Санрин

— Восемнадцатилетняя ночная красавица... — голос Юсуфа растягивается от удовольствия и замирает.
— Красавица... Красавица... — шепчет в спину.
Я обошёл весь базар и засел в чайхане, утирая пот в ожидании плова. Юсуф плюхнулся рядом на свёрнутые каральками ножки:
— Красавица... Сам хочу её больше всех, только о ней думаю, но жена убьёт. Надо продать, от греха подальше. Веришь нет? – только один раз коснулся её щеки. Руки обжигает.

Чайханщик принёс плов и чашку с водой. Я старательно мою руки, вытираю их краем чалмы и берусь за плов.
— Мне тоже плов принеси! — бросает чайханщику Юсуф и гладит моё плечо: — Совсем с ума свела, про жену думать не могу, купи, пожалуйста!

Откуда он знает, что у меня есть деньги? Откуда цветок знает, что сейчас пойдёт дождь? Откуда шакал знает, что сайгак больной и скоро сдохнет? Не люблю торгашей. Дядя торгаш, двоюродный брат торгаш, два родных брата торгаши - всех не люблю.

Деньги у меня в поясе – цена за мой дом и всё, что в нём было. Дед давно сказал: «Пусть уезжает». Моя маленькая Холнисо ходила в гости к Фатиху, все только об этом болтают. Рожать не хочет, в гости ходить хочет. Теперь и отец сказал: «Езжай! С братом я разберусь».

Маленькая женская фигурка семенит по улице, спешит куда-то, не в гости ли?
— Слушай, Холнисо! Соседи тоже слушайте – и вы, отец! Три раза тебе говорю развод. Три раза развод. Тройной развод. Прощай, женщина!

Зачем Аллах дает самые пронзительные голоса самым низкорослым женщинам?
— Ой, ну и подумаешь! Да вы только умеете, что книжки читать да сказки рассказывать! Да и хвала Аллаху, что я от вас, наконец, избавилась!
Собралась долго визжать, но откуда-то прилетел камень, прервал женские речи.
Зазвенели браслеты на ногах, побежали ноги в дом моего дяди прятать коротышку Холнисо от глаз.

Вот и всё. Браслетов, цепочек и другой мишуры разведённой женщине хватит, чтобы успокоить дядю. Вах-вах-вах, бедная девочка, вах, какой злодей племянник оказался! Прогнал жену, чтобы учиться в Самарканде, слыхано ли?!

Но Юсуф хочет, чтобы я не добрался до Самарканда, а потерял голову и деньги в Беговате. Нет, дорогой, женщины приходят и уходят, а голова с деньгами всегда нужны.
— Слушай, Юсуф, что ты ко мне пристал, нет у меня столько денег! Отстань совсем и не гневи душу.

— Сколько нет? — Юсуф подпрыгнул сидя, — кто сказал, что мне деньги дороже семьи? Я сказал? Ты такое слышал, да? Я сказал: купи от греха подальше! Я не сказал «даром бери». Но я же не сказал «купи за полную цену». Я так сказал?

Теперь хоть что скажи – с живого не слезет. Надо молчать. Не нужны красавицы будущему студенту медресе. Для нас есть вдовы и разведёнки.

* * *
Мы тащимся по жаре к дому Юсуфа посмотреть на красавицу. Ишак уже куплен, караван уходит завтра, время есть – почему бы не посмотреть?

— Увези в Ходжент, там продашь. Там хорошую цену дадут, — советую я купцу.
— Кто меня с таким товаром из дому выпустит, ты с ума сошёл, что такое говоришь?!
— Ну, кокандским купцам продай, за полцены.
— На Коканд караван неделю назад ушел. Их месяц нужно ждать. — Врёт, в Коканд караваны каждую неделю идут, а то и два раза за неделю. В Самарканд куда реже.
— Слушай, куда торопишься? Лепёшек жалко, красавицу кормить?
— Мне себя жалко. За месяц я седой стану или... жена меня убьет.

