Валентин Петрович ехал по темной стороне города, ехал осторожно - иногда ему казалось, что его «копейка» не катится, а крадется, высоко задирая лысые шины, как в придурковатом диснеевском мультике.
Машенька вытолкала на ночь глядя. Как пса. А что делать, муж есть муж, сказано – калымить – надо калымить. И ничего, что бензина пять капель. И ничего, что в поясницу будто колышек осиновый вогнали и тихонечко вращают, как ни повернись – им, сволочам, безразлично, и боль то становится густой, как сметана, то истончается в сосульку и холодно капает в среднее ухо, превращаясь в мерзкий свист. Или нет, свист - это от давления. Валентин Петрович вздохнул.
Ночь безлунная, когда еще такое выпадет. Иди, говорит, Валя, а то завтра они стрелочки свои перекрасят, куда подадимся? Надо таблетку слопать. Еще кружок вокруг парка сделаю, а потом уж… Никого, само собой, тут нету. Но Машенька заругается, если сейчас вернусь. Еще минут пятнадцать. И можно будет.
Чаю выпью, - мечтал Валентин Петрович. С мармеладкой. Еще три остались, жесткие, как подошва. Из старого времени, из того лета, когда Феденька в отпуск приезжал, привозил внучат… Купил им на обратную дорогу лимонные дольки, а отдать забыл, старый дурак. Уж Машенька ругалась-ругалась. А потом коробка за книжки возьми и завались. И как теперь пригодилась, а?
Федя. Сынок. Осиновый колышек провернулся как-то особенно подло, Валентин Петрович аж охнул. Зато боль мысли перебила, и слава богу.
А потом, говорят, электричество дадут на ночь, обещали вроде. Телевизор посмотрим, новости, списки. Может, что про побережье скажут. Машенька еще надеется. Пусть ее, она – мать.
Доля ты долюшка. Лимонная.
Им, гадам, всегда плевать на нас. Вот всегда почему-то, при любом режиме. Как хотите, так и крутитесь. Санитарных кордонов понаставить – хлебом не корми. А санитары там – ух. Румяные, толстые, видно, в пайке недостатка калорий не имеется. В бронежилетах да с шокерами, твари. Еще год назад их бы неминуемо завалили – по одному, в подворотнях, за одни морды. А теперь, конечно, народу мало осталось. Которые с прививками на островах давно, купола свои строят. Ну а мы, уроды старые, остались. Доживем как-нибудь. Вервием подпоясанные.
На зеркале болталась фигурка черта, скрученная когда-то из капельницы. Вечная вещь. Лет ей столько же, сколько и «копейке». Талисман. Ух ты, колдобина. Черт подпрыгнул, махнул плетеным хвостом. Лишь бы не колесо. Только не здесь, пожалуйста.
Опять тряхнуло. Валентин Петрович остановил машину. Покопался в бардачке, повздыхал. Нашел фонарик.
Надо выйти. А места здесь звериные, нехорошие. Но надо выйти, что поделаешь. Авось…
Он распахнул дверцу, осторожно, чтоб не скрипнула, не хлопнула. Ужом выскользнул из теплого «копейкиного» нутра. Огляделся, метнул слабый свет фонарика по сторонам. Все тихо. Парк, разросшийся, как лес – вот ведь, кто бы мог подумать, настоящая чаща, а времени-то всего ничего прошло – шептал и шелестел холодными женскими голосами. На дороге валялись камни и кирпичи. Какая сволочь накидала?! Колесо вроде в порядке.
Валентин Петрович, кряхтя, забрался в машину, хотел уже трогаться, как вдруг из самой чащобы выскочил кто-то, хрипло крича, бросился к машине, застучал по стеклам…
Парнишка. Худой, лет семнадцати. Ну, с богом.
Валентин Петрович разблокировал дверь, открыл. Парнишка прыгнул в машину. Он был совершенно мокрый, дрожал и дышал так тяжело, будто стометровку на рекорд отмахал.
- Спасибо, спасибо! А я уж… Думал – никого… Я ведь в город метил… А выбросило… Лес какой-то, на картах нету… Ффу…
- Пристегнись, - строго сказал Валентин Петрович. – Куда тебе?
- Даже не знаю… - парнишка все еще дрожал, поминутно утирался, фыркал. – Есть у вас… типа, городская управа?
- Как не быть, - веско сказал Валентин Петрович. – Знатно они там… управляются. А ты кто такой, парень?
