Alyona

Первая глава исторической повести. Хотела ее выложить еще на неделе динамики, но дописать не успевала и решила не гнать.

Так исчезают мечтанья о битвах,

И умирают во мраке века

Мой клинок был острый, как бритва,

Но его потопила река…

1. Борис

Черная гладь воды застыла, замерла, сковала все живое. Не плеснет рыба, не ударится коряга о камень. Река затаилась, забыла, как дышать, как шелестеть течением. Она слушала русальими берегами людей. Внимала их чаяниям. Знала, по чьему слову повернется завтрашний день. Захочет молодой князь крови, и бурые ручьи потекут по сырой земле, напитают своей силой воду.

Много крови льется на Руси. Каждый день смерть жнет колосья, собирает урожай в снопы. Вот и очередная смута грядет. Почил князь Владимир, оставил дела земные, не разрешив их. В стольном Киеве раздает добро и земли князь Святополк, в суровом Новгороде собирает варяжскую рать строптивый Ярослав. В иных княжествах затаились братья: кто ждет, чья возьмет, а кто и не знает вовсе, что беда черным крылом русские земли накрыла.

Узнают.

Закопошатся.

Дадут мечам крови алой.

Детей у Крестителя много, каждому хватит. А лишних земля примет, река умоет…

- На Киев тебе, княже, идти надо! Отчего тянешь? Дружина под твоим стягом стоит. Лучших воинов тебе Владимир дал. Долго ли им тут берега оплёвывать?

Тот, кого назвали князем, смотрел на воду. Не плеснет ли рыба? Не пошлет ли знак Небо? Но молчит река, словно льдом сковало ее в июльской ночи. Блестит агатовой чернотой.

Наконец князь заговорил. Спокойно, тягуче, раскатисто:

- Значит, ты мне советуешь на Киев идти? Взять дружину, с коей меня отец на печенегов послал, да явиться с ней против брата моего старшего?

- Да не брат он тебе! Никому из вас не брат! И войско тебе Владимир дал, желая на великий стол посадить!

- Даже если и не брат…все равно старший в роду. И ты, Избор, как мыслишь город брать? Там жены ваши, дети. Что делать будешь, ежели твой сосед на стену встанет? Вам там жить, среди люда Киевского. Хлеб один делить. Не боишься после в корчме лежать, с ножом в спине? Меч свой точи вовне, а не вовнутрь. Дом что нутро. Поранить легко, выходить тяжко. А Святополку я написал и старшим признал его. Мне делить с ним нечего. У нас общий враг и одна напасть. Новгород дань так и не привез. Потому ждем. Завтра брат с войском Киевским здесь будет. На Ярослава пойдём. Не хотел наш любомудрый к отцу на поклон идти, так мы его в Киев в колоде притащим. А мне… мне и Новгорода на княжение хватит. Я еще в конце весны хромому письмо написал, чтоб в гости ждал. Чай, получил уже Ярослав весточку, кабы не задымился от гнева.

Князь довольно хмыкнул и почесал бороду. Отросла нерадивая, закудрявилась, пока он по степи поганых печенегов ловил. Ушли кочевники, растворились, как роса на солнце, словно и не было их. Лишь полудница во зеленой ржи плакала, слала зыбкое марево, просила остаться, не возвращаться домой. И ты погляди, слезы жгучие не впустую лила. Умер старый князь. Вновь быть смуте. Отделаться бы малой кровью. Чай, не язычники братьев на меч сажать.

Вот тот же Избор, ему какая разница, кто на Киевский стол взойдёт: Святополк или Борис? Нет, скорее всего, боится, что пока он тут стоит, там без него бояре добро поделят. Это он при Владимире тысяцким был, а решит Святополк своего человека поставить, и останется боярин ни с чем.

- Знай, княже, или ты завтра идешь на Киев, или я собираю дружину и иду сам. Вои твои за седмицу питья бражного да по зною летнему, разбалябались так, что не могут сообразить, с какой стороны копье брать.

- А вот дружина - это твоя забота, Избор, - сказал князь жестко. – Не мне тебя учить, как людей в узде держать.

- Чай, не кони, - глухо отозвался тысяцкий, кивнул и скрылся в темноте. Мысленно проклиная судьбу, что гузном повернулась. Не понимает молодой князь, что нельзя воинам без дела стоять. Кровь ярая кипит, пенится, бьет в голову. Её или сталью сдерживать, или брагой разбавлять надобно. И если для мечей нужна сеча, но для ола нет ничего лучше родных стен.

Избор расставил дозор, шуганул лихого вида воинов, тянущих к самому краю стана полкозлиной туши. Те что-то пьяно брехнули, но добычу не выпустили. Тысячник было удивился северному говору, но после отмахнулся, отягощенный думами. Мало ли норманнов в войске?..

