Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это значит, что она тухлая!
(М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»)
За окном ничего интересного не происходило. Шла женщина с ребёнком, проехал на велосипеде подросток, какая-то парочка совершала моцион, взявшись за руки, парень шёл, на ходу жуя гамбургер, остановился, осмотрел одежду, на которую попал кетчуп, попытался оттереть салфеткой пятно…
Редактор главного в области литературного журнала, Гекзаметр Петрович, докуривал сигарету, пускал дым струйкой к приоткрытой форточке и думал, привычно сосредоточенно и со скорбью думал о тяжелом состоянии современной литературы.
Он руководил журналом «Литературный ракурс» без малого сорок пять лет, было время, когда жизнь журнала бурлила: приходили интересные авторы, тираж превышал десяток тысяч – и ведь расходились экземпляры! На складе не пылились – в книжных разбирали… Скандальные фельетоны подхватывались и обсуждались в прессе, авторы искрили новогодними фейерверками. Где это всё? Куда делось? Где нестандартные умы? Где властители Слова?..
Десять лет назад журнал выходил ежемесячно, ныне же – раз в квартал и каждый раз под вопросом. Четыреста экземпляров – малость, но и ради той приходилось устраивать фуршет для истинных любителей литературы. Литераторы любили много выпить на халяву и закусить, например, красной рыбкой – а кто ж её не любит? В прошлый раз больше съели, чем на сам выпуск ушло, шутила жена… Но хороша была закуска, чудо как хороша…
Гекзаметр Петрович прислушался к жалостным позывам в желудке, докурил сигарету и выбросил бычок в форточку. Пора было перекусить. Как раз и кипяток поспел. Редактор налил себе полбокала, помакал туда одноразовый пакетик зелёного чая и достал пищевой контейнер с бутербродами - одновременно в дверь вежливо, но громко постучали трижды.
– Войдите! – властно сказал Гекзаметр Петрович, убирая пищевой контейнер назад в стол.
– Добрый день, – перешагнул высокий порог незнакомый мужчина лет тридцати пяти, в черном элегантном пальто, чёрных кожаных перчатках и солнцезащитных очках. Волосы гостя отливали блеском чёрных чернил, разлитых на лощеной бумаге.
– Присаживайтесь! – вид гостя произвел впечатление, так, что Гекзаметр Петрович замешкался и не сразу сообразил. – Вы можете повесить пальто на вешалку.
И указал в угол, не сомневаясь, что разговор продлится дольше пяти минут. Так хотелось верить главному редактору, целыми днями скучающему в офисе и развлекающего себя чтением газет да беседами с редкими залетными посетителями. Никто не гнал в офис Гекзаметра Петровича, зарплата была вдвое меньше пенсии, – он сам шёл, по привычке и из необъяснимого чувства долга перед отечественной литературой, которая непременно погибнет без его журнала и честной работы.
Гость поблагодарил и воспользовался любезностью.
«Как же я его пропустил? Только отошел от окна…» – рассеянно то ли подумал Гекзаметр Петрович, то ли сказал вслух.
– Я приехал на машине, надеюсь, не занял чужую парковку?– сказал гость, расположившись на диванчике, напротив редакторского стола.
Гекзаметр Петрович обернулся к окну – в нескольких метрах стоял чёрный стильный BMW. Когда успел приехать? Ни шума мотора, ни хлопка дверью, ни писка электронного ключа…
– Чем обязан вашему визиту? – любезно спросил Гекзаметр Петрович, незаметно трогая горячий бокал, убеждаясь, что ни одна секунда времени не прошла мимо него. – Могу я узнать ваше имя?
– Азраил Маляк аль-маут, – гость снял солнцезащитные очки, закрепил дужкой за нагрудный карман серого твидового костюма. Сразу стало понятно, откуда такая необходимость носить тёмные очки: вокруг изумрудно-зелёных глаз у визитёра, словно от бессонницы, отёчность.