- Женя… Евгений, - парень икнул. – Вы не подумайте, я здоровый. В смысле, не чумной. Честное слово!
- Да это понятно… Чумные по ночам не шастают. А откуда ты здесь взялся, в парке? Местные туда давно не суются. Там, брат, такая дрянь завелась… Мы только вой по ночам и слышим. От кого бежал-то?
- Ну, это… От дряни, наверное, и бежал. Они мелкие, юркие. Как дети. Я вначале с ними разговаривать пытался, - все еще вздрагивая, рассказывал Женя. – А они – за рукав и кусать. Еле стряхнул, бегу, бегу, кричу, а никого нету, а тут лианы эти, под ноги еще, чуть не упал, хорошо, фары ваши увидел… Спасибо, что подобрали…
Валентин Петрович усмехнулся.
- Да не за что. Чем платить-то будешь, Женя?
- А, да! Да-да! Вот…
Парень пошарил в рюкзаке, вытянул банку консервов. Валентин Петрович кивнул, не глядя.
- На заднее сиденье кидай. И чего ты в управе делать будешь, Женя?
- Я… - парень замолчал, его пальцы нервно теребили застежку рюкзака. – Ну ладно, я вам расскажу. Может, посоветуете… Я вообще-то не отсюда.
- И это понятно, - спокойно заметил Валентин Петрович, давая второго кругаля вокруг парка.
- Это сложная теория… Не то, чтобы сложная, но… В общем, я с развилки.
- За городом, что ли, живешь? Там разве кто остался? – удивился Валентин Петрович.
- Ннет… Развилка – это… Типа, физика… Типа, развилки во времени. Ну вот представьте, что вы сегодня могли здесь не поехать…
- Мог бы, - весело ответил Валентин Петрович. – Но все равно поехал бы. Другой дороги тут нет, парень. Сечешь?
- Нет, - Женя явно отогрелся, осмелел, говорил уверенно. – В смысле, совсем не поехали бы. Дома бы остались. И тогда все пошло бы по-другому. Я бы мог заблудиться, даже – того… - он вздрогнул. – А ведь я не просто так. У меня – миссия.
- Ну-ну. Ты из Красного креста, что ли? Давненько я вас тут не видал. Врач? Да нет, молод еще. Волонтер, значит… В прошлом году ваши приехали, человек пять. Хотели больницу снова открыть, привезли мешки с бинтами, йодом… Лекарства. Ну и ломанулись. А в нашей городской и при старых порядках хрен что хорошего было, а уж теперь… Короче, сгинули скопом в интенсивной терапии, хорошо, мешки свои у входа оставили, нам хоть чуток лекарств перепало. – Валентин Петрович вздохнул. – А почему один? Вы ж по одному не ездите, вроде.
Женя замотал головой, полетели мелкие брызги.
- Да нет, причем тут… Я – инвариантный. В нашем времени никакой эпидемии не было. Вообще!
Валентин Петрович помолчал. Потом аккуратно остановил машину, тяжелым взглядом посмотрел на Женю.
- Ну вот, - торопливо продолжал тот. – Короче, в вашем времени – чума, а в нашем – оп-ля, все чисто, президента хлопнули, он кнопку нажать не успел, потом все это дело разом и уничтожили. В смысле, военные биолаборатории. Только вакцину на всякий пожарный разработали, мало ли. А у меня папа в хранилище работает. А мы с ребятами подумали – и решили, что надо вас спасать. Это ж сколько людей заразилось, ужас! Прививки ваши – фигня, мертвому припарки, а вакцина – вещь! Ну вот, я из хранилища ее и спер. Мы думали – как? Мы думали – выскочу посреди города, на месте сориентируюсь, тут же какие-то органы должны остаться?
- Органов тут полно, - кашлянув, заметил Валентин Петрович. – А откуда выскочил-то?
- А, это… - Женя махнул рукой. – Из кротовьей норы.
Валентин Петрович крякнул.
– Из норы?!
- Это типа дырки в пространстве. Как тоннель. У вас тоже эту технологию, наверное, разрабатывают, - Женя мельком глянул в окно, на парк-лес, который шевелил руками-ветками в безветренном воздухе. – А может, и нет…
Валентин Петрович молча завел машину и поехал от парка прочь.
