или насмешливо, ведь третий отряд не прошел и половины испытаний, застряв на загадке для прачечной. Со второго отряда-победителя кто-то сочувственный принёс две банки сгущёнки, поделиться призом, но от него отмахнулись гордо: «Нам чужого не надо!» Дело было не в сгущенке. Дело было в эгоизме. Все заветы Ильича пали прахом у ног третьего отряда, и виной всему стали Маринка, председатель отряда, и Ленка, её подружка и вообще никто, даже не заместитель. Сам заместитель Виталик отнегодовал и высказал всё, что всплыло на язык. С Виталиком отряд согласился, и Маринка с Ленкой проплакались покаянно, а за ними и остальные девчонки, когда на линейке сообщили результаты. Третий отряд оказался хуже всех, самым неорганизованным и несообразительным.
Вожатым, Олегу и Алёне, не пришлось ничего делать: поднадзорные «провели воспитательную работу» самостоятельно, с криками, обвинениями и предложением снять с почётного поста Маринку, и поставить Виталика, потому что он угадывал все загадки и двух подружек-эгоисток нашёл первым.
В этот раз зарницу решили провести в лагере, не уходя далеко в горы, не закапывая ящик со сгущенкой, а заставив побегать отряды по разным административным корпусам. Суматоха была невероятной! Но захватывающей и весёлой. Директор «Красной гвоздики» вручил на линейке всем председателям по первой записке с загадкой, дал старт – и закрутилось! Сам потом стоял на крыльце и хохотал с замами, наблюдая за толпами туда-сюда лихорадочно снующих азартных пионеров.
«Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…»
В первой записке Пушкин ясно указал: начинать надо с библиотеки. И третий отряд там был вслед за вторым. Они шли нос к носу – это уже было хорошо. Библиотекарь вручила новую записку: «Я зимой и летом одним цветом». Вот тут пришлось задуматься, и Виталик сообразил – да это же медсестра! Только она ходит в белом халате весь лагерный поток. Зампредседателя оказался прав – у медсестры Дины пряталась третья заветная записка!
«А нечистым-трубочистам стыд и срам!» – подмигивала полоска бумаги, выданная Диной. Отряд побежал к завхозу, но та, весело улыбаясь, развела руками: это не к ней, мыла она не выдает. Третий отряд призадумался. И в этот момент записка пропала вместе с Маринкой и Ленкой. Найти в общей суматохе и беготне двух самонадеянных девчонок оказалось невозможным, как в поговорке про иголку в стоге сена. Им надоело бегать с толпой, и они решили найти клад самостоятельно, чтобы все ими восхищались и уважали.
После линейки и односторонних обвинений отряд в полном составе и таком же полном молчании сидел на мансарде корпуса. Скорбь по заветам Ильича, настаивавшего на дружбе и совместной ответственности за происходящее, была невыносима. К застывшему в безмолвии третьему корпусу подходили знакомые из других отрядов, интересовались плохим настроением и сочувственно отходили. Виталик устал каждому любопытному объяснять про вину Маринки с Ленкой, голос осип после крика, а озвучивать причину в десятый раз оказалось неинтересным на самом деле. Злость была растрачена, накатило горестное оцепенение. Отряд не пошёл на обед – не заслужил. Так решили все наказать Маринку, больше не председателя, её подружку Ленку и заодно себя, что недоглядели.
Скорбь затягивалась.
И вдруг фыркнула Янка, раз и ещё. Двадцать пять скорбных глаз и две пары скучающих (вожатых) одинаково вопросительно посмотрели на Янку, которая в отряде, как и Ленка, ни рыба, ни мясо – вообще ни за что не отвечала.
Янка засмеялась.
– Чего смешного? – возмутился Виталик. – Не порти всем настроение!
Янка ушла в свою палату, и оттуда до скорбящих донёслись приглушённые рыдания. Первой не выдержала Галя, она спала на соседней с янкиной кроватью и вроде как считалась подружкой. Галя заглянула в палату:
– Янк, ты чего?
Но Янка, уткнувшаяся лицом в подушку, рыдала.
– Янка, да ладно тебе. Ну, прекрати…
Янка подняла лицо, и Галя увидела, что подруга не плачет. Вернее, плачет, но от смеха.
– Ты… ты… – Янка что-то хотела сказать, не смогла, только тыкала пальцем в сторону подруги.
– Ну, ты даешь, – Галя с завистью подошла к хохотушке, – скажи, а? Ну чего, скажи?
– Ты… вы… – Янка опять зарыдала и согнулась пополам, руками хватаясь за воздух.
– Да чего ты ржёшь? Ну скажи, а?
Янка подняла полные слёз глаза на Галю, возвышавшуюся с перекошенной от непонимания челюстью:
– Ты… Ты… на себя… их лица посмотри… Вы все… один-аковые… Вы-тя-ну-тые… Не могу-у-у!
Янка скатилась с кровати, упала на спину и прижала согнутые ноги к животу, застонала:
– Я бо-оль-ше не мо-огу сме-ять-ся… Мне больно… А-а-а-а… О-о-о!
Галя фыркнула:
– Ну, ты даешь!
Однако рыдающий смех Янки заразил, как обычно бывает с инфекцией, распространяющейся воздушно–капельным путём.
– П-по-мо-ги-и-и мне… На кро-ва-а-ать…
Да что такое! Янка уже и сама была рада остановиться, но смешинки внутри янкиного живота продолжали плясать и щекотали рёбра.
Галя рассмеялась, тихо, потом громче и громче. Слёзы смеха покатились по щеками.
– Вы чего? – кто-то из мальчишек, возмущенный или, быть может, от зависти заглянул в палату и не сдержался, засмеялся: Янка пыталась с хохотом забраться на кровать, но слабые руки соскальзывали. Галя пробовала помочь, втащить, но у нее, такой же слабой от смеха, не получалось.
В дверях возникло еще трое мальчишек…
Хохотал весь отряд, даже те, кто не видел Янки и Гали. Никто не мог объяснить, что происходит. Все просто смеялись. Из соседних корпусов, привыкших к тишине в третьем отряде, один за одним забегались любопытные: «А что у вас тут случилось, а?»
– Ничего, просто… – махали рукой вожатые, не в силах остановиться. – Смех без причины…
– А-а-а… – и уходили, крутя пальцем у виска, что ещё больше смешило третий отряд.
Уезжая из лагеря, третьеотрядники обнимались и обещали друг другу, что обязательно выпросят у родителей путёвку на следующий год и снова окажутся вместе. Виталик, умело вытачивавший фигурки из камней мягких пород, подарил Янке и Маринке по коричневому сердечку с дырочкой для верёвки, чтобы повестить на шею этот амулет. Почему Маринке – это было понятно всем: Виталик сумел простить Маринке её эгоизм и даже танцевал с ней в паре на дискотеке. Но почему Янке, которая ни рыба, ни мясо, даже не ответственная за уборку территории, – это было странно. По дороге домой Галя подшучивала над близкой подругой, мол, влюбился Виталик. А Янка только посмеивалась и отмахивалась. Она вообще любила посмеяться. Если бы Галя узнала, что рядом с дырявым сердечком в одном кармане лежит ещё и плетёная Виталиком косичка-брелок, то… Но Гале лучше этого не знать. Какая разница? Не поверит. И Янка снова засмеялась.
Январь 2014