– Рад знакомству, Азраил Маляк… – запнулся Гекзаметр Петрович.
– Можно по имени – Азраил, – терпеливо поддержал редактора элегантный гость.– Я на прошлой неделе оставлял вам свои рассказы.
Гекзаметр Петрович растерялся: он бы запомнил это идеальное лицо, но…
– Если быть точным, я передал через вашу помощницу, которая находилась здесь. Именно она попросила меня зайти к вам через неделю.
Гекзаметр Петрович вспомнил, уборщица оставила чёрную папку с запиской, ныне рукописи были под рукой. Он даже сделал кое-какие пометы карандашом.
– Вот она… имеется, имеется, – редактор довольно извлёк из-под пищевого контейнера папку, – прочитал я ваши рассказы. Благодарю за чтиво. Могу я узнать, как давно вы пишете? Книги свои, публикации где-нибудь были? Литературные премии?
– Совсем недавно. Это моя первая попытка.
– …Вот как? Жаль.
– Почему «жаль»? Это имеет некое сакральное значение? Или вопрос носит любительский характер? – серьёзный гость скромно сидел, положив руки на колени и не выдавая никаких других эмоций, кроме вежливого внимания.
Гекзаметр Петрович развел ладонями, показывая своё добродушие:
– Больше из любопытства. Привлечение в журнал известных авторов, несомненно, пошло бы на пользу нам, то есть, журналу. Какова ваша профессия?
– В кадровом агентстве, работаю с людьми. Очень плотный график. Двенадцатичасовой рабочий день. В остальное время путешествую, сплю, иногда сибаритствую, балуя себя беседой с интересными людьми.
Последняя фраза прозвучала для Гекзаметра Петровича как тонкий комплимент.
– Замечательно…
– Давайте перейдем к делу, уважаемый Гекзаметр Петрович. Ненужные разговоры в рабочее время не приветствуются.
– О, вы сбежали с работы! – хитро подмигнул семидесятисемилетний редактор и открыл папку с рукописями начинающего писателя.
– Я исполняю свои должностные обязанности в настоящий момент, – гость позволил себе улыбнуться углами губ. – Но это не важно. Как вы думаете, Гекзаметр Петрович, мои рассказы будут опубликованы в вашем «Литературном ракурсе»?
Бессменный редактор сладостно тянул долгожданный ответ. Наступали желанные минуты всевластия, когда он чувствовал себя максимально ответственным за будущее литературы. И с бухты-барахты отвечать на однозначные вопросы нельзя, ни в коем случае. Краткое «безусловно, да» предназначалось для публиковавшихся в «Ракурсе» проверенных родственников, друзей, знакомых, коллег. Остальные должны были заслужить волшебный ответ терпением и обиванием порога.
– Уважаемый Азраил, я предлагаю проанализировать ваш первый опыт, – рука погладила первый лист, на полях которого имелись кое-какие заметки. – Во-первых, хочу вас похвалить: ваш стиль достоин наивысшей оценки. Я бы даже сказал, что в нём прослеживаются пелевинские нотки, немного от Чехова и даже, я бы даже сказал, не знаю, насколько будет удобным это сравнение, – Булгакова…
Гость одобрительно склонил голову:
– Да, стиль Михаила Афанасьевича претерпел некоторые изменения. Современная литература в его отсутствие среди смертных потеряла многое… Полагаем, что его возвращение актуально.
– Так вы его почитатель! – догадался Гекзаметр Петрович и потёр руки, – вот как, вот как, стилевой отпечаток! Замечательно, молодой человек. Я отметил карандашом некоторые, особо удавшиеся моменты, вы потом сможете с этим ознакомиться… А в остальном, к сожалению, имеются… Я с огромным удовольствием приму ваши работы к публикации, если вы учтете мои рекомендации…
– Было бы любопытно послушать, – гость не поменял ни позы, ни выражения лица.
