Экскурсия
— Так вот, — продолжала Ирина Дмитриевна, — попросила я Рената Алиевича закрыть форточку — мне никак не достать. Полез он, значит, а там, представляете, стекла нет!
Вика покрепче сжала в ладонях стакан с горячим чаем. Она и так постоянно мерзла: на прежней работе долго ржали, вспоминая, как летом, в самую жару, под ее столом обнаружили включенный обогреватель; поэтому веселенькая история с форточкой, а тем более сейчас, когда отопление еще не включили…
— Да-а, — это опять Ирина Дмитриевна. — Погода сегодня не шепчет.
— Почему же? — Сергей Александрович рассматривал из окна преподавательской сумрачное октябрьское небо. — Шепчет — говорит: «Иди домой, ложись спать!»
Еще тот приколист. Даром, что под семьдесят: молчит, молчит, а потом как сказанет! Да нет, молодец, конечно, мужик: волосы, зубы, как у молодого. Всю дорогу, народ шепчется, со студентками романы крутил — и в стройотряде, и прямо здесь, в техникуме. Однажды — ему уж за полтинник было — закрылся с одной в своем образцово-показательном кабинете истории и обществоведения, а тут возьми да и нагрянь комиссия. И прямиком туда!
Так девчонка эта (сейчас она, собственно, давно не девчонка, уже лет десять ведет гражданское право) рассказывала: «Они снаружи в дверь ломятся, а Сергей Александрович ключ в замочную скважину вставил и изнутри держит...» Секретарь парторганизации, между прочим, второй человек в техникуме! Был. Потому что когда началась перестройка, одним из первых подал заявление о выходе из партии...
Нет, преподаватели этого техникума, кого ни вспомни, все как на подбор: не соскучишься. Если сами что-нибудь не отчебучат, так расскажут. Вон, к примеру, Женька — то есть Евгения Михайловна, математичка, — та, что сейчас бутерброды наворачивает. И куда в нее с утра столько лезет?! Приходит вчера с урока, хохочет:
— У меня новая тема, и вдруг вваливается Елагин…
А дело в чем. Заказала Женька для своего кабинета портреты математиков. Ну, заказала и заказала — обещанного, как известно, три года ждут; а тут посреди урока без стука входит завхоз и… «Срочно, — говорит, — переводите группу в другую аудиторию: будем сейчас ваши портреты вешать». — «Евгения Михайловна, вы хотите повесить в кабинете свои портреты?»
— …студенты подумали, я решила по всем стенкам свои фотки развесить!
Или Алевтина Ивановна, кудряшки, как у овечки, а походка, как у отставного солдата. Ее девиз: «Какой классный руководитель — такая и группа», поэтому когда она тут же прибавляет «таких дураков, как мои, не найдете ни в одной группе»…
Однако следующей вошла вовсе не Алевтина Ивановна, чтобы с грохотом отодвинуть стул и вытряхнуть из сумки пакет с бутербродами. И даже не упомянутый уже субтильный завхоз Елагин — вход в преподавательскую заслонила могучая фигура замдиректора по учебной работе полковника запаса Валерия Павловича.
— У кого сейчас занятие в 12-ой группе?
— У меня! — чудом не расплескав чай, подскочила Вика.
— Докладываю, — Валерий Палыч при каждом слове рассекал пухлой ладонью воздух: — Группа перед самым звонком в полном составе толпится у крыльца.
«Бли-и-и-н, у меня же экскурсия на Литераторские мостки*!»
С трудом разминувшись с Валерьпалычем, Вика, застегивая на ходу куртку, кинулась вниз по лестнице.
«В полном составе, как же!.. Дождешься… четырнадцать, пятнадцать…»
— А где Уденцов? — продираясь сквозь «лес» окруживших ее высоченных студентов, засуетилась Вика.
— Да здесь он, Виктория Борисовна!
— Не вижу. Никита-а-а!
— Ни-и-и-к! — помог кто-то из девчонок.
— Да вон он! Слышь ты, придурок, прочисти уши: тебя учительница зовет!
— Дима, — укоризненно выдохнула Вика.
— А чё? Его зовут, а он… — точно мельница размахивая руками, принялся оправдываться Дима Шершнев.
— А за придурка, между прочим, ответишь! — поставив ногу на урну, Никита Уденцов начищал перед походом на кладбище ботинок.
До Литераторских мостков всего минут пять ходу, однако Вика исстрадалась, как за пять часов. Одни отстали, другие, пока подтягивался «хвост», унеслись вперед и, игнорирую всякие там специальные знаки и увещевания классного руководителя, перешла дорогу в неположенном месте… У самого входа была произнесена прочувствованная речь с чтением стихов и прочими внушениями: ну не впускать же просто так за кладбищенскую ограду толпу жизнерадостно ржавших подростков, надо хоть попытаться…
…И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились.
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, оста…
— Викторьборисовна, да чё мы не понимаем, куда пришли?
«Понимают они, видите ли…» — с нервическим смешком подумала Вика. И ужаснулась: еще не хватало, чтобы и она…
— А почитайте нам еще стихи!
В тщетных попытках задавить в зародыше позывы неуместного смеха, Вика первой вошла в ворота и мысленно порадовалась, что не поленилась прогуляться здесь накануне, а то пришлось бы сейчас бегать, искать.