***

Борис еще постоял на берегу, вглядываясь в заречную степь.

Разумно ли вернуться в Ростовские земли и там продолжить править? Княжество большое, богатое. Отец действительно любил своего младшего сына, потому добрую вотчину отдал. И вернулся бы князь домой, если бы не одно «но». Слишком близко земли Новгорода и его мстительный правитель. Не простит старший брат ни глумливого письма, ни милости отцовской. А Святополку одному не выстоять против Ярослава, должен он это понимать и видеть в Борисе не врага, но союзника.

Вроде так все выходило и складывалось ладно, но рвало сердце тупым клинком дурное предчувствие. Не приносила покоя душная июльская ночь.

Низко над головой, шумно хлопая крыльями, пролетела сорока. Князь перекрестился и направился к своему шатру. Там сидели на сухой земле отроки да играли в мельницу.

Ох, стража безусая! Боярские дети. Для многих приезд в Киев - первый крупный поход. Вчера еще на женской половине сидели, а сегодня княжьи отроки.

 - Эх вы, мухоблуды желторотые! Это так вы княжий шатер сторожите?!

Воины подскочили, заозирались.

- Так свои же кругом, комар не пролетит.

- Свои… - досадливо протянул князь. – Огня в шатер дайте да Георгия позовите, пусть ужин накроет.

Вскоре пришел слуга, принес хлеб, свежую редьку, кувшин ола, двух голубей, только с вертела снятых, да карпа с пряностями в глине запечённого. Вечерняя трапеза должна быть скромной.

- Дружина ропщет. Говорит, остудил ты горн, не выкуешь сечу. – Георгий разломал ароматный хлеб.

Борис покривился. Что за любовь попусту языками молоть?!

- Будет им сеча, не переживай. Много вдов этим летом станет.

Слуга покачал головой. Он мог говорить, как есть, ибо с малых лет знал князя Бориса. Росли вместе. Вместе озорничали и плети получали тоже разом. Без разбора. Один за то, что слугу в неприятности втравил, а второй за то, что не уберег хозяина от дел дурных. А как уберечь-то, если девки купаться пошли, и обоим любопытно, так ли Ждана красива, как о ней конюх говорит. Или охота на кабана приключилась, а их не взяли. Или лед надобно на речке поскорее палкой разломать да плоскодонку спустить. Так и стояли один за одного. Князь и сын болгарыни из царской свиты.

- Лучше б ты не о Новгороде мыслил, а Киев взял, - Григорий переживал за друга и даже не пытался скрыть своего волнения.

- Я младший из братьев. Не признают меня князья старшим над ними.

- Твой отец говорил, и я повторюсь: ты не просто князь Борис, вы с Глебом сыны царицы Царьградской, в венчанном браке рожденные. Не по старшинству, но по рождению и по крови вы выше других стоите.

Ответить Борис не успел. Тонкий слух воина уловил среди шума леса шорох. Неправильный, опасный, чужеродный. Георгий продолжил еще что-то говорить, а князь потянулся к мечу.

Вдруг опора шатра скрипнула и начала заваливаться. Полотняная стенка вырвала деревянные колья и полетела в лицо, закрывая обзор. Мелькнули чьи-то ноги. Борис инстинктивно отстранился в бок, разворачивая назад правое плечо и не прогадал. Где он был секунду назад, блеснула сталь клинка. Возможности сделать полноценный замах в падающем шатре не было никакой. Поэтому он ударил наугад снизу, задействуя лишь кисть. Раздался едва слышный хруст и короткий вскрик. Борис, не теряя ни минуты, сразу упал на пол, стараясь как можно быстрее выкатиться из-под шатра, ставшего ловушкой. Сражаться, когда не видишь врага, будучи сам как на ладони, выкрадывая у смерти каждое мгновенье, не хотелось. Рациональная часть твердила, что раз молчат отроки, не слышит горланящая песни дружина, то помощь не придет, и явившиеся по его душу убийцы получат свое.

«Кто меня предал?» - мелькнула ненужная для боя мысль.

Борис выкатился наружу, чтобы увидеть, как на него опускается лезвие бродекса. Проститься с жизнью не успел. Георгий налетел на неизвестного убийцу, но куда ему, слуге, против профессионального воина?! Несколько мгновений, чтобы вскочить, стоили другу жизни. Разъяренный Борис ударил со всей силы, не заботясь о том, куда бьет. Меч проломил древко бродекса и увяз в кольчуге. Воин согнулся и начал заваливаться, прижимая к себе клинок, потом круто развернулся, достал из-за пояса сакс и вогнал его на полдлины в не защищённое доспехом тело князя. Борис сделал вдох, еще один. Выдохнуть не получалось, в глаза лился едкий пот, боль застилала разум. Он осклабился и с обреченной удалью подумал, что теперь они с неизвестным поменялись местами. Левой рукой князь придержал лезвие ножа, не позволяя убийце его легко вытащить, а правую дернул, освобождая меч. Несложный финт и острие легко нашло мягкую шею. Воин захрипел, повалился на землю.

