========== 8 ==========
Юра очень старался не думать про монстра, про мерзкие щетинистые лапы или ноги; он так и не определился, как вернее называть тараканьи конечности — по идее, ноги, потому что у всех насекомых ноги, у кузнечиков там, муравьёв, бабочек. Ножки даже, потому что как нити, милипизерные веточки, а тут… лапы. Лапищи. Огромные, мерзкие и волочащиеся по льду, когда Бовэнь и Юра, вооружившись щётками-швабрами (вау, тут когда-то и в кёрлинг играли, до всей этой херни с вирусом), двигали его к выходу с катка, а он покачивался на спине и оставлял за собой желтушный след. Такая же желтушность въелась и в желобки от лезвий на месте гибели головы. Потом, они разберутся с этим потом. Сначала спрятать эту махину.
Бовэнь предложил дочленить, рассыпать по всему периметру катка и натурально закатать в этот самый каток. Обновляют же здесь ледовое покрытие, есть же какие-то специальные машины, устройства для этого, сказал. Ресурсфейсеры, кивнул Юра и утёр плечом лоб, убрав заодно и чёлку, настойчиво лезшую в глаза. Не то чтобы толкать монстра было тяжело — нет, весил тот немного, и Юра надеялся, что и когда им придётся волочь его по… где бы ни пришлось, то и там они смогут как-то управиться. Понять бы ещё, что дальше с этой тварью делать.
Бовэнь потребовал развития мысли про ресурсфейсеры, заявил, что в душе не ведает, что за штуковина такая, но если она им поможет, то… Не поможет, отбрил Юра. Это ледовый комбайн, пояснил, уже доехав до бортика. Ледозаливочная машина. А люди, которые ею управляют, не просто там какие-то левые чуваки, а ледовары, которые знают, как надо правильно дозировать ту самую смесь, из которой и получается идеальный лёд идеальной степени жёсткости и упругости, а потом ещё шлифуют, а до этого старый слой срезают. И такой ледовар тут точно есть, судя по тому, что лёд почти идеальный и периодически обновляется.
И, вот, представь, втолковывал Юра, подпихивая щёткой хитиновую гадость и выпихивая со льда, порубим мы этого в капусту (опять же, чем рубить? Коньками? Иди куда подальше сразу), но допустим, порубим, раскидаем, закатаем, а потом придёт дядя Какой-то-там-Эл, срежет верхний слой, и он весь в рыжей дряни, ещё и лапы где-нибудь обязательно попадутся… да и даже если бы не, если бы не дядя-Эл, то как здесь каждый день…
Сколько они здесь уже, задумался Юра. Недели две? И на исходе третьей ему надо будет показать свою программу. А готов ли? Ни хрена ж не готов. Ещё и таракан этот. И Бовэнь. И непонятно, от чего спотыкаешься больше. И пока заняты этим общим делом, можно не говорить о главном. И когда вдруг это… то, что случилось, то, что зрело и случилось, успело стать главным? Не было друзей, и не надо было, а теперь… Выжить в этом мире, победить вирус и вернуться домой, в свой мир — вот, что должно быть главным, но стоит украдкой посмотреть на Бовэня, споткнуться об ответный внимательный и вопросительный, как всё, как Юре хочется рухнуть на лёд, раскинуть руки, и пусть бы кто-нибудь его уже двигал так, щёткой, а он бы лежал и «пускай река сама несёт меня». Встряхнулся. Ща. Он сам — река, и будет нестись туда, куда ему надо. Сообразить бы только — куда.
— И куда мы его спрячем? — Бовэнь смотрел то на каток, то на сидения вокруг. Реально собрался запихать под них? Может, сразу в шкафчик впихнём? А чего нет? Всё равно тут никто не ходит. Только он весь не влезет. Юра хмуро пнул лапу, та дрыгнула, Юра с Бовэнем отскочили.
— Охренел? — вскинулся Бовэнь, — не делай так больше!
— Можно подумать, я знал, что он… что он… вот эта хрень.
Бовэнь кивнул. Посмотрел на сочленения на желтушном пузе и на коньки. На сочленения и на коньки. Юра запыхтел, скрестил руки на груди. Нет, сказал.
— Ну ты же всё равно их поточишь. Или можно другие взять и ими…
— Да мы до утра пилить его будем! — зашипел Юра. — И не факт, что допилим. Лезвия вообще для этого не приспособлены, если ты не заметил. Он же в этом хитине как в броне.
— Ненавижу насекомых, — заявил Бовэнь, отвёл ногу и, зависнув, вернул на место. Обошёл таракана, присел на корточки, задумался.
— А они тебя любят. Так бы и съели.
Бовэнь старательно сартикулировал «фак ю», Юра нервно хохотнул и сам испугался того, что сказал. Осмыслил. Вспомнил, как влюблённо глядел этот, на льду, перед тем как…
Согнулся, подышал в пол. Ноги разъезжались. И не потому что всё ещё в коньках. Накрывало, подступало. Липким холодом. Приторно-тошнотворным. Рано, сказал себе. Уйди. Всё же хорошо, ну. Или почти. Нет, всё зашибись. Они это сделали. Убили монстра. Осталось только прикопать его где-нибудь. Где? Юра выпрямился и заозирался. Бовэнь уже встал и ходил взад-вперёд, осматривая всё.
— Может, всё же в шкафчик засунем? Самый дальний? — спросил, поглядывая в сторону раздевалок. — Тут, кроме тебя и этого ледовара никто и не бывает. А к тому времени, как появится кто, нас тут уже не будет. Всех победим, и… и… и всегда можно сделать вид, что это не мы и знать ничего не знаем. Оно само приползло, забралось туда и усохло. Он же усохнет? Осталось только запихать, да? Вот и потащили. Давай. Коньки только снимем, а то вообще неудобно. Трындец будет, если ногу подверну.
Ты — идиота кусок, с внезапной нежностью подумал Юра. Какие шкафчики, как мы его запихнём? Но другого варианта не было. Не в каток же закатывать, в самом деле. Можно было попробовать ещё затащить за самые дальние скамьи и прикрыть там чем-нибудь, но, судя по тому, что грязи здесь как таковой нигде не наблюдалось, порядок в помещении редко, а всё же наводили. Так что, шкафчики и впрямь… в их положении самый оптимальный вариант. Оптимальнее только поднять к себе, затолкать под кровати и надеяться, что там-то точно никто не найдёт. А уж если найдёт, тогда точно от подозрений и обвинений им никак не открутиться. Да и как спать, как быть в комнате, когда оно… там? Поэтому шкафчики, да. Поместился бы.