— Откуда она у тебя?
— Она дочь моего покойного дяди из горного кишлака. Единственная дочь. Братьев нет, других родственников нет... Приданого тоже нет – дядя совсем бедный был. А вот и мой дом!

Дом не «вот», а «вон» – в конце длинной улицы. Не люблю торгашей.

* * *
За иссохшимся от жары дувалом, как за чёрствой кожурой гранатового яблока прячется услада тенистой зелени. Прыгает в сердце гранатовым зернышком - надкусишь, и жаждущая душа наполнится благодатью. Есть ли в Самарканде такие сады, как у нас? Еще не уехал, а душа уже тоскует.

— Возьми второй женой – и все дела! Вон какой у тебя дворец! — говорю погромче.
— Какой дворец, я бедный человек, зачем мне вторая жена?! — и шёпотом добавляет: — говорю же, убьет!
— Или разведись со старой женой, возьми молодую! — я не сбавляю тон, делаю вид, что не понял.
— Зачем так говоришь? Эта женщина – мать моих детей! — впервые Юсуф смотрит прямо на меня и в глазах его возмущение.
— Прости, пожалуйста, не хотел так шутить.

Старуха несет чайник, суетится вокруг айвана. Юсуф ведёт меня к домику в глубине сада.

... Если скажу, что её глаза сияют как волшебные синие бабочки на светящемся белизной фарфоре лица, в обрамлении летящих ресниц, как озеро в обрамлении камышей сверкает влагой, когда нигде в мире нет другой воды – ничего не скажу.
Капли прохлады на моём лице. Её синие глаза пробудили во мне жажду, какой я не ведал...

... Если скажу, что её руки нежнее сметаны ровными струйками стекают по платью, сужаясь в запястьях и завершаясь распустившимися лотосами ладоней – ничего не скажу. О мука, разве сумею я найти слова, чтобы описать эту девушку? Разве сумею найти слова, чтобы описать эту муку, когда слов нет и тишины и покоя тоже нет?

...Если скажу, что её волосы чернее ночи или крыла ворона - прощу ли себе несвежесть слов? Обыденность – немыслима в присутствии чуда.

…И куда ни пойди – всюду синий свет её глаз. Можешь отвернуться, зажмуриться, не смотреть – но ты стал уже зрячим. И уже мир тёмен без этих звёзд.

...Не боль прикушенного языка, а соль во рту привела меня в чувство:
— Какую цену ты хочешь за дочь своего дяди?

* * *
Мы брели между звёздных россыпей – звёзды над головой и звёздная пыль под ногами, песок прохладен ночью. Пустыня отражается в небе и расцветает созвездиями. Мы не пристали ни к какому каравану – кому посмею доверить свою сказку? – отыскиваю в пути укрытие и ставлю дневной шатёр, у входа в который сплю, чуткий сторожевой пёс. И снова ночь спускается на землю, и в небе расцветают звёзды – чтобы отразиться в её очах.

Сначала в них не было никакого отражения, это позже пришли звёзды и ещё позже засверкали пляшущие искры — «Весёлые бесенята» — пел я. И бесенята росли, злые и колючие вначале – они становились всё безудержней, всё веселее. Как она изменилась!

Ишак тоже расцвел – месяц без седока, только скромная поклажа путешественника, – шёл за мной мой цветущий ишак, пританцовывая.

Дом там, где женщина. Горы стали моим домом. Берег реки стал моим домом. Пустыня стала моим домом. Вся земля стала моим домом.

Узкие тропы в горах стали моим домом. В поиске дневного отдыха я пришёл к маленькому озеру моего дома, горному саю – и возжелал омыть в нём ноги.

О, как пылала моя душа! Ледяная вода казалась тёплой как парное молоко. Леденела кровь в ступнях, поднималась к сердцу – и там вскипала. И я раскинул руки, как кружащийся дервиш, и запел о своей любви.
И запели со мной кусты джидды. И трава, что обступала сай со всех сторон, прижимаясь к прохладе, – запела вместе со мной.

И одинокий коршун в бесконечной своей синеве забыл об охоте, внимая моей песне. И тихоня змея замерла в норе, перестала волноваться о мышиной возне. И мыши перестали суетиться. И старый суслик привстал на цыпочки, устремив нос в сторону песни.
Ибо всё живое покорно любви.

Я смотрел во все глаза - и всё равно сморгнул, пропустил момент, когда в зрачках моей спутницы расцвела улыбка. Она не говорила со мной, никогда не говорила, но лучики её небесных глаз перестали колоть и засияли новым светом.

И она перестала таиться за ужином. Раньше я отдавал ей миску с рисом и всем, что аллах пошлет (я это называю «плов») – и она скрывалась в шатре, там кушала. А тут села рядом со мной у костра, откинула чадру и стала есть, роняя рисинки и облизывая пальцы.

И мой голос пропал куда-то, и я не мог ни говорить, ни петь, как говорил к ней и пел каждый вечер.

Я прикоснулся к её руке...

Зашелестели предрассветные птицы, вспоминая свои песни. Ветер обнюхал дерево дикой сливы и умчался рассказать о ней арчевнику. Развеялся туман в моей голове. Несбыточное стало былью и выше этого – нет чудес. Смогу ли об этом рассказать? Захочу ли?

…А солнце в тот день не взошло.

Как узнаю о надвигающейся буре? – муравьи закроют двери в свои дома, суслик спрячется в норе, коршун перестанет кружить в небе, поспешит укрыться за скалой – от них человек узнает о буре. И только когда бурю приносит другой человек – некому о ней рассказать.

Поднялась пустыня стеной песка, окружили нас всадники, клацнули хором затворы на ружьях, уставившихся на меня своими дулами: «Не шевелись!»
И тут я впервые услышал голос моей лунной красавицы.

Она бросилась, загораживая меня, к главному среди воинов, закричала, затараторила, зачастила что-то… по-русски. Нежнейшая из свирелей – так вот почему она не разговаривала со мной! Она не знала моего языка…

В этот миг сердце моё наполнилось знанием – и остановилось.

Так я познал то, что никогда бы не хотел узнать. Юсуф солгал мне – красавица не была его родственницей. Дочь могущественного сердара Джилинске, похищенная лихими удальцами – вот кто она была. Глупый торгаш купил её за гроши и, размечтавшись, не вернул сразу отцу. Он очнулся только, услышав глашатая на базарной площади: «А кто укажет похитителя и тюремщика девушки – получит в награду всё имущество тюремщика того и похитителя!»

Почуяв, как вспыхнула земля под его ногами, Юсуф увязался за мной, едва прибывшим в Беговат. Он избавил меня от слушания новостей, обрушив на меня своё гостеприимство...

* * *
Ветер-балагур разболтал мою тайну и привел русских нукеров к нашему шатру. Благодарю тебя, великодушный сердар Джилинске – ты помиловал мою шкуру и одарил золотом за спасение дочери! Взвилась пыль от копыт, стукнуло сердце в горле – улетело за ней.

В раскалённой знойной пустыне солнце падает вслед за моим улетевшим сердцем и лучи убегают от меня. Я – статуя со сжатыми кулаками. В моих кулаках – лёд золотых кругляшков.

Порыв ветра толкнул меня и я упал.

* * *
Спустя вечность небо надо мной стало лицом:
— Э, парень, хватит лежать, надо идти. Вставай!
Руки человека подняли меня и потянули, вынуждая переступать ногами.

Как же мне холодно вдруг стало! И почему я ещё жив?

Люди не дали мне умереть. Выгоняли из меня холод горного сая и горя. Чужие люди, жители маленького горного кишлака поили меня горячим чаем, кормили горячим хлебом, ругали горячими словами – требовали, чтобы я жил.
И просили, чтобы пел.

Я кашляю, не переставая. Мой кашель кажется людям песней – потому что я выкашливаю синих бабочек из моего сердца. Синие бабочки смерчем устремляются в небо.
Люди просят меня петь.
Песен во мне не осталось и ничего не осталось, кроме синих глаз моей любимой.

Я не увижу её никогда больше.
Я подарю людям свою любовь.
Пока есть во мне боль – я жив.

Предисловие про баб

Вот мужики часто жалуются, что, дескать, баб на всех не хватает. Я хочу поправить: не "баб", а "женщин". А то и "девушек". Нынче это так называют. А баб, конечно, уже не хватает на всех.

Так, если тебе нужно не название, а по сути, - то, по сути, этого добра у нас ещё огого! Но не в пивнушке. Там мало. И не на футболе. Там больше, но все заняты. И не на хардкорных геймерских форумах. Тебе бы всё бы приятное с полезным. А фигушки.

Короче, бабы нынче называются "женщины", да. Но в интернете они называются "писательницы". Понял? Вот и давай по ссылке на писательский сайт... ага. Вот они - на любой вкус. И лиричные, и апатичные, и необычные - и даже симпатичные есть. Это сразу не разглядишь. На фотках они все сисями в объектив и гордость на роже: "Ах, я не такая..." А сама очень даже не прочь. Но по любви.

Вот для этого им надо сперва в душу влезть. То есть, да. То есть, вот именно. Ты нос не вороти! Хотел бабу - вот и получай! А ты как думал? Да. Придётся и почитать. Это то, что у них в душе. Да наплюй и забудь. Подкинь ей там, соломки какой, типа - Пастернака, Гумилёва - а сам в комментах про несравненную глубину (творческую), и красоту (душевную). А главное, напирай на то, что тебя никто не понимает. Это для них приманка такая. Они же на голову слабые, вот и клюют. Ты ей: "Ой, какая ты умная... меня ж, итить твою налево, раньше никто не мог понять! А ты эвон как... ну я с тебя фигею..."

Они шибко любят, чтоб с них фигели.

Ты только поосторожней там. Я говорю: всякие есть, да. И заслуженные, и застуженные, и униженные, и обиженные... но порой нет-нет, да и попадётся Женщина-Член.

Да, брат... такие нынче времена. А ты всё: "баба" баба!" - а как напорешься на такую? А? Вот, то-то и оно... ты там поосторожней, с этими бабами. ДокУменты спрашивай, ежли чего.


Женщина-Член


На одном писательском форуме, самом дремучем, завелась как-то Женщина-Член. И что только с ней не делали! И уж как только её не пытались извести! - ей всё нипочём. Никакая напасть её не берёт.

Что тут делать? - стали мужики думу думать. День думают - не могут придумать. Другой день думают - обратно нету идей. Третий день думают - всё зазря. Две недели тако вот думали, и с кофеем думали и с водкой - а не придумывается.

Стали мужики тогда репу чесать. Чешут репу, мысли в горсть собирают и меленько эдак по форуму рассыпают...
И вот заходит это Женщина-Член на форум, хвать-хвать: что такое? "Чую, говорит, вы тут никак думать без меня затеяли?"
Ну, мужики, ясное дело, башками трясут: "Свят-свят, голубушка, да мы рази ж без тебя такое посмеем? Да ни в жисть!" - А сами комменты за собой подтирать, пока не увидела.

И тут приходит на форум к ним Ванька-Дурак. Весь из себя неказистый, школу церковно-приходскую не закончил, а однако же, печатать двумя пальцами наловчился, - и пишет им: "Здорово, мужики!"
Ну, они: "Тоси-боси" - ему отвечают - дескать, "тут не только мужики, тут между нами и ещё кой-чего почище есть."
А Ванька дурак же, он намёков не понимает.
"А что - говорит - мужики, а нету ли тут среди вас баб случайно? Уж больно я за бабами соскучился!"
Мужики ему: "Свят-свят, спаси и сохрани, отродясь у нас тут никаких баб не случалося!"

А Ванька-то, даром, что дурак, а в церковно-приходской школе-то, худо-бедно, полгода отучился. Читать умеет. И вот он им это по складам вслух и читает: "Светлана - читает - Альбертовна, женского полу"
Мужики хором: "Не губи, батюшка!" - и в ноги ему повалились. Пока Светлана Альбертовна в темах отвечает, всё как есть, ему в приват обсказали: "Всех баб выжила эта Женщина-Член, нету у нас больше бабочек, ай и где же вы, родименькие наши, попряталися?!"
Ох, и осерчал тут Ванька: "Да как же вы, кричит, супостаты, такое позволили? Да рази ж можно этак с бабами-то? Это что ж вы такое на форум выпустили, что за экология у вас, извиняюсь?!" - ажно позеленел весь от гневу.

И ставит Ванька на форуме тему про цветочек аленький, а мужикам объяснил, чего и как в комментах писать. И мужики давай стараться!
Уж они и такое нежное понапишут, и другое, и чуть ли не про вышивку и кружавчики (ей-ей, не вру!) - писали-писали такое-эдакое, да и умаялись.
А тут как раз и женщина-Член подоспела: "Что это - кричит - вы тут такое без меня пишете! Уж я вас!" - и глазами вращать, и ногами стучать, ажно буря поднялась.
Мужики испужалися, разбегаются: "Спасайся - кричат - кто может! Вот ужо наша смертушка не за горами!"
Так и попрятались все, разлогинились, сидят разлогинившись, наблюдают. Только F5 нервно постукивают.

А в теме - мама родная! Женщина-Член бушует! Уж она им пишет - и стирает, пишет - и стирает. Только буквы мелькают. А Ванька за ней не поспевает. Каво он там, в своей ЦПШ учился-то? Полгода всего, али того меньше. Не выдержал, кричит ей: "Ой, Светлана Альбертовна, нету моченьки моей, не поспеваю я за тобой!"
Она аж замерла. В холке напряглась, мееедленно голову поворачивает и рычит: "Ты кого это только что назвал?"
Ванька сробел, однако, виду не показывает: "Вас, Светлана Альбертовна! Я ить всё про вас знаю. И что девушка вы, а не замужем, и что красоты неописанной и что цветочки аленькие любите, а также бифштексики с кровью и горчицей..."

И тут как гром грянул! Всё затряслося кругом, земля задрожала, интернет упал.
И все мужики разлогиненные и Ванька - все из форума повылетели нафиг и сидят в офлайне, текстуют друг дружке по мобильному: "Ты жив ли?" - "Да вроде жив... а ты?" - и не знают, что подумать, такая у них растерянность наступила.
А Светлана-то Альбертовна, как увидела, что сервер падает, так и давай рычать и метаться в рассудочном помутнении. И так она зычно кричала матюками, что её из Союза Писателей и попёрли...

А тут и интернет наладился и мужики из кустов повылазили. Смотрят, а Женщина-то и не Член больше!

И такая она красавица писаная оказалась, что давай они все к ней подкатывать и на Ваньку злобно глазом зыркать.

А только ей они все нафиг не сдались. Она прямо в комментах к Ванечке подкатывает, берёт его за белы рученьки и на ушко шепчет: "Ах, Ванечка, да нахрен нам с тобой этот форум сдался? Нам и без него неплохо, вдвоём-то!"
И свалили они с того писательского форума и нету там больше ни Ваньки-дурака, ни Женщины-Члена, а тишь да гладь настали умопомрачительные. И сидят там писатели умопомрачённые и всех проходящих женщин задирают и только одно спрашивают: "А ты не Член, случаем?"

А Светлана-то оказалась даже и не Женщина и не Член, а обычная баба, каких ни в сказке сказать, ни пером описать.

Жил один сумасшедший старичок. Его звали Яков Друскин. Он слегка сошёл с ума в блокадном Ленинграде. Так получилось, что во время Второй мировой войны немцы окружили город Ленинград со всех сторон и никого туда не пускали. А в самом городе были русские и не пускали туда немцев.В Ленинграде закончились еда и топливо, но немцы блокировали дороги и не разрешали ничего в город привозить и даже приносить. Так люди остались без еды и без отопления. Они охотились на крыс, голубей, ворон, кошек и собак, и выращивали помидоры на подоконнике. А зимой стали делать печки из больших консервных банок из-под яблочного джема, на три-пять литров или больше. Трубу выводили в окошко, только вместо стекла ставили железную пластину и обмазывали глиной вокруг трубы, чтобы не впускать холодный воздух. Если в доме нету щелей, тёплый воздух держится дольше.