Постепенно воодушевляясь, Гекзаметр Петрович заговорил:
– Тема ангелов, вы должны это признать, в литературе не нова. Замечу, что вы предлагаете несколько необычный взгляд на сложившиеся представления о характере абсолютного Добра. По вашему авторскому мнению, нынешние ангелы – не те, что раньше. И современная греховность возлагается полностью на плечи человечества. Например, вот… сейчас найду… в своей новелле «Никто не виноват», в которой вы ведете речь о современных революциях, пишете: «…Прекратите винить во всем потусторонние силы, милейший! Никто не заставляет вас снимать исподнее на площадях и потрясать тем, что дал вам Босс для воспроизводства потомства; испражняться прилюдно на портреты…» Я частично согласен с вашим авторским скептицизмом, но… Но!.. Далее… Новелла или, как вы её назвали, рассказ «Первый гонг» меня, как бы это сказать… Разочаровавшийся в своей работе архангел – нонсенс. Ангелы в чёрных одеждах из вашего «Аз есмь любовь», убивающие из сострадания людей, – это же кощунство или просто эпатажный детектив! Мне мыслится, что вы строите свои сюжеты с помощью неоднозначно чистого приёма конвертации общепринятого в заведомо ложное…
– То есть, вы полагаете, что Архангел не может испытывать земное чувство грешника, собирающегося покончить с собой? Или ненависти к своей работе, глупым и тщеславным людишкам? Миллионы лет видеть, как цивилизации гибнут по одной и той же причине, человеческой глупости, – долготерпеливый потеряет надежду.
– Вполне возможно. Но это недопустимая идея фикс. Вы перечеркиваете Библию, Коран одним желанием написать нечто новое… У меня среди знакомых – священник, который мою семью постоянно снабжает книгами на подобную тематику. Так что я ни за что не поверю в то, что Ангелы могут испытывать негативные эмоции. И преступить законы Веры, в конце концов, просто, а вот создать нечто жизнеутверждающее... Вы верующий, Азраил?
– Было бы правильнее сказать, что я – знающий практик, – гость впервые посмотрел на свои часы. – Вам, Гекзаметр Петрович, как православному человеку, кстати, редко посещающему церковь, это пока не доступно. Просто поверьте, что Ангелы устают, впадают в депрессию и иногда мечтают о небытии. Это существует.
Гекзаметр Петрович понимающе улыбнулся, как обычно поступают в разговорах с душевно больными:
– Пусть будет так. Но литература и действительность – разные субстанции.
– Несомненно. То, чего нельзя представить в привычной действительности, под силу рассмотреть с помощью таланта писателя. Так что же мне делать с этими рассказами?
– Переделывать, уважаемый Азраил, переделывать. И больше позитива в изображении долготерпящих сущностей.
– Сделать ангельскую сущность более привычной глазу читателя? А как же «Мастер и Маргарита»? Автор однажды осмелился показать иной мир отличным от представления обывателей подлунного. Пренебрежение стандартами – не первый ли шаг к проявлению истинного? Узнав Воланда и его свиту, люди начали поклоняться вымышленным благородным демонам, но честнее в общей своей массе не стали. Я надеялся, что рассказы об уставших от человеческой глупости ангелах, послужат катализатором к исправлению.
Гекзаметр Петрович вздохнул с сожалением, засунул рукопись в папку и пододвинул к гостю:
– Похвальное желание. Но талант Михаила Афанасьевича несомненен. До него вам еще следует подрасти. Поймите, лучше в самом начале убить в себе графомана, чем в дальнейшем портить литературу своим присутствием.
Главный редактор заметил взгляд, направленный на полку с номерами журнала:
– А возьмите-ка несколько последних, – поднялся с места, выбрал четыре экземпляра, подождал, пока гость водрузит на нос очки, застегнет пальто и натянет перчатки.
– Благодарю, не стоит, я читал. Всего хорошего, - Азраил слегка поклонился, - благодарю за разъяснения. Моя миссия выполнена.