И они потащили. Юра очень старался не думать, что в любой момент сюда может кто-нибудь зайти. Никогда ж никто не заходил, вот и теперь не стоит волноваться. Но сердце вздрагивало при каждом повороте, а уши… если бы Юра был котом, они бы точно торчали то назад, то вбок, то вытягивались вперёд, а сам бы он дыбил шерсть и бил себя хвостом, подпрыгивая от движений своего же хвоста. А Бовэнь тогда кто был? Юра покосился на него, сосредоточенно толкавшего шваброй тараканье тело. Пёс. Какой-нибудь золотистый ретривер, который думает, что он доберман, весь из себя, а на самом деле вот такой — золотистый.
Господи, какой кошмар. Если бы руки были не заняты, Юра бы непременно пробил себе дланью чело. Ну потому что как можно — они тут труп прячут, место преступления ещё отчищать, сами в слизи какой-то вонючей, а он про котов и ретриверов думает.
— Как думаешь, — спросил Бовэнь, когда они наконец подпёрли таракана к одному из самых последних шкафчиков и теперь отдыхали перед последним рывком, — где у него мешок с этой заразой?
— Мешок? — Юра опустился на скамью, вытянул ноги в кедах, пришлёпнул дрожавшее колено. Почему-то только правое. Левое молчало. Затаилось, тварина. Бовэнь опустился рядом. Под его тренировочными штанами угадывались наколенники. И всё равно заметно. Даже так. Что ж мы такие-то, а, подумал Юра. Почти близнецы. Усмехнулся. Покачал головой. Поймал взгляд Бовэня на своём колене. — Мешок, — напомнил. Бовэнь отмер, кивнул.
— Да. Мешок. Ну ты же видел, как он Зитрела? — спросил тихо, не отрываясь от созерцания кафельного пола и полосы желтушной слизи на нём. Юра опустил голову, обозначив согласие. Таракашек в слизи не было. И на них не было. И то ли их монстр истратил весь свой запас, который где-то пополнял, то ли новый не успел вызреть, то ли оно всё ещё там, внутри этой махины. И лучше бы его не ворошить. Лучше пусть там и остаётся.
— Он там, да? — спросил Бовэнь. Юра пожал плечами. Озвучил то, о чём подумал. Не будем рисковать, согласился Бовэнь. Хорошо, что не расчленили, заржал. Как будто мы могли, буркнул Юра. Они посмеялись ещё, посидели так, привалившись плечом к плечу, покачали носками обуви из стороны в сторону, вздохнули синхронно почти, Юра стиснул зубы и сердце, сказал «так, всё», и они поднялись.
Таракан не запихивался. Всё норовил выпасть и обрушиться лапами, хитиновым нагромождением. Бовэнь пыхтел и упихивал его шваброй, пока Юра подпирал всю эту гадость, от одного вида которой тянуло блевать. Уже несколько раз подступало, но он держался и тоже пыхтел. Боялся, что откроет рот — для того же мата, и сразу рванёт. Или в рот капнет этой мерзостью, которой не то чтобы истекал, но подтекал таракан. Мерзость была уже везде — в волосах, на одежде, коже. И Юра изо всех сил надеялся, что тот самый мешок, в существовании которого они даже не были уверены, оставался целым. Пожалуйста, пусть он будет целым.
Они не выдюжат. Не справятся. Так и будут до утра, до скончания веков утрамбовывать эту тварь. Посмертная месть. Не смог сожрать, так хоть поиздевается. Юра психанул и чуть не выпустил урода — от всей души бы зарядил ему, но тогда бы тот точно упал на них, и всё пришлось бы начинать сначала. После того, как выбрались бы из-под. Бовэнь злился не меньше. Пряди липли к щекам, к шее, на спине и в подмышках темнели пятна, и И не думать о том, что в таком виде по коридорам они не пойдут, что надо сначала в душевые. Вдвоём — потому что быстрее. Но можно сразу в одежде — постираться так заодно. И это сто процентов нервное, потому что сучий таракан не упихивался, потому что уже бесил так, что Юра готов был отбросить швабру и упихать его руками и ногами. Особенно ногами. Но брезгливость пока перевешивала. Пока.
Лапы хотелось оторвать. Вот никак не желали укладываться так, как надо, чтоб их. В конце концов, Юра упёр древко швабры в пол, щётку в желтушное брюхо, подышал под настороженным взглядом Бовэня и ухватился за тараканьи лапы. Шершавые. Холодные. Мягкие. Не как деревяшки, а как… что-то с чем-то внутри. Юра подавил позыв и, не раздумывая больше ни секунды, уложил благообразно лапы («как и подобает покойнику») и, придерживая их одним локтём, другой рукой потянулся было за шваброй, но понял, что тогда этот может вывалиться, зыркнул на застывшего Бовэня.
— Давай, придави это своей шваброй.
Бовэнь подорвался, заложил лапы шваброй, потом взял вторую, Юра придержал свободной рукой таракана за брюхо и натурально чуть не блеванул, ощутив прохладную мелкую ребристость. Закрыл глаза. Переждал.
— Всё, — сказал Бовэнь. — Отпускай.
Юра вывалился, упал на скамью, посмотрел на свои перемазанные руки, обтёр о тренировочные легинсы. Что ж так холодно-то. Уже зуб на зуб не попадал. А он ведь в термоформе. И в ветровке. И…
Безголовый монстр глядел основанием шеи чинно и благородно, упокоив лапы на брюхе и придавленный крест-накрест кёрлинговыми швабрами. Бовэнь закрыл шкафчик, повернул ключ, покрутился на месте и наконец засунул ключ в карман.
— Выкину потом, — сказал. У Юры не было сил даже на кивок. Вышли все. А ещё же оттирать.
С оттиранием пошло быстрее. То ли потому что самое большое и страшное они сделали, то ли время само по себе подгоняло. Но и тряпки раздобыли, и щётки, обнаружив каморку с уборочным инвентарём. И Юра в очередной раз подумал, что как-то подозрительно всё удачно складывается. Он-то ожидал, что каморка будет закрыта, и им придётся отмывать всю эту гадость своими футболками, но пронесло. Удачнее было бы, если бы обнаружился чан с химикатами, подумал мрачно. Но это и впрямь было бы донельзя подозрительно. С другой стороны, смогла же сИстричка вырезать их сюда, смогла бы и чан с химикатами, наверное. А вот с отправкой назад — это уже сложнее. Тогда бы она и тараканов могла бы куда запульнуть, а ведь нет же, торчат и жрут здесь. А что, если… Юра замер с тряпкой в руках. Горло сдавило фантомными ледяными пальцами.
— Ты чего? — спросил Бовэнь, пристраивая щётку к другим щёткам. Они уже всё, уже закончили, когда налетело и придавило. Юра прижался спиной к стене, завозил пальцами по неровной поверхности. Шершавая. Но другая. И всё же. Всхлипнул. Мотнул головой. Подумал — не сейчас, пожалуйста, только не сейчас. Ну всё же хорошо было. И я молодцом держался. И вообще убил этого гада. Мы убили. Не надо. Уйди. Но горло давило и пережимало так, что Юра боялся говорить. Откроет рот, а оттуда опять какой-нибудь позорный всхлип вырвется. А он не такой. Он сильный. Должен быть таким. В глазах Бовэня хотя бы. Пожалуйста, очень надо.