— Вот тут покоится прах поэта Александра Блока, тут писателя Гаршина, немного пройти вперед — Куприна.
— Это который «Белого пуделя» написал? Где? — припечатав подошвой гранитную плиту, заинтересовался уже упомянутый Уденцов.
— Никита! Ну, Никита! — со страдальческим выражением лица взмолилась Вика.
— Блин, — потерявший опору любитель «Белого пуделя» покачнулся и, видимо, желая реабилитироваться в глазах классного руководителя, добавил: — А где… — явив напряженную работу мысли, Никита наморщил лоб и пощелкал пальцами. — Ну, который еще «Му-му» написал?
Бедный Иван Сергеич! Сколько Вика ни билась, в памяти большинства студентов Тургенев так и оставался автором единственного, но зато поистине бессмертного произведения…
И вот тут началось. То ли она не туда свернула, то ли не заметив, прошла мимо, но место последнего пристанища Ивана Сергеевича Тургенева словно превратилось в невидимку.
Взмокшая, в расстегнутой куртке, Вика металась по раскисшим от дождя дорожкам — за ней, шурша листьями, едва поспевала наиболее сознательная часть группы. Несознательная же, в составе человек шести-семи, отдыхала на скамеечке под сенью полуоблетевших кустов и, лениво наблюдая за ходом поисков, по временам отпускала ехидные замечания:
— Викторьборисовна, вам надо плакат написать: «Ищем могилу Тургенева»!
— Или объявление: «Всем нашедшим…»
«Вот поганцы! Еще и издеваются…»
На прежней работе Вика, случалось, попадала в таки-и-е переплеты! И ничего — выкручивалась, но здесь… Ведь она только вчера специально прошлась по этим проклятым дорожкам и собственными глазами… Нет, просто мистика какая-то!
Краем уха Вика слышала, как Алена Борисенко, перемежая речь более привычной мовой, кому-то доказывала, что Гоголь — никакой не русский писатель, поскольку писал про родную Крайну, и мысленно не согласилась: «А вот и не только! Да и писал он не на украинском, а на русском — русском — языке!» Всего лишь мысленно: вмешиваться и доказывать просто не было сил.
Вмешаться пришлось, когда шустрый Вова Близняк попытался «перевернуть» каменную страницу памятника-книги. И еще некоторое время спустя, когда все тот же не способный ни минуту оставаться без дела Вова принялся бить поклоны перед памятником матери Ленина.
— Викторьборисовна, нашли!
Сметая все на пути, заинтригованные дикари ринулись на голос — последней доплелась вконец измученная Вика, однако ее участия не потребовалось.
— Вот! А я смотрю что-то знакомое! — размахивал «мельничными крыльями»-руками счастливый Дима Шершнев.
— А чего, он прямо здесь, в гробу? — ткнул пальцем в гранитное надгробие дотошный Уденцов.
— Сам ты в гробу — не видишь, памятник это из камня!
— Длинный-то какой!
— Да он высоченный был!
— Кто?
— Тургенев!
— И его сюда тащили прямо из Франции, — вспомнил кто-то из добросовестно учивших биографию.
— Бедненький, домой, видать, хотел, — сердцем дошла сроду ничего не учившая Лиля Дерягина…
До остановки Вика шла обычно по тропинке, но сегодня — после тройной экскурсии с тремя разными группами — делать дополнительный крюк, чтобы обойти сквер, просто не было сил. Это у нее-то, про которую говорили «энерджайзер отдыхает»! Ну не живется людям спокойно! Нет бы и дальше продавать себе свои окна — шесть лет ведь не шутка! Ну как же — филолог! Педагог! Работа по специальности! Новые впечатления! И вот нате вам, пожалуйста, новые впечатления: то орут, как резаные, прямо на уроке, а то: «Ой, Виктория Борисовна, вы такая молоденькая!» Типа, жалеют. А ничего, что «молоденькой Виктории Борисовне» уже двадцать семь? И последние два из них она была руководителем корпоративного отдела — с директорами объектов лаялась; бывало, даже и строила их, солидных людей; договоры миллионные заключала. А тут практически дети, пятнадцать-шестнадцать лет, и не справиться, хоть ты тресни! Да если бы только не справиться… Не успеешь рот раскрыть — «А что такое Рим? А кто такие варяги?»
Хошь — смейся, хошь — рыдай! Школу они, видите ли, закончили — аж целых девять классов! Какая там литература XIX века с «лишними людьми» и «поисками смысла жизни Андрея Болконского и Пьера Безухова», когда надо каждый раз от печки рассказывать. Или от сотворения мира? Нет, ужасная — ужасная работа…
Аккуратно обойдя мелкую лужицу, Вика споткнулась и, подняв фонтан брызг, ухнула в соседнюю… поглубже.
Скажи ей в тот момент, что преподавателем она проработает девять лет, Вика бы не поверила.
_______________________________
* «Литераторские мостки» — участок на Волковском кладбище Санкт-Петербурга, музей-некрополь, где захоронены многие русские и советские писатели, музыканты, актёры, архитекторы, учёные и общественные деятели.
Прикрепленные изображения
Сообщение отредактировал fotka: 06 Декабрь 2014 - 15:56