Борис сплюнул пузырящуюся на губах кровь и вынул из своего живота сакс.

«Длинный зараза, все нутро вывернул, небось», - отстраненно подумал князь, стараясь уйти подальше с поля брани. Умирающий мозг гнал вперед, к реке. Казалось: там спасение, там брат, он обещал прийти, помочь.

На черной воде покачивалась небольшая ладья. В ней сидели четверо. Факела не горели. В ночи свет огня слепит.

- Святополк, - прохрипел Борис, приближаясь к ладье.

- Живуч ты, княже, - раздался знакомый голос боярина Путши. - Ну, ничего, это мы поправим, ты уж не обессудь, что так все вышло.

Сталь впилась поцелуем в тело князя, вырвала остатки жизни. Не спасла новая вера от братоубийства, не помогли и обещанья любви и верности. Получила река свою кровавую дань. Умыла теплое тело, растрепала русые пряди, украсила кафтан шёлковый тиной зеленой.

В полной темноте, незамеченная никем, тихо отчалила от берега Киевская ладья.

На динамику собиралась выложить повесть, но так как она еще в процессе, и я боюсь не успеть, показываю главу из мифического фентези романа "Застава Северных врат". Глава (как и книга) еще ни где не публиковалась. Книга в процессе написания. Была бы рада критике, в том числе на тему насколько это вообще интересно, читабельно или все уже настолько замылено, что сил нет.

И так...

Последний Вергой

 

Внедорожник резво мчал, похрустывая мелкими камешками. Пряный, горячий взвар и пирожки с ливером несколько примирили вора с действительностью. На сытый желудок мысли приходили уже не такие безнадежно-панические. Он вновь украдкой взглянул на ведьму. Сколько ей лет? Скорее всего до тридцати. Когда ж успела-то всё интересно? Они с сидши говорили о том, что не встречались десять лет. Судя выражению лиц обоих еще как минимум столько же и, не виделись бы к обоюдной радости.

 

Ведьма молча жевала и, кажется, чаще смотрела в зеркало заднего вида, чем на дорогу. Все меньше ей нравились смазанные тени на обочинах. Боится погони или просто знает о гнилостности этих мест? И о том, что в самую длинную ночь сидши вспоминают кто они есть на самом деле. Скидывают с себя лоск длинноухих снобов и мчаться, ведомые Охотником. В такую ночь даже упиры с гулями сидят в своих норах и болотах, боясь высунуться наружу. И горе тому путнику, кто задержался на их землях. Дикая Охота свою добычу не упустит.

 

 У развилки Мирослава затормозила. Полезла в бардачок, невзирая на сидящего рядом соседа, достала два тряпичных мешочка.

 

- Дай мне пару волос, - попросила она, и протянула руку. Антона пробрал холод. Началось. Все знают, стоит заполучить ведьме волос, и быть тебе безвольной куклой в ее руках. «Хотя куда уж хуже», - хмыкнул Тоник и вырвал из своей серой шевелюры клок. Бусины, вплетённые в одинокие косички, протестующе звякнули.

 

- Не стоило так много, - усмехнулась Мирослава. Выбрала два самых длинных волоска, и резво перемотала ими мешочки. Остальные быстро и главное молча спалила зажигалкой. Открыла одно окно и кинула первый мешочек на правую дорогу, открыла другое окно и кинула второй мешочек на левую дорогу. Закрыла оба, заблокировала двери. Достала два маленьких зеркальца в гематитовой оправе, аккуратно расположила их на приборной панели, да так, чтобы в одном отражалась дорога по правую руку, а в другом по левую, и довольная своей работой откинулась на водительском кресле.

 

Антон впервые наблюдал ведьмовство. И оно его не впечатлило. Он с грустью посмотрел в окно, туда, где упал один из неказистых мешочков и вдруг увидел, как спутались, переплелись, в змеиный клубок, дороги, и как по каждой из них поехал внедорожник.

 

- Ты видела? – Спросил пораженный вор.

 

- Я, да. Удивительно, что и ты это заметил, - Мирослава в который раз попыталась нащупать основу жизни своего странного спутника, и в который раз, нить ускользнула.

 

- Что дальше? – спросил Тоник, чтобы не молчать.

 

- А дальше ждем утренний туман. Он укажет нам Пустую дорогу в царство Мертвого Бога.