- Не повезу я тебя в управу, Женя. Сволота там, санитарный кордон. У тебя и документов, поди, нету? Закатают в карантин. Поехали к нам, отоспишься, отогреешься. Машенька моя рада будет. А утро вечера мудренее. Покумекаем с мужиками, что делать. Про норы им расскажешь. Про вакцину свою.
Женя поежился, кивнул.
…Подъехали к дому. Валентин Петрович вылез из машины, огляделся, мазнул светом фонарика по забитым досками дверям и окнам. Чисто. Потом отвалил железный лист, открыв съезд в гараж-схрон. Загнал машину. Распахнул дверцу с пассажирской стороны.
Женя спал, посапывая, приоткрыв рот. Щеки с юношеским пушком и редкими мелкими прыщиками еще сохраняли детский пухлый рельеф, курчавые волосы высохли, торчали, как проволока. Тощий какой.
- Парень, проснись! Приехали…
…Машенька обрадовалась. Еще бы! Не знала, куда парня усадить, укутала его, как младенца, теплым пледом. А тут и электричество дали. Вообще праздник! Валентин Петрович благоговейно включил телевизор. Настройки давно сбились, лицо диктора вспучилось фиолетовым, пошло рябью. Звук плавал.
-…Правительство ведет переговоры… Санитарные «тройки» в этот тяжелый момент… Только неподкупный… На совещании… Через повешение…
- Списки, списки-то? Не пропустили? – заволновалась Машенька.
- Да не мельтеши, е-мое. Не было еще, - заверил ее Валентин Петрович. – Ты лучше, мать, беги, приготовь там все. Тазик не забудь. А мы пока чаек… - он подлил Жене кипятку в чашку. – Грейся, грейся, парень.
Женя, не отрывая глаз от экрана, хлебнул из чашки.
- А что это у него с рукой?.. Инвалид, что ли?.. – спросил он.
- Инвалид, инвалид. Это чума. Кто выживает. Редко, конечно. Потом можно не только руки не досчитаться… Эх… - Валентин Петрович вздохнул, украдкой наблюдая за гостем.
- А что за списки такие? – Женя провел рукой по лбу, утирая испарину. Голос его звучал глухо, будто в подушку.
- Пропавших без вести во время суда и следствия, - охотно ответил Валентин Петрович. – У них с этим делом аккуратно. Кто пропал – тот пропал, честь по чести. Может, кто знакомый попадется… Мало ли…
Женя открыл, было, рот, а потом лицо его исказилось, и он мешком повалился на пол.
- Машенька, тазик! – скомандовал Валентин Петрович. – И целлофанку не забудь, да не жадничай, как в прошлый-то раз…
…Кровищу слили в бутыль, оттащили в схрон. Палычу надо прямо сейчас звонить, пока не свернулась. Потом пока тушу разделали, пока на ледник все снесли. Тощий, зараза. Что ты будешь делать. Ну да ладно, что бога-то гневить.
- Эй, мать! - крикнул Валентин Петрович, отмываясь под холодной струей в душе, - Котлеток бы!
- Уже, уже! – сквозь чад и дым кухни прокричала в ответ Машенька.
Закутавшись в банные полотенца, наевшись горячих, с пылу-с жару котлеток, просмотрели вместе списки. Ни одной знакомой фамилии.
- Вот и хорошо, - сказала Машенька, утирая слезы. – Значит, жив наш Феденька.
- Конечно, живой! – заверил ее Валентин Петрович. – А теперь – чаю хочу. С мармеладкой. Заслужил!
- Заслужил, заслужил, кормилец! – засмеялась Машенька и пошла ставить на огонь чайник.
Валентин Петрович разложил содержимое жениного рюкзака на три кучки. В одной лежали вещи полезные: зажигалка, спички, консервы, салфетки, таблетки, фляга с водой, фонарик, ручка и блокнот. Во второй – на продажу: мертвая мобила, часы, наушники-капельки и бумажник. В третьей – непонятные. Железный треугольник с кнопками, пластиковая закрученная соломинка, переливающаяся жидким зеленым светом, и стеклянный шарик, в котором клубился кусок серого тумана.
Хмм… Развилка. Норы. Вакцина. Бывают же сумасшедшие.
Ладно, брошу в пруд от греха подальше. А теперь - чай и спать. Завтра опять луны не будет.
Можно снова покалымить.
написано хорошо ) я только не понимаю пока, каким боком к кошмарным сновидениям все это приплести? )
