Сообщений в теме: 17

[Rovena]

Расслабившиеся за выходной гости Замка наслаждались сладким цветочно-медовым послевкусием первой недели. Радда уселась в высокое кресло, по-турецки поджав ноги, и увлечённо шуршала книгой из обширных архивов Замка. Лестада, очарованная найденными старинными украшениями, примеряла то одно, то другое, разочарованно поглядывая в сторону высокого, от полу до потолка, серебрянного зеркала - упрямое стекло так и не явило даме её отражения. Джаста Ди забавлялся с опытами, превращая журчащую из крана воду то в глыбу льда, то в хоровод снежинок, то в облако пара. Алиса сидела перед Фертес, поглаживая сонно жмурившуюся на коленях у валийской ведьмы кошку. Кошка лениво потянулась и ухватила передними лапками пальцы девочки, легонько прикусывая, а задними отбивая барабанную дробь по ладони.
- Ах, Анивайль, до чего же ты забавная! - рассмеялась Алиса, - совсем как моя Дина.
- У тебя одна кошка? - поинтересовалась Фертес.
- Одна. А у неё два котёнка, - начала девочка, - Снежинка милая и ласковая, но Китти - сущий ужас! Постоянно сматывает мои клубки или носится по дому, норовя поймать собственный хвост...
Закончить она не успела, потому что в этот самый миг расслабленную атмосферу замка прервало донёсшееся из корридора громкое "Ах!" Гости наскоро повскакивали с уютных мест и бросились в сторону, откуда слышался голос. На месте застали они леди Ровену, растерянно стоявшую рядом с портретом Чёрного квадрата, таинственным образом оказавшимся на месте работы уездной художницы.
- Не дрейфь, Зайко,раздался за спинами примчавшихся голос Михаса, - пусть повисит недельку Малевичем наружу!
- А как же я? - растерялась Ровена.
- А ты с нами посиди, - мсье Никольский пожал плечами, - вместе примем на грудь по стаканчику жидкости благословенной. Тебе - по стаканчику на каждую грудь.
Ровена капризно надула губки, явно обидевшись едким подколкам. Михас тем временем продолжил:
- Скирлин, ты ж вроде в погребок собирался? Есть там у нас "Каберне"?
- Перетаскал ты всё, - фыркнул Скирлин, - одно только это твоё "Алкорне" осталось. Настоящее Каберне делают во Франции, но вот его-то нам сейчас и не хватает.
- Не де-ла-ют, а под-де-лы-ва-ют! - пропел Михас и расхохотался, - под моё "Алкорне". Разве ж ихнее пойло сравнится с моей живительной водицей? Я ж материал делаю из отборных виноградин, и вообще купаж у меня - зе бест!
С этими словами Михас жестом фокусника извлёк бутылку, по-жонглёрски подбросил к потолку пробку и разливая тёмно-красную благословенную жидкость по высоким стаканам, кивнул:
- Ну-с, что расскажешь нам, леди Ровена?

[Rovena]

Надежда.
Автор: Rovena

Четырёхместное купе поезда №76, следующего рейсом из Кызылорды в Астану, сегодня оказалось почти свободным. Только на нижней полке сидел пожилой мужчина в старом, видавшем виды костюме и национальной тюбетейке на голове, и задумчиво смотрел на перрон. Поезд тронулся, и мужчина повернул голову, бросил на меня беглый взгляд и снова уставился в окно.

Купейные вагоны я не люблю за их непробиваемую скуку. Подкинут в попутчицы какую-нибудь потную тётку - и всю дорогу слушай жалобы на её геморрой, закапывай в старческие мутные глаза какое-нибудь "народное средство" и засыпай под её неумеренный храп. В плацкарте весело, там ездит молодёжь, общительная и весёлая, до ночи пьющая чай с молоком либо водку. Можно и познакомиться, или цыпануть телефончик какой-нибудь красоточки. Эти номерки я складирую в коробочку из-под обуви, ставлю в прихожей и даже иногда перезваниваю. Невеста моя бесится при виде каждого нового номерка, но что она может поделать? Платок надет*, свадьба - через неделю, пора бы ей уже и смириться.

Но сегодня мне предстоит на редкость скучная поездка. Буду развлекать себя сам, - решил я, и с этой мыслью расстегнул чемодан, достал ноутбук, нажал кнопку включения питания и воткнул в порт крохотную "флешку". Дед тут же оторвался от окна и теперь смотрел на меня вытаращенными глазами, очевидно, не понимая моих действий. А я просто подключился к Интернету.

- Интересно? - услышал я скрипучий, уставший голос деда. - Что вы, молодёжь, в этом ящике всё читаете?

Я даже не сразу нашёлся что ответить на обыденный, вроде бы, вопрос.

- Новости, а ещё... да разное.

Дед продолжал "скрипеть":

- Сидите-сидите с утра до вечера, совсем вы головы уже потеряли! Вот и сын мой...

Дедовы жалобы начали надоедать мне, и чтобы от него отвязаться, я прикрыл ноутбук и спросил из вежливости:

- А сколько у вас детей?

- Один, - фыркнул дед, грустно добавив, - Был..

И я уселся поудобнее, понимая, что сейчас мне предстоит выслушать поток чужих воспоминаний. Память занесла деда в 1980 год.

В тот год он, отслужив в армии и закончив курсы механиков-комбайнёров, женился на своей подруге детства Алмагуль. Ещё со школы полюбил эту красивую, статную девчонку с такими длинными мягкими волосами, что казалось, гладит он жидкий шёлк. На Алмагуль заглядывались все парни в деревне, но когда Сапар, так звали молодого тогда деда, пошёл в армию, клятвенно обещала ждать его и писать письма. Письма шли всё реже, на второму году службы Сапар было решил, что гордую девчонку уже охмурил какой-нибудь красивый жигит, но вернувшийся в родное село молодой сержант с радостью вздохнул - вот она, красавица, так и ходит простоволосая, ждёт его.

Сыграли свадьбу, Сапару, как молодому специалисту, дали работу в совхозе и домик с десятком голов скота. Стали жить-поживать, как все в селе, только одно не радовало - наследников у них не случилось. Молодая жена всё пожимала плечами, пока Сапар в выходной день не повёз её в райцентр, к доктору. Всю дорогу Алмагуль ехала обиженная, а при входе в больницу развернулась и пустилась бежать сломя голову. Насилу догнал, успокоил рыдающую.
Тут-то, на мужнином плече, и призналась Алмагуль: пока Сапар был в армии, подкатывал к ней парень, городской, видный. Обещал в Алма-Ату увезти. Она и голову потеряла. Но закончилась стажировка, и уехал этот алматинец домой, не оставив ни адреса, ни телефона. Некуда было даже телеграмму послать, что Алмагуль забеременела. В строжайшей тайне, не дай-бог кто узнает, пошла к бабке-целительнице "нежеланный плод изгонять". Двое суток в бреду пролежала, а очнувшись, услышала - детей у неё теперь не будет никогда.

Обнял Сапар рыдающую жену. Не знал он, что делать и куда идти. Но безрассудная молодость, любовь и клятвенные мольбы жёниного покаяния заставили его простить Алмагуль. Жизнь покажет, что будет дальше.

Ни в какую больницу они, конечно, не пошли. Посадил Сапар жену в кабину одолженного в совхозе грузовика и поехал назад, в родное село. Путь лежал ночью по степной дороге. Вдруг у обочины увидели бредущую старушку, сжимающую в руках нечто, замотанное в телогрейку.

- Подвезём бабушку! - попросила Алмагуль.

Сапар остановился. Но старушка ехать отказалась наотрез. В телогрейке у неё спал мальчонка, месяцев двух от роду. И пожаловалась бабка, мол, внучка семью опозорила – принесла "в подоле", а теперь надобно от "греха" избавиться, покуда люди не хватились - подвезите уж, добрые люди, ребёнка до дома малютки, что ли?

Словно искрой обожгло сердце Сапара. Бросил он взгляд на жену - и в глазах её увидел огонёк материнского тепла. Спросил робко:

- Берём?

Алмагуль молча кивнула. Бабка достала из кармана видавший виды носовой платок, прослезилась и благословила новых родителей Умита**, - так Сапар и Алмагуль назвали мальчишку, подарившего им надежду на родительское счастье.

В село возвращаться было нельзя. А ну как сплетни пойдут, что Умит - и не сын им вовсе, а подкидыш безродный? Не пойдёт так дело. Повёз Сапар жену с ребёнком назад, в райцентр, на вокзал, купил билет до Целинограда, где жили его нагашы***, посадил в поезд, поцеловал на прощание. Дед с бабкой помогут! Сам - бегом в село, забрал документы из совхоза, сказал, что они переезжают.

Приёмного сына Сапар и Алмагуль растили как своего родного. Тайну свою берегли пуще глаза, родителей только и предупредили. Не было у них родительского опыта, оба в своих семьях были кенже - младшими детьми, все азы постигали по ходу дела. В 90-е Сапар потерял работу, перебивался случайными заработками и стал угрюм и суров от тяжёлой работы. Поздним вечером он, уставший, проверял у Умита дневники, ругал за плохие отметки. Алмагуль же считала, главное - что ребёнок сыт, здоров, ухожен, в чистом костюмчике в школу идёт. Так и растили, пока накануне 15-летия Умита не позвали их семью на свадьбу к дальним родственникам. И тётка, с которой не виделись полтора десятка лет (да вырвет Аллах её длинный язык!) всплестнула руками и воскликнула:

- Большой какой стал, коренастый. Сразу видно, не наша кровь, приёмыш!

Что началось в семье после этой свадьбы, страшно сказать! Умит, узнав страшную тайну,ушёл из дому, и неделю его слыхом не слыхивали. Потом явился, осунувшийся, губа разбита, под правым глазом - синяк. И начались каждодневные пререкания и ссоры. Чуть что - кричит: "Ты мне не отец, и видеть тебя больше не хочу!" Не учла тётка, что у мальчишки переходный возраст. Два года промучались, пока он окончательно из дома не ушёл.

- Как он жил эти 16 лет, что делал, мы с женой не знали, - Сапар умолк, посмотрел на купейную дверь, вздохнул и продолжил, - А недавно из Кызылорды письмо пришло... смотри, это наша Наргиза, - указал он на девчушку лет 8, появившуюся в дверном проёме, - садись, жаным****, посиди с нами.

Но малышка, очевидно, не желая сидеть с чужим дядей, вскарабкалась на верхнюю полку и уткнулась в мобильный телефон.

- И что в письме было, ата*****? - после рассказанной Сапаром истории я уже считал, что могу позволить себе некоторю долю панибратства в его адрес.
- А, да, письмо, - Сапар растягивал слова, видимо, думая в этот момент о чём-то своём, - сын наш в тюрьме погиб. Наш Умит, представляешь! Жена у него в Кызылорде осталась - её вот, Наргизы, мать, - по морщинистым щекам Сапара покатились слёзы. - И вот теперь мы к аташке-апашке в гости едем...

Я не мог больше слушать Сапара. Ощущение силы этого пожилого человека и моей собственной слабости давило на меня, словно чугунный пресс. Я снова открыл ноутбук, зашёл в "Аську" и выбрал светящейся зелёным логотип с ником моей невесты. Набрал на мягких клавишах: "Жаным, ты свободна", я глубоко вздохнул и нажал "Отправить".




------------------------------------------------------------------------------------------------------

* По казахской традиции, "украденную" девушку можно вернуть в родительский дом до тех пор, пока ей на голову не одели платок - отличительный знак замужней женщины.
** Надежда (каз.)
*** Родственники по материнской линии (каз.)
**** Душа моя (каз.)
***** Дедушка (каз.)

[Rovena]

К утру в окрестностях замка выпал снег. Белый, пушистый, кружевной, ложился он мягкими ватными сугробами и был так красив, что прибывшие в замок дамы не удержались и радостно выбежали на улицу закидывая друг друга снежками. Джаста Дэ загадочно улыбнулся хлопнувшей входной двери и заговорщицки подмигнул Михасу, господин Никольский извлёк на свет божий хрустальный фужер с жидкостью благословенной^тм, а тёмный джентльмен Скирлин, выйдя на балкон "полюбоваться снегом", ошарашил присутствующих блюдом ароматных перепёлок с румяной корочкой, сжарившихся на лету. Выпроводив дам, джентльмены решили "сообразить на троих".
- Хороший букет, - похвалил Никольский после "первой", - Нотки вишни и острого перца. Послевкусие хреновое... то есть, содержит нотки хрена.
Странное фырканье раздалось из-под стола, и перед сидящей троицой, гордо задрав хвост, ступила Анивайль.
- Не изображай мне тут сомелье, - возмутилась кошка, - Вот расскажу хозяйке, как ты всё вино в погребах выжрал.
- Ой-ой-ой, как я испугался, кисо, - Махас закатил глаза и заговорщицки посмотрел в сторону Скирлина, - Всё вино в погребах на месте, клянусь своей последней отмычкой! Не хватает...
- Где не хватает? - поднял брови Скирлин.
- Мяты и петрушки в купаже не хватает, - заметил Никольский и продолжил. - Точно был бы шедевр.
- Алкаш! - презрительно воскликнула Анивайль, - какое послевкусие тут, говоришь?
- Хреновое, - хихикнул Михас, - Хозяюшке бы твоей понравилось. Иди, кисо, передай, как было вкусно...
"Цок-цок-цок!" - раздалось в дальних корридорах замка. Наскоро вскочив, Никольский жестом фокусника убрал бутыль. Джаста Дэ легонько хлопнул рукой по столу, и лёгкий парок поднялся над посудой, а недопитые остатки исчезли, испарились, превратив бокалы в идеально чистые. Пш-ш-ш-ш, - и пламя, вылетевшее откуда-то из-под пальцев Скирлина вмиг сожгло оставшиеся перепелиные кости, краюхи хлеба и прочие объедки, стол стал идеально чист, не оставя на себе и следа состоявшейся трапезы.
"Цок-цок-цок!" - приблизилось и в столовую влетела госпожа Радда, удивлённо оглядываясь.
- Привет, Зайко! - провозгласил Никольский. - А ты чего не гуляешь по снежку?
Радда примостилась на краешек дивана и загадочно прошептала:
- Работа у меня.
- Забей, - предложил Михас.
- Не забью и вам не советую - Радда была строга, - ступайте хоть дрова на заднем дворе поколите. Для баньки.
Михас хотел что-то ответить, но взглянул на напрягшихся при появлении дамы из Морд-Сида Джасты Дэ и Скирлина и нехотя поднялся с дивана. Джаста Дэ и Скирлин встали вслед за ним, троица удалилась и вскоре со стороны поленницы послышалось размеренное "Цок-цок-цок".

[Rovena]

Цок-цок-цок!
Рассказ. Фэнтези.
Автор: Radda

Цок-цок-цок! По заледеневшему тротуару бойко стучали высокие каблучки, заставляя проходивших мимо мужчин восхищенно оглядываться вслед их обладательнице. И в самом деле, подобной девушке надо бы элегантно восседать на заднем сиденье серебристого Ламборджини, а не стаптывать набойки на разбитых дорогах жилого массива. Она походила скорее на младшую жену какого-нибудь лендлорда, отличаясь от местных жителей до рези в глазах.
Легко взбежав по лестнице, девушка поднялась на восьмой этаж, быстро оглянулась по сторонам и приложила руку к двери в том месте, куда обычно вставляют глазки. То, что дверь необычная, стало понятно, потому как она просто растаяла в воздухе. Пропустив девушку, дверь, как ни в чем не бывало, снова уплотнилась на своем законном месте.
Квартира, которую охраняла необычная дверь, находилась в самой обыкновенной жилой девятиэтажке, и, судя по планировке, должна была быть однокомнатной. Однако, все связанное с этой девушкой, никак не хотело подчиняться установленному стандарту.
Итак, дверь растаяла в воздухе, открыв доступ к длинному, светлому коридору, по которому то и дело сновали группы девушек. Из коридора вело множество дверей. Цок-цок-цок! Каблучки звонко простучали в направлении дальней двери, ближайшей к широченному, от пола до потолка, окну.
Девушка без стука открыла дверь, и одним жестом сняла шикарное кожаное пальто. Небрежно бросила его на мягкий пуфик в углу, и раздраженно заметила:
- Если еще раз решите вырядить меня как проститутку во имя маскировки, постарайтесь все же выбрать нечто менее броское.
- Дэй, маскировкой занималась Мойра, а доверить ей выбор одежды – все равно, что пустить Джареда в женское общежитие, - с улыбкой ответила сидевшая за письменным столом женщина. Она была средних лет, очень статная и ухоженная, с ярко-рыжими волосами, достойными кисти самого Тициана, - а сейчас поторопись, у тебя занятие по истории чар.
- Луа, я просила тебя неоднократно не ставить мне пары со студентками. Эти молоденькие вертихвостки сводят меня с ума. Они галдят! – Дэй в ужасе вытаращила глаза и для пущей убедительности прижала пальцы к вискам.
- Дэйнэрия Арлетт! Твои предки веками передавали свои знания молодым поколениям, и ты не избежишь этой участи.
Закончив речь на столь торжественной ноте, Луа даже внушительно приподнялась со стула и резко ударила кулаком по столу. Дэй скривила губы, но покорно двинулась к выходу.
- Если называешь меня полным именем, не забывай добавлять титул, - обиженно бросила она напоследок и скрылась за дверью. Цок-цок-цок! простучали каблучки, извещая об ее уходе. Луа добродушно улыбалась, когда проговорила в захлопнувшуюся дверь:
- Верховная жрица Земли и Магии, Дэйнэрия Арлетт.
А обладательница столь громкого титула тем временем размышляла, о чем же будет говорить на лекции. Обреченно обведя класс глазами, она взошла на кафедру, настроила микрофон и приступила к лекции:
- Магия всегда развивалась неразделимо от человечества. С древнейших времен правители всех стран мира сотрудничали с магами, чтобы те ограждали их народы от эпидемий, катаклизмов и войн. Чародеев, таких как мы с вами, ценили и глубоко почитали. К ним приходили за помощью и советом, прибегали к их услугам во время дипломатических переговоров. Не раз история видела примеры, когда самоотверженность и человеколюбие магов помогали спасать тысячи, десятки тысяч жизней.
Однако, около пятидесяти лет назад кое-кто из людей, не обладавших магией, решили, что чародеи присвоили слишком много власти и богатств. Одно за другим начали подниматься восстания, бунты, движения против магии и ее обладателей. Разрастаясь все шире, они привели к принятию в 1970 году закона «О регистрации магического населения и ограничении свобод пользования магией». Основной идеей этого закона было полное истребление, как магии, так и ее обладателей.
Все страны были поделены на ленды, а во главе оказались лендлорды, главной целью которых являлась защита людей от магии и полное истребление ее в своих наделах. Первым лендлордом нашего ленда стал Сулейман Ашир. Он создал отряды охотников за головами, единственная задача которых состояла в выслеживании и уничтожении магического населения ленда. При его правлении были истреблены более двухсот чародеев и волшебниц. Преемственность лендов стала передаваться от отца к сыну. С малых лет будущих правителей воспитывали в ненависти к магии.
Мэйлина Арлетт, Верховная жрица Земли и Магии, призвала всех чародеев мира скрыться в подполье. Укрывшись в тайных убежищах, наши предки прилагали все усилия ради сохранения наследия. Если раньше знания передавались от родителей к детям, то теперь были созданы школы, и обучение юных магов стало общественным долгом. Убежищ, подобных нашему, всего сорок три по всему миру. Здесь мы храним традиции и обычаи наших родов, передавая поколениям магические знания, накопленные тысячелетиями. Так что надеюсь, вы понимаете всю значимость происходящего здесь и сейчас. А теперь можете идти пить кофе, покупать сникерсы в аппаратах или что вы еще там делаете на перерывах.
Вот так неуклюже закончив свою речь, Дэй быстренько слезла с кафедры и помчалась назад в свой кабинет. Все-таки преподавательство не для нее. Куда проще оглушить своих студентов молнией, чем объяснить, как это делается.
Луа предупреждающе посмотрела на влетевшую в комнату Дэй и глазами показала на гостя. На диване восседал высокий, ладный блондин с ясными голубыми глазами.
- Дэй, это новый Верховный жрец внутренней магии Тома Лэйден. Господин Тома, позвольте представить Вам Дэйнэрию Арлетт.
- Очарован, - блондин почтительно склонился над протянутой рукой и поцеловал массивное кольцо, символ Верховной жрицы.
Выросшая в абсолютно женском обществе, Дэй никогда не умела поддерживать беседу с мужчинами, поэтому только неопределенно улыбнулась в ответ. Такой импозантный блондин ей явно нравился, но это только усугубляло неловкость. Так что после пары ничего не значащих фраз Тома вежливо попрощался и ушел. Луа неодобрительно покачала головой.
- Дэй, тебе уже 28, пора подумать о продолжении рода. Не забывай, это твоя святая обязанность. Женщины семьи Арлетт вот уже больше трехсот лет стоят во главе женской половины магического общества. А Тома кажется вполне приятным молодым человеком и он все еще свободен.
- Угу, - неопределенно промычала в ответ Дэй и достала из сумочки пачку сигарет. Щелкнула пальцами, и кончик сигареты немедленно задымился.
Она и сама знала, что превращается в безнадежную старую деву, но ничего не могла с этим поделать. Став Верховной жрицей в пятнадцать, Дэй все свое время посвящала призванию. Но Луа права, нужно встряхнуться и научиться чувствовать себя женщиной. Недавно открылся какой-то фешенебельный клуб, Мойра давно уже заставляет ее сходить туда и повеселиться. Можно будет надеть сегодняшний маскировочный костюм, вряд ли парадное одеяние жрицы подойдет к этому месту.
В двенадцать часов Дэй уже безнадежно хотелось спать. Шум, бьющая по нервам музыка, нагловатые щеглы в натертых до блеска туфлях – все это раздражало неимоверно. Вот очередной кавалер пробился к ней через толпу и склонился над самым ухом, без сомнения, чтобы сделать какой-нибудь сальный комплимент.
- Давайте убьем наших друзей и с чувством выполненного долга отправимся спать?
От неожиданности Дэй опрокинула свой стакан с мартини, и утопленная в нем оливка покатилась по стойке бара. Уставилась на мужчину в полнейшем изумлении и, не выдержав, расхохоталась. А тот, в свою очередь, абсолютно серьезно глядел на нее черными, как ночь, глазами.
- А давайте, - весело предложила она, и тут уже рассмеялись оба.
- Денис, - представился собеседник, - но можно просто Дэн.
- Дарина, - назвала свое имя в миру Дэй, - но можно просто Дэй.
- Дэн и Дэй убьют друзей, - скаламбурил Денис и весело подмигнул. Они принялись обсуждать всевозможные способы безнаказанного убийства лучших друзей и варианты избавления от трупов. Сна не было ни в одном глазу. Никогда еще Дэй так быстро не находила связь с незнакомым человеком. Разговор плавно переместился в машину Дэна, а потом и в его квартиру.
Проснулась Дэй с ощущением какого-то трепыхания в груди. На подушке лежала ярко-красная роза и записка:
«С добрым утром, прелесть. Пришлось уйти на работу. Завтрак в холодильнике, холодильник на кухне, кухня по коридору налево. Запасные ключи на зеркале в коридоре. Вечером в семь часов в твоем любимом ресторане. Дэн»
Неожиданно для себя Дэй широко улыбнулась кроватной спинке и отправилась искать кухню. День длился тягостно долго. Безропотно вытерпев два занятия со студентами, решив уйму хозяйственных вопросов убежища, Дэй поминутно поглядывала на часы, сдерживаясь, чтобы магически не заставить стрелку бежать быстрее.
Ужин был великолепен. Потом была прогулка по заиндевевшему от морозов городу, которая закончилась бесславным падением Дэй в городской арык по причине оледенения дороги. Потом последовала еще более великолепная ночь.
Дэн каждый раз придумывал что-то новое. Поход в кино, боулинг, бильярд, художественная галерея, выставка тропических бабочек в историческом музее – у Дэй просто не было возможности заскучать.
Ноябрь подходил к концу. Осень прощалась морозными вечерами и клубами пара изо рта прохожих. Цок-цок-цок! – весело простучали каблучки по полу убежища.
- Привеееет. Луа! – нараспев произнесла Дэй, с опозданием заметив выражение лица директора школы Магии. Луа словно состарилась на десять лет за одну ночь. Она жестом пригласила Дэй присесть и молча протянула увесистую папку.
Денис Молчанов, 32 года.
Место рождения – ленд Ашира.
Род деятельности – охотник за головами.
Учавствовал в операциях…
А далее тянулся объемный список до боли известных Дэй имен. Марайя Неш, Руана Самат, Линел Раскас, Нимэрис Арлетт. Это было слишком.
Ученикам на первом же занятии практических чар объясняют разницу между мужской и женской магией. Женщины черпают силу через связь со всем сущим в этом мире, их магия исходит из недр земли. Мужчины же творят волшебство посредством своих внутренних сил, эмоций и чувств. Поэтому их магия мощней, но менее долговечна.
Волна сильнейших чувств поднялась из глубин души Дэй, накрыв собой и затуманив рассудок, открывая доселе неизведанную сторону магии. Закрыв глаза, она мысленно перенесла себя в столь знакомое, и уже ставшее родным место. Телепортация запрещена внутренним уставом убежища, поэтому никто никогда не учил ее этому. Но Дэй инстинктивно знала, что делать. Открыв глаза, она увидела резную деревянную дверь. Тихо щелкнул замок. Дэн сидел спиной к входу и просматривал какие-то бумаги.
Цок-цок-цок! Он оглянулся на знакомый стук каблуков с улыбкой. Порыв ветра подхватил его и прижал к стене, не давая возможности пошевелиться.
- Дэй, ты…? Что ты делаешь?
- Это ты убил ее, Дэн.
- Кого? О чем ты говоришь? Кто ты?
- Меня зовут Дэйнэрия Арлетт, - Дэй безучастно наблюдала, как наполняются пониманием и ужасом глаза ее любимого мужчины. Нимэрис Арлетт, Верховная жрица Земли и Магии, его самое первое задание, мать его Дэй.
Кровь хлынула из его горла. Захлебываясь ею, Дэн с трудом произнес:
- Никогда … не сделал … тебе больно …
Дойдя до кабинета директора, Дэй молча села на свой любимый диван. Твердо отмела все попытки Луа расспросить ее о случившемся. Подняла трубку телефона, набрала номер. Включилась голосовая почта.
- Тома, это Дэйнэрия Арлетт. Понимаю, что это довольно неожиданно, но я хотела бы пригласить Вас на ужин. Завтра в семь устроит? Жду звонка.

[Antimat]

Банька выдалась на славу.
По завершению акта избивания телес пучком окаянных берестяных веток омовения дамы расселись на террасе, укутавшись в пушистые банные халаты, и медленно попивали необычайно вкусный чай, заваренный услужливым Никольским.
- И что он только кладёт в этот чай? - задумчиво говорила Фотка.
- Скорее, подливает, - хихикала Лестада.
- Лучше вам не знать, - осадила всех Фертес, - главное, готовит с лю-бовь-ю!, - подмигнула она и протянула руку за чайником.
- О да, - вздохнула Ровена и зачерпнула из вазочки пригоршню мёда, старательно размазав его по лицу, - главное - с любовью...
Фертес отставила чайник в сторону и начала рассказ, позволив белому пару легонько подыматься над чашкой.

Сообщение отредактировал Rovena: 31 Январь 2013 - 22:56

[Antimat]

Секрет Соломона (Слишком малая цена)
[Вне конкурса]
Автор: Юлия Фертес

Всё. Хватит. Слишком поздно что-либо менять. Таблетки приготовлены и ждать нет смысла. Я проживу ещё несколько томительных часов, какую-то половину суток, а затем, в час, когда я обычно засыпаю, отойду в вечность, навсегда. Потом, господи, я, свободная и счастливая, опущусь у Твоих ног. Но берегись, я напомню Тебе о тех столетиях, в которые ты забывал обо мне, позволяя своим падшим ангелам терзать мою душу. Пока был жив тот, кого Ты мне позволил любить, я была сильна и не могла верить в мудрость Соломона: счастье не должно было проходить. Моей второй верой была надежда. А ты, Милосердный Боже…

Я всегда понимала и, одновременно, презирала идущих на самоубийство, поэтому так тщательно подошла к собственному. Вполне устраивающая меня зарплата офисной секретарши, а так же дополнительный заработок – всё это помогло мне скопить за полгода сумму, которой, по моим подсчётам, должно было бы хватить на похороны и ритуальные услуги, подобающие по этому случаю, а так же поминки и прочее. Родные уже не в праве будут упрекать меня в эгоизме.

С любовью мне никогда не везло: мои неразделимые чувства неизбежно заканчивались разочарованием и стыдом за свой выбор. Только с Алёшкой всё было иначе. Именно эта последняя любовь, несостоявшаяся по воле Всевышнего, направила меня к самоубийству.

Впервые Алёшку я встретила в школе. Он был старше меня на год и чертовски хорош. В его возрасте большинство подростков угловаты, мучаются сыпью на лице и почти не отдают себе отчёт в своих сумасбродных поступках. Алёшка был сама таинственность. Его манера ходить, заложив руки за спину, привлекла моё внимание. Он не лез в глупые потешные драки одноклассников на перемене, никогда не толкал девчонок, разговаривал с последними уверенно и спокойно.

Пока я собиралась с духом признаться в любви, Алёша закончил девятый класс и куда-то исчез. Прошли годы, прежде чем наши пути вновь пересеклись. К этому времени образ того мальчика в моей памяти несколько поистёрся. О нём я вспоминала случайно. Одна знакомая в разговоре упомянула его, и я, почему-то, сразу подумала о том, кого мысленно тогда, в школе, назвала «маленьким принцем». Моя догадка подтвердилась.

Бурная фантазия разыгралась, и я сама не своя вернулась домой, преследуемая мыслью: «Мой «маленький принц» вырос, а если он тогда был хорош, то каков же он сейчас?» Ещё не узнав взрослого Алёшки, я влюбилась в память о нём до боли сердца, до бессонных ночей.

Встретилась же я с предметом грёз только спустя месяца три, полных невыносимых страданий. В реальности он не оказался таким богоподобным, каким рисовало мне моё воображение. Но мой пыл заставил отмести все мелочи, ведь я полюбила заранее, до того, как увидела. Что мне было за дело до его несовершенных черт лица, неатлетической фигуры и немного шаркающей походки? Я простила ему даже то, что у него была невеста – согласилась страдать, а в Алёшкином присутствии страдание было блаженством.

Ту вечеринку мне никогда не забыть. Сначала мы равнодушно вспоминали школьных учителей, потом одноклассников. Я выдала себя в танце. К тому времени все гости были расслаблены под действием спиртного и обильной закуски. Кто-то удалился смотреть видик, какие-то парочки скрылись в темноте балкона, не смотря на новогодний холод. Несколько человек (в их числе была Татьяна – Алёшкина невеста) отправились в ближайший комок за сигаретами и шоколадом.

В присутствии ещё одной пары я танцевала медленный танец с Алёшкой. Темноту гостиной местами рассеивали мерцающие огни музыкального центра и слабый свет от коридорных бра, просеивающийся сквозь застеклённые двери. Я танцевала с Алешкой и думала о том, что через какую-нибудь пару часов опять потеряю его навсегда. Когда ещё увидимся? Я позволила себе забыться, мои ладони скользнули вверх по алешкиной шее, пальцы проникли в волосы… Он почувствовал перемену в моей скованности, прижал к себе, ощущая мою дрожь в коленях и руках. Мы перестали двигаться. Было впечатление, что в радиусе полуметра температура подскочила до пятидесяти градусов. Из-за жара, охватившего меня, я почти не ощутила прикосновения раскрытых влажных губ. Его прохладные ресницы скользнули по моей щеке и оставили обжигающий след. «Алёшка!» - неслышно выдохнула я, теряя самообладание. Он вдруг отстранился и посмотрел на меня более внимательно. Где-то в стороне раздались звуки сочных поцелуев второй пары и лёгкий шорох от жадных прикосновений. После секундного замешательства мы, задыхающиеся, прижались друг к другу. Рядом со своим ухом я услышала нечто непонятное, но прозвучавшее для меня, как музыка: «Почему ты?..» Тут же Алёшка впился в мои губы, проникая внутрь. В какой-то момент невидимая искорка пробежала по нашим обнявшимся телам. И мы, потрясённые, отпрянули друг от друга. Окончательно пришли в себя только тогда, когда коридор наполнился гулом вернувшейся компании. Весь вечер мы избегали смотреть друг на друга, но, если случайно встречались взглядами, то начинали невольно улыбаться.

Прошла неделя – бесконечная вечность, в течение которой я продолжала ощущать запах гостиной, запах музыки, запах его лица. Теперь я чувствовала в себе такие силы, что смогла бы одолеть долгие месяцы безнадёжной любви. Но Алёшка сам сделал роковой первый шаг.

Он позвонил ровно через неделю после вечеринки. От его родного, с лёгкой милой хрипотцой, голоса меня всю захлестнула волна нежности. Я тихо заплакала, сама не зная от чего, а он догадался. Коротко бросил: «Я сейчас приеду», - и положил трубку.

Перед моими родителями мы великолепно разыграли сценку встречи двух знакомых. Оставшись наедине, какое-то время мы продолжали играть эту глупую роль, потом замолчали. Я видела, Алёшка узнал мою тайну, и испугалась: теперь он мог сделать со мной всё, что бы не захотел. Я предприняла трусливую попытку избежать неведомой участи. В ответ на все предложения Алёшки сходить куда-нибудь, поговорить где-нибудь, я находила предлог для отказа. Алёша заметил фальшь, без всякого раздражения поднялся:
- Ладно, проводи меня. Как-нибудь ещё встретимся.

Он вежливо попрощался с родителями, вышел так же не спеша, нажал на кнопку лифта. Тот подходил, двери вот-вот должны были услужливо раскрыться. И тут мой «маленький принц» в последний раз посмотрел на меня. Это был последний шанс сдаться. И я сдалась. Подошла к нему и промолвила:
- Я люблю тебя!
В его глазах вспыхнуло облегчение, Алёшка молча обнял меня и поцеловал, как послушного ребёнка в волосы.


Наши встречи нисколько не пресытили нас, и, хотя мы больше не говорили о любви, всё же что-то гораздо большее, чем это чувство жило в наших отношениях. Я не спрашивала о Татьяне и о как будто готовящейся свадьбе, мысль о них меня страшила.
Развязка наступила неожиданно. В тот день родителей ещё не было дома, сестры не вернулись со школы, а Алёшка не торопился уходить. Зазвонил телефон, я подняла трубку, из неё послышалось уверенное:
- Алёша у тебя?.. Не надо, не зови. Послушай, отстань от него, а? Мы вместе два года, а тебя он не знает и не любит, - я молчала, пока Татьяна говорила, - или он признавался?
- Нет, - в голове у меня шумело, слёзы готовы были хлынуть из глаз.
- Ну вот. Не занимайся самообманом. Он поиграет тобой и бросит. А я его прощу. Не понимаю, что он в тебе нашёл. Извини, конечно. Ты меня слышишь?
- Да.
- Прогони его сейчас. Тебе же лучше будет.
Я осмелела от оскорблений:
- Пусть он сам решит, кто с ним останется. Он не вещь, чтобы ты решала, на какую полку его положить.

Я собралась бросить трубку, но меня остановило тихое «подожди». Сказанная затем фраза убедила меня больше, чем весь предыдущий Татьянин монолог:
- Если он останется с тобой, я умру, убью себя… - послышались короткие гудки.
Алёшка уже давно стоял рядом и прислушивался к нашему разговору. Меня бил озноб, но я не подпустила Алёшку к себе, отстранившись.
- Это была Таня? – спросил он.
- Да. Я с ней согласна. Не надо больше ко мне приходить.
- Почему ты за меня решаешь?
- Если бы ты был мужчиной, ты не допустил бы, чтобы две женщины страдали из-за тебя. Ты давно должен был всё решить.
- Я не мог.
- Ты отменил свадьбу?
- Нет.
- Значит, её ты любишь больше меня. В противном случае этого звонка не должно было быть.
- Прости меня.
- Уйди!
- Галчонок, подожди, не торопись,- Алёшка привычно ласково протянул руки, чтобы меня обнять.

Я расстроилась и ранила его прямо в сердце, зная, что эта рана может быть смертельной:\
- Теперь, даже если я тебя не разлюблю, я всё равно к тебе не вернусь. Уходи, ты – не мой!
Он поверил мне, побледнел, его губы запрыгали. Он силился ответить и не мог. Молча, ссутулившись, ушёл.

Я закрыла за ним дверь, упала на колени и вдруг заскулила, веря, что, если перейду на крик, то не выдержу, - выбегу, догоню его и буду просить прощения.

Действительно, глупо было сравнивать себя с Татьяной. Она – превосходно отшлифованный бриллиант, а я – простенький топаз. Как и первосортному камню оправа, так и Татьяне нужен был весёлый и рассудительный Алёшка. Вдвоём они составляли идеальную пару: оба красивые, умные и из состоятельных семей. За два года, конечно, они так притёрлись друг к другу, что немыслимо было бы расставаться. Алёшка, встретив меня, не разлюбил Татьяну, и я прекрасно понимала, что оскорбила его своим вызовом: мои два месяца против двух лет с Татьяной явно проигрывали. Должно было случиться нечто большее, что окончательно перетянуло бы чашу весов на мою сторону. И Алёша дал мне это шанс, позвонив на следующий вечер. Трубку подняла моя младшая сестра:
- Галя, это тебя.
- Спроси, кто.
- … Это Алёша. Спрашивает, ты не передумала?
- Скажи, что я упаковываю ему подарок на свадьбу. Осталось ленточкой затянуть.
- Покажи! – сестра с любопытством вытянула шею.
- Передай ему, что я сказала. И положи трубку.
- … Галя говорит, что готовит тебе подарок на свадьбу. Только ленточки… Ой, он трубку бросил!

Позже я узнала, что Алёша оделся и вышел из дома, завел отцовский «Мерседес» и на окрик матери ответил, что съездит к другу. Я никогда не узнаю, ехал ли он ко мне или действительно к кому-нибудь другому. Выехав на трассу, Алёша до отказа повысил скорость и на первом же Т-образном перекрёстке столкнулся с грузовой машиной, не успев притормозить…

Я не могла не придти к нему в последний раз. Он лежал неподвижно на кровати, закованный в цепкий кокон из бинтов, не замечая и не узнавая никого. К счастью для меня в тот момент Нине Петровне, его матери, нужно было уйти. Через какое-то время должна была придти Татьяна. Я робко попросила разрешения побыть рядом. Усталая и хмурая она кивнула:
- Побудь до прихода Танечки, а потом уходи, ты и так чуть не лишила меня сына.
- Не беспокойтесь, Нина Петровна.

Дверь закрылась. Я присела на край кровати. После всего случившегося прикоснуться к Алёшке было для меня кощунством. Только роняла слёзы на забинтованный руки. Сердце камнем тянулось вниз и кружилась голова. Чуть погодя, сквозь слёзы я заметила, как Алёшка смотрит на меня. Он был рад моему присутствию! Я осторожно расцеловала его скрытую бинтами часть лица, подбородок, голову. Его глаза улыбались. Он хотел что-то сказать, но вместо слова раздался тихий свист. Я испугалась:
- Не говори, Лёшенька, пожалуйста!

Мы какие-то минуты пытались разговаривать взглядами, на мой укоризненный следовал его «а что поделаешь?». Алёша стал уставать. Я его успокоила, сказав, что мы ещё сможем нормально поговорить, а сейчас ему нужно отдохнуть.
И тут случилось оно. Алёшка вдруг издал тревожный свист, его глаза от ужаса расширились. Он попытался на что-то, находившееся позади меня, обратить моё внимание. Я оглянулась, но ничего вокруг подозрительного не заметила. Алёшка стал задыхаться (он ничего не мог объяснить), потом как-то странно обмяк, его голова склонилась набок, насколько позволял гипс, и замерла. Я закричала, затормошила его, но он не отвечал. Метнулась в коридор, там было пусто – ни месестёр, ни больных. В отчаянии я опрометью вернулась, не в силах поверить глазам:
- Алёшенька, родной, не умирай!

Не замечая из-за пелены на газах ничего вокруг, я задела и опрокинула стойку, от которой тянулось несколько трубок к Алёшке, такому любимому мною и неподвижному. И, неловко пытаясь удержать оборудование, я сама упала, ударилась затылком и потеряла сознание.

Я пришла в себя только дома. Не помнила ни уколов, ни дороги в машине «скорой помощи». Небольшое сотрясение мозга уложило меня на неделю в кровать и ещё больше усугубило моё состояние. Месяц все слова доходили до моего сознания словно через плотный слой ваты. Я ничего не понимала и не хотела понимать, знала только одно – Алёшку не покину и последую за ним. Спустя месяцев пять боль притупилась, но я не отказалась от своей мысли: слишком дорог мне был тот, единственный, в этой дрянной жизни.
Часть 2
О приготовлениях к смерти я уже говорила. Казалось, ничто не могло меня остановить. К обеду от возбуждения мной овладела такая усталость, что я перед последним шагом прилегла отдохнуть и сразу провалилась в яму тяжёлого кабалистического сна.

Должно быть, прошло около получаса. Меня трясли за плечо и брызгали водой в лицо, кто-то рядом смеялся. Спросонок смех показался плачем. Я решила, что уже выпила таблетки, и родные обнаружили это.
- Да проснись же, «открой сомкнуты негой взоры»!

В комнате находились мои подруги: Вика и Нургуль. В коридоре гудели чужие мужские голоса.
- Привет! – я наконец разлепила глаза,- как вы все здесь оказались?
- Собирайся, всё потом узнаешь.
- Как это «потом»?

Выяснилось, что они в составе довольно шумной компании собрались на Иссык-Куль в гости к проживающему там знакомому. Время было подходящее: жара стояла такая, что над асфальтом колебалось марево, а синоптики не обещали никаких изменений. Но я ответила отказом, ссылаясь на неотложные дела.
- Ты же в отпуске! Какие дела могут быть? Весь Бишкек на Иссык-Куле! – возмутилась Вичка.
Я сопротивлялась, искренне не желая ехать. К нам заглянула мама:
- Галюнь, поезжай, я тебе уже еду приготовила. И всё упаковала. Деньги во внутреннем кармашке.

Отмену самоубийства ради хорошего отдыха я посчитала искушением. Разумеется, о моих чувствах никто не догадывался. После Алёшкиной смерти я перестала упоминать в разговоре его имя и запретила другим. Наш спор с девчонками дошёл до того, что я пообещала запереться в туалете и не выходить оттуда. Это вконец разозлило Вику. Она, месяц назад, желая мне помочь забыть Алёшку, поклялась, что познакомит (а точнее, сведёт) меня со сногсшибательным парнем, «спортсменом, комсомольцем и просто хорошим человеком». Наверняка, с тем, который сейчас стоял, облокотившись о кухонный косяк, и слушал нашу перебранку, меняясь в лице от удивления о недовольства…

В конце концов меня силой вытащили из дома и «погрузили» в машину. На Иссык-Куле у Тилека (друга Нургули) в С-ном пансионате работал знакомый. То ли садовником, то ли завхозом. Наша компания в семь человек расположилась в трёхкомнатном коттедже. После ужина искупались, а когда зажглись фонари, мы пошли гулять по территории санатория.

Вичка была права: если не весь Бишкек здесь отдыхал, то, по крайней мере, большая его часть. И вдруг, о Боже, в толпе гуляющих я увидела парня, похожего на Алёшку. Я оставила друзей и попыталась догнать призрак, но потеряла из виду, на что-то отвлекшись. Зато встретила других знакомых – Нину Петровну и Татьяну.

Я задумалась: все эти встречи были не случайны. Двойник Алёшеньки, его мать и невеста. Возможно, уже жена.
Да, я начала подозревать невероятное для моего сознания. Что если он не умер? Хотя Татьяна по телефону сказала: «Алёша умер из-за тебя. Не смей приходить на похороны». Неужели её злоба могла зайти так далеко, что можно было решиться на подобное? А в том, что я эти пять месяцев не догадывалась о правде – сама виновата. Я просила родных и подруг не упоминать о Алёшке ничего, будто я равнодушна к нему.

Так я сомневалась весь вечер, ночь и утро следующего дня, а в обед на пляже столкнулась с Татьяной и Ниной Петровной. Я заметила, что рядом с ними на покрывале лежала банка пива, особо ценимого Алёшкой. Я хотела поинтересоваться у Нины Петровны о её здоровье, как вторая половина вопроса застряла в горле. На пирсе стоял Алёшка. Он обернулся и посмотрел в нашу сторону.

Стыдясь разрыдаться в присутствии отдыхающих, я убежала. Бог мой, а я хотела закончить жизнь суицидом! Ради чего и кого? Чтобы соединиться с тем, кто меня не любил и кого не было среди умерших? Пока я сходила с ума, он даже не позвонил мне. Он просто женился на той, ради которой меня бросил… Удивительно, но тогда у меня не возникло желания отомстить Алёшке – завести бойфренда. Роман, тот самый парень, который вынес меня из квартиры, больше не поражался моим странностям.

Я видела Алёшку и Татьяну. Этого было вполне достаточно для того, чтобы всё понять и простить. Я испортила Татьяне настроение надолго, одним своим появлением.
Поздно вечером в одиночестве побрела к озеру. Гуляющих становилось всё меньше, вскоре пирс опустел. Поблескивающее в темноте озеро затаилось в ожидании утра, пыталось волнами достать меня, но ему не хватало сил. Тогда я сама поменяла положение, опустилась на колени, прикоснулась к холодному сочному песку. Стало жалко себя. Вспомнился день, когда я впервые поругалась с Алёшкой, так же тихонько заскулила. Смогу ли я преодолеть эту жалость к себе и начать жить заново, уже не мечтая о неосуществимом?

Озеро было мрачно, как мои мысли, чёрная вода и песок завораживали меня. Я поднялась. Вечерний воздух загустевал, вдыхаемый, он холодил лёгкие и не растворялся в них полностью. Спотыкаясь о камни, я побрела назад. В темноте меня окликнули. Пьяный голос приблизился:
- Девушка, давайте вместе искупаемся?
- Вы с ума сошли, отстаньте от меня! – я осмотрелась: никого, кроме нас двоих на пляже не было, а если бы и наоборот, то все равно никто бы не пришёл на помощь. Все звуки заглушались шумом воды, да и темнота безлунная поглощала все очертания пейзажа и фигур.

Мужчина стал приставать и попытался повалить меня на песок. Однако мои крики были услышаны: глухой звук – и насильник сполз с меня.
- Пойдемте, пока он не очнулся, - произнес надтреснутый голос.
Меня бил озноб:
- А вы его не убили?
- Нет, зачем вы гуляете одна?
- Все надоели.

Голос моего спасителя был своеобразным, несколько искусственным, даже неприятным. Незнакомец помог найти мою, брошенную напавшим на песок кофту, я одела её. Затем спаситель сказал коротко: «Я провожу вас», - и сопровождал меня, шагая в трёх шагах. Через сто метров ноги ощутили более твёрдую почву, не такую топкую, как песок. Я остановилась: за кустами облепихи светились окна нашего коттеджа.
- Спасибо за всё. Дальше я доберусь сама.
- А вы не хотите предложить мне чай? – интонация незнакомца выдала его улыбку.
- Извините, не могу: там и так слишком много народа, - я пыталась в темноте связать воедино две разорванные лямки купальника на плече, - только приведу себя в порядок.

Незнакомец приблизился:
- Разрешите помочь?
Я согласилась. Он довольно искусно натянул эластичную ткань, и узел был почти готов. И вдруг мои губи ощутили тёплый поцелуй. Я не вырвалась, не влепила пощёчину: прикосновение меня поразило. Это был алёшкин поцелуй, запах. Я внезапно ослабела, парализованная знакомыми ощущениями от присутствия тени любимого. Узел так и не был завязан. Наоборот, вторая лямка спустилась с плеча… Не помню, как одежда оказалась разостланной на песке, а мы – на ней. ласки становились всё призывнее, невозможно было скрывать страсть. Незнакомец проник в меня, я воскликнула:
- Алёшенька, хороший мой!

В этом облаке наваждения возник голос:
- Значит, ты ещё любишь меня?
-Да, любимый, да!
-Галчонок, я тоже тебя люблю!

Редкие звезды сияли над нами. Сначала спаситель, а теперь такой же мужчина, как и тот пьяный, он ослабил объятия, отстранился на поросшую травой холодную песчаную землю, будто хотел остыть от безумных движений. Я пришла в себя. Миражи больше не туманили мой мозг. Всхлипывая от горького раскаяния, я кое-как натянула на себя одежду, долго не могла попасть в брюки. Вслед незнакомец крикнул своим хрипловато-дребезжащим голосом:
- Завтра я найду тебя, Галя!

Стыд и страх не дали мне заснуть той ночью. А что, если действительно незнакомец придёт ко мне? Он знал моё имя, выходит, следил за мной. На маньяка не похож и всё же… этот ужасный голос! Не колеблясь я решила уехать.

Светало. Друзья еще спали. Я нацарапала записку, собрала вещи и, не оглядываясь, подобно вору, покинула территорию пансионата. На попутках добралась до Чолпон-Аты. Автобус заполнялся медленно. Я отнесла вещи в салон, а сама пошла прогуляться по вокзалу, вернулась вовремя: последние билеты раскупили. Я зашла одной из последних, не разглядывая лиц сидевших. Рядом со мной занял место мужчина. Он развернул газету, скрывшись за ней. Автобус тронулся. Я тяжело вздохнула: на душе было муторно от воспоминания о прошедшем вечере. Сосед начал складывать аккуратно большую газету. Мои нервы и без того были расшатаны, и я отвернулась от ненавистного шелеста к окну, угрюмо созерцая двигающийся пейзаж. Знакомый надтреснутый голос спросил:
- Который час, не подскажете?
Я дёрнулась от ужаса, обернулась. Рядом сидел улыбающийся Алёшка.

Я узнала обо всём, что произошло, и в тот злополучный день в больнице, и потом. Нина Петровна ушла домой, забыв посмотреть на уровень жидкости в капельнице. Катетор оказался неисправным и начал пропускать воздух. На него-то и пытался обратить моё внимание Алёша. Говорить он не мог: в аварии отлетевший кусок лобового стекла повредил горло, были задеты и голосовые связки. Поэтому голос и не остался прежним. Ещё слабый после операции Алёша потерял сознание. А я приняла его обморок за смерть. Но своей неловкостью я спасла жизнь любимому: на грохот прибежала медсестра из соседней палаты и вовремя отключила аппарат.

Когда Алёшу выписали из больницы, Нина Петровна увезла сына в деревню, к своей матери. Там не было телефона и больной не мог сообщить о себе, да и мать оберегала его от « пронырливой девицы», то есть, меня. Ненароком бросала сыну в душу семена подозрений, видела-де «эту» с одним, потом – с другим… Я не осуждаю её: слишком сильна была любовь матери в её попытках уберечь своего ребёнка от неверного выбора, сделать его счастливым, дать всё самое лучшее. Да и красавицей Татьяной Нина Петровна восхищалась…

Говорят, библейский царь Соломон владел мудрым секретом терпения, запечатленным на драгоценном камне. Слова «И это пройдёт» утешали в минуты горя и отрезвляли в минуты радости. Думаю, я постигла эту мудрость. Сейчас я счастлива, но понимаю, что за Алёшку мне предстоит впереди не одна битва. И если вдруг я опять его потеряю, то никогда не подумаю о самоубийстве и не упрекну Всевышнего, потому что самоубийство – слишком малая цена, которой стоят минуты счастья. В дни невзгод нужно утешаться счастливым прошлым, и горе тогда проходит. Это проверено!
Июнь, 2000 г.

[Antimat]

Место для фрейма

[Antimat]

Начало третьей главы
Автор: fotka

Телефон надрывался — полуразбуженная хозяйка квартиры, попеременно открывая то один, то другой глаз, пыталась нащупать трубку, но все время промахивалась…
***
Накануне вечером Лада — писатель-фантаст Влада В. — в полном одиночестве жарила котлеты.
Когда до сдачи романа остается месяц, а рассказ для сборника надо было отправить «еще вчера», обязательно находится масса дел по хозяйству.
«Вот куда нарубила столько фарша? Для кого?»
О работе не думалось. Переворачивая котлеты, Лада размышляла о странностях некоторых праздников. Вот, к примеру, существует некая памятная дата — одна на двоих, только помнит о ней исключительно женщина. У мужчин, как известно, ужасно слабая память на всякие мелочи: даты, числа. Обижаться бессмысленно (против природы не попрешь!), просто было немного грустно: Любимый, который в темпе дописывал роман, поздравлять не торопился, соответственно и праздничного ужина...
«А почему собственно?»
Убавив огонь, Лада накрыла сковородку крышкой и поспешила к компу. Свернув многострадальный рассказ, порылась в сети и, наконец, вывесила на стене Вконтакте фотку шампанского с вылетающей пробкой.
Спустя несколько минут появился первый коммент:
— В честь чего пьем?
«Есть повод!» — написала было Лада, но стерла.
— Приезжай, составишь компанию!
Внимание к скучающей даме проявила ее коллега, писатель Ольга З., у которой сегодня «чего-то никак не шел перевод», — Любимый поинтересовался чуть позже: когда Лада, злостно оторвав его от романа, сообщила, что ждет гостей.
— А что за праздник, Ладушка?.. Блин, сегодня же двадцать шестое ноября!
По аське был немедленно отправлен дарящий розочку смайлик — Лада ответила поцелуйчиком в образе смайлика «девочка с косичками» и побежала в магазин…
***
— Шесть лет? — недоверчиво переспросила Ольга. Гостья была моложе хозяйки, и шесть лет, видимо, показались ей сроком порядочным.
— Ага. Ровно шесть лет назад мы сидели с ним вот здесь, на этой самой кухне, — глядя сквозь поднятую рюмку, рассказывала Лада. — Втроем сидели: еще мама была жива…
Ольга машинально обвела глазами крохотную, переставшую даже надеяться на ремонт, кухню.
— …вдруг он встает и говорит: «Пойду звонить жене. Скажу, что ухожу из семьи…». И позвонил. Я подумала-подумала — и тоже позвонила мужу. Вот так я в этой квартире и осталась…
Выпили. Поговорили за жизнь. Гостья похвалила котлетки.
— Дык… почти двадцать лет замужем… — грустно улыбнулась хозяйка.
Еще выпили — поговорили о литературе. Писатели ведь, по несколько книг за душой. О коллегах вспомнили, о конвентах, о конкурсах всевозможных: Ольга рассказала, как четыре года назад «порвала грелку»… Ну, и о своем, конечно, о девичьем.
— Пустая у меня жизнь, пустая, — разлив очередную порцию водки и разложив остатки салата, пригорюнилась Лада, и тут ее осенило: — Оль…
— Что?
Лада застыла с рюмкой в руке, потому что почувствовала, как к ней подбирается сюжет. К Ладе он всегда именно подбирался. Или подкрадывался…
Одно дело жизнь (бог знает, что за автор пишет этот бездарный сюжет!), и совсем другое — собственный рассказ! Подчиняясь твердой руке опытного автора, бестолково метавшиеся последние шесть лет мысли стали послушно принимать более или менее приемлемую форму.
— Слушай… — Лада затянулась очередной сигаретой, — представим, что наша жизнь состоит из нескольких томов. Или частей, не суть… Первую в основном пишут за нас родители, в написании второй мы принимаем непосредственное участие…
— Имеешь в виду выбор профессии, семью? — немедленно включилась в обсуждение «композиции» Ольга.
— Ага. И вот она пишется, пишется… а потом вдруг заканчивается. Не в смысле смерти — просто логически завершается очередная глава. Надо писать следующую, а сюжета нет, то есть, я хотела сказать, человек должен принять какое-то решение, сделать самостоятельный шаг, а его будто что-то останавливает: опасения, страх, неумение сделать выбор… Нет-нет, не так, он не знает, чего конкретно хочет, не может себе этого представить…
Момент, когда враз до самых печенок доходит вроде бы очевидное, называют моментом истины.
— Так представь!
Первым делом Лада добросовестно попыталась представить себя рядом с Любимым… Тренированное воображение мигом нарисовало его в собственной квартире в окружении ближайших родственников… Хоть умри, но рядом с собой Лада не видела его в упор.
— А ведь я ему говорила тогда: ты не сможешь, все-таки столько лет с женой! Мне ли не знать!? Нет, говорит, у нас все закончилось, дети взрослые — поменять жизнь, как нечего делать! Вот и поменял… Четыре раза, Оль, четыре! Приходил он ко мне жить и четыре раза… Потом умерла мама…
Лада вспомнила то утро. Как вызывала скорую, как ждала в приемном покое, а потом, цепляясь за все подряд огромным пакетом с мамиными вещами, шла рядом с носилками до реанимации… Три недели они с дочкой по очереди дежурили в больнице: Лада ночами — дочка днем... Вспомнила больничную лестницу, грязную, с запыленным окном, сквозь которое жизнерадостно подмигивала разноцветными огнями гирлянда. В сквере на противоположной стороне стояла елка, и у кого-то был праздник, а Лада, сделав несколько торопливых затяжек, бросала в переполненную окурками консервную банку недокуренную сигарету и бежала назад в палату…
Нет, не стоит сейчас рассказывать об этом Ольге. И про одиночество тоже. Потому что это страшно: страшно, когда дома тебя никто не ждет, когда вернуться ты можешь только к себе… Кто пережил — знает, а остальным бесполезно и объяснять…
— Слушай, а ты не пробовала вернуться к мужу?
— К Сереже? Нет. Дочка говорит, ему понравилось жить одному с котом… с… котом, ну, кот, — пояснила Лада, заметив странное выражение на лице подруги. Та со смешком кивнула.
Постепенно так и не продуманный до конца «сюжет» сам собой отошел на задний план. Коллеги-писательницы допили бутылку, залакировали это дело чаем с конфетами, и вот когда, уложив подругу, Лада уже засыпала, она вдруг поняла, чего действительно хочет, и четко представила себе начало «третьей главы»…
***
Телефон разрывался.
«Ольгу разбудит!» — открыв, наконец, оба глаза, ужаснулась Лада:
— Алло!
— Спишь, что ли? Привет!
— Привет… — нет, Лада уже не спала: этот голос разбудил ее окончательно.
— Знаешь, о чем я подумал? Хватит уже тебе маяться дурью, — продолжал Сережа. — Давай возвращайся домой!

[Antimat]

место для фрейма

[Antimat]

Переменчивость

Автор: Лестада

Она сразу обратила на него внимание, как только он запрыгнул в маршрутку. Чуть выше среднего роста, с поднятым до самого носа воротником черного полупальто, он показался неправдоподобно хрупким и даже женственным. У Айпери мелькнула мысль, что это и не парень вовсе, а девушка. Она уже видела в городе таких людей, по виду которых сложно было определить половую принадлежность. Айпери посмотрела более внимательно, пытаясь найти в облике нового пассажира ответ на свои догадки. Как назло лица было совсем не видать – нижнюю часть скрывала одежда, а верхнюю – длинная косая челка. «Эмо?», - приготовилась клеить очередной ярлык девушка, когда парень стянул с руки кожаную перчатку. «Или гот?», - совсем растерялась Айпери, разглядев черный лак на ногтях, невольно залюбовавшись его пальцами: длинные и изящные они с равным успехом могли принадлежать как девушке, так и парню. Но отчего-то Айпери казалось, что перед ней существо мужского пола, хотя четкой уверенности не было.

- Что? – вдруг обратился он к ней, встретившись взглядом.

- А? – растерянно тряхнула волосами Айпери, только сейчас осознав, что все это время совершено неприлично пялилась на незнакомого человека. И вот теперь он возвышается над ней, требуя ответа. А у девушки в голове никаких мыслей, кроме отчаянно прыгающей: «А голос у него мужской. Во дела».

- У меня на лбу что-то написано? Чего уставилась? – недовольно буркнул парень и уселся на свободное сидение рядом с Айпери – Что молчишь? Воды в рот набрала?

- А чего ты наезжаешь? Умный такой, да? – не выдержала девушка и бросилась в ответную атаку. Она смотрела в его презрительно сузившиеся карие глаза, подведённые чёрным, и понимала, что пропадает. Влюбляется, как последняя дура, в человека, которого даже не знает и, судя по всему, вряд ли узнает. Он расстегнул пальто, и теперь Айпери могла в подробностях изучить его лицо, чтобы в очередной раз усомниться в том, что перед ней сидит парень, а не девушка.

- А не хрена пялиться так. Я тебе не урод в кунсткамере, чтобы меня разглядывать, - и он отвернулся, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

- Я… я вовсе не думаю, что ты урод! – вспылила Айпери, до боли в костяшках пальцев сжав кулаки – Совсем наоборот! И вообще… - замялась она, набираясь решимости.

- Что вообще? – не поворачивая головы, спросил он. А Айпери зажмурилась и выдала скороговоркой:

- Давай выйдем, пройдёмся!

- Что? – он удивленно посмотрел на покрасневшую до корней волос девушку.

- Я… так… просто… это… вот… - начала мямлить Айпери, мысленно отрывая свой чересчур длинный, когда не надо, язык. Неожиданно парень хмыкнул и протянул руку.

- Ну, пойдём, выйдем.

<…>

Впоследствии, вспоминая тот вечер позднего октября, Айпери, как ни старалась, не могла понять – каким образом они сошлись с Эрдаром? Как ей удалось разговорить его настолько, что незнакомец, представший вначале в образе буки и социопата, превратился в обаятельного, легкого в общении парня? С ним было интересно, захватывающе волнительно и… непонятно. Айпери смущала его манера одеваться, его плавные жесты, долгие взгляды исподлобья. Рядом с ним она ощущала себя грубоватой, нескладной. Эрдару удалось то, над чем так безуспешно бились родители и старшая сестра: Айпери, наконец, устроила глобальную ревизию в шкафу, отправив в утиль большую часть бесформенных толстовок, хламид, туник, штанов-афгани, растянутых футболок и свитеров с вытянутыми рукавами. Ей захотелось стать хоть чуточку красивее, чтобы быть достойной, чтобы не выглядеть на его фоне серой мышью. Вот только отправляясь на очередную прогулку, она нервно одёргивала юбку, казавшуюся слишком короткой, и спотыкалась в новеньких замшевых сапожках на жутко неудобных каблуках, будто, впивавшихся в пятки.

Ожидая его у курантов, дрожа от холода, бесцеремонно забиравшегося под тоненькую курточку, Айпери проклинала свою затею преобразиться. Ей уже было стыдно, что она вырядилась, словно кукла. Впервые накрасила глаза, хотя в последний раз делала это три года назад на выпускном в школе. Ей всегда казалось лишним прибегать ко всем этим женским ухищрениям. «Какой смысл, - думала она – рисовать себе лицо, надевать мишуру, если рано или поздно человек всё равно увидит тебя настоящую? Так пусть лучше он сейчас увидит, с кем ему предстоит иметь дело и не тратит время впустую». Но то было в прошлом. В том прошлом, в котором остались объёмные пуховики, широкие, крупной вязки шарфы и смешные шапки с помпонами. В настоящем она ёжилась от пронизывающего ноябрьского ветра, отрешенно констатируя, что если Эрдар задержится ещё на пару минут, она останется без ушей. Они отвалятся отмороженными кусочками плоти, а сама Айпери превратится в ледяную статую, потому что противный ветер проникал даже в капюшон. «Можно подумать, ему тоже холодно, и он надеется согреться за мой счёт», - невесело хмыкнула девушка, ковыряя носком сапога ямку в снегу, когда из-за поворота показался Эрдар.

Пока он подходил, Айпери прокручивала в голове варианты отмазок, силясь найти среди них хоть одну, объясняющую её вид. Ночевала у подружки, была на свадьбе, участвовала в студенческом спектакле, сошла с ума… Последнее подошло бы больше всего. Айпери ужасно боялась увидеть, как лицо Эрдара исказит гримаса презрения, и губы скривятся в снисходительной усмешке. Поэтому, когда он приблизился, девушка отвернулась. «Если не смотреть, то можно отдалить момент казни. Если закрыть глаза, то можно представить всё, что угодно, даже восхищение», - думала она, закусив губу, пытаясь сдержать горячие слёзы, оставляющие обжигающие дорожки на напудренных щеках. Но любопытство взяло вверх, и Айпери всё же рискнула обернуться и встретиться с ним взглядом.

Восхищение. Она не могла ошибиться. В его глазах было столько тепла, что даже ветер, казалось, притих и настороженно прислушался к сбивчивому шагу двух сердец. Эрдар словно видел её впервые. Он нерешительно протянул руку к волосам девушки, уложенным в этот вечер красивыми волнами, и тут же отдёрнул. Склонил голову на бок и восторженно выдохнул:

- Охренеть…

Айпери скромно потупилась. Обычная ребячливость куда-то испарилась. Новая Айпери не могла также крепко выразиться. Новая Айпери не могла снять напряжение скабрезной шуткой. Новая Айпери могла только дрожать от внутреннего жара и смотреть во все глаза на удивительно красивого парня перед собой, всё ещё более красивого, чем она сама. А тот перебирал пальцами пряди её волос, вдыхал аромат цветочного шампуня, шепча что-то о хрупкой сирени посреди снежного ноября, и искал губами её губы…

<…>

Малиновое небо. Редкие прохожие. Крупные хлопья снега. Морозный воздух. Но Айпери не холодно. Искусанные губы, плавящаяся под поцелуями кожа, бессвязные слова нежности, обещаний, которым не суждено сбыться. В этот вечер она позволит себе забыть о морали, приличиях, обязательствах, о себе. Раствориться в другом человеке, растаять в его объятьях и плевать, что будет потом. Есть только здесь и сейчас. Есть только…

- Извини. Мы заигрались, - резко отпрянув, прошептал Эрдар. - Прости. Нам лучше остановиться, пока мы можем это сделать. У нас ничего не получится. Прости. Ты не сможешь принять меня таким… таким, какой я есть.

- Что? – мозг был всё ещё затуманен эйфорией. Айпери пыталась восстановить дыхание, унять сердцебиение и понять, осмыслить сказанное Эрдаром. – Каким таким? О чём ты вообще?

- Прости. Не стоило, наверное, это начинать, - говорил он, избегая смотреть ей в глаза – Я виноват. Я позволил себе увлечься тобой. Позволил… влюбиться в тебя… - при этих словах Айпери забыла, как дышать, а Эрдар продолжал – Слишком многое позволил. Но нам надо остановиться. Потому что… потому что… у нас ничего не получится.

- Почему? Почему ты решаешь за меня? Решаешь за нас? Кто дал тебе это право? С чего такая уверенность? – закричала Айпери.

- Всё… всё слишком быстро развивается. Ты не готова… к таким отношениям… и… я… я, наверное, тоже.

- Слишком быстро всё развивается? Ты шутишь, что ли? Ты сейчас вообще о чём? О сексе? – злость и обида захлёстывали Айпери. Неудовлетворенное желание всё ещё сворачивалось тугими кольцами внизу живота, а бледный парень как будто дрожал от холода и усиленно делал вид, что не замечает того, что происходит с ней.

- И о сексе тоже, - тихо произнёс он.

- Ладно, - кивнула девушка. – Я готова подождать до тех пор, как ты будешь готов. Слушай, - снова вспылила она – Ты вообще парень, а?! Может, я ошибаюсь, и парень здесь я?!

- Нет, - грустно улыбнулся Эрдар – Ты не парень. Ты очень красивая девушка. Ты – самая красивая девушка, с которой мне когда-либо доводилось встречаться. И я больше чем уверен, что ты красивее всех девушек на земле, во Вселенной.

- Так в чём проблема, мать твою, Эрдар?! В чём проблема?! Чего ты мне мозг паришь?! Что не так?!

- Всё не так. Нам лучше…

- Нет, Эрдар! Ты заткнёшься и будешь слушать меня, потому что я не желаю упускать своего счастья, и тебе не позволю! Ты понял?! Я спрашиваю, ты понял?!

- Да, моя королева, - уже смеясь, ответил он. – Что ещё изволит приказать Ваше Величество?

- Королева изволит, чтобы её целовали, - с пафосом изрекла Айпери, но тут же оправилась – Ладно, так уж и быть. Пока обойдёмся без приглашений в постель.

<…>

Они всё так же встречались по вечерам, когда оба были относительно свободны после дневных забот. Гуляли в опустевшем парке, загребая подошвами ворох осенней листвы, присыпанной снегом, жались друг к другу в кабинке колеса обозрения, стараясь укрыться от вездесущего холодного ветра, и согревались горячим шоколадом в уютных кафе. Иногда Айпери удавалось затащить Эрдара в кино и там, на последнем ряду, как и полагается влюблённым, они целовались. Долго, исступлённо, до дрожи в коленках, до внутреннего жара, до тех пор, пока в зале не загорался свет. Тогда приходилось вставать, идти к выходу, с волнением ожидая того момента, когда они войдут в тёмный подъезд дома, в котором жила Айпери, и продолжат целоваться, вжиматься друг в друга бёдрами, сплетаться пальцами, пока в какой-то момент Эрдар не отпрянет, с шумом выдыхая воздух, и заявит, что ему нужно идти. И бесполезно будет цепляться за его пальто, в попытке остановить. Айпери не понимала, чего он боится, почему останавливается всякий раз, когда очевидно, что и ему хочется продолжения. На все вопросы он отвечал лишь одним коротким «Подожди». И Айпери ждала.

<…>

До календарной зимы оставалось всего пятнадцать дней, когда они впервые поругались. Как обычно, сидели в полюбившемся кафе, перебрасываясь незначительными фразами, потягивали горячий шоколад и одинаково морщились от криков излишне громкой компании, расположившейся за соседним столиком.

- Ты прикинь?! Вот это его угораздило! – возмущался, размахивая пивной кружкой, коренастый мужчина в ядовито-оранжевом свитере – Девятнадцать лет жил в однополом браке, и только недавно узнал об этом!

- Где это? – подключился второй.

- Да в Бельгии этой наркоманской.

- Наркоманская у нас Голландия, - вмешался третий.

- Не суть, - осадил его «Оранжевый». - Я к чему веду? Надо всех этих транссексуалов, гомосеков и прочих извращенцев загнать в резервации, и пусть там живут себе. Или лучше кастрировать их всех на хрен, чтобы не лезли к нормальным людям!

- Ну, ты радикально, конечно, - попробовали его увещевать приятели, но Айпери уже не прислушивалась к ним. Она поражённо смотрела на застывшего Эрдара, чьи губы сжались в тонкую полоску. Он нервно теребил пальцами салфетку и отчего-то не желал встречаться взглядом с Айпери.

- Эрдар, что с тобой?

- Как считаешь, они правы? – тихо спросил он.

- Не знаю. Мне сложно судить об этом, - попыталась честно ответить на вопрос она. – Я считаю, что не нужно выставлять свою личную жизнь и во всеуслышание заявлять о своей ориентации. Хотя, как по мне, так это мерзко, когда мужчина… с мужчиной, или женщина с женщиной. Это неестественно. Это против законов природы.

- А что, если, природа ошиблась? Ты не думаешь, что и она не безгрешна?

- А с чего тебя это так заботит? Ты же не из этих… ну…

- Из кого из этих? – опасно сузил глаза Эрдар. – Договаривай.

- Блин, Эрдар, ты же не извращенец! Ты же нормальный парень!

- А что если нет? – спросил он, понизив голос – Что, если мне приходится заниматься не совсем приличными вещами, чтобы насобирать деньги на операцию?

- Как это? О чём ты?

- Я был прав, нам не стоило продолжать, - отрезал он и, бросив деньги на стол, встал.

- Подожди, Эрдар! – вскочила Айпери следом. – Объясни!

- Мне нечего тебе объяснять. Ты не поймёшь. Всё это было ошибкой с самого начала. Прощай, - накинув пальто, Эрдар поспешил к выходу.

- Эрдар! Подожди! Не уходи!

Айпери бежала за ним, цеплялась за рукав, но он отпихивал её и упрямо шёл вперёд, оставаясь глухим ко всем её мольбам и вопросам.

- Эрдар! Я люблю тебя! Не уходи! Не надо! Я, правда, не понимаю, что я сделала не так, чем обидела, но я обещаю исправиться! Честно!

- Ты не примешь меня таким, какой я есть, - сухо ответил он и, подняв воротник пальто, принялся ждать маршрутку, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

- Ты что? Ты, что, жен… женщина, что ли? – почти шёпотом спросила Айпери. – Но я же… я же… когда мы обнимались, я же чувствовала, что там, между ног, у тебя что-то есть… я же чувствовала твой… твой… возбуждённый орган.

- Я не женщина. И никогда не был ею, - вглядываясь в туман на дороге, Эрдар стоял, зябко поводя плечами.

- Но в чём тогда проблема? – вскричала Айпери. – Господи, Эрдар! Да даже, если бы ты был в прошлом женщиной… Пусть! Слышишь?! Пусть! Для меня это неважно! Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой! И я готова к знакомству со всеми твоими тараканами, какими бы дурацкими они не были! Только будь со мной, Эрдар? Не отталкивай меня? Я смогу, слышишь?

- Уверена? – он вытянул руку, тормозя маршрутку.

- Да! Да!

- Тогда слушай, - он приблизился к её уху и прошептал едва слышно. – Я не женщина, но и не мужчина. Я и женщина, и мужчина, - и пока Айпери стояла с округлившимися глазами, силясь разгадать загадку Эрдара, тот запрыгнул в маршрутку и закрыл за собой дверь. Водитель дал по газам, и машина сорвалась с места, а Айпери всё никак не могла даже пальцем шевельнуть, сбросить оцепенение, сделать хотя бы шаг, когда в кармане куртки пиликнул телефон, извещая о доставке SMS-сообщения.

«И если ты готова меня ждать, то я вернусь к тебе мужчиной», - ошеломлённо прочитала девушка.

<…>

Близилось 1 декабря. Первый день зимы, а от Эрдара всё ещё не было никаких вестей. Он не отвечал на звонки и не звонил сам. Надеясь на встречу с ним, Айпери несколько раз проехалась до конечной маршруток, побродила по заснеженному парку, выпила в гордом одиночестве пару чашек горячего шоколада, показавшегося чересчур приторным и ненатуральным, с соевым привкусом. Но Эрдара нигде не было. Он исчез из её жизни, оставшись в последних тёплых лучах ноябрьского солнца и аромате прелой листвы. Надвигалась зима, и Айпери сильнее прежнего ощущала холод, забирающийся под кожу и сжимающий железными тисками сердце. Она кляла себя за то, что так и не узнала ни адрес Эрдара, ни место его работы. Оказалось, что она вообще мало, что знала о нём. Они болтали обо всём на свете, обсуждали фильмы, книги, музыку, события в мире, но ни разу не пытались заглянуть глубже. Тогда ей было достаточно этого. Тогда. Но не теперь, когда хочется выть от отчаяния, рисовать на стенах комнаты чёрными красками и тихо плакать в углу, обхватив колени руками.

Отдаваясь охватившему её горю, Айпери не сразу услышала трель мобильника. А услышав, кинулась к нему, сломя голову. Дрожащими руками схватила телефон, неверяще уставилась в высветившееся имя. Она так разволновалась, что забыла нажать «ответ».

- Пропущенный вызов, пропущенный вызов, - шептала Айпери, пытаясь снять блокировку экрана, когда пришло SMS-сообщение.

«Королеве всё ещё нужен фаворит? Я готов заступить на эту должность »

[Antimat]

Место для фрейма

[Antimat]

В поисках свободы (Цикл "Пьяные рассказы")

****************************
Пофигист (не в кристмас сториз: дробить на темы лень)
Автор: Михас Никольский

Что-то есть в этом. Я про возраст Христа. То ли цифра мистическая, то ли треть века – достаточное время чтобы поумнеть и начать смотреть на жизнь глазами буддисткого монаха, обожравшегося рыбой кота или бездельника соседа-алкаша Митяя – выбирай любой аватар для новой жизни, на новой планете… До определённого момента жизни мечешься, ищешь ответа на вопрос, в чём смысл этой грёбаной жизни. В чём смысл капающей в очередной раз с потолка воды? Пойти набить морду этим митяям? А смысл? Или это знак, что пора продавать квартиру и переезжать в какой-нибудь Усть-Запердольск? Послушался и первого, и второго божьего гласа. Начистил митяевский фейс и позвонил в риэлтерскую контору.

Митяй, одновременно с моим потолком и мебелью, просохнув после запоя, явился – в руках бутылка и какая-то засаленная книга под мышкой. Извиняться.
– Обмоем твой отъезд?
– Чёрт с тобой. Проходи…

Разложил на столе закуску:
– Борщ будешь? Неделю уже ем – доесть не могу.
Благородно отказывается. Он же не жрать пришел, а пить и закусывать. Но потом вдруг замечает мой хмурый взгляд и машет рукой:
– Давай. Пофиг. Только не разогревай.
– Он же холодный. Жиром давиться будешь?
– Пофиг. Водка расщепляет жир.
– То-то ты тощий, как перила…

Ест обстоятельно и с чувством достоинства, словно и не еда перед ним, а так, энергетическое топливо: не рассматривает, что там «застыло» или плавает. Кажется, была бы муха в борще, и ту бы съел. Просто зачерпывает равнодушно и небрежно отправляет в рот.
– Сколько же ты можешь пить, скотина? – эпитет тактично произношу про себя.
– С ней легче жить. Когда тебе будет столько же, сколько и мне, – поймешь.
Я чуть водкой не поперхнулся. Выглядит, чмо, на все шестьдесят, а сам старше меня года на три.
– … Возраст Христа придет, и ты поймешь, о чём я.
– Ты работу в институте просил, в разгар кандидатской. И пьешь уже лет пять, собака, о чём ты?
– Он у меня раньше начался, - и в рот ложку со свесившейся капустой, – вот проснулся однажды утром и понял: «Всё, пи**ец… Всё, для чего жил, пахал, - всё в *опу!»
– И с того дня ты начал жрать её? – киваю взглядом на полупустую уже бутылку, чувствуя, что аминь моему коньяку: наши посиделки не закончатся вместе с водкой. Но сам расслабился и готов был выслушать любую ахинею-исповедь.
– Нет. Через неделю. Понимаешь, всё, ради чего я жил, оказалось так – пшик… Вот… Читай…

Пододвигает мне грязную, с расплывшимися пятнами краски на обложке книгу. Разворачиваю к себе и хмыкаю:
– «Шерлок Холмс» тебе чем насолил?
Митяй аккуратно положил ложку на стол, его мутный взгляд вдруг прояснился, сфокусировав на мне «какжитыжылбезэтихзнанийсынок?»:
– Открывай на закладке и читай. Я специально для тебя обвёл карандашом… Вслух читай!
Ухмыляясь, тяну за огрызок от газеты, разворачиваю книгу. Страница заляпана, как и обложка, грязно-бежевыми пятнами… Несколько абзацев обведены дрожащей линией – выцветшим красным фломастером и параллельной, более чёткой, – карандашной. Это был эпизод, в котором Ватсон удивлялся невежеству Холмса, похерившего теорию Коперника и заслуги Томаса Карлейля. «…– Видите ли, - сказал он, - мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты, которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он разложит в образцовом порядке. Напрасно люди думают, что у этой маленькой комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных.
– Да, но не знал о солнечной системе!.. – воскликнул я.
– На кой черт она мне? –перебил он нетерпеливо. – Ну хорошо, пусть, как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?»

Я вопросительно посмотрел на довольного Митяя, с поощрительной улыбкой разливавшего последнее зелье по рюмкам…
– Ну… как?
– Ты из-за этого начал пить?.. – не в силах сдержаться я заржал.
Митяй ждал, пока я отсмеюсь, потом залпом и без тоста выпил свою последнюю порцию, занюхал куском хлеба и положил его аккуратно поверх моей наполненной рюмки.
– Ну, счастливо тебе добраться, значит… Бывай…
Как будто и не был уязвлён моей реакцией. На протянутую мной книгу махнул щедрым жестом:
– Дарю. Это мой подарок. На память.
– Э-э-э… спасибо…
Поднял ладонь в знак прощания и нетвёрдо ушёл, закрыв за собой дверь, так же аккуратно, как положил хлеб на рюмку.

А я остался в недоумении сидеть. Передо мной на столе лежала украшенная то ли пятнами, то ли сожалениями старая книга, возле рюмки, накрытой куском хлеба. На дне рюмки уже покоилась истина – размокшие крошки.
Август 2012

В поисках свободы

In vino veritas

Конец святой субботы был обрамлён пустой болтовнёй коллег на итоговой планерке. Пытку начал шеф, за наружное сходство с автором “you can leave your hat on” прозванный Кокнутым Джо. Затем перепоручил Ниночке, толстой стервозной деве, свою папку и спешно удалился, посеяв надежду уйти пораньше. Ниночка, надо отдать ей должное, тему с отчётами свернула быстро, роботоподобно зачитав оставшиеся цифры, но прощанию ускорения это не придало. Ниночке некуда было спешить: дома, наверняка, такой же толстый, как и она сама, котяра и тишина безлюдия. Знала бы, корова, что сама виновата: нормальный мужик в смертники не запишется жить с такой. Привыкшая к власти на работе и дома такая будет строить супруга. Я приуныл, заметив на себе её плотоядный взгляд, снова «отвлёкся» на ноябрьский пейзаж напротив, решив больше не пересекаться взглядом дольше, чем на секунду.

С лёгкой руки Харитоновны, местного справочного радио, мадам постарше и позамужней, но, по всем признакам, обременённой своим многолетним супружеством, разговор перепрыгнул в русло сплетен о конкурентах, знакомых, соседях, планирующемся бегстве на курорты в новогодние выходные, до которых оставался месяц…

Я вежливо улыбался разговору, бросал малозначимые фразы на вопросы и чувствовал, как серая плесень, опускающаяся за окном на макушки деревьев, поглощает эту последнюю киноварь тёплых дней. Ночью, наверняка, пойдёт снег… Вон и Харитоновна жалуется на ломоту.
От желеобразных разговоров сводит челюсть, но я сдерживаю зевоту и продолжаю растягивать рот в улыбке в надежде скорого оскудения этого словесного потока.

Почему я не могу встать, резко отодвинув стул, сослаться на внезапное чэпэ, как это сделал Кокнутый Джо? Какого чёрта я сижу здесь, среди эмансипированных баб с недотрахом и обабившихся мужиков – ни Юрка ни Тоша не смеют восстать против пустой болтовни этих офисных тайм киллерш? Или мы пленники Кирки, обращённые в блаженных свиней, смеем лишь мечтать о бегстве домой? К телевизору. К пиву. К свободе. Мечтаем и продолжаем невразумительно хрюкать в этой жиже обыденных словесных нечистот.

****
Приехал домой не в духе: Ниночка попыталась меня склонить к совместному ужину. Я содрогнулся. Меньше всего мне хотелось вместе с осенью пасть жертвой этого наползающего декабрьского слизня. И сослался на обожаемую мной матушку, тут же перехватив промелькнувшее в дрогнувших углах губ недоверие и пренебрежение – сделал вид, что не заметил. Не выносить же Ниночке благодарность за уволенную в прошлом месяце симпапошку Алёну, с которой у меня было всё покончено и без того. Я прикрыл свою осеннюю хандру мнимой печалью от расставания с девушкой и будто бы сердился на шефиню.

Реанимировать дурное настроение могла только горячая ванна и диск с Ларой Фабиан, слушал которую редко, в особо запущенных случаях. Ехать в клуб во время промозглой погоды не хотелось, от приключений, заканчивавшихся свежими простынями в чужих квартирах, я устал.
Кто мне мог помешать насладиться музыкой, пенистой ванной и запекающимся в духовке промаринованным куском свинины? Никто.

Ванная сделала меня человеком, мясо с коньяком, - полубогом. И всё же по-прежнему чего-то не хватало для вечернего субботнего равновесия. Захотелось курить, нашёл заначку и вышел на балкон, прихватив полбутылки оставшегося конька. Туман мелкими каплями сразу увлажнил лицо, но я только поёжился: сегодня хотелось хандрить.

– Сергеич, угости папироской! – сверху меня заметил Митяй, вышел на запах.
– Спускай, – кратко я согласился. Сверху на бечовке к моему лицу спустилось доморощенное лукошко, я положил туда полупустую пачку, и лукошко поехало наверх.
– А спичками не богат, Сергеич? – лукошко снова вернулось.
– Обнищал, алкаш?
– Не, лень идти на кухню. Вдруг ты уйдёшь.
– Ну ты кадр! – делюсь зажигалкой, которая вскоре возвращается. Сверху тоже начинает тянуть дымом.
Митяй, ходячая И-Цзинь, хоть и спился до того, что жена ушла с детьми, бросила квартиру, не выдержала каждодневнего философствования у отряда бутылок вдоль стены. Митяй не лез в драки, просто пил по-чёрному, засыпая после полулитра крепкой браги. И всё пытался научить жизни Игоревну. Та и сбежала. Баба, и то сказать, нервная, мудрствований не терпящая.

Мне же сегодня не хватало новой нити для мыслей, разбредшихся по туманному лабиринту испуганными овцами.
– Слышь ты, Митяй… – в надежде на спасительную гексаграмму я позвал, выбрасывая куцый фильтр вниз, – скажи, что делает тебя счастливым?

Митяй прислушался к моему прихлёбыванию из бутылки:
– Я счастлив, когда могу делать, что хочу. Вот ты сидишь на своё работе, как раб. Да баб таскаешь…
– А ты бомжей, – я огрызнулся.

Митяй подумал.
– Коньяк пьёшь?
– Да, коньяк.
– А я водку. И нам одинаково хорошо.

Лукошко снова оказалось перед моим лицом. Вот же хитрая скотина. Я хлебнул и попрощался с бутылкой. Однако она вернулась, немного более лёгкая и потом весь недолгий разговор то улетала от меня, то снова возвращалась.
– Да. Но я пью редко, а ты каждый день… Со своими бомжами.
– Я их делаю счастливыми.
– Ну ты даёшь, – мне уже тепло от выпитого, а туман делает нас мирно болтающими Медвежонком и Ёжиком. Я тихо пьяно закатываюсь смехом.

Митяй, не зная о пришедшем мне на ум сравнении, обиделся и выдал гексаграмму:
– Дык, каждому своё счастье. Им помыться бы, да поспать в тепле. Что пьём, так жизнь такая. Моя Игоревна без новой тряпки да театра человеком не была, а этим много не надо. Ты думаешь, я вот пропью свою квартиру да тоже в мир пойду? Э, нет. Я ж идейный борец за простое счастье. Кто тогда будет за меня включать им воду. А на жизнь я заработаю, не боись. Захочу, каждый день буду коньяк, как у тебя, пить. Но мне не надо этого, понимаешь, Сергеич? Я экономлю на свободу от денег и начальника. Это ты в присутствии своего пукнуть не смеешь, а я легко пошлю, кого захочу. Потому что свободен.
– Да тебе в Лигу моральных реформ надо, – я засмеялся на этот раз уже адресно, – я пошёл…Бывай… Философ…

Митяй что-то пробурчал в ответ, но остатки коньяка принял. Видимо, в качестве оплаты за свою консультацию.

Я вернулся к телевизору и только в комнате понял, что продрог. Налил себе чаю и снова водрузился в кресло. С экрана комментатор продолжал вещать о замечательной вольной жизни моих хвостатых и краснозадых прародственников, которые получали полный кайф от перебирания шерсти, выкусывания блох, активного троллинга других особей и раскачивания маятником вниз головой с ветвей заповедника…

Я находился в таком же заповеднике. Отчасти Митяй был прав. Свободы не было. Потому что свобода – это неудобство, зависимость от таких, как я, в ожидании пачки сигарет в лукошке на бечёвке. Где ж её искать?

Мне вдруг пришло в голову, что одна из самок павиана похожа на Ниночку, я стал фантазировать дальше, наделяя мысленно именами своих коллег персонажей натуралистической передачи. Это показалось мне настолько забавным, вкупе с комментариями восторженного ведущего, что я от души посмеялся. Да пусть будет хотя бы такая свобода. Я вытерплю, я выдержу неделю в этом заповеднике. Ведь у меня есть своя клетка, в которую я не пущу никого, кто будет мне противен. Маленькая, но свобода.

За окном жадный слизень-туман поглотил город, а мне, в моей норе было уютно и тепло. Ни бомжей, ни Ниночки. Только я и кружка горячего чая с бергамотом. Что может быть лучше?

Nov. 2012

[Antimat]

место для фрейма

[Antimat]

Розовый Ганс и выстраданное право на счастье. (вне конкурса)
Зарисовка
Автор: Радда

Ганс медленно шел по промерзшему тротуару города. На самом деле он никогда не был поклонником прогулок в непогоду, но последнее время его мучил гребанный творческий кризис. Не хватало идей для сюжетов и сюжетов для блога. Про всякие обыденности писалось легко, но истинно гениальных озарений давно уже не случалось. С наслаждением Ганс вспомнил, как однажды увидел забитого студентика, торопливо семенящего по улице с тетрадкой в руках. Так родилось одно из любимейших его творений. Да что уж там мелочиться, улица всегда была его персональной музой.
Так что, по своему обыкновению, он вышел на прогулку в поисках свежих идей. Сегодня везло на женщин. Но женские персонажи редко бывали в чести у Ганса. С мужчинами есть где развернуться, поэкспериментировать с характером, а женщины слишком скучны и однообразны.
Вот мимо мэрии деловито вышагивала женщина лет 30-33-х. В руках – сумочка с нетбуком, дамский деловой портфель. На носу очки. Бизнес-дева, сразу определил Ганс. Скучно.
На обочине стояла девушка с поднятой рукой. Ловит такси. На руках бархатные перчатки, на перчатках массивные серебряные кольца. Леди-фифа, тут же подумал Ганс. Вообще мрак.
Что-то шло не так в эту прогулку. Улица не спасала от застоя, а наоборот, подбрасывала скучнейшие образы. Топила, так сказать, живьем в болоте.
«О господи боже», в отчаянье подумалось Гансу.
- Я здесь, Ганс, - раздался голос за его спиной. Ошарашено повернувшись, Ганс узрел белобородого мужичка в белой толстовке.
- Ты здесь – кто? – не понял Ганс, приписав совпадение мыслей и появления мужичка на случайность.
- Я Господь Бог, Ганс, ты меня ведь звал, - благодушно улыбаясь, проговорил мужичок, с видом абсолютной уверенности в своей вменяемости.
Ганс моргнул, чтобы четче сфокусировать взгляд на Господе Боге в белой толстовке. Несуразица какая-то!
- Так ведь холодно, Ганс, поэтому и толстовка, - доверительно поведал мужичок, - я ведь на небесах привык к более теплому климату.
Жаль было Гансу отправлять безобидного мужичка в психдиспансер. Так что он сочувственно поджал губы и пошел дальше ловить скучные образы. Но встреча, как оказалось, была переломным моментом этой прогулки. Буквально через пару кварталов Ганс увидел менеджера супермаркета, вышедшего покурить через заднюю дверь. Держась одной рукой за ручку двери, он почесывал яйца второй, в которой была зажата сигарета марки Кент.
Снова поверив в свою музу, Ганс опрометью бросился домой. Включил компьютер, нашел на рабочем столе иконку Ворда и принялся строчить с неимоверной скоростью.
А менеджер супермаркета тем временем надел белую толстовку и ушел в надвигающийся закат, размышляя о странностях человеческого счастья.

[Antimat]

место для фрейма

[Antimat]

Рай 2.0
Киберфантастика
Автор: Justa D

«Мы не можем отделить воздух, который удушает, от воздуха, по которому бьют крылья». Джон Перри Барлоу.



- Стоять! Руки за голову!
- Не стреляйте! - Нелегалы – высокий статный мужчина и миловидная женщина средних лет – застыли с поднятыми руками у высокой и влажной стены, где их нагнала оперативная группа.
- Мы имеем право на защиту? – спросила женщина.
- У вас даже нет права хранить молчание, - сказал Антон, для убедительности покачав перед нелегалами стволом автоматического дезинтегратора. – Цель проникновения?
- Мы – беженцы, - сказал мужчина.
Антон мысленно усмехнулся: если бы эти люди знали правила мира, в который попали, погоня отняла бы гораздо больше времени. Но перебежчики явно не догадывались, что здесь некоторые из стен можно легко пройти насквозь. Каким же дураком нужно быть, чтобы сунуться сюда без проводника.
- Отчего бежим? – сострил один из бойцов.
- От жестокой реальности, - сказала женщина.
- Здесь она не лучше, - сказал Антон. – Готовьтесь к депортации.
- Вы даже не спросите, кто мы и почему оказались здесь? – спросил мужчина.
- По правилам, нелегальное пересечение границы миров или покушение на оное ведет к принудительной депортации без процедуры дознания.
- Подождите! Нам некуда возвращаться - тот мир не терпит нашего существования! Позвольте остаться! Пожалуйста! – мужчина упал на колени и потянул за рукав женщину, но она отдернула руку и осталась стоять.
- Да что с ними цацкаться? – один из бойцов передернул затвор. – Будем мы тут еще сопли нелегалам подтирать. Депортируем, командир?
- Хотя бы выслушайте нас, - сказала женщина. Она смотрела на Антона, и в ее глазах не было страха, только бесконечная усталость и тоска.
- Мы не правомочны, - сказал Антон.
- Вы не можете так с нами поступить! – закричал мужчина.
- Поднимись, - сказала женщина. – Не унижайся перед ними. Мы напрасно искали убежище в этом мире.

Странными были эти перебежчики: не походили они ни на преступников, ни на искателей приключений. Видел Антон перед собой людей, в том мире очевидно милых и интеллигентных, и чьей виной явно было только то, что по какой-то причине они безнадежно запутались в реальностях. Он вдруг с удивлением ощутил, как гаснет в нем азарт преследователя, и освободившееся место занимает неуместное, чуждое приграничью чувство. Жалость, сострадание? Нет... Сочувствие! Он испытывает сочувствие! Испытывает не к мужчине, жалко хлюпавшему носом и все еще стоявшему на коленях, а к женщине, оказавшейся сильнее, тверже своего спутника.

- Не знала, что по эту сторону Периметра, могут поставить к стенке без суда и следствия, - с презрением бросила она. – Знайте же, ваш мир - жалкая пародия нашего. Все и вся здесь – химера, иллюзия, суррогат. Вы - байты!
- Терабайты, - сказал Антон и тут же, будто боясь передумать, махнул бойцам. – Пли!
Женщина коротко охнула, и в Антоне словно что-то оборвалось. Он отвернулся, не желая видеть, как пара странных перебежчиков рассыпается на символы программного кода, и, поймав недоуменные взгляды бойцов, зашагал прочь. Ему хотелось принять душ.

До освежающих струй он добрался через несколько часов, выследив и депортировав еще несколько нелегалов. Антон долго стоял под душем, пытаясь избавиться от странного, гнетущего, тягостного чувства. Через границу миров шла тайными тропами в основном привычная ему публика - мелкая уголовщина, прятавшаяся от властей иномирья, и дикие туристы, искавшие острых ощущений. Но сегодня что-то пошло не так. Пара странных перебежчиков нарушала ясную и правильную картину происходящего. Как они назвались? Беженцы... Слово-то какое...

- Ты чего такой смурной? – Антона толкнули в плечо. Он поднял голову и уперся взглядом в огромные и немного сумасшедшие глаза Элен. Антон потряс головой: за мыслями о чертовых беженцах он не заметил, как пришел в бар, где еще вчера вечером (и как он мог забыть?!) назначил свидание.
- Ты на меня обиделся? – спросила Элен. – Я сильно опоздала?
Антон глянул на часы:
– На 40 минут.
- Ну, прости, - сказала Элен и чмокнула его в щечку. – Я же женщина! Нам – можно.
- Что за сексизм? – попытался пошутить он. – Опоздать в нашем безумном мире невозможно, потому что все, что бы ни произошло, случается вовремя. По строгому, между прочим, расписанию. Клянусь сервером!
Элен, почувствовав в его голосе фальшивые нотки, погрозила пальчиком.
- Ты мне не рад, – сказала она.
- У меня зуб болит, - сказал Антон первое, что пришло в голову.
- Зуб? – засмеялась Элен. – Не может быть! У тебя болит зуб? Набери стоматолога, он вырастит тебе новый зуб за пару минут! Нет? Хочешь, я наберу?
- Не хочу, - улыбнулся он. – Сам сейчас его себе отращу, зря что ли в школе учили.
– У тебя проблемы? – спросила Элен. – Что-то не так на службе?
- Прости меня, - сказал Антон. – Я просто очень устал. Не спрашивай, почему, я и сам не знаю.
- Ты мне такой совсем не нравишься! – сказала Элен. – Мне кажется, у тебя асексоминоз!
- Что-что?
- Это я сейчас придумала. Как авитаминоз, только дело не в нехватке витаминов, а в недостатке здорового секса. Сколько мы с тобой не встречались?
- Две недели, - сказал Антон.
- Целую вечность! – Элен картинно сложила ручки. - И ты ни разу за это время мне не изменил?
- Ни разу, - Антон сделал честные глаза.
- Бедненький, - сказала Элен и, охватив его шею руками, зашептала: – Вези меня домой, буду срочно тебя спасать.

Элен была опытным и ответственным спасателем. Антон убедился в этом месяц назад, когда впервые заключил ее точеную фигурку в свои объятья, и Элен доказала это снова, едва они оказались в его квартире. Потом Антон откинулся на спину, а девушка свернулась калачиком и прижалась щекой к его плечу.
- Ты помнишь тот мир? – спросил он.
- Нет, - ответила она. – Я попала сюда совсем маленькой.
- Я тоже, - вздохнул Антон.
- А почему ты спрашиваешь? Жалеешь, что оказался здесь?
- Сегодня один из перебежчиков сказал, что наш мир – химера. А настоящая жизнь – там, за границей, разделяющей две реальности.
- Чушь, - сказала Элен. – Ничего хорошего там нет. Новостей не смотришь? Там голод, войны, болезни, несчастные случаи.
- Мне кажется, перебежчик прав, - сказал Антон.
- Кто знает, чей мир отражение другого? – загадочно улыбнулась Элен и щелкнула пальчиком по кончику его носа. – Но любой из миров никогда не познать и не охватить.
- Я и не пытаюсь, - сказал Антон. – Я вот сейчас тебя охвачу.
- А вот и нет, - Элен потянулась за платьем. – Мне пора бежать.
- Куда? – Антон поймал ее за руку.
- Не куда, а откуда, - Элен поцеловала его и мягко высвободила руку. – Я бегу отсюда, и разрешаю себя не провожать.
Элен упорхнула, и Антон закурил, задумчиво выпуская колечки дыма. Получались они идеально круглыми и, заметив это, Антон почувствовал раздражение. Он затушил сигарету, прошел к бару, плеснул себе бренди и застыл, смакуя послевкусие.

Ба-бах!

Входная дверь с оглушительным грохотом влетела внутрь пробкой от шампанского. Ударная волна отбросила Антона к стене, на какое-то время лишив способности соображать. В квартиру ворвались бойцы с эмблемами спецподразделения. Антона скрутили и выволокли на улицу, где их поджидал легкий броневик.

- Мужики, че стряслось? – прохрипел Антон. Один из бойцов ударил прикладом, отправив его в забытье.

Антон пришел в себя от резкого запаха нашатыря.
- Как спалось? - участливо спросил мужской голос. Антон, разлепив веки, увидел перед собой человека в форме контрразведки с офицерскими знаками отличия.
- Спасибо, - сказал Антон. – Хреново. Не люблю спать во внеурочное время.
- Ай-яй-яй, - покачал головой мужчина. – Непорядок. Как вы думаете, что привело вас к нам в гости?
- Недоразумение? – сказал Антон.
- Не паясничать, - вдруг закричал офицер. – Ваше недоразумение называется отступничеством от заданных правил! Преступлением!
- Вы меня с кем-то спутали, - сказал Антон. – Я законопослушный гражданин, и более 60 лет на службе обществу - отлавливаю на границе нелегалов. Пробейте меня по базе.
- Уже пробили, - зловеще сказал офицер. – И скажу вам откровенно: я вне себя. У нас под носом столько лет работал потенциальный перебежчик!
- Я вас не понимаю!
- Зато я вас насквозь вижу, - рявкнул офицер. – Как давно вы являетесь сочувствующим иномирью?
- Я не сочувствую!
- Лжешь! Здесь у меня, - офицер помахал перед лицом Антона планшетным компьютером, - полная доказательная база и показания шести свидетелей, бойцов вашей группы и твоей знакомой Элен. Сейчас ты сочувствуешь нелегалам, потом начнешь им помогать, а однажды – сбежишь!
- Вы за мной следили, - процедил Антон, физически чувствуя горечь. Его предали. Предали! Окружавшие его люди, которых он считал своими в доску, которым он доверял, к которым испытывал больше, чем симпатию, сдали его контрразведке.

- В этом мире нет секретов, - сказал офицер. – Здесь невозможно скрыть что-либо. Как человек, служащий на границе, вы должны были об этом знать. Будете отвечать, или мне вытягивать ответы клещами, буквально?
- Не утруждайтесь, - сказал Антон. – Я буду с вами сотрудничать.
- Прекрасно, - сказал офицер. – Люблю понятливых и ответственных граждан. Как давно вы являетесь сочувствующим?
- Всего несколько часов, - сказал Антон. – Мы задержали пару нелегалов. Одним из них была женщина. Она была такой естественной... Я не видел таких здесь. От нее будто пахло чем-то настоящим, свежим...

- Лирики больше чем достаточно, - оборвал его офицер. – Я не пойму, чего тебе не хватало? У тебя хорошая жизнь, карьерный рост, живешь в достатке, спишь с моделью, а до нее – спал с другой. Это же рай с гуриями, причем, прижизненный. Ощущений острых мало? Зубы вот у тебя болят. Зажрался? Что тебе еще надо? Захотелось на тот свет?

- Да, - признался Антон. – Захотелось. Сегодня я понял, что по уши сыт идеалистической картинкой нашего мира. А я хочу настоящей жизни, чтобы меня кусали комары, были препятствия, которые нужно преодолевать, чтобы не было пресно, как здесь. Я нахожусь в этом мире несколько десятков лет, но не могу вспомнить что-то особенное. Потому что не было его, вы его отобрали.

- Какой пафос, - захлопал офицер. – Браво! В вас умер актер. Кстати, ту, другую жизнь, по которой вы вдруг затосковали, отобрали не мы, а ваши родители. Не помните? Ах да, вы же были совсем маленьким, а потом вам никто и не рассказывал. А я расскажу. Ваши родители выиграли право перехода в наш мир в лотерею. Они бы могли оставить вас там – в другой реальности, но подарили другое, лучшее будущее, без болезней и дряхления, голода и нищеты. Вы попали в рай! Вам сейчас сколько лет? 60? 70? Там, за границей между мирами, вы бы были стариком, а здесь молоды и активны. Знаете, сколько людей там, в той реальности, хотели бы занять ваше место? А вы завидуете им! Глупо!

- Здесь есть все, кроме самого главного, - сказал Антон. – В нашем мире нет жизни. И нет свободы! Разве это рай?
- Ад и рай – в наших головах. Все остальное было чистилищем, пока кому-то из умников не пришло в голову создать рай в киберпространстве. Не для всех, конечно, а для людей обеспеченных. Так что тебе повезло: ты оказался в числе избранных по воле случая, без копейки в кармане.
- Я не хотел такой жизни, - выпалил Антон. – Меня никто не спрашивал.
- Ну что ж, - сказал офицер. – Нет противника опасней, чем супостат, зараженный враждебной идеей. В таком случае, не вижу смысла тебя переубеждать. Да и незачем.
- Вы меня депортируете?
- Может еще и чемоданчик помочь собрать? – офицер криво усмехнулся. – Но мы поступим с тобой иначе. Ты будешь казнен.
- Вы убьете меня?! За сочувствие?
- В назидание, - сказал офицер. – Мы не можем депортировать человека, посвященного в секреты охраны границы. В государственные, замечу, тайны. Рай – не резиновый!

Офицер нажал на кнопку, и за спиной Антона выросли двое бойцов.
- Вышка, - коротко бросил офицер. – Привести в исполнение.
Антона вывели на огромный плац. Он огляделся, ища глазами камеры. Его казнь сейчас наверняка будут транслировать по всем каналам. Он и сам раньше любил смотреть, как расстреливают преступников, но не предполагал, что его самого включат в их число.
Над плацем прокатилась тревожная барабанная дробь, ее заглушил хорошо поставленный голос, лившийся откуда-то сверху: - Именем первой кибер-республики...

Небо над Антоном вдруг расколола молния, затем еще одна и еще. Он почувствовал, как загудела и задрожала под ногами земля. Потом последовал мощный толчок, по стенам зданий, стоявших у плаца, и высокой стене, закрывавшей его с другой стороны, быстрыми змейками поползли трещины, полетели вниз куски штукатурки и отделочных плит. Антон обернулся и увидел, как бетон, покрывавший толстым панцирем твердь, раскалывается, и в образовавшийся разлом проваливается большая часть расстрельной команды, а остальные бойцы с криками разбегаются в стороны от стремительно растущей расселины.

Антон бросился в сторону пролома, образовавшегося в стене. Он бежал, чувствуя, как земля то уходит из под ног, то вздымается, словно живая. У самой стены он едва не налетел на бойца. Тот сидел к нему спиной и глядел в бинокль куда-то далеко вперед, сквозь пролом.
- Что происходит? – спросил Антон.
- Ddos-атака! Гребаные хакеры!
- Какие хакеры?!
- Ты что, парень, белены объелся? – боец развернулся и, увидев перед собой беглеца, вскинул винтовку, но Антон опередил его на долю секунды, ударив по голове. Подхватив оружие, он выскочил на стоянку, где пригнул в первую попавшуюся машину, и выжал акселератор до предела. Антон гнал в направлении границы между мирами, связанными паутиной известных ему троп.

***

...соединение разорвано! Внимание, соединение разор...

Антон открыл глаза, поднялся, обесточил камеру полного виртуального погружения и, с трудом переставляя ноги, прошел через покрытый пылью холл. Он остановился перед дверью, немного постоял, словно не решаясь выйти в несовершенный и такой желанный мир, но затем распахнул дверь и подставил лицо лучам настоящего солнца.

- Дедушка, вы кто?
Антон опустил голову. На лужайке перед домом стояла девочка лет восьми. В руках она держала красивый цветок.
- Дедушка? - переспросил Антон.
- Ну как же, - засмеялась девочка. – Вы седой, бледный и старый. Вы – самый настоящий дедушка!
Антон потрогал лицо. Кожа под пальцами была дряблой на ощупь. Он и забыл, что в этой реальности время было к людям безжалостно.
- Так кто вы, дедушка? – спросила девочка.
- Хозяин этого дома, - сказал Антон, и добавил: - Более шестидесяти лет.
- А я живу там, - девочка показала на соседний дом. – Но вас никогда прежде не видела.
- Меня долго не было дома, - сказал Антон. – Я только что вернулся.
- Издалека? – спросила девочка.
- Из другого мира, - ответил Антон.
- Вы из Рая? – недоверчиво спросила девочка.
- Рай находится здесь, - сказал Антон. – Там - его жалкое подобие.

[Antimat]

место для фрейма

[Antimat]

Прости
Автор: Volna


*****
Пустоты на земле в многоликой толпе многовато,
Сердце жжёт суета, и, едва лишь забрезжит рассвет,
Я к тебе прихожу, чтоб почувствовать трепет возврата
Из долины страданий - в долину, хранящую свет.

От печали и муки порою мне некуда деться,
В поднебесье направлю слезой затуманенный взгляд,
И в щемящей тоске, надрываясь, колотится сердце,
А дрожащие губы с тобою одним говорят.

Я к тебе прихожу, чтоб услышать слова одобренья,
И к пронзенным ногам твоим нежно, с любовью прильнуть.
Я к тебе прихожу, чтоб почувствовать силу прощенья,
И душою, и сердцем от мира сего отдохнуть.

*****
Из распростёртой чёрной тучи,
Пронзив насквозь её бока,
Прорвался луч, такой могучий,
Что небо опалил слегка.
И туча, тая, улетала,
Вокруг сметая облака,
И слёзы градом проливала,
А поглощала их река.
И в нашей жизни, среди туч,
Когда его с надеждой ждёшь,
Грядёт любви горячий луч
И радужный прольётся дождь.

*****
Простить врагу обиду сложно,
Душа кричит, что невозможно
Ей разум вторит: "Отомсти",
Голгофа говорит: "Прости".
Душа блуждает, как в тумане,
Коль друг её жестоко ранит.
Как счёты с другом ей свести?
Голгофа говорит:"Прости."
Душа доверчива, ранима,
С подругой изменил любимый,
Любовь не удалось спасти.
Голгофа говорит:"Прости"
Прости, кто стал причиной боли
И не держи врагов в неволе,
Свободу дай и отпусти.
Голгофа говорит: "Прости."