– Надеюсь, вы не обиделись? – виновато улыбнулся редактор. – Самому тяжело разочаровывать молодых авторов. Но надо, понимаете, надо. Чтобы потом…
Гость перебил, держась за дверную ручку:
– До встречи, Гекзаметр Петрович, - и ушёл, аккуратно прикрыв дверь.
– Ещё один гений обиделся, – покачал головой главный редактор, оборачиваясь к окну. Автомобиля гостя не было. Гекзаметр Петрович полчаса провел в наблюдении за выходом из здания, – но пропустить выходящим гостя в чёрном было бы невозможно.
«Зашёл в соседний офис», – заключил Гекзаметр Петрович и успокоился. На столе осталась папка, забытая автором. Гекзаметр Петрович открыл её, закрыл. И снова открыл. В папке лежали девственно чистые листы. Гекзаметр Петрович вытащил их, снял очки, протёр, надел и осмотрел бывшую рукопись, каждый лист. Пусто. Лишь к одному из листов прилипло маленькое белое перо с неровной чёрной окантовкой по краю, будто окрашенное.
В левой половине груди гулко стукнуло несколько раз, пот выступил на спине и под коленками. Голова Гекзаметра Петровича закружилась, и он обессилено упал в кожаное редакторское кресло, задыхаясь и сжимая в пальцах неисписанные листы. За окном неподалёку заурчал мягко автомобильный двигатель, Гекзаметру Петровичу очень очень захотелось узнать, машина ли это странного гостя; попытался, наполовину парализованный, развернуться вместе с креслом, но уперся взглядом в межоконный простенок. Ракурс был не тот - ничего, кроме царапин на стене, видно не было.
(М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»)
За окном ничего интересного не происходило. Шла женщина с ребёнком, проехал на велосипеде подросток, какая-то парочка совершала моцион, взявшись за руки, парень шёл, на ходу жуя гамбургер, остановился, осмотрел одежду, на которую попал кетчуп, попытался оттереть салфеткой пятно…
Редактор главного в области литературного журнала, Гекзаметр Петрович, докуривал сигарету, пускал дым струйкой к приоткрытой форточке и думал, привычно сосредоточенно и со скорбью думал о тяжелом состоянии современной литературы.
Он руководил журналом «Литературный ракурс» без малого сорок пять лет, было время, когда жизнь журнала бурлила: приходили интересные авторы, тираж превышал десяток тысяч – и ведь расходились экземпляры! На складе не пылились – в книжных разбирали… Скандальные фельетоны подхватывались и обсуждались в прессе, авторы искрили новогодними фейерверками. Где это всё? Куда делось? Где нестандартные умы? Где властители Слова?..
Десять лет назад журнал выходил ежемесячно, ныне же – раз в квартал и каждый раз под вопросом. Четыреста экземпляров – малость, но и ради той приходилось устраивать фуршет для истинных любителей литературы. Литераторы любили много выпить на халяву и закусить, например, красной рыбкой – а кто ж её не любит? В прошлый раз больше съели, чем на сам выпуск ушло, шутила жена… Но хороша была закуска, чудо как хороша…
Гекзаметр Петрович прислушался к жалостным позывам в желудке, докурил сигарету и выбросил бычок в форточку. Пора было перекусить. Как раз и кипяток поспел. Редактор налил себе полбокала, помакал туда одноразовый пакетик зелёного чая и достал пищевой контейнер с бутербродами - одновременно в дверь вежливо, но громко постучали трижды.
– Войдите! – властно сказал Гекзаметр Петрович, убирая пищевой контейнер назад в стол.
– Добрый день, – перешагнул высокий порог незнакомый мужчина лет тридцати пяти, в черном элегантном пальто, чёрных кожаных перчатках и солнцезащитных очках. Волосы гостя отливали блеском чёрных чернил, разлитых на лощеной бумаге.
– Присаживайтесь! – вид гостя произвел впечатление, так, что Гекзаметр Петрович замешкался и не сразу сообразил. – Вы можете повесить пальто на вешалку.
И указал в угол, не сомневаясь, что разговор продлится дольше пяти минут. Так хотелось верить главному редактору, целыми днями скучающему в офисе и развлекающего себя чтением газет да беседами с редкими залетными посетителями. Никто не гнал в офис Гекзаметра Петровича, зарплата была вдвое меньше пенсии, – он сам шёл, по привычке и из необъяснимого чувства долга перед отечественной литературой, которая непременно погибнет без его журнала и честной работы.
Гость поблагодарил и воспользовался любезностью.
«Как же я его пропустил? Только отошел от окна…» – рассеянно то ли подумал Гекзаметр Петрович, то ли сказал вслух.
– Я приехал на машине, надеюсь, не занял чужую парковку?– сказал гость, расположившись на диванчике, напротив редакторского стола.
Гекзаметр Петрович обернулся к окну – в нескольких метрах стоял чёрный стильный BMW. Когда успел приехать? Ни шума мотора, ни хлопка дверью, ни писка электронного ключа…
– Чем обязан вашему визиту? – любезно спросил Гекзаметр Петрович, незаметно трогая горячий бокал, убеждаясь, что ни одна секунда времени не прошла мимо него. – Могу я узнать ваше имя?
– Азраил Маляк аль-маут, – гость снял солнцезащитные очки, закрепил дужкой за нагрудный карман серого твидового костюма. Сразу стало понятно, откуда такая необходимость носить тёмные очки: вокруг изумрудно-зелёных глаз у визитёра, словно от бессонницы, отёчность.
– Рад знакомству, Азраил Маляк… – запнулся Гекзаметр Петрович.
– Можно по имени – Азраил, – терпеливо поддержал редактора элегантный гость.– Я на прошлой неделе оставлял вам свои рассказы.
Гекзаметр Петрович растерялся: он бы запомнил это идеальное лицо, но…
– Если быть точным, я передал через вашу помощницу, которая находилась здесь. Именно она попросила меня зайти к вам через неделю.
Гекзаметр Петрович вспомнил, уборщица оставила чёрную папку с запиской, ныне рукописи были под рукой. Он даже сделал кое-какие пометы карандашом.
– Вот она… имеется, имеется, – редактор довольно извлёк из-под пищевого контейнера папку, – прочитал я ваши рассказы. Благодарю за чтиво. Могу я узнать, как давно вы пишете? Книги свои, публикации где-нибудь были? Литературные премии?
– Совсем недавно. Это моя первая попытка.
– …Вот как? Жаль.
– Почему «жаль»? Это имеет некое сакральное значение? Или вопрос носит любительский характер? – серьёзный гость скромно сидел, положив руки на колени и не выдавая никаких других эмоций, кроме вежливого внимания.
Гекзаметр Петрович развел ладонями, показывая своё добродушие:
– Больше из любопытства. Привлечение в журнал известных авторов, несомненно, пошло бы на пользу нам, то есть, журналу. Какова ваша профессия?
– В кадровом агентстве, работаю с людьми. Очень плотный график. Двенадцатичасовой рабочий день. В остальное время путешествую, сплю, иногда сибаритствую, балуя себя беседой с интересными людьми.
Последняя фраза прозвучала для Гекзаметра Петровича как тонкий комплимент.
– Замечательно…
– Давайте перейдем к делу, уважаемый Гекзаметр Петрович. Ненужные разговоры в рабочее время не приветствуются.
– О, вы сбежали с работы! – хитро подмигнул семидесятисемилетний редактор и открыл папку с рукописями начинающего писателя.
– Я исполняю свои должностные обязанности в настоящий момент, – гость позволил себе улыбнуться углами губ. – Но это не важно. Как вы думаете, Гекзаметр Петрович, мои рассказы будут опубликованы в вашем «Литературном ракурсе»?
Бессменный редактор сладостно тянул долгожданный ответ. Наступали желанные минуты всевластия, когда он чувствовал себя максимально ответственным за будущее литературы. И с бухты-барахты отвечать на однозначные вопросы нельзя, ни в коем случае. Краткое «безусловно, да» предназначалось для публиковавшихся в «Ракурсе» проверенных родственников, друзей, знакомых, коллег. Остальные должны были заслужить волшебный ответ терпением и обиванием порога.
– Уважаемый Азраил, я предлагаю проанализировать ваш первый опыт, – рука погладила первый лист, на полях которого имелись кое-какие заметки. – Во-первых, хочу вас похвалить: ваш стиль достоин наивысшей оценки. Я бы даже сказал, что в нём прослеживаются пелевинские нотки, немного от Чехова и даже, я бы даже сказал, не знаю, насколько будет удобным это сравнение, – Булгакова…
Гость одобрительно склонил голову:
– Да, стиль Михаила Афанасьевича претерпел некоторые изменения. Современная литература в его отсутствие среди смертных потеряла многое… Полагаем, что его возвращение актуально.
– Так вы его почитатель! – догадался Гекзаметр Петрович и потёр руки, – вот как, вот как, стилевой отпечаток! Замечательно, молодой человек. Я отметил карандашом некоторые, особо удавшиеся моменты, вы потом сможете с этим ознакомиться… А в остальном, к сожалению, имеются… Я с огромным удовольствием приму ваши работы к публикации, если вы учтете мои рекомендации…
– Было бы любопытно послушать, – гость не поменял ни позы, ни выражения лица.
Постепенно воодушевляясь, Гекзаметр Петрович заговорил:
– Тема ангелов, вы должны это признать, в литературе не нова. Замечу, что вы предлагаете несколько необычный взгляд на сложившиеся представления о характере абсолютного Добра. По вашему авторскому мнению, нынешние ангелы – не те, что раньше. И современная греховность возлагается полностью на плечи человечества. Например, вот… сейчас найду… в своей новелле «Никто не виноват», в которой вы ведете речь о современных революциях, пишете: «…Прекратите винить во всем потусторонние силы, милейший! Никто не заставляет вас снимать исподнее на площадях и потрясать тем, что дал вам Босс для воспроизводства потомства; испражняться прилюдно на портреты…» Я частично согласен с вашим авторским скептицизмом, но… Но!.. Далее… Новелла или, как вы её назвали, рассказ «Первый гонг» меня, как бы это сказать… Разочаровавшийся в своей работе архангел – нонсенс. Ангелы в чёрных одеждах из вашего «Аз есмь любовь», убивающие из сострадания людей, – это же кощунство или просто эпатажный детектив! Мне мыслится, что вы строите свои сюжеты с помощью неоднозначно чистого приёма конвертации общепринятого в заведомо ложное…
– То есть, вы полагаете, что Архангел не может испытывать земное чувство грешника, собирающегося покончить с собой? Или ненависти к своей работе, глупым и тщеславным людишкам? Миллионы лет видеть, как цивилизации гибнут по одной и той же причине, человеческой глупости, – долготерпеливый потеряет надежду.
– Вполне возможно. Но это недопустимая идея фикс. Вы перечеркиваете Библию, Коран одним желанием написать нечто новое… У меня среди знакомых – священник, который мою семью постоянно снабжает книгами на подобную тематику. Так что я ни за что не поверю в то, что Ангелы могут испытывать негативные эмоции. И преступить законы Веры, в конце концов, просто, а вот создать нечто жизнеутверждающее... Вы верующий, Азраил?
– Было бы правильнее сказать, что я – знающий практик, – гость впервые посмотрел на свои часы. – Вам, Гекзаметр Петрович, как православному человеку, кстати, редко посещающему церковь, это пока не доступно. Просто поверьте, что Ангелы устают, впадают в депрессию и иногда мечтают о небытии. Это существует.
Гекзаметр Петрович понимающе улыбнулся, как обычно поступают в разговорах с душевно больными:
– Пусть будет так. Но литература и действительность – разные субстанции.
– Несомненно. То, чего нельзя представить в привычной действительности, под силу рассмотреть с помощью таланта писателя. Так что же мне делать с этими рассказами?
– Переделывать, уважаемый Азраил, переделывать. И больше позитива в изображении долготерпящих сущностей.
– Сделать ангельскую сущность более привычной глазу читателя? А как же «Мастер и Маргарита»? Автор однажды осмелился показать иной мир отличным от представления обывателей подлунного. Пренебрежение стандартами – не первый ли шаг к проявлению истинного? Узнав Воланда и его свиту, люди начали поклоняться вымышленным благородным демонам, но честнее в общей своей массе не стали. Я надеялся, что рассказы об уставших от человеческой глупости ангелах, послужат катализатором к исправлению.
Гекзаметр Петрович вздохнул с сожалением, засунул рукопись в папку и пододвинул к гостю:
– Похвальное желание. Но талант Михаила Афанасьевича несомненен. До него вам еще следует подрасти. Поймите, лучше в самом начале убить в себе графомана, чем в дальнейшем портить литературу своим присутствием.
Главный редактор заметил взгляд, направленный на полку с номерами журнала:
– А возьмите-ка несколько последних, – поднялся с места, выбрал четыре экземпляра, подождал, пока гость водрузит на нос очки, застегнет пальто и натянет перчатки.
– Благодарю, не стоит, я читал. Всего хорошего, - Азраил слегка поклонился, - благодарю за разъяснения. Моя миссия выполнена.
– Надеюсь, вы не обиделись? – виновато улыбнулся редактор. – Самому тяжело разочаровывать молодых авторов. Но надо, понимаете, надо. Чтобы потом…
Гость перебил, держась за дверную ручку:
– До встречи, Гекзаметр Петрович, - и ушёл, аккуратно прикрыв дверь.
– Ещё один гений обиделся, – покачал головой главный редактор, оборачиваясь к окну. Автомобиля гостя не было. Гекзаметр Петрович полчаса провел в наблюдении за выходом из здания, – но пропустить выходящим гостя в чёрном было бы невозможно.
«Зашёл в соседний офис», – заключил Гекзаметр Петрович и успокоился. На столе осталась папка, забытая автором. Гекзаметр Петрович открыл её, закрыл. И снова открыл. В папке лежали девственно чистые листы. Гекзаметр Петрович вытащил их, снял очки, протёр, надел и осмотрел бывшую рукопись, каждый лист. Пусто. Лишь к одному из листов прилипло маленькое белое перо с неровной чёрной окантовкой по краю, будто окрашенное.
В левой половине груди гулко стукнуло несколько раз, пот выступил на спине и под коленками. Голова Гекзаметра Петровича закружилась, и он обессилено упал в кожаное редакторское кресло, задыхаясь и сжимая в пальцах неисписанные листы. За окном неподалёку заурчал мягко автомобильный двигатель, Гекзаметру Петровичу очень очень захотелось узнать, машина ли это странного гостя; попытался, наполовину парализованный, развернуться вместе с креслом, но уперся взглядом в межоконный простенок. Ракурс был не тот - ничего, кроме царапин на стене, видно не было.
Можно без него, а то я сразу напрягаюсь и рука тянется за двумя кубиками галоперидола. 
1. Здесь, мне кажется, прямой отсыл к состоянию местной литературы, где 'осетрина' от маститых да признанных нередко уже несколько припоздала относительно бытия. 2. О сущности ангела, прибывшего к редактору. Ангел не олицетворяет зло, однако его миссия такова, что может быть воспринята, как относящаяся ко злу. Здесь есть схожесть с ангелами смерти. 3. Мне все же кажется, что авторами рассказов выступают присутствующие на форуме особы. 4. зашоренность и нежелание воспринять очевидный факт: время и люди изменились)