Люди собирали сухие веточки в парках, ломали скамейки и несли домой, чтобы сжечь в своей крошечной печке и вскипятить себе травяного или морковного чаю. Сломали все заборы и выломали пол в пустых квартирах, из которых хозяева успели уехать до блокады. Кололи на щепочки антикварную мебель и жгли. Зима была очень холодная.


И, конечно, жгли книги, как во времена инквизиции.

Яков Друскин спал, сжимаясь в комок, в пальто под всеми одеялами, а под кроватью лежал целый чемодан с бумагой. Он не мог жечь эту бумагу – там были все до единой рукописи его друга. Двух его друзей – Хармса и Введенского. На такое количество бумаги можно было выменять несколько крыс или даже собаку и не заботиться о еде целую неделю или больше. Кушать было нечего и если кто-то умирал от голода на улице, у них могли украсть ногу или руку. Такая была блокада.

Говорят, у людей, переживших блокаду, навсегда сохранилась привычка держать в доме большие запасы еды, свечей и спичек.

У Якова Друскина осталась привычка не расставаться с архивами его друзей. Едет на дачу – везёт с собой хлеб, спички, свечки, одежду и чемоданчик с рукописями. Едет домой – бывает, что-то забудет, но не рукописи.

Почему он так делал? Конечно, нормальные люди так не поступают. Яков Друскин немножко сошёл с ума. Для него выдумки его друзей оказались дороже тепла и еды.
История сглаживает многое, как океан сглаживает развалины затонувшего города, как ветер сглаживает горы и долины, засыпая их песком. Возможно, история сотрёт из человеческой памяти имена добрых и весёлых поэтов-приколистов Хармса и Введенского. Мы не знаем. А имя их скромного, безумно преданного их памяти друга – может сохраниться, как сохраняется алмаз, сколько бы ни шлифовали его волны.

Малыш и небо

Одним весенним утром у женщины по имени Паула родился мальчик. Она сказала мужу по-немецки:
— Адольф, у нас родился мальчик. Что делать?
Мальчик кричал и мешал им разговаривать. Папа дождался паузы и ответил:
— Назовём его Эрнст. А фамилия пускай будет моя. Красивое сочетание: Эрнст Удет.
Мама согласилась. А Эрнст успокоился и больше уже так не кричал. Только кричал, когда у него болели уши. Редко. Чаще всего он был весёлым и игручим, и не мог усидеть на месте.
 эрни1.jpeg   24,26К   85 Количество загрузок:(На фото Эрни 4 годика)

Когда Эрни был ещё совсем маленький, только начал ходить в школу, в 1903 где-то пролетел первый аэроплан.Эрни изобрёл прыжки с крыши с зонтиком. Но самолётостроение у них во дворе не особо продвигалось. А в 1909 во Франкфурте на Майне устроили большую самолётную выставку. Приехали самолёты из разных стран. В них залезли лётчики и самолёты стали летать.И Эрни с друзьями занялись самолётостроением. Учёба от этого пострадала, пришлось остаться на второй год. А потом и на третий.В соседнем дворе в большом сарае сосед устроил самолётную фабрику.
 эрни 2.jpeg   31,25К   84 Количество загрузок:
Она не давала мальчикам учиться. Адольф Удет творчески подошёл к делу воспитания сына. Он взял его к себе на завод помощником слесаря. Эрнст выучился крутить гайки и сваривать металл. А когда Эрни закончил школу, папа подарил ему настоящий мотоцикл. Это надо подумать, с чем сравнить. Это было очень круто. (Наверно, как подарить сегодня ребёнку самолёт?) И ещё в этом же счастливом 1913 году Эрни впервые покатался на самолёте:
(Вот на этом)
 эрни 3.jpeg   29,62К   80 Количество загрузок:

И тут началась война. Правительства всех стран быстро и решительно отстегнули денег на самолётостроение. А Эрнст Удет записался добровольцем в мотоциклетные войска. В авиации было 15 тысяч человек на место - но коротышки не считались. Нормальный красивый пилот - это метр восемьдесят как минимум. А Эрни дальше метра шестидесяти расти не собирался.Рост не самое главное в жизни. Но иногда людей начинает клинить на росте. Русские космонавты непременно должны были быть коротышками. А германским лётчикам надо было добавлять свои 1м 80см к полётной высоте. Это всё очень загадочно. Мотоциклетных добровольцев расформировали и Эрни отправился добивать начальство на предмет становления пилотом. Он получил дельный совет: "Выучись на пилота самостоятельно. Будет лицензия - твой рост перестанут замечать."Так оно и получилось.Папа подарил соседу с самолётной фабрикой 2000 марок и новую ванную комнату. А сосед добровольно без принуждения устроил для Эрни лётчицкие курсы.В 1915 сразу после 19-го дня рождения Эрнст Удет был принят в военно-воздушные силы Германии. Самый молодой и самый маленький - он занял второе место среди германских асов первой мировой войны. Первое - среди выживших...
 эрни4.jpeg   3,07К   87 Количество загрузок:

* * *Он сам разрисовывал свои самолёты. В 1918 появился суперманёвренный ловкий Фоккер D VII. А 29 июня французский Бреге сбил Удета. Эрни спасся с парашютом - и получил новый Фоккер, в который влюбился с первого взгляда. Эрнст выкрасил своего любимца в красный, сбоку написал прозвище своей любимой девушки "Lo", а на хвосте: "Тебе меня не догнать" ("Du doch nicht"). Осталась фотография DDN, которую он дарил на память друзьям и иногда - выжившему пилоту противника. Он уважал врагов - они могли его убить.

 эрни 5.jpeg   14,53К   91 Количество загрузок:
Это его старый Фоккер - тот, который разбился в июне 1918.Война хотела самолётов. Перенести бомбы через все заграждения - и сбрасывать их на мосты, железнодорожные станции, здания телеграфа. Пролететь над позициями противника и узнать дислокацию войск - фантастика! Сбить бомбардировщик противника, не дать ему выполнить свою смертоносную миссию. Уничтожить самолёт-разведчик, не дать врагу узнать дислокацию своих войск. Это задачи истребителя. Уничтожить аэростаты заграждения. Уничтожить истребители противника, угрожающие своим аэростатам.Истребить. Уничтожить. Мальчик с активно задействованным инстинктом охотника боялся обычной взрослой жизни. Мужчина, влюблённый в самолёты, не мог стать семьянином. После войны Эрнст Удет участвует во всевозможных авиашоу.



Он работает пилотом для кинокомпаний - летает в самые недостижимые места земного шара. Пытается заняться самолётостроением. Старый друг Геринг соблазнил Эрнста вступить в партию в 1933. Пообещал купить новые американские самолёты. И купил. A 9 июня 1936 года Удет назначен главой Технического департамента Люфтваффе.
 эрни6.jpeg   19,46К   89 Количество загрузок:
На этом Кёртисе Удет участвовал в авиашоу летних Олимпийских Игр в Берлине.Он постоянно испытывает новые самолёты. "Первым делом, первым делом - самолёты!" Ну, а менеджмент? Удет запутал работу своей службы до невероятности. 22 заместителя, правые руки, левые руки - с началом второй мировой войны его ошибки становились всё более очевидными - и дорогостоящими.План "Барбаросса" провалился.Эрнст Удет покончил самоубийством. Мне бы хотелось думать, что он так поступил в отчаянии при виде безумия, в которое Гитлер вверг страну. Он сказал: "Гитлер - сумасшедший!"
На самом деле, мне кажется, Удет не справился со (скучной/взрослой) задачей организации и управления. И поэтому впал в отчаяние. Он был пилот - и только пилот. Он мог испытывать самолёты, мог обучать других пилотов. Но он руководил технической службой люфтваффе - и окончательно запутался в этой работе.В официальном правительственном сообщении было объявлено, что Удет погиб при испытаниях новой техники.
 эрни7.jpeg   38,66К   88 Количество загрузок: