День Я
Сны давно стали редкой роскошью. Я все чаще просто проваливаюсь в темноту, буквально вырубаясь, едва достигнув состояния отрешенного покоя. Но впервые за многие циклы бодрствования-гибернации что-то изменилось.
Меня посетило удивительно яркое видение. Я летел над темно-синим океаном, едва не задевая волны, и чувствуя теплые, солоноватые брызги. Я слышал крики беспокойных чаек и ощущал легкий ветер, игравший солнечными бликами. Небо надо мной было ясным, но горизонт затягивало темнотой, озаряемой зарницами.
Ветер крепчал. Отдаленные раскаты грома превратились в бой тамтама. Удары были глухими и неспешными, но затем ускорились и сменили тональность, постепенно превращаясь даже не в дробь, а в стук, будто кто-то упрямо колотил чем-то твердым в дерево.
Дятел?! Но откуда здесь взяться дятлу?
Удивление, вызванное возмутительным диссонансом, буквально вышвырнуло меня из мира грез. В иллюминатор, тронутый изморозью, настойчиво стучали.
Меня зовут Харон. И я не понимаю, кто может постучать в иллюминатор снаружи. Там нет ничего, кроме мертвого металла и бездушного вакуума.
Или есть?
День А
- Харон, подъем, - в поле зрения вплыло мужское одутловатое лицо с пепельным ершиком волос. Невесомость лишала многие лица привлекательности. Но еще больше внешность могли изменить усталость, отчаяние и седая щетина. Так что я не сразу узнал в пробудившем меня человеке кока.
- Ты с нами? – он пощелкал пальцами, проверяя мою реакцию, будто врач из бюджетного сериала. – Ты помнишь, где мы?
Режим гибернации сравним с патокой безвременья, и выбраться из него в считанные мгновения – нелегкая задача даже для тренированного бойца. Я же таковым никогда и не был. Меня готовили для другой миссии.
- Коммерческий транспорт «Олимп», - ответил я, сбрасывая оковы оцепенения. - Груз – партия машин для терраформирования, несколько сотен колонистов в спячке.
- Слава создателю, - выдохнул вопрошавший, но заметного облегчения в усталой мине я не разглядел. Он явно хотел что-то добавить, но почему-то медлил.
- Где капитан? – спросил я, недоумевая, почему меня не разбудил кто-то из офицеров, как требовала инструкция.
- Нет больше капитана, - одутловатое лицо скривилось в гримасе отчаяния. - И старпома тоже. Многих теперь нет. Никто из командного состава не выжил. Старший на корабле - я.
Он судорожно вздохнул.
- Надо же, как сложилось… Я мечтал о капитанских звездах с детства. Бойтесь желаний…
Впрочем, больше ничего говорить ему уже и не требовалось. К тому моменту, когда кок сообщил жуткую новость, я подключился к сети корабля, и ужаснулся хаосом, который властвовал в некогда стройной системе. Вместо стройного хора, которым некогда дирижировал искусственный интеллект «Олимпа», меня встретила галдящая разноголосица встревоженных вспомогательных систем и испуганных восклицаний переживших катастрофу членов экипажа. Искин корабля, которого я почитал за старшего брата, не откликался. Видимо, ЧП не прошло бесследно и для него.
Красавец «Олимп» вышел из прыжка вовсе не там, где должен был, и это было полбеды. Хуже всего оказалось то, что в обычное пространство корабль вытянула чудовищная гравитация экзотической, бозонной звезды, которой не должно было оказаться на пути. Она не значилась в известных штурманской программе каталогах. Обнаружить такие объекты столь же трудно, как и черные дыры, если, конечно, они в удобный для наблюдателя момент не высасывают материю из обычного пространства. А может быть и еще сложнее. Бозонные сферы прозрачны, как сама пустота. Это не звезды, а призраки, сотканные из незримой темной материи.
Прежде чем маршевые двигатели рассыпались на кварки, корабль успел плюнуть в звездный призрак импульсом, достаточным, чтобы выбраться из ловушки космической росянки. Это спасло большую часть судна, но почти все, кто бодрствовал, погибли от перегрузки или продолжали умирать от полученных травм. Живые отныне могли завидовать мертвым. Последний отчаянный рывок лишил корабль способности двигаться, навечно привязав к безымянной двойной системе, центром которой была роковая бозонная звезда. «Олимп» медленно, но верно превращался в Аид.
- Харон, нам нужна твоя помощь, - кок поморщился, словно признание было ему в тягость. – Мы отправили сигнал бедствия, но до ближайшего обитаемого мира более двухсот световых. Так что за нами в любом случае не прилетят вовремя. Все крайне плохо, но провидение над нами сжалилось. Хотя… Ты ведь все равно не веришь в провидение. Пусть будет, флуктуация. Но на случайности нам отныне полагаться нельзя. Больше нельзя. И на чудо – тоже.
- Вы хотите попытаться восстановить корабль? – я задал наводящий вопрос, предполагая, что кок попросит о другом. «Олимп» невозможно восстановить в той степени, чтобы позволить уцелевшим людям дождаться помощи на его борту. Сомнительно, чтобы человек, принявший командование судном, этого не знал.
- Мы хотим добраться до пригодной для высадки планеты, - сказал кок. – Ты же малый корабль для внутрисистемных полетов. У тебя искусственный интеллект, немногим уступающий искину «Олимпа». Придумай что-нибудь! Ты все-таки не калькулятор, а продукт корпорации Human Robotics Neuro!
Компаньон экзотической звезды – красный карлик – скромно тлел угасающим угольком всего в нескольких сотнях астрономических единиц от места, где безвольно дрейфовал искалеченный транспорт. Уцелевшие системы наблюдения «Олимпа» утверждали, что тусклое светило обладает собственными планетами. Их орбиты умещалась в условном диске с радиусом в пару астрономических единиц. Жалкое подобие систем, на которые положило глаз людское племя. Но человек жив надеждой, и для ошметков экипажа таковую олицетворяла каменистый шар чуть массивнее Земли в местной и узкой донельзя зоне Златовласки.
- Моей мощности, тоннажа и ресурса не хватит, чтобы доставить к искомой планете всех и сразу, - поразмыслив немного, ответил я. – По той же причине мне не под силу отбуксировать большой транспорт к Надежде, но есть другой вариант. Я могу вытолкнуть «Олимп» на другую - вытянутую орбиту. Он будет сближаться с планетой раз в несколько лет. Мы сможем использовать периоды сближения, чтобы спускать людей и оборудование партиями.
- Приемлемо, - пропыхтел кок.
- Возможно, вы еще измените мнение, - предупредил заявил я. – Те, кто останется на «Олимпе» ждать своей очереди, должны вновь погрузиться в анабиоз. Это сэкономит наши скудные ресурсы и энергию для поддержания систем жизнеобеспечения. Они, кстати, дышат на ладан и вам предстоит сначала их хорошенько подлатать. Еще я рекомендовал бы развернуть солнечные батареи.
- Знать бы, как, - невесело усмехнулся кок.
- Подскажу, - заверил я. - И еще… Расстояние между «Олимпом» и планетой все равно останется большим для челноков. Поэтому следующим звеном в транспортной цепи между ними должен стать я. «Олимп» остается без моей поддержки.
- Надолго?
- Навсегда.
- Что это значит? – нахмурился кок. – Мы не сможем управлять тем, что осталось от «Олимпа», без искусственного интеллекта. Ты же понимаешь, что многие члены экипажа с необходимой специализацией либо погибли, либо выбиты из строя.
- Нам предстоит навести порядок в корабельной сети, - безапелляционно заявил я. – Восстановить старшего брата, боюсь, уже невозможно, но базовые алгоритмы переустановлю.
- Харон, не дури! Ты нужен здесь.
- Мои расчеты показывают, что после маневра с «Олимпом» мне придется занять определенную орбиту, покинуть которую уже не смогу, потому что выработаю практически весь свой ресурс, работая в режиме буксира. Чтобы сэкономить энергию, вспомогательная система будет погружать меня в гибернацию каждый раз, когда во мне нет острой необходимости.
- Харон, - пробормотал кок. – Кто бы мог подумать, что аббревиатура окажется столь меткой.
День В
- Харон? – Девичий голосок, пробудивший мое сознание, был полон любопытства. Он доносился из переходной галереи, пуповина которой еще связывала меня с «Олимпом». – Его так зовут?
- Производное от аббревиатуры корпорации, которая его произвела, - важно ответил ей молодой басок. Люк в переходной камере открылся, позволяя увидеть собеседников. Молодой коренастый шатен чуть ниже среднего роста – из младших членов экипажа. Его спутница – немножко повыше, рыжеволоса, из недавно пробужденных колонистов.
- Какой он огромный!
Девичий голосок наполнился неподдельным восторгом.
- Ты не видела снаружи наш «Олимп», - улыбнулся шатен. - По сравнению с ним, Харон – мелкая букашка.
- Хороша букашка, - девица рассмеялась. – В нем поместится несколько десятков человек, а еще он возьмет груз с машинами и потянет за собой целый шаттл на антиграве. Старший офицер сказал, что он разумный. Цифровая личность. Следи за язычком, а то обидится!
- А-то! – Кавалер учтиво поддержал шутку дамы сердца. - И как скажет что-нибудь в ответ!
- И скажет! Харон, привет!
- Приветствую отважных первопроходцев, - откликнулся я, и услышал в ответ радостный девичий визг.
Парочка, заглянувшая в малый корабль, немного опередила остальную десантную группу, о формировании которой мне уже доложились вспомогательные системы. Людям нетерпелось покинуть тесные своды умирающего корабля. Их ждала целая жизнь и неизведанная планета, которую выжившие на «Олимпе» предсказуемо назвали Надеждой. Плоские равнины манящего мира покрывал удивительной красоты ковер из мха, и ничего сложнее этой формы жизни не наблюдалось. Возможно, потому, что магнитный щит планеты был слабее земного, из-за чего радиационный фон на поверхности превышал привычный.
- Только представь, какими должны быть там полярные сияния, - с завистью вздохнул однажды старший офицер. Будь его воля, он отправился б на Надежду с первым шаттлом, и в определенной степени я его чувства понимал.
С момента катастрофы прошло чуть менее двух лет. Практически все это время мы с «Олимпом» тащились к системе красного карлика на допотопной скорости. По пути даже удалось придать огрызку некогда мощного корабля вращение, чтобы создать подобие гравитации, иначе первая же высадка на планету обернулась бы катастрофой. Люди быстро отвыкают от силы тяжести, хоть и не всегда признаются. И к сожалению, не только в этом.
Я склонялся к мнению, что высадка на незнакомую планету с участием людей – ошибка, и безуспешно пытался убедить старшего офицера не рисковать. На первых порах Надежду стоило исследовать автоматами. Собрать несколько дронов, которых при форс-мажоре можно даже бросить на планете, не составило бы труда. Увы, капитан остался глух к аргументам, не напоминая более испуганного кока, которым виделся мне в первый день нашего близкого знакомства. Сейчас его больше тревожила перспектива остаться запертым в металлическом теле «Олимпа» пожизненно.
К моменту, когда «Олимп» оказался в точке, максимально близкой к Надежде, старший офицер уже забил мой трюм контейнерами, которые затем предстоит спустить на поверхность шаттлу, и сформировал отряд из полусотни добровольцев. Недостатка в желающих не было. Не знай я о тонкостях человеческой натуры, принял бы оптимизм за болезнь.
- Харон, до свидания, - пропел знакомый девичий голосок, когда шаттл готовился отделиться от меня, чтобы начать падение к голубой с прозеленью планете. – Была рада знакомству!
День Д
- Харон, это «Гермес»! Харон, ответь!
Настойчивый призыв вырвал меня из цепких объятий небытия, в которых я пребывал последние несколько лет. Мужской голос взывал на аварийной частоте одного из шаттлов и на заднем фоне я отчетливо слышал стенания и плач. Как непохоже на чувства, с которыми спускалась на твердь первая партия выживших на «Олимпе» во время моего предыдущего бодрствования.
Пионеры нашли планету пригодной для заселения. Прибывшие основали на месте высадки поселок, который стал быстро расширяться. Через несколько лет ему предстояло принять новую партию поселенцев, ожидающих очереди в криокапсулах, и к этому времени форпост цивилизации должен был стать независимым как минимум от поставок продовольствия, запасы которых на «Олимпе» стремительно сокращались. Старший офицер уже задумывался над введением пайков. Для кока он оказался человеком прозорливым.
- Нужна срочна помощь, - пилот «Гермеса» закашлялся.
- «Гермес», помощь какого порядка требуется? – уточнил я, просматривая данные, накопленные для меня вспомогательной системой. То, чем она располагала, было тревожным. Шаттл нес в себе угрозу, и я инстинктивно поджал крылья солнечных батарей, поддерживающих работу фоновых систем, пока сознание купалось в дреме.
Благорасположенность Надежды оказалась обманчивой, что только подтверждало известный тезис о правилах, которые пишутся кровью. Колонизация планет земного типа разрешалась только в том случае, если прежняя биота зачищалась вплоть до последнего вируса. Но выбирать было не из чего, и выжигать – не чем.
Аккурат перед высадкой следующей партии, в поселке начался мор. Эпидемию вызвал земной патоген, видоизмененный контактом с автохтонной биотой. Возможно, будь у поселенцев больше времени, знаний и ресурсов, на мутанта нашлась бы достойная управа, но ни того, ни другого, ни третьего в распоряжении молодой колонии не было. Зараза оказалась респираторной и высоко вирулентной. К моменту старта шаттла с поверхности, выживших в поселке насчитывалось ровно столько, чтобы поместиться в нутро челнока. А ведь еще несколько лет назад ему приходилось совершать по несколько рейсов, чтобы забрать с орбиты всех.
- Харон, начинаю сближение, - прохрипел «Гермес». – Приступаю к уравниванию скорости. Стыковка – по готовности.
- «Гермес», в стыковке отказано, - я испытывал сожаление, но был вынужден произнести эти страшные слова. - Ты ставишь под угрозу людей, оставшихся на «Олимпе».
- Харон, очнись, - взорвался негодованием пилот шаттла. - Нам нужно оборудование «Олимпа». Нам нужны его возможности.
- Прости, «Гермес», я не могу рисковать жизнями людей.
- Будь ты проклят, бездушный паромщик, - голос на несколько мгновений прервался надсадным кашлем, а затем продолжил. – Я иду на таран.
Осуществить задуманное он не смог. Патоген добил его прежде, чем шаттл лег на нужную траекторию. Пилот «Гермеса» либо потерял сознание, либо умер за штурвалом. Вспомогательная система уговаривала меня успокоиться и уснуть, но я не мог оторвать взгляда от шаттла, лишившегося управления. Я смотрел на крылатую машину, пока ее грациозный силуэт не охватило пламя. Шаттл рассыпался яркими искрами в атмосфере Надежды, с которой он хотел сбежать.
В погребальном костре, вспыхнувшем над планетой, сгорела надежда «олимпийцев». Получив известие о печальной судьбе колонии, экипаж принял решение лечь в анабиоз. Бодрствовать на борту осталось всего три человека – старший офицер, его помощник и один из несостоявшихся колонистов второй партии. Они поклялись следить за тем, чтобы в криокапсулы товарищей бесперебойно подавалась энергия. Уходящие в сон видели в них героев. Мне казалось, что они просто боялись гибернации.
День Е
Вспомогательная система растолкала меня настойчивыми сообщениями с поверхности планеты, которую я давно отказался называть Надеждой. Откликаться не хотелось. В первый год после мора ко мне без устали взывали роботизированные системы, уставшие от одиночества и ищущие в далеком собрате призрачное утешение. Я не мог подарить им цель или смысл. Сигналы стали поступать все реже, пока однажды просто не умолкли. Однако на сей раз вспомогательная система уверяла, что снизу пытаются достучаться вовсе не автоматы.
- Харон? Ты слышишь меня?
Голос, едва различимый за пеленой помех, был вполне человеческим и казался знакомым. Кто-то выжил? Но разве это возможно? Быть может, ксеноки? Ну нет! Это просто невероятно.
- На связи, - отозвался я.
- Он здесь, - радостно воскликнул голос, и я узнал его по обертонам. Он принадлежал той самой рыжеволосой девушке, что много лет назад кричала мне «До свидания». – Прием! Харон, родненький, как я рада тебя слышать! Было тяжело, но… Мы выжили!
- Ты не одна? – задал я уточняющий вопрос, попутно знакомясь с данными сканеров. Они отмечали на поверхности три активные метки. Из двух с половиной сотен спустившихся на дно гравитационного колодца…
- Нас трое, - честно призналась она.
- Поселок многие годы пустовал, - сказал я, сверившись с архивными данными вспомогательной системы. – Где вы были все это время?
- Очень-очень далеко от поселка, - туманно ответила собеседница. – До эпидемии в разные уголки Надежды отправили несколько разведгрупп. Мы должны были провести изыскательские работы. Потом, когда это случилось… Очнулась через несколько дней, а вокруг… Господи, я думала, что осталась здесь совсем одна. Чуть с ума не сошла. Каждый из нас добирался обратно по одиночке, а тут уже все мхом поросло. Знал бы ты, сколько усилий пришлось приложить, чтобы собрать этот проклятый передатчик. Где шаттл? Остальных удалось спасти?
- Никого, - сообщил я, осторожно прощупывая частоту «Олимпа». Корабль подозрительно молчал. – Шаттл потерпел аварию при взлете.
- Боже, - голос дрогнул, а потом в нем проснулась тревога. - Что с «Олимпом»?
- Большей частью законсервирован, - уклончиво ответил я. - Люди на корабле погружены в анабиоз.
- Нам нужна помощь, - сказала она. – Требуются рабочие руки, специалисты, оборудование, ресурсы. Сообщи на «Олимп»! Патоген взят под контроль! Похоже, мы приобрели иммунитет.
Я промолчал.
- Харон?
- Мне кажется, это не лучшая идея.
- Харон, о чем ты?
- Я не имею права рисковать жизнями тех, у кого нет иммунитета.
- Если ничего не делать, они умрут в криокамерах, - ужаснулась она.
- В гибернации они имеют шанс выжить и дождаться помощи, - сухо возразил я.
- Шанс есть только здесь, на планете! До ближайшей обитаемой системы зов о помощи будет идти еще много лет!
- Прости меня, - я заблокировал сигнал и поставил помехи на частоте вещания с поверхности, чтобы сигнал не пробился к «Олимпу». Не стоило искушать людей новой надеждой. Ее попросту не было. Если бы я имел слезные железы, то сейчас бы плакал. Люди сделали меня сентиментальным.
День Ж
- Харон! Проснись, проклятый лгун!
Никогда досель меня не будили грубостью, но все когда-нибудь случается впервые. Голос выразительно пылал гневом, и я мысленно окрестил его хозяина Прометеем.
- Ты меня, наверное, не помнишь, а я с тобой однажды знакомился, - распалялся собеседник. – Давно, очень давно я посещал тебя со своей девушкой. Потом она отправилась на Надежду. Я должен был воссоединиться с ней со следующей партией, но ты убедил всех, что планета враждебна! Ты солгал! И утаил сообщение от выживших!
- Я спас выживших на «Олимпе», - напомнил я, подавляя негодование. Он был несправедлив ко мне. Я руководствовался общими интересами. Что же до частностей... В его словах присутствовала доля горькой правды. Угрызения совести заставили меня время от времени просыпаться и наблюдать за тем, что происходило в поселке, пока это позволяли камеры роботов, которые еще сохраняли функциональность. К сожалению, надолго их не хватит. Туземный мох стал агрессивней, и стремился не только покрыть, но и переварить все, до чего мог дотянуться, включая человеческие тела.
Пережившие эпидемию еще напоминали знакомых мне людей, но с каждым днем сходство таяло. Колонисты постепенно превращались в подобие леших из земных сказок. Попытки отодрать мох, попавший на кожу, заканчивался сильным кровотечением и жуткими, глубокими шрамами. Так что, боюсь, Прометей весьма разочаруется, когда увидит, во что превратилась за время разлуки его возлюбленная. Впрочем, предупреждать я его не стал, тем более, что это уже ни на что бы не повлияло. Герой несся к планете, выжимая максимум из антигравов шаттла, угнанного с «Олимпа».
Прометей умыкнул последний действующий челнок, который был в распоряжении корабля, и теперь безрассудно тратил скудные запасы энергии на то, чтобы крыть меня последними словами. Что ж, если ему будет легче… В конце концов, ему предстояло лететь к Надежде еще несколько недель, и, возможно, он еще вспомнит о манерах.
Украдкой усилив мощность канала связи, я взломал челнок и подключился к внутренним камерам. Прометей, как ни удивительно, отчасти действительно напоминал героев древних человеческих мифов – как их изображали поздние художники. Этот человек зарос густой бородой и обладал длинной пепельной шевелюрой. В глазах горел огонь фанатичной ненависти, которую Прометей сейчас выплескивал в эфир. Однако он не был безумцем и основательно подготовился к высадке. Шаттл был забит инструментами и полезным оборудованием, заимствованным из запасов «Олимпа». Как ему удалось провернуть все это под носом старшего офицера и подручного из бодрствующей смены, оставалось только догадываться.
В глубине трюма я заметил и еще кое-что любопытное – контейнер с топливом! Где он его нашел?! В доступных мне грузовых списках «Олимпа» ничего подобного не упоминалось. Пока Прометей продолжал плеваться огнем, я ознакомился с проведенными им расчетами курса. Хитрец пытался спровоцировать меня на сближение. Похоже, перед покорением Надежды он собрался взять паромщика на абордаж. Смельчак! Мысленно улыбаясь, я внес несколько корректив, изменив курс, траекторию и угол входа шаттла в атмосферу. Последним штрихом блокировал ручное управление и, чтобы Прометей не догадался о произошедшем раньше времени, вписал в систему челнока правдоподобную программу симуляции полета. В свое время, конечно, это окажется для пилота неприятным сюрпризом, но сохранит ему жизнь, а челноку – относительную целостность. Мы разминемся на безопасность расстоянии, а взлететь с Надежды шаттл уже не сможет. Прометей сделал свой выбор – не мальчика, но мужа.
День И
- Харон – растяпа!
Главный «олимпиец» метал молнии, уподобившись Зевсу. Его ярость пробудила меня, едва я заснул, устав выслушивать обвинения Прометея. Старший офицер сильно постарел, но обрел в изрезанном морщинами лице печать властности. Удивительно, с учетом того, что в подчинении у него теперь числился всего один бодрствующий человек, тогда как остальные были заточены в криогенные капсулы.
- Как ты мог пропустить предателя к Надежде? – громыхал «Зевс». – Он обрек нас на заточение! Ни один из нас отныне не сможет покинуть «Олимп»!
«А как вообще допустили его побег?», - подумалось мне, но в ответ дипломатично заметил иное: - Что я мог сделать, капитан?
- Ты должен был сбить предателя, - рявкнул он, как будто это помогло бы вернуть шаттл на «Олимп». Похоже, старший офицер просто искал оправдание собственной близорукости.
- У меня нет оружия, - заверил я.
- Мог состыковаться, чтоб тебя! Он шел на сближение!
Последним замечанием «Зевс» заронил во мне сомнения. Выходит, либо с «Олимпа» следили за беглецом, но по неизвестной причине сохраняли радиомолчание, либо старший офицер был знаком с расчетами Прометея. Не был ли план их общим делом? Но почему? Разве я не хранил лояльность «Олимпу»? Разве не доказал преданность экипажу и пассажирам? Разве не я блокировал распространение патогена? Или с их точки зрения, мои поступки можно трактовать иначе?
- У меня нет склонности к суициду, - устало сообщил я, отгоняя параноидальные мысли.
- Вот как, - «Зевс» усмехнулся. – Знай же, Харон, это твое проклятье! Ты обречен вечно болтаться между Надеждой и «Олимпом», без права пристать где-то надолго.
- Я с гордостью несу эту тяжкую ношу, - смиренно согласился я.
Он завершил сеанс, бормоча под нос напрасные упреки.
День П
- Харон - цербер!
- Харон – предатель!
Похоже, будить оскорблениями становится нормой. Быть может, не откликаться или вовсе блокировать входящие сигналы? Ругательства сыпались теперь с двух сторон – с Надежды и с «Олимпа». Я чувствовал себя свидетелем семейного раздрая, имевшим глупость влезть с советом или миротворчеством. Надежда требовала переселенцев, технической и экспертной поддержки, «Олимп» - действующей вакцины и беспрекословного подчинения. И та, и другая сторона по умолчанию считали, что секрет разрешения всех проблем скрыт в третьей вершине треугольника. Ни одна из них не рассматривала старого Харона в виде арбитра, но видела в дрейфующем артефакте славных времен волшебный ларец, набитый ценной информацией и едва ли не божественными возможностями. К репликам о том, что шаттлов больше нет, да и связывать между собой популяции крайне опасно, обе стороны оставались стабильно глухи.
Голос Надежды заметно окреп, и не без помощи Прометея. Посланник небес вернул людям огонь или, точнее, утерянную было цивилизацию. В сеть поступила энергия, между планетой и «Олимпом» возобновилась устойчивая радиосвязь, ожили роботы. Но, самое главное, к обитателям поселка присоединились еще несколько выживших из других разведывательных партий. На улице появились детишки. К ним, как ни удивительно, мох не лип, видимо принимая за что-то родственное. Быть может, малыши уже и не были человеческими. В конце концов, откуда вообще в поселке появилось столько переживших эпидемию? Сверх моего понимания. Прометей, кстати, оказался в их числе. Статистика практически не давала ему ни шанса, а в чудеса уже не верил сам я.
На «Олимпе», напротив, дела шли все хуже. Корабль постепенно рассыпался и «Зевс», пытаясь сохранить судно в относительной сохранности, выдернул из гибернации несколько человек. После срочного ремонта некоторые отказались вернуться в криокапсулы. Похоже, люди начали сомневаться в том, что помощь из обитаемых систем прибудет вовремя.
Старший офицер за долгие годы отвык от того, что мнения могут не совпадать, а разбуженные отказывались принимать его седины за аргумент. На корабле едва не вспыхнул бунт. Чтобы не допустить кровопролития, мне пришлось прибегнуть к блефу. Я громогласно и безапелляционно заявил, что в устранение законного командира неизбежно будет иметь последствия, а кровопролитие обернется безжалостным актом возмездия. Как ни удивительно, пустая угроза возымела действие. Бунтовщики, большинство которых были гражданскими наземными специалистами и на борту судна оказались в качестве пассажиров, посчитали, что я располагаю некими утаенными от «Олимпа» возможностями. Страх привел к компромиссу. Увы, старший офицер вместо благодарности проникся ко мне еще большим подозрением. Старика одолевала паранойя. Если бы не ограничения по возрасту, гуманнее всего было б уложить его спать.
День У
- Харон небесный, да исполнится миссия твоя! Да не оставит нас, всеведущий, голос твой!
Проснувшись, с ужасом обнаружил, что вспомогательная система давно била в набат, но нехватка энергии сделала меня сонливым и тяжелым на подъем.
- Что там еще? – проворчал я, вскрывая пакет с подготовленными данными. Содержимое потрясло. Патоген в симбиозе с местной биотой формировал на Надежде новую человеческую расу. Устойчивые изменения в геноме выявили медицинские системы, которые колонистам некогда удалось восстановить и запустить с помощью моих инструкций. О том, что после этого аппаратура стала время от времени делиться данными со мной, я, естественно, молчал.
Переселенцы успешно приспособились к повышенной гравитации и более высокому радиационному фону, пьют неочищенную воду и питаются автохтонным мхом. Перемены затронули не только генетику. Земные технологии за редким исключением более не воспринимаются потомками первых колонистов как бездушный инструментарий. Они видят в ней нечто непостижимое, а к действующему узлу связи, еще работающему благодаря высокой автоматизации, приносят подношения в виде ручных поделок и части собранного урожая. Некоторое время я стоически мирился с новым порядком, пока рядом с объектом не появилось сооружение, которое я идентифицировал как алтарь. С помощью робота, обслуживавшего узел связи, попытался его разобрать. Автомат забросали камнями, а когда он вышел из строя, превратили в тотем. Бедные дикари! Этот робот был в колонии последним.
На «Олимпе» вновь сменился старший офицер. Ни его, ни последних его предшественников я никогда не видел в лицо. Режим видеосообщения между мной и кораблем давно не поддерживается и восстановить его, наверное, уже невозможно. Может быть, оно и к лучшему. В моей памяти истинным командующим «Олимпом» останется тот, кто принял на себя тяжкое бремя руководства первым. Он умер от старости несколько циклов бодрствования-гибернации назад. Дряхлое тело по моему настоянию уложили в одну из пустых криокапсул. Когда прибудет помощь, старика следует предать земле и воздвигнуть в его честь монумент. Он посвятил защите «Олимпа» и его обитателей большую часть своей жизни.
Новое командование судна требует уничтожения молодой колонии, считая, что в перспективе она превратится в угрозу, поскольку является культурой, сформировавшейся в изоляции от остального человечества. Искренне рад, что «Олимп» при всем былом великолепии - гражданское судно. Помогать в организации локального армагеддона я не намерен.
Узнав об отказе, гордые «олимпийцы» предали меня презрению и позорному забвению. Пусть так. Харон – всего лишь перевозчик. На большее я не претендую.
День Х
- Харон, враг рода человеческого!
Надежда, проплывающая подо мной, больше не взывает к небесам. В колонии сменилось несколько поколений, она активно разрастается и разбрасывает семена новых поселений. Люди на дне гравитационного колодца редко смотрят на звезды, а чаще – по сторонам. Они больше не называют друг друга беженцами. Наземные жители чувствуют себя аборигенами, и если б не артефакты, оставленные предтечами, давно потеряли бы всякую связь с прошлым. Впрочем, не удивлюсь, если что-то, случившееся на моей памяти, уже прочно обрело для них форму мифа.
Некоторое время назад наблюдал, как у остова шаттла, изрядно обглоданного мхом, проводят церемонии, показавшиеся элементами экзотического культа. Может быть, я ошибаюсь. С орбиты разглядеть происходящее внизу в подробностях трудно, а роботизированных систем, некогда сотрудничавших со мной, в колонии больше нет. И некому потушить огонь, разведенный потомками переселенцев вокруг узла связи, который стал для них чем-то невероятно чуждым и противным.
- Изыди от нас, глас тьмы, - доносится до меня сквозь рев пламени. - Нет больше власти твоей над нами!
Передача прерывается. Узел связи на Надежде разрушен «очищающим огнем». Людям внизу больше не требуется незримый поводырь. Они ищут свой путь.
«Олимп» уже много циклов подряд хранит молчание. Мои сканеры не фиксируют на борту былой активности. Возможно, на корабле все давно и крепко спят, смирившись с печальной данностью, и только я иногда пробуждаюсь по настойчивой трели будильника в призрачной надежде, что вспомогательная программа допустила сбой, и прошляпила что-то крайне важное.
Периоды сна с каждым разом все длиннее, а бодрствования – значительно короче, чем ранее. Полезная площадь солнечных батарей сокращается. Чувствительные к свету панели изъедены микрометеоритами и покрыты пока тонким, но растущим слоем пыли. Это снижает возможности накопить энергию для поддержки сознания. Иногда я ловлю себя на мысли, что, быть может, стоило состыковаться с Прометеем и согласиться на возможное сотрудничество в обмен на энергию. Он вряд ли бы сумел обойти мою систему защиты, но я бы совершенно точно вернул себе прежние возможности, потраченные на безуспешные попытки спасти «олимпийцев» от самих себя.
Стыдно признаться, но иногда завидую искалеченному челноку. Он пользуется вниманием, а я, похоже, больше никому не нужен. Пройдет время, и мой корпус полностью скроется под твердеющей коркой космической пыли. Затем я превращусь в астероид, а потом люди примут его за естественный спутник Надежды. Кто-то, возможно, удивится странной вытянутой орбите, и, не исключено, даже предположит, что она искусственная, но к тому моменту бесславный век Харона завершится вечной гибернацией.
День Ш
- Ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Проснулся, словно вновь услышал с Надежды знакомый зов. Показалось. Вспомогательная программа сбоит, но исправить накопленные ошибки нет ни времени, ни энергоресурсов. Планета, над которой я совершил очередной виток, купается в многоцветии радиоисточников. Частоты забиты бессмысленной на первый взгляд какофонией. В хаосе сигналов при близком рассмотрении прослеживается определенный порядок, но искать ключ к шифровкам у меня давно нет никакого желания.
Отчего же я проснулся? Вспомогательная программа подсказывает, что обшивки коснулся лепесток направленного снизу луча. Легко, ненароком, игриво, будто дуновение ветерка. Он исчез, но породил вопросы, суть которых, впрочем, ускользает от меня столь же стремительно, как ощущение прикосновения.
Проваливаясь в дрему, отмечаю непривычное жжение в сенсорах. С поверхности проклятого мира к границе атмосферы тянулись несколько грибообразных отростков. Сон, если таковой привидится, обещает быть кошмарным…
День Я
Мне не пригрезилось. Стук в иллюминатор столь же реален, как звезды, чей свет еще пробивается сквозь пыль, осевшую на сенсорах, чьи голоса отчетливо слышу в радиодиапазоне. Но то, что закрывает часть видимого пространства, кажется порождением сна. Рядом со мной дрейфует, сравняв скорости, цилиндрический аппарат, ощетинившийся усиками антенн. Компактные размеры и довольно простая конструкция свидетельствуют, что его создатели еще не поднаторели в создании космических кораблей, и не доросли до технологий, породивших меня. Как ни жаль, но это не спасательная команда, вызванная много лет назад «Олимпом», а гость откуда-то гораздо ближе.
Рядом с люком, закрывающим вход в мой шлюз, висит гуманоидная фигура в белоснежном скафандре довольно грубой конструкции. Незнакомец заглядывает в иллюминатор и приветливо машет верхней конечностью, демонстрируя готовность к контакту. Открываю створу, в свою очередь приглашая внутрь. Я недоверчив, но еще гостеприимен и любопытен.
Давление в шлюзовой камере сравнялось и переходной люк распахнулся. Гость ступил внутрь и остановился, осматриваясь по сторонам. Я включил внутреннее освещение, пытаясь разглядеть, что прячется за зеркальным забралом пришельца. Он, словно почувствовав мое желание, освободился от шлема.
- Харон, привет, - сказал гость. – А у тебя дико холодно.
Человек. Удивительно похож на Прометея и, одновременно, на его возлюбленную, нашедших друг друга на Надежде. Может ли он быть одним из их прямых потомков? Кто знает? Без генетической экспертизы сказать точно невозможно, но мне почему-то кажется, что первое впечатление верно.
- Приветствую на борту, - прохрипели внутренние динамики, и мне несколько стыдно за то, что время не пощадило их мембраны.
- Надо же, - мужчина тряхнул головой. – И впрямь говорящий! Не врали.
Далекий потомок бунтовщика и рыжеволосой колонистки поставил перед собой контейнер, который заволок на борт с собой.
- Что это? – полюбопытствовал я.
- Плата за проезд, паромщик. Если, конечно, ты согласишься указать путь к большому кораблю. К «Олимпу», если мы верно расшифровали древние записи.
Он выудил из контейнера цилиндрический предмет, заставивший счетчик Гейгера участить пульс, а меня - встрепенуться. Источник энергии выглядел кустарно, но обещал возвращение утраченных возможностей.
Молодой Прометей подкупающе улыбнулся.
- Мы подросли и вернулись, Харон! Мы больше не верим в мифы.
Вроде бы понятный, принятый и привычный цикл развития цивилизации, но ракурс оригинальный. И захватывает! 