— Ну ты даёшь, — сказал Бовэнь. Подошёл и взял его руки в свои. Тёплые и влажные. От тряпок. От воды. Сдавил. — Я там чуть кони не двинул, когда ты его руками… Я бы не смог так. А ты смог.
Юра покачал головой. Смог бы. Ещё как. Не стоит даже сомневаться. Вон как лихо впрыгнул на бегущее тело на льду, а потом ещё и древко загнал. И не бросил. Вымораживающая хватка на шее ослабла.
— Ты занимался фигуркой? — прохрипел. Бовэнь выгнул бровь.
— Что? Почему это? Нет. Так, немного в детстве. И на роликах. Принцип примерно тот же. Ну, я так думаю.
— Так ты… ты без подготовки так… не… да это ты — даёшь! — прошептал ошарашено Юра и закашлялся, сглатывая вязкую слюну. — А если бы ты сдох? Если бы не получилось? Если бы? Ля…
Он вырвал свои руки и стукнул Бовэня в грудь. Тот криво улыбнулся.
— Но ведь получилось же. И я не мог тебя бросить. Мы выберемся. Вместе.
— Как думаешь, — спросил Юра свистящим шёпотом, — она сможет вернуть нас назад? Что, если не сможет? Что, если мы тут… насовсем?
— Я думаю, что этих тварей в любом случае надо грохнуть. А дальше видно будет. И вообще… с проблемами надо разбираться по мере их поступления. Знаешь, какая сейчас самая большая?
Юра поднял вопросительный взгляд. Бовэнь выкатил белки глаз, зажал свой нос пальцами и прогундосил:
— Мы жуть как воняем.
Юра рассмеялся. И похихикивал до тех пор, пока не втиснулись вдвоём под один душ и, выстукивая зубами какой-то забористый марш, не отмылись в режиме метеора под ледяной водой. Вот ещё заболеть не хватало, пронеслось кометой. И время поджимало. Они хаотично тёрли себя, выскребая слизь и мерзкий запах, как выскребали до этого из глубоких царапин на катке. И так же неслись по тёмным коридорам, прыгая за дрожащими лучами фонариков, старались быть тихими, но если бы крались вдоль стены, то Юра умер бы раньше от замирающего сердца и нехватки воздуха, чем они, собственно, добрались бы до своих дверей — ещё где-нибудь на втором лестничном пролёте, где издевательски звякнула расколотая старая плитка, или в начале третьего, когда снаружи проскрежетало слишком громко, слишком близко. И Бовэнь сказал, когда уже закрыли дверь, подпёрли тумбочкой и осели на пол:
— Хорошо, что помылись.
Да, согласился Юра. Потому что кто знает этих тварей — могут они через толщу стен чуять что или нет.
— Но надо ещё. В тёплой. Пойдём? — спросил Бовэнь. Юра сглотнул и переступил ногами. И чего он, в самом деле, морозится? Это ж, правда, надо. После холодрыги погреться. И снять с себя эту одежду, простирнуть нормально — в порошке, а не только так, обмыльцами поверх. И волосы шампунем. И лучше вместе, потому что пока один будет греться, другой в комнате может замёрзнуть, ожидаючи.
— Иди уже, — буркнул Юра.
— А ты?
— Да иду я, иду.
Ничего не изменилось, уговаривал себя следующим утром Юра, а сам будто разом позабыл, как ноги ставить, как руки держать, как смотреть так, чтобы не желать разбить самого себя, а открыто и прямо. Словно из всех шагов только базовая ёлочка и была доступна, и та сыпалась. Казалось бы, чего проще — поговорить словами через рот, но только и мог, что выдавать базовые фразы и спотыкаться. И злиться, что говно какое-то, а не ёлочка.
И Бовэнь был притихший. Сказал только, что ключ выкинул, смыл в унитаз. И они так же отрабатывали сначала движения — каждый свои — в танцевальном зале, нет-нет, да выцепляли взглядом пришибленного Тирела. И зудело спросить у него — что видел, а потом, как в той сказке про упыря: «А видел ли ты меня, когда я труп жрал?», только в их случае не жрал, а прятал. Прятали. Но Тирел постоянно был с кем-то, маячил за плечами, шёл след во след и врезался, а после просил прощения и глядел куда-то сквозь.
— Странный он какой-то, — поделился Юра день на третий, устроившись на шпагате и из своего угла наблюдая за Тирелом. Тот всё мучился с одним и тем же движением. Простеньким, на взгляд Юры, но у Тирела не шло. Вообще ничего не шло. Путался в шагах, спотыкался, падал чаще, чем любой из них. Бовэнь мазнул по Тирелу незаинтересованно, так, мимоходом, как если бы просто в зеркало за ним посмотрел.
— Ничего странного. Он — один, — ответил, склонившись к вытянутой правой ноге.
Один. Интересно, о чём с ним говорил Игрел? Выспрашивал что-то? Или же настоятельно просил выкинуть всё из головы, забыть?
— Как думаешь, о чём Игрел с ним говорил? — спросил Юра. Бовэнь пожал плечами и потянулся к левой ноге.
— Понятия не имею. Но сильно сомневаюсь в том, что Тирел ему рассказал хоть что-то. Иначе Игрел, как мне кажется, попытался бы как-нибудь его успокоить, сказать, что ничего не было, забей, тебе почудилось. Ну или сдал его. Шучу я, шучу, не делай такое лицо.
Юра потрогал себя. Лицо как лицо. Но да, прифигел немного.
— Я иногда думаю, что это как игра.
Бовэнь хмыкнул и перевернулся на живот. Прогнулся, прошёлся грудью и животом по коврику, на котором занимался.
— Я тоже, — ответил Бовэнь. — У нас есть миссия и уровни, которые мы должны пройти. И бонусы. Вроде денег там, одежды. Коньки твои. Удачно очень.
— Да, — закивал Юра. Да, подумал, устремляясь вниз, потягиваясь. — А вот эти элы… я думал, они — ненастоящие, — заговорил тихо. Бовэнь замер, вынырнул из своей «кошечки», устроился на юрин манер, раскинув ноги в стороны и потянувшись руками к его рукам.
— Типа, — продолжал Юра, — как знаешь, неигровые персонажи? Которые ну есть и есть, нужны для антуража. Или как симуляторы всякие. Налепил себе персонажиков, каких хочешь, по образу и подобию, и играешь ими. А они, может, думают, что они настоящие, что живут свои настоящие жизни, мнят себя личностями, главными героями, вокруг которых и вертится вся эта жизненная жизнь. Мысли у них есть. И думают персонажики, что это их мысли, их, собственные, а ни фига — это сИстричка им вдохнула, это она их нарисовала и переставляет туда-сюда… и тогда… тогда и вирус вписывается. Мы, блин, в какой-то грёбаной компьютерной игре. И ладно бы если бы только это… это… но…
— Юра, — позвал Бовэнь и коснулся пальцами его пальцев, погладил легко, невесомо почти. — К чему ты это?
Юра прикрыл глаза. Пожалуйста, подумал, скажи так ещё. Хочу услышать, как ты произносишь моё имя. Но не так. Хочу слышать, как ты произнёс бы его в реальности, там, в моём мире. Хочу слышать, каким бы моё имя стало в твоей китайской транскрипции. Не хочу чистое, лишённое акцента. Хочу настоящее. Потому что… может, это и голос не твой? Синтезированный сИстричкой? Ты двигаешь губами, языком, а озвучивает тебя голос, рандомно выбранный сИстричкой, и всё это как…
— Мы как в Матрице, понимаешь? — Юра лёг животом на пол и поёжился от холода, мгновенно забравшегося не только под одежду, под самую кожу, и покалывает теплом лишь там, где его пальцы почти соприкасаются с пальцами Бовэня. — Смотрел Матрицу? Древний фильм.
— Там что-то про хакера Нео? Чувак в кожаном плаще и трассирующие над ним пули? — нахмурился Бовэнь.
— Да. Там мир… миры, куча миров, придуманных миров. Придуманных машинами. А настоящих людей почти и нет. Их там типа подчинили, ограничили, чтобы сильно не размножались, чтобы просто вырабатывали тепло, энергию, которая питает эти машины. Но не в этом суть, а в том, что миров куча, и все они ненастоящие, придуманные, а те, кто их населяют, думают, что они настоящие. Ну вот как элы здесь, например. Или… или… вдруг… мы тоже… так?
— Нет, — прошептал Бовэнь, — нет, — повторил увереннее. — Я — настоящий. И ты — настоящий. И эти… элы… настоящие, из плоти и крови. И чувств. И даже если бы вдруг нет, даже если, — он облизнулся, — предположить, что твоя теория верна, что это симулятор какой или что-то типа того, факт остаётся фактом — они умирают, и им нужна помощь. Мы должны спасти их, чтобы спасти себя. Всё просто. И то, что во мне, не может быть придуманным кем-то за меня. Это моё. И твоё.
Что «моё» и что «твоё», хотел спросить. И не стал. Потому что тогда надо было спрашивать и про другое, а он к этому был не готов. Вот вообще ни разу. Это не то, что бы ему помогло накануне своего проката. Скорее наоборот. Юра уже раз сто мысленно спросил Бовэнь, почему тот сделал это – назвал его другом. Но правда была в том, что не только Бовэнь сделал. Юра и сам. Это было вместе. Моё и твоё. Едва удержался, чтобы не побиться лбом об пол. А китаец опять смотрел. Внимательно. И ждал.
— Ты мне нравишься, — сказал Бовэнь.
Юра отлип от пола, заглянул в серьёзные глаза. Посмотрел по сторонам — не слышал ли кто. Элы тусовались каждый в своём углу, кто-то уже заканчивал растяжку и уходил тренить в другое место. Завтра очередное выступление. И потом он.
— Нравишься мне, — сказал снова. Как будто Юра мог его не услышать.
— Вот так просто? — прошептал и колупнул трещину в настиле. Приложить усилия, потянуть, и будет очередная проплешина — голая и неприглядная. Какая есть.
— А что тут сложного? — удивился Бовэнь и ковырнул свой коврик. А Юра подумал, что вот так, смотреть на руки друг друга — это почти то же, что и в глаза, только чуть менее страшно.
— И тебя не пугает, что мы из разных миров и вернёмся каждый в свой? — озвучил наконец. Горло опять сдавило. Только не холодом, как тогда, а чем-то горячим и болючим. Как когда вот-вот разревёшься, но держишься, потому что мужчины не плачут. И плакать — это вообще для слабаков. Милка, когда падает, и то не плачет. Слабость не для сильных. Поэтому только так — комом в горле и переждать, пока схлынет. И у этого губы кривятся. Юра зажмурился, не пуская.
— Пугает, — ответил Бовэнь честно. И Юра в который раз поразился его отчаянной храброй честности. — Очень. Но мы там, где мы есть сейчас. И если можем быть плечом к плечу, то почему нет? Хотя бы в здесь и сейчас.
— Что… — Юра смочил языком пересохшие губы. Сейчас бы воды глотнуть, но за ней ещё вставать. И не факт, что он сможет. — Что если хочу дружить с тобой, но...
— Я очень даже согласен, — Бовэнь растянул губы в улыбке, — Ты нравишься мне. Как человек. Как воин и друг. Короче. Юра.
Юра кхекнул. Похлопал его по плечу, покивал, соглашаясь и пряча за чёлкой смущение. Похоже, со словами через рот не только у него были проблемы. Этот, вот, тоже подбирает фразы и ушами краснеет. У Юры самого они скоро отвалятся — уши. И ноги — столько сидеть на шпагате. Но хорошо. Впервые за всё время хорошо. И вместе с тем тоскливо. «Юра».
========== 9 ==========
Он же знает английский. И я знаю, осенило Юру, когда уже готовились ко сну. Как бы теперь сформулировать то, что нужно? Плиз, колл ми бай май нейм? Что-то тупость какая-то в сахарном сиропе, сел на кровати, прислушался к шуму воды в ванной.
Ну, а как тогда? Потянул мысленно своё имя. Почесал нос. Долго он там плещется. Пойти, что ли, проверить? Ага, щаз. Вдруг это какая-то китайская хитрость из каких-нибудь древних свитков типа «Искусство войны»? Юра прихватил кожу на большом пальце, погрыз. Подумал, что чего-то он уже совсем в неадеквате, вздрогнул от скрежета по стене и звякнувшей задвижки в ванной. Стащил телефон с прикроватной тумбочки, ткнул в их чат. сИстричка так и не выходила из оффлайна. Да ну не, просто времени у неё нет, дыры латает, ещё чем-нибудь важным занята, ну или нет необходимости пока на связь выходить. И вообще… нет её и нет. Пусть лучше и дальше оффлайнится, чем подсматривать будет.
Бовэнь вышел из ванной. Юра вперился немигающим взглядом в пустую страницу дохлого браузера. Был бы там, у себя, можно было погуглить, а здесь интернета в их телефонах нет, и к местному вай-фаю не подключаются, зря только спрашивал пароль. Но Игрел тогда сразу предупредил, что связь в говно, работает через раз, ну вот так всегда было. Хера-с-два, всегда, подумал Юра. Это ты своим промытым эльим мозгом веришь во всё, что вам вещают, а я нет. И тут же ужаснулся — ну потому что вдруг он тоже будет так когда-нибудь? Если миссия затянется, они надышатся желтушным воздухом, насмотрятся новостей по телеящику, перед которым временами зависали остальные в общей гостиной и впитывали всё, что толкали отутюженные шарнирные дикторы и тараканьи чиновники — что, вот, и вакцину скоро выпустят, и больниц новых понастроят, и очередной тараканище, в накинутом на хитин белом халате, вышагивал по больничным коридорам, сочувственно кивал жвалами, затянутыми в медицинскую маску, и поглаживал лапами в перчатках худющие и маленькие человеческие руки. Говорили тараканы странно — монотонно и, как если бы их действительно озвучивал какой-нибудь гугл-переводчик, и Юра подозревал, что примерно так оно и могло быть. Не встроились в Систему, не синхронизировались. Система их отторгает, а они, знай себе, жрут. Потому что не нужна им никакая синхронизация. А вот управлять элами надо — чтобы играть интересней. И кто знает, какую забаву выдумают со следующим миром, когда этот прикончат. А следующий вполне может быть Юрин. Или Бовэня. Любой, куда эти твари проползут.
— А в китайском есть звук «эр»? — спросил. Бовэнь моргнул и завис, подгружаясь. Устроился рядом полулёжа, сложив руки на животе.
— Ну как тебе сказать. Чистого звука, чтоб прям «ррррр», — и он натурально затырырыкал, Юра аж заслушался, — нет. Но я могу сказать так, — тут он произнёс гортанное «ар», где «р» была и не «р», а как нечто закатившееся вглубь нёба и там пророкотавшее. — Или так, — и тут Бовэнь издал совсем уж странный звук, в котором Юра услышал рычащего жука, попробовал повторить, но ни черта не вышло, Юра попробовал снова, рот наполнился слюной и ощущением каши, Бовэнь засмеялся, получил возмущённый тычок в плечо и засмеялся громче, Юра стал набирать воздух, как паровоз на старте, глянул в прыгающие запятые глаз и засмеялся тоже.
— Так что там с моим китайским языком? — спросил Бовэнь.
— А произнеси моё имя? Я… мне… проверить кое-что надо. Я потом объясню.
— Ну Юра, — Бовэнь почесал бровь, задумался, — а ещё Юрий. Я помню. И, наверное, можно как-нибудь ещё. Юра-ди.
Юра-ди. Юра покатал на языке это сочетание. Прикольно. Интересно. Хорошо. Не как дурацкое Юрио от Прокофьева. Посмотрел на губы Бовэня, растянувшиеся в этом «ди». Представил, как Прокофьева говорит то же самое. Брр. Передёрнул плечами.
— Ты чего? — спросил Бовэнь, — тебе… тебе неприятно так?
— Не, нет, ты чего, — замахал Юра руками, сцепил их в замок, устроил на нервных коленях, — я это… просто… другое вспомнил. А «ди» — это что? Типа кунов как в японском? Ну приставок к имени…
— Я в курсе за японский, — Бовэнь дрогнул кончиком рта в лёгкой улыбке, — смотрел аниме One Piece, про пиратов?
Юра отрицательно мотнул головой, мысленно несколько раз повторив название. Вдруг потом, если что вдруг…
— Хм… вспомнил и подумал, что тот мир, Вселенная аниме напоминает этот мир. Ну или этот мир тот, я хз, кто из них раньше был придуман. Но там тоже кого только не водилось: и рыболюди, и русалки вообще, и скайпийцы, и… короче, это вообще не новинка. Надо будет этой сказать, что она схалтурила — нет бы самой что придумать, так просто потаскала у всех, что увидела.
— Так она этого и не отрицала, — заметил Юра.
— Это да. Там, в этом аниме, One Piece, персонаж есть. Очень мне нравится. Ророноа Зоро. Когда-нибудь закошу под него. Проколы в ухе уже есть, волосы можно покрасить — у него зелёные. Может, и агентство удастся уговорить. И вот буду я с зелёными волосами. Или синими. Можно сначала в синий, а потом краска будет сходить, и я буду почти зелёный. С мышечной массой только проблема — я столько вряд ли накачаю. Возвращаясь к твоему вопросу, — Бовэнь разорвал тишину, и Юра напряг память — какой у него там вопрос был-то? — «Ди» — это производное от младший, братик.
— Младший? Братик?
— Зачем ты два раза одно и то же произносишь? — нахмурился Бовэнь.
— Я только повторяю за тобой.
— А. Ага. Опять.
— Синхронизация, — кивнул Юра, закусил губу и посмотрел на Бовэня, — а скажи… на английском скажи… хау ду ю спелл май нэйм? Нот ин инглиш. Ай мин… ю спик инглиш энд… ин зис инглиш фрэйз онли май нейм… виз ё' чайниз… эээ… пронанс суэйшн? Андерстенд?[1]
— Андестенд, — серьёзно сказал Бовэнь, — энд ю майн. Плиз. Ай вонт. Ай нид. Ду ю… плиз? — вздохнул, выдал опять кривую недоулыбку, снова вздохнул, — Айм вери глэд ту си ю. Найс ту мит ю, ЙурлллА.[2]
И голос у него не изменился.
— Охренеть, — выдохнул Юра. Бовэнь ждал. — Ща-ща, погоди. Я счаз. Это… лет ми спик фром май харт, — прыснул в кулак, Ибо выгнул бровь. — джаст э момент, плиз. Ландан из зе кэпитал оф грет британ энд ю… ю… из май бест… френд, — закончил тихо, обтёр ладони о джинсы. Бовэнь смотрел. — Френд… май бест френд Бовэнь. И это… спасибо, что ли.[3]
Ибо ухмыльнулся и щёлкнул его по носу. Нот эт ол, сказал. Ю ар велком. Май плэже[4]. Юра пожелал скомкано «спокойной ночи», завернулся в одеяло и уполз к стене. Бовэнь посидел ещё, сходил в ванную, включил там свет, да так и оставил дверь открытой, погасив лампочку под потолком. Юра уже не возмущался. Если ему так спокойнее, то и ему нормально.
А завтра день ответственный. Думал так, а сон всё не шёл. Всё повторялись элементы программы, перескакивало на то, что показывал Бовэнь, выплывал зал и потерянный Тирел, бегали по зеркалам тараканы — от милипизерных и до совсем гигантских, оборачивающихся в три ряда вокруг танцующих, а на концах усов, каждый на отдельном, болтались Игрел с Атрелом, перемазанные в блестящей глазури, Юра налетал на хитиновое тело, резал его коньками, но лезвия осыпались железной пылью, а самого Юру тянули к себе, прижимали к центру сочленений мягкими тёплыми лапами. Юра рвался и хрипел, угрожал, что всех уроет, требовал вернуть ему китайца, а над ухом свиристело ласковое «ЙурлллА».
~°•°~
Не заладилось, ещё когда они погружались в машину. Один из парней хлопнул себя по лбу и заявил, что забыл чехол с костюмом. Кажется, это был Лиел, но Юра бы не поручился, просто имя само как-то всплыло, хотя они и не общались. Но пусть будет Лиел, вообще не принципиально, думал Юра, глядя на то, как тот забегает в здание, а потом на всех парах несётся обратно и, запыхавшись, плюхается на своё сидение. Возвращаться — плохая примета, вспомнилось старое. Уж на что деда не суеверный, никаких там чёрных кошек или женщин с пустыми вёдрами, а в эту примету верил и заставлял смотреться в зеркало «раз уж вернулся», или сам выходил на лестничную клетку и передавал забытое «вроде как и не возвращался». Юра отмахнулся мысленно. Всё это фигня. Главное — не верить, и всё будет хорошо. Не будет, проползло ядовитым сомнением. Вот с таких мелочей всё и начинается — кто-нибудь что-нибудь забудет, и у всех наперекосяк идёт. Да нет, чушь какая, сцепил Юра зубы.
Кто-то проворчал, что как это можно забыть свой костюм; «а голову ты не забыл», — издевательски подкинул мозг почему-то голосом Черкасовой, при том, что Юра почти никогда ничего не забывал (полотенце один раз не считается, а сама она никогда так не говорила, ей довольно было презрительно поджать губы, чтобы дать понять — ты полное говно… нет, не так, ты — фекалийная масса и ни на что больше не способна, кроме как приманивать мух, ну же, удиви меня, если сможешь); кто-то волновался, что они могут опоздать, другие ответили, что это раньше можно было в пробках застрять, а сейчас какие пробки — город почти что мёртвый, ну не мёртвый, тушуются, а… подчинённый установленному порядку.
Юра закатил глаза на это заученное, ввинченное и посмотрел на Бовэня. Спал. Или делал вид, что спит. Юра бы и сам с удовольствием подремал, глаза слипались адски. И он закрывал их, но тут же открывал, продолжая смотреть на нос, возле которого притаился крохотный прыщик, не видный в общем-то, если не разглядывать так близко. А ещё пушок над губой. Кхе, подумал Юра, старше на год, а почти совсем как я, у меня и прыща ни одного, и пушка нет, хотя у некоторых юниоров и в пятнадцать уже такие усища лезут, что без бритвы в поездках им никак — забудут и надо бежать, докупать, и тогда-то Юра мстительно припоминал все тупые шуточки в свой адрес, все эти «наша русская фея такая фея», а вот получите головняки и распишитесь, всё у меня есть, только другое. И у него другое. И ведь не блондин, а тоже светлый весь, натурально Белый пион, но ни разу не Ледяной принц. Не ледяной, нет, глядя на губы, вспомнил как задорно те выдают и ругательства. Бездумно потрогал свою нижнюю губу, оттянул, и тут Бовэнь приоткрыл один глаз, прищурил его хитро.
«Что?», — спросил Юра. Спросил, так и не отпустив губу. Осознал после хмыканья. Отпустил.
«Что», — спросил ещё раз, без голоса.
Бовэнь изобразил недоумение. Точно. Юра улыбнулся, округлил губы в английском «уатт», Бовэнь повёл плечом и сжал своей рукой его. Ох, подумал Юра. Мы справимся, да. Главное – верить.
Юра прерывисто вздохнул, Бовэнь погладил пальцем его руку, Лиел покосился на них, Юра мысленно послал его, открыл было рот, чтобы и вслух, но ограничился злым взглядом и отвернулся к окну. Всё то же самое, только заплывшее грязевыми потоками — те неслись и по придорожным канавам, перехлёстывали через края, растекаясь коричневой жижей, взрезаемой колёсами поначалу редких автомобилей, а потом и частых — чем ближе к концертному холлу. Ещё можно было попытаться рассмотреть прохожих, согнуто бежавших под зонтами, но стекло было сплошь в жирных мутных разводах, и было непонятно — как эти, под зонтами, вообще решили на улицу выпереться? Ладно те, кто на хлеба и зрелища спешил, а другим зачем в воскресенье куда-то? А, может, в аптеку, сам себе ответил Юра и крепче вцепился в руку Бовэня.
Тараканы сегодня не свиристели. Сидели напряжённым рядком и слаженно выставляли оценки. И всё было как-то не так. Они знают, мелькнуло паническое. Да нет, откуда, отступило. Игрел ходил за кулисами, притоптывал носком кроссовки — ни в такт, ни в лад, — посматривал на Атрела, тот вздёргивал коротко подбородком, и на какое-то время Игрел успокаивался, пока не начинал свои хождения по десятому разу. И только Юре, казалось, есть до этого дела. Остальные разминались, настраивались, общались с другими танцорами.
Игрел бесил. Настолько, что Юра не выдержал и пошёл коммуницировать.
— Чего бесишься? — спросил. Оба одарили его взглядом «оно говорящее». Ибо из своего угла посмотрел настороженно, но пока оставался на месте. Вот и замечательно, я и сам могу. Мы с тобой и так уже как сиамские близнецы почти, скоро все завидовать начнут и лезть, а я не хочу, это только моё. И твоё. Наше.
— Иди, — подчёркнуто мягко сказал Атрел, — всё в порядке.
— Да я же вижу, что нет, — возмутился Юра, — что у нас, проблемы по турнирной сетке? До фига сильные соперники? Или мы где-то облажались? Или что?
— Юрел, — с нажимом повторил Атрел, — может, ты погуляешь где-нибудь? Где-нибудь не здесь?
О, приехали. Как только надо честно в глаза сказать, что за муть творится, так мы сразу в кусты, а спрашивальщиков на «погулять». «Где-нибудь не здесь».
— А, может, ты уже скажешь, что происходит, и никто в команде не будет нервничать?
— Только ты и нервничаешь, — поморщился Атрел и отвернулся.
— Тебе кажется. Вон, Игрел, тоже нервничает. Он не команда? А через него и я нервничаю. Я не команда? И…
— Сын мэра пропал, — прошептал Игрел.
Атрел посмотрел на потолок, выдохнул и, буркнув «разбирайся сам», ушёл. Игрел потоптался, развёл руками и кинулся за Атрелом. Точно шпилятся, уверился Юра. Но это что же получается? Тот, кого они грохнули на льду, был тем самым сыном мэра, который проявлял такое приторное участие в организации проводов Зитрела? Тот, с кем связался сам Зитрел в надежде устроить своих. Тот, кого Зитрел провёл в общежитие. И тот, кого видел Тирел и, может быть, не исключено, рассказал об этом Игрелу, вот он теперь и паникует. Потому что если ниточка выведет к ним, то и танцы накроются, и… шкафчик. Обыск.
Юру обдало холодом. Так. Нет. Не будь как этот рогатый. Никуда они не придут и ничего не найдут. А если и да, то… придумаем что-нибудь. Как там сказал Бовэнь? Проблемы надо решать по мере их поступления? Вот и всё. Вот и нечего.
— Ты чего? — спросил Бовэнь, неслышно возникший рядом, — что он тебе сказал?
Юра глянул по сторонам. Вроде остальные реально были заняты своими делами, Тирел и вовсе пялился в одну точку на стене, игнорируя весь движняк. Раньше больше остальных подсматривал за соперниками, эмоционально переживал удачу или поражение каждого, а сегодня нет. Поговорить с ним, что ли, мелькнуло. Потом. Юра придвинулся к Бовэню, тихо пересказал на ухо услышанное от Игрела и вообще весь диалог.
— Что думаешь? — спросил.
— Думаю, не наша это проблема, не нам и переживать. Мы ничего не видели, ничего не знаем. Наша проблема — это сильные соперники. Вот и всё.
Юра поджал губы, покачал согласно головой. Резонно. Поразмыслил. Посмотрел на собранного Бовэня, надувшегося булкой, скрестившего руки. Грохнули и грохнули, чего бухтеть, услышал за всем этим. Надо двигать дальше — к цели поважнее. Да. И гори оно всё.
Тирел всё запорол. Его трек играл, сцена расцвечивалась и перемигивалась огнями, бахнули фейерверки и запустились космические голограммы, среди которых он, по задумке, должен был лететь, перемещаться от одной рождавшейся и схлопывающейся Вселенной до другой, а Тирел стоял и не двигался. Стоял и смотрел перед собой. Превращался в ту самую чёрную дыру, в которую должен был шагнуть в конце номера. Зал гудел, перекрывая биты. Тараканы степенно покачивали усами, щелкали жвалами, перебирали дощечки с баллами, а Тирел стоял и смотрел на них.
Бахнул очередной фейерверк. Отвалилась ступень у ракеты, которая отправилась на его поиски. Тирел дёрнулся, сделал два-три неуверенных шага назад и подломился, рухнул на колени. Закричал. Тараканы заинтересовано качнулись вперёд. Тирел завалился назад, перевернулся и пополз, стирая колени — быстро-быстро, и на последних битах вскочил, чуть не пропахал носом сцену, запутавшись в ногах, влетел в своих, отпрыгнул — бледный, лихорадочный, с вытаращенными глазами, съехал по чёрной закулисной стене, сложился и закрылся руками. Задышал часто, шумно, раскачиваясь.
«Нам крышка», — подумал Юра.
— Это ещё что такое сейчас было? — зашипел Атрел, нависая над Тирелом. Игрел беззвучно шевелил губами и глядел то на просвет сцены, то на съеженного Тирела, яростно прочесывал волосы и, кажется, был в шаге от того, чтобы не упасть рядом. Ведущие тараторили что-то позитивное, из чего Юра разбирал только «вот это номер» и «зато спеццэффекты какие», толпа улюлюкала и гоготала.
— Похоже на нервный срыв, — сказал Заботливый Эл и присел на корточки, положил руку на подрагивающую спину. — Эй, ты как? Эй? Ну хорош, а?
— Нервный срыв, — Бовэнь опустился рядом и несмело погладил Тирела по плечу, — от переутомления. Так бывает. У меня… у меня тоже так как-то было. Вышел, а в голове пустота, и тело деревянное. Многое ж на кону стоит, сами говорили. Что, не так?
Бовэнь глянул на Игрела. Тот размазал по лицу вселенскую усталость, оставил ладонь кляпом, покивал в него. Атрел пожевал ещё гневно губы, подвигал ими и пошёл куда-то. Может, крышка откладывается, робко шевельнулась надежда. Юра переместился ближе к Бовэню. Потоптался в нерешительности. Протянул было руку к тщательно уложенным залакированным чёрным прядям Тирела и убрал, зацепился за свой же локоть. Поддёрнул джинсы, устроился на корточках.
— Ты это… — заговорил тихо, склонившись к самому лицу, — не один, ладно? Мы тоже… — Юра сглотнул пустыню, Тирел прекратил судорожно втягивать воздух. Прислушался, ага. Но и эти могут. Нельзя так рисковать. Но и оставлять так нельзя. Он же или головой кончится и выдаст всех, или просто кончится. Юра придвинулся.
— Мы с тобой… ты только держись, ладно? Ты… попробуй, представь, что их… зала нет, ничего нет. А команда твоя есть. И мы… мы же команда, мы же бро, да? И пофиг на всех. На баллы эти. Обидно, конечно, чо уж. Но пофиг же. Ты ещё всем покажешь, да? Зажжёшь зал, разобьёшь всех. Я видел, ты круто танцуешь.
Тирел мотнул головой. Раз. И два. И снова. Фыркнул в колени и наконец отлипнул от них.
— Я всё, — сказал, — уже всё. Сошёл с дистанции. Вычеркнут. И… и всё равно. Да! Да! — выкрикнул. Засмеялся. Гулко. Жутко. Скривил тронутые блеском губы, утёр хлюпнувший нос, повёл плечами, сбросив чужие руки. — Я всё. Нет смысла. Его нет. С самого начала не было... не было, - перешёл на свистящий шёпот, ухватился влажными ледяными руками, - не бы-ло. Ужас, да? Не верю. Не может же этого быть. Они же... а мы... Ты же… понимаешь, да? Если ты... прости, — прошептал, — не могу.
Это ты прости, подумал Юра. Прости, что не пришли к тебе раньше. Переглянулся с Бовэнем. Надо, сказал. А потом и сел рядом, плечом к плечу. Заявил другим: вы идите, я с ним побуду. Заботливый Эл поднырнул с вонючей жидкостью в мерном стаканчике. Успокоительное, сказал. Пусть выпьет. Влили в безучастного притихшего Тирела. А Юра задумался, глядя со своего места на открывавшийся кусочек сцены и крайнего таракана в жюри — тот, казалось, был всецело увлечён танцами, а Юра разбирал его на составляющие. Вот это мерзкие лапы — мягкие и безвольные, если придавить их сверху швабрами. Вот это голова, и она отделяется от туловища. Со скрипом, но всё же. В голове ганглии — типа мозг. И в теле тоже. Поэтому надо убивать всего, одной башки мало. Тапков здесь таких нет, но они же как-то смогли с Бовэнем убить одного, значит, и с другими справятся. Не за раз, понятное дело, но как только доберутся до рубильника, так сразу. И этот таракан сдохнет. И все его собратья, все, кто уже вылупился и только готовится. Их никого не останется. А элы выживут. Их мир выживет. И другие тоже.
В общежитие добирались молча. Атрел было кивнул Игрелу, и тут сунулся к Тирелу, но Бовэнь с Юрой синхронно вышли вперёд, загородили собой и утянули на заднее сидение, усадили между собой, а там и Заботливый Эл подсел, вытянул ногу шлагбаумом в проходе. Игрел махнул рукой и не стал к ним лезть. Но от разборов за ужином это не спасло. И вроде ели себе и ели, когда Атрел отставил тарелку, и все резко стали сытыми. Все, кроме Бовэня — посмотрел на всех удивлённо, чего, мол, затихли, и продолжил дальше наворачивать пельмени. Юра мысленно похлопал его крепким нервам, ну или актёрскому мастерству, потому что, если Бовэнь ставил целью позлить Атрела, у него это вышло — по цвету кожи их типа менеджер сравнялся со вторым типа менеджером, но Игрел сидел тихо и лепил хлебные крошки к крошкам.
— Поздравляю нас, — начал Атрел, когда Бовэнь доел и приступил к помешиванию чая в стакане ("дзинь-дзинь", "дзинь-дзинь"), — поздравляю, — поморщился Атрел, Бовэнь хлюпнул чаем и айкнул, обжёгшись, — мы опустились по турнирной сетке. Сегодня было важное, очень важное выступление, от которого зависело — получим ли мы все бонусы, или бонусы получат только те, кто пройдёт дальше. Да, вы все выступили отлично, шикарно. Все, кроме Тирела. А это минус рейтинги, минус контракты, минус…
— Минус халявные лекарства, да? — подал голос, молчавший до этого, Тирел. Подался вперёд, прожигая ненавистью, — вам же это надо было? Халявные лекарства, которые в случае нашей победы отходят все вам, с каждого участника, да? Мы с Зитрелом… мы видели настоящие договоры. Не те копии, которые есть у каждого из нас, а другие. В двух экземплярах, да? Подпишите здесь, прочитайте и подпишите, а второй, можно и не читая, там же типа то же самое, да? А копии — оп! — и испарились. Не потому ли, что Игрел ходит по нашим комнатам, как к себе, а? А?!
— Я не… — Игрел отлип от созерцания крошек. Атрел остановил его взглядом.
— Тирел, успокойся. Это не то, что ты там себе надумал…
— Да? А где же тогда наши копии? Где копии наших договоров? Почему они все в вашем кабинете? И оригиналы и копии, в которых, я точно помню, не было таких формулировок как сейчас! Что, и подделкой документов, подписей промышляете, не только контрабандой лекарств? Вам как вообще нормально наживаться на людях? А я и думаю, чего это когда Зитрел сказал, что нигде не достать ни разжижающих кровь препаратов, ни кислородных концентраторов, ни кислорода… Чёрт! Это всё, всё вдруг быстро образовалось у вас! Сразу так быстренько нашлось! Во всём городе нет, а у вас вдруг нашлось. Как так?!
— Связи, — коротко бросил Атрел. Игрел заторможено кивнул. Свистят, подумал Юра.
— Связи? — взвился Тирел. — С кем? Не с мэрским ли сынком, которого приводил Зитрел, и который…
Взорвался стеклянным снарядом стакан. Ой, сказал Бовэнь с ложечкой во рту. Он горячий был, стакан, и жирный, вот и не удержал, пояснил. Простите, виновато пожал плечами. Ну ты вообще, с восхищением подумал Юра. Тирел сдулся, рухнул на стул, молчал. И другие молчали.
— А я не заглядывал в свою папку с документами, — сказал Заботливый Эл.
— И я, — поддакнул другой. Мы вообще не читали, нам не до этого было, вспомнил Юра.
— Ну, а даже, если и да, то что? — усмехнулся Атрел, — что вы теперь сделаете? Ничего. Вам либо идти с нами до конца — потому что это ваш единственный шанс, ваш и ваших семей, попасть в Белую башню. Либо… либо валить из команды. И никто вас сейчас не возьмёт. Потому что до финиша рукой подать. Наборы, замены — запрещены. Подумайте хорошенько. Мы дали вам возможности. Что с того, если мы возьмём за это некоторую плату? Это справедливо, не находите? Вам — Башня, нам — халявные, как изволит выражаться Тирел, лекарства. Жить как-то надо, крутиться, зарабатывать. А вы как хотели? Всё ж справедливо.
Юра сам не заметил, как подорвался, подскочил к Атрелу и зарядил ему прямо по лоснившейся довольством физиономии, руку прострелило болью. Тут же был схвачен за плечи, брыкнул, лягнул, обернулся — ну надо же, не Бовэнь, а Заботливый Эл. Бовэнь всё так же стоял с ложечкой, которой задумчиво водил по губам, а глаза злые. На Атрела смотрят, валяющегося на полу, и на Игрела, поднимающего его. Да ты бы сам ему с удовольствием зарядил, понял Юра. Ты бы сам. И Тирел, да любой здесь. Любой, кроме Игрела — потому что тот такой же. Такой же прогнивший насквозь. Такая же тварь, как и тараканы. Мерзкий. Мерзкие.
Но все стоят, потому что — да. Потому что надо в башню. И нам надо. И я могу ещё и не так тебе зарядить, ухмыльнулся Юра, топнул угрожающе на Атрела. Потому что ничего ты мне не сделаешь. Я вам нужен. Мы вам нужны.
[1] хау ду ю спелл май нэйм? Нот ин инглиш. Ай мин… ю спик инглиш энд… ин зис инглиш фрэйз онли май нейм… виз ё’ чайниз… эээ… пронанс суэйшн? Андерстенд? - Как ты произносишь моё имя? Не на английском. В смысле… ты говоришь на английском и… в этой фразе только моё имя… с твоим китайским произношением? Понял?
[2] (2) Андестенд. Энд ю майн. Плиз. Ай вонт. Ай нид. Ду ю… плиз? Айм вери глэд ту си ю. Найс ту мит ю, ЙурлллА. - Понял. И ты моё. Пожалуйста. Я хочу. Мне надо. Ты… пожалуйста? Я очень рад видеть тебя. Приятно познакомиться, Юра.
[3] лет ми спик фром май харт. джаст э момент, плиз. Ландан из зе кэпитал оф грет британ энд ю… ю… из май бест… френд. Френд… май бест френд Ибо. – Позволь мне говорить от моего сердца. Погоди, пожалуйста. Лондон – столица Великобритании и ты… мой лучший… друг. Друг… мой лучший друг Бовэнь.
[4] Нот эт ол – не за что, ю ар велком – тоже из серии «пожалуйста. Обращайтесь», и «май плэжэ» - типа «пожалуйста, мне было в удовольствие оказать вам услугу».