 

- Так это правда, что ваш Феод находится на изнанке мира?

 

- Правда. Но не весь. Замок, например, здесь, не в отражении. А Калин мост и Врата, вообще в межмирье. Но и там, говорят, есть своё отражение. Только в него попасть всякий может, а вот выбраться нет, - невесело усмехнулась спутница.

 

- Что меня ждет?

 

Мирослава пожала плечами.

 

- Неизвестность. Как, впрочем, и везде. Боишься? – она внимательно посмотрела на молодого мужчину, что сидел рядом. Среднего роста, обычной комплекции. Не маг. Но с искрой дара. Ни чего примечательного на первый взгляд, сотни таких по улицам ходит. Ни бороды, ни усов. Разве что огромные желтые глаза светятся в темноте, да серая шевелюра ниже плеч переливается серебром и чернью. И при этом сам гибкий, жидкий как ртуть.

 

«Волколаки, что ли у него в роду потоптались?»

 

Полотно судьбы его тоже гладкое, струящееся словно шелк, и такое же серое с переливами. Основа прячется, нити будущего вьются, каждую минуту образуя одни связи и разрывая другие. Наблюдать этот танец было одно удовольствие.

«Кто же ты Антон? Каково твое истинное имя?»

 

- Нет, я привык к дерьму. – Прервал ее размышления вор.

 

- Пока ты не принял присягу можешь отказаться.

 

- Как бы не так, забыла, что я твой раб, или как ты меня назвала: «Исполненное право», что это вообще такое?

 

Ведьма закатила глаза. Точнее глаз. Черный так и остался не подвижным.

 

- На твоем полотне нет рабского узора. И нити клятвы тоже нет, что поразительно. Ткань твоей жизни чиста и струится, словно шелк.

 

Антон не поверил своим ушам.

 

- Я не понимаю ведьмовских иноречий, о чем ты говоришь? Я теперь свободен, и ты меня просто так отпустишь? Не будет никаких ошейников, темных комнат и жутких ритуалов?

 

Ведьма рассмеялась. Задорно, звонко, словно обычная веснушчатая девчушка, что играла с ним в далекой деревне у Восточного моря.

 

- Понятия не имею Серенький. Поверишь, нет, но я не вижу твою судьбу, - поймала его удивленный взгляд, и уже спокойней продолжила, - Ткется у тебя не полотно, а паутина. Дунул ветер, она рассыпалась на сотни серебристых шалей, собралась вновь, стала ручейком. Разлилась, растеклась вода, и вот уже река-дорога…У твоей судьбы сотни тонких ниточек, сотни троп и ни одного четкого узора. Удивительно, что клубок Предназначения вообще тебя отыскал. Скорее всего лунный ошейник сковал твою судьбу на время. Теперь у тебя есть выбор, ты можешь поехать со мной и вступить в отряд Заставы Карачуновых Врат, а можешь идти своей дорогой.

 

Тоник скривился, он не верил ни единому слову ведьмы. А вот это «Серенький» полоснуло хуже кинжалов - когтей. Задело то куда нельзя ей лезть.

 

- Ну да, ты рассчитываешь, что ночью, да в землях сидши мне и пяти минут не выстоять? Так знай. Дорога мне как мать. Спрячет, укроет, защитит и накормит.

 

Мирослава молча кивнула, и разблокировала дверцу. Хранительница действительно надеялась, что парень останется. Ей очень, очень нужны были люди. Но ни одного из них неволить она не станет. Видела, чем заканчивается служба на клятвах подчинения.

 

- Иди. Вор некоторое время сомневался, а потом открыл дверцу. В салон автомобиля ворвалась злая стужа.

 

- Да пошло все к Кощу! – выругался он сквозь зубы и выпрыгнул из машины.

 

- Погоди! – окликнула его ведьма.

 

- Куртку вернуть? – зло бросил Тоник.

 

- Совсем дурак? – искренне удивилась она, - на, стилет возьми.

 

И в мерзлую землю около ног Антона вонзилась Игла Мертвого бога. Древний артефакт. Вожделенный предмет, из-за которого вор стал рабом, а раб предназначенным ведьмы. Тоник непонимающе поднял оружие, бережно вытер лезвие натянутым на ладонь рукавом и естественно порезался. Алая кровь тут же впиталась в черный метал.

 

- Ты что задумала? – рык поднялся из недр легких.

 

Но Мирослава уже захлопнула дверцу машины, мол иди на все четыре стороны. И он пошел. Впервые в жизни не понимая, что происходит вокруг. Стилет жег руку, холод забирался под куртку. Под ноги подворачивались мелкие камни. Почему ведьма так легко отдала, добытый с таким большим риском для жизни, артефакт? Почему отпустила предназначенного раба? Что за тайны хранят спутанные, связанные дороги изнанки? Действительно ли к ним можно попасть лишь по туманной тропе? Вопросы, вопросы, одни вопросы. Цена ответов – жизнь. Служба на Заставе. Страшная сказка наяву. Такая желанная и такая далекая. Но почему именно сейчас? Сколько раз он пытался пройти в Царство Мертвого бога, и каждый раз послушная, его ногам дорога, замыкалась в кольцо. А ведь сегодня он мог бы изменить свою жизнь, познать неведанные тропы. Что помешало? Трусость? Нет, он не был никогда труслив. Гордыня? Бросьте, откуда гордость у вора? Тогда, что? Ведь он видел, как из тумана стелилась дорога. Манила его, звала. А теперь путает, не пускает, словно капризная девица. Антон привык доверять старой змее, знал, что рано или поздно найдет то, ради чего не сдох в Бурых топях, то, ради чего замерзшими пальцами, вправлял себе вывихнутую ногу в Чудовых пиках, получит наконец ответы на свои вопросы. Так может та, кто их даст, сейчас сидит молча в машине и пьет обжигающий взвар?

 

Антон остановился, слушая песнь своего пути.

 

«Да, надо вернуться хотя бы для того, чтобы потом не жалеть всю оставшуюся жизнь».

 

Круто развернулся. Перед ним стлался шерстяной туман. Плотный, густой, словно пар в натопленной бане. Под ногами виднелась четкая тропа. Доверившись старой знакомой, он зашагал вперед.

 

Первым делом, что увидел вор, вынырнув из тумана – это был валяющийся в кювете внедорожник. Сердце ухнуло в пятки. Глаза панически обшаривали лес. Секунда и он заметил ведьму, та стояла к нему спиной с веткой рябины в руке. «Живая», - выдохнул вор, но невесть откуда возникшая радость тут же схлынула. Рядом с Хранительницей возвышался вергой. Слепо щурясь своими маленькими бурыми глазками, он втягивал в себя воздух. Серые перья вздыбились, приоткрытая воронья пасть светилась изнутри синим. Антон в ужасе замер. Многодушник не чувствовал ведьму, скрытую кругом, но появление новоприбывшего заметил. Ужасный крик чудища разнесся над осенним лесом, Антон зажал уши руками, но поздно, под ладонями уже текла кровь, боевой вопль монстра полностью лишил воли. Оставалось лишь наблюдать, как огромный птицеподобный демон несется раззивая пасть, как рвется из нее синим маревом магия, вгрызаясь в человеческую душу, выпивая ее. Что-то кричала Мирослава, отшвыривая калину, и доставая из пространственных ножен меч. Антон уже не мог разобрать ее слов.

 

«Нож какой то, а не меч, мой стилет и то лучше», - отстранено подумал он, вспоминая, что все ещё держит подаренный клинок в руке. Черное железо ответило теплом. Приготовившееся к смерти тело на мгновенье обрело волю. Все силы, все самообладание ушли на выполнение примитивнейшей связки: уход-выпад-удар, движения показались Тонику медленными, вязкими, выполненными словно под толщей воды. Если бы демон не был занят поглощением души, то отбил бы удар играючи… или нет, говорят Игла Мертвого бога обладает собственной волей. Потому черное жало с шипением впилось в оперенный бок, вздыбило, вспороло его словно кожаный бурдюк. Новый вопль разорвал утренний воздух. Крик смерти неотвратимой и окончательной пронесся над Пустой дорогой. Синий, мерцающий гейзер, вырвавшийся из раны вергоя, последнее что увидел Антон, проваливаясь в беспамятство. 

 

***

 

Мирослава сидела в машине, опершись локтями на руль. Несколько раз мимо проносились призрачные гончие и сидши в истинном облике. Дикая охота шла полным ходом, но иномирцы не могли увидеть истинную дочь Гипербореи, если та не желала этого. За странного пепельноволосого юношу Мирослава так же не переживала. Было понятно, что он один из чувствующих мир. Не маг, но и не верд, а вот кто - Кощ его знает. «Дорога мне как мать. Спрячет, укроет, защитит и накормит», - вполне возможно, а с учетом пластичной судьбы, парень мог оказаться кем угодно: духом перекрестка дорог, Хозяином троп, или даже самим Проводником. Как знать кого она сегодня отпустила на волю? Впереди показался туманный путь. Запустив внедорожник на тихий ход, ведьма отправилась в путь. Тропа стелилась медленно, нехотя, словно не желала пропускать Хранительницу.

 

«Да, ладно, я домой хочу. Нагостилась. Рассеивайся давай!»

 

Туман держал. Машина вроде бы ехала, но ведьма чувствовала – она стоит на месте. Задержишься еще немного и можно будет расслышишь топот хромого коня. Встреча с ним не сулила ни чего путного.

 

Слава ругнулась и полезла в бардачок за осиновым прутиком. В этот момент дымка растворилась, и внедорожник, подлетевший на обмерзшей кочке, завалился в кювет.

 

- Да что б тебя! - Процедила ведьма сквозь зубы, и вывалилась из опасно накренившейся машины. – Только на Пустой дороге и сгинуть осталось, - начала она ругаться, и резко смолкла. По дубраве, шурша мерзлыми листьями шел вергой. Чудом уцелевший в руках осиновый прутик давал слабую защиту, но стоит демону подойти ближе, как он учует ведьмину душу. Мирослава попятилась к автомобилю. Там на заднем сиденье в сумке лежала рябина. Можно попробовать скрыться и надеяться, что реликтовое чудище пройдет мимо. Рванула дверцу, схватила сумку, в долю секунды достала пучок засушенной рябины, очертила им круг, и замерла, стараясь не дышать. Древнее чудище было прекрасно. Оно пружинило на вывернутых ногах, приближаясь все ближе и ближе. Огромное, с лоснящимися черными перьями, острым клювом оно за свою длинную жизнь поглотило не одну тысячу душ. Магов и вердов демон переваривал, постепенно насыщая мир хаосом, а вот ведьмы в его нутре оставались навсегда. Мирослава передернула плечами. Не хотела бы она себе такой смерти. Демон принюхался, чувствуя добычу, но не видя ее. Вдруг он издал дикий вопль, от которого защитный круг разметало в пыль и метнулся вперед, минуя ведьму. Мира обернулась. Тварь неслась на невесть откуда появившегося Антона.

 

- Черти круг! – заорала Хранительница, но парень ее уже не слышал, вергой выпустил синеватое щупальце и впился в грудь пепельноволосого. Душа Антона устремилась в пасть чудовищу. Мирослава бросилась вперед, призывая свой сакс. Клинок знакомой тяжестью лег в руку. Скупой замах, доворот корпусом, и когда уже лезвие летит по направленной траектории, становится понятно, что бывший раб справился сам. Однако удар достигает цель, разрубает демона от плеча до позвоночника. Из обмякшего тела льется не кровь, а накопленный веками хаос. Вместе с ним вылетают белые огоньки – души пожранных ведьм. От их количества, у Мирославы зашевелились волосы на голове. Защитный круг острием сакса она начала чертить еще до того, как тело вергоя упало на землю. Не приведи Мора захочет какая-то из душ вместо круга перерождения вселиться в живое тело, не избавишься потом!

 

Замкнув контур, Хранительница кинулась к Антону. Взглянула на него и ахнула. Полотно жизни распускалось, тонкая нить превращалась в кудель и дымкой тянулась вверх, туда, где за защитным полем бесновался хаос и ведьмины души. Вот теперь Хранительнице стало страшно. Она работала с нитями судьбы. Могла подлатать, исправить или напротив испортить натяжение, но ни разу ей не приходилась прясть из души жизнь. Ведьма мысленно потянулась к знаку заставы. Веретено отозвалось, материализовалось в руке. Подцепила пальцами пучок кудели, вытянула ровницу. Крутанула веретено. Толсто, не та судьба. Растянула ровницу еще сильнее, вновь запустила веретено вытягивая нить до предельной тонкости. Все равно не то.

 

- Да кто ж тебе жизненную нить-то прял!? Пресветлая Ма-Кошь помоги! Облегчи веретено.

Услышала просьбу наставница, невесомым стало пряслице.  Веселей закружилось загудело веретено, забегали резвые пальцы. Остановилось, замерло время в защитном круге. Потянулась нить тоньше шелка, легче паутины. Вот уже серебристый огонек души виднеется, застыл на границе, пробиться не может. Разорвала Мирослава круг. Схватила мерцающий комочек света. Миг обернулся он челноком, резво прыгнул в зев, начал ткать полотно жизни. Вдохнул юноша холодный воздух, забилось сердце, возобновило время бег. Обрадовалась Мирослава, да не заметила счастьем окрыленная, как что-то попало в глаз, кольнуло в сердце. Замкнула ведьма круг, а после провалилась в беспамятство.

Очнулись они, когда далекое осеннее солнце стояло в зените.

 

Сначала заворочался, застонал, выплевывая ругательства пепельноволосый. За ним пришла в себя Мирослава.

 

- Ты так сквернословишь, будто навий изгонять собрался, - прокряхтела ведьма. – Вроде все разлетелись, можно выходить.

 

- Мы выжили? – вор покрутил затекшей шеей.

 

- Ага, поздравляю, ты убил последнего вергоя Гипербореи. Пошли, нужно машину из кювета вытащить. Останемся тут до захода солнца, и за жизнь нашу, я не дам даже ломаной медяшки.

 

Через четверть часа внедорожник был поставлен на все четыре колеса и заведён.

- Залазь, поедем от худа подальше, - скомандовала Мира, - Тебя куда подбросить?

 

- Меня, - вор усмехнулся, - пожалуй до Заставы северных врат. И кстати, друзья зовут меня Тоник или Серый, - Антон протянул руку, Мирослава ее с легкостью пожала. - Для Малого круга я Слава. Доставай взвар, будем отмечать.

 

- А почему ты сказала, что вергой последний, он что больше не переродится? – Спросил вор, когда они выехали на туманную тропу.

 

- Нет, - ведьма тряхнула головой, - вергоев во время войны с магами за Гиперборею. Ту, что была еще до закрытия врат, из нижней оси миров призвал сам Мертвый бог. Питаясь и порабощая чужие души, демоны в нашем мире, своей души не имеют. Такова их плата на переход. Поэтому умирая они покидают этот мир навсегда, возвращаясь в бездну. Можно сказать этому реликту повезло, он отправился домой.

 

«Скатертью дорога! Три тысячи лет томиться в его нутре, со скуки подохнуть можно», - раздалось в голове.

 

Мирослава резко ударила по тормозам и в ужасе повернулась к спутнику. Тоник взглянул на ведьму и побледнел.

 

- Слава, твой глаз, тот, который нормальный. У него белок теперь красный, и два зрачка. Так должно быть?

За окном бушевала вьюга, а в избушке было тепло, уютно. В старой печке потрескивали дрова, а в открытой духовке остывали имбирные пряники, отчего аромат расходился вокруг неповторимый, душисто-терпкий, такой, который бывает только в канун Нового года.

 

Маша вырезала из белой бумаги снежинки и клеила их на окна, а ее бабушка, склонившись над валиком, плела на коклюшках кружева.

- Ба, дай мне! – в который раз попросила внучка. - Я уже все-все твои задания выполнила. В комнате прибрала, пряники сделала, елку нарядила, окошки снежинками украсила.

 

- Ну садись, коли так. Да не торопись ты, по схеме иди, вот тут перевить следует, а тут поправить. Молодец.

 

- Бабушка, а без схемы можно кружева плести? Чтоб рисунок от души шёл?

 

Старушка вздохнула и погладила девочку по голове.

 

- Раньше, когда сама Сударыня-кружевница мастериц обучала, лучшие из лучших плели кружева, словно рисунок морозом рисовали. Но с тех пор, как перестали появляться узоры на окнах умелицы перевелись.

 

Маша внимательно переплетала коклюшки.

- А кто она, эта Сударыня-кружевница? И отчего больше узоры на окнах не оставляет?

 

Старушка уселась поудобнее и, не забывая поглядывать за работой внучки, начала рассказывать:

- Давно это было, еще моя бабка сказывала эту историю. В одной деревне потеряли девочку. Ушла в самую длинную зимнюю ночь в лес за хворостом и заблудилась. Как ни звали, ни аукали, той и след простыл. А девочка забрела в глухую чащу, и так ей страшно и холодно стало, что села она под огромной разлапистой елью и горько заплакала. На улице стоял жуткий мороз. И слезы ее тут же замерзали и превращались в длинные вытянутые ледяные капли. Так бы и проплакала она до самой весны, если бы к той ели не пришли три Зимних брата, три Мороза. Старший был высок и могуч. Длинная белая борода его стелилась до самой земли. Средний суров и статен, синяя ледяная шуба его блестела в лунном свете, словно лёд на речке. А младший оказался краснощек и улыбчив, его кафтан искрится, как свежий снег на ярком солнце.

 

- Ты кто такая и что здесь делаешь? – пророкотал старший из братьев.

 

- Меня Марьюшкой звать. Я заблудилась, - всхлипнула девочка.

 

- Но ты села под жертвенной елью и теперь пойдешь с нами, - прозвенел средний из братьев.

 

- Собирай свои хрустальные палочки, что ты тут разбросала, и ничего не бойся, мы не обидим, - прожурчал младший из братьев.

 

Девочка подобрала свои слезки, которые теперь действительно больше походили на палочки с капельками на концах, и зашагала вслед за Морозами. Долго ли, коротко шли они, наконец вышли на опушку. На той опушке домик стоял, ставенками резными красовался. Зашли братья в тот дом да оставили Марьюшку на хозяйстве.

 

- Ты избу вымети, окошки вымой да покрывало, что в светлице лежит, заштопай, - велел старший из Морозов, - а мы в лес. Стужу зимнюю разгонять, снегом землю укрывать да ребят за щеки пощипывать.

 

Вот и осталась девочка на хозяйстве. Первым делом за уборку взялась. Схватила метлу и давай пол мести, а с пола снег поднимается, белой вьюгой кружит, серебрит одежду, волосы, лицо девочки. Застилает глаза. Наконец Марьюшка вымела пол, вычистила все кругом. Утихомирилась метель, улеглась. Забелела светлица. А девочка уже набрала кадку водицы студеной и давай окошки мыть. Окошки ледяные, пальцы так и сводит от холода. Но Марьюшка подышит на ладошки и снова за работу. И вот уже руки стужи не боятся, и работа идет веселее. Домыла все, глянула и нарадоваться не может. Зимнее солнце сквозь стекла светит, все в доме блестит, переливается, искрится.

 

Лишь последний наказ осталось выполнить. Взяла девочка покрывало, встряхнула его, расстелила, и аж дышать забыла как. Большое, снежное полотно, дивными узорами выбрано, да вот беда - поизносилось все, расползлось. И нету у Зимних братьев ни ниток, ни иголок. Призадумалась, как ей быть, потом достала свое веретенце, с которым никогда не расставалась, вышла во двор, взяла охапку снега, вздыбила его, растрепала и села прясть на крылечке. Руки-то после мытья окошек холода не боятся. Напряла тонких снежных нитей меряно-немеряно! Да вот беда - шить нечем. Как дело справить, не знает. Тут выпали из Марьюшкиного кармана палочки-слезки. Обрадовалась девочка, перемотала на них нитки, прикрепила к пуховой подушке и давай перебирать, перекручивать. Выходит у нее из-под пальцев не узор, а загляденье.

 

Вечером приходят братья, в доме чистота, полы выметены, окна вымыты, и встречает их не Марьюшка, а белокожая девушка красоты неписаной. Платье на ней серебром искрится, в русой косе снежинки блестят, а на плечах шаль кружевная тонкая. Поразились Зимние братья, порадовались.

 

А старший и говорит:

- Вижу я, выполнила ты наш наказ. Но скажи мне, удалось ли тебе починить мое покрывало?

 

Марьюшка поклонилась и подала сложенное полотно. Развернули его Зимние братья, посмотрели, поглядели и не смогли найти ни одного шва. Только кружево белое да морозное. Подивились Морозы, порадовались.

 

- С таким повоем вся земля до весны спать будет, - молвил средний брат, - но открой нам секрет: как удалось тебе так все зашить, что ни одного стежка не видно, да еще и без иголки с ниткой?

 

Улыбнулась Марьюшка и, поклонившись, подала еще одно покрывало. Развернули его братья и узнали своё старое истёртое полотно.

 

- Не серчайте, добрые Морозцы. Я из снега зимнего сплела новый кружевной повой, а этот не годен более землю укрывать, оттого и зимы прошлые малоснежные были.

 

Младший из братьев рассмеялся, обнял девочку и произнес.

- Зимы потому и выходили худыми, что ни одна из девиц наказ старшего Мороза выполнить не могла. Ленились да бросали на полпути. Оттого и вьюга не мела, и солнце снег не искрило, и земля голая, бесснежная стояла. Ты, Марьюшка, молодец, справилась. По труду и награда будет. Оставайся с нами, сестрицей названой. Будешь кружева плести да людские окна ими украшать. Метелью летать по белу свету да лучших мастериц мастерству учить.

 

А Марьюшка и рада согласиться. Так и стали они жить в избе вчетвером. Старший Мороз снегом белым землю укрывает, средний Мороз льдом сковывает, младший искристым золотом украшает, а сестрица, названная Метелью, летает, кружева на окнах плетет да смотрит, есть ли мастерицы в доме. Если найдет такую, то дарит ей коклюшки. Да не простые, а волшебные. В них память всех морозных узоров хранится. Такова Ссударыня-кружевница.

 

Но годы шли. Постепенно старые стеклянные окошки стали заменять на новые теплые окна из пластика. На них не остаются узоры, через них не глядит сударыня- кружевница, да и мастериц, умеющих на коклюшках плести, все меньше и меньше. Скоро исчезнет наше умение, как исчезли зимние узоры.

 

Маша отложила коклюшки и внимательно посмотрела на бабушку.

- Что ж это выходит, из-за того, что у всех стоят теперь пластиковые окна, Марьюшка теперь учениц не берет? Не справедливо. Вот я бы пошла к ней мастерству учиться, и коклюшки волшебные тоже хочется. – Девочка мечтательно прикрыла глаза. – Эх, я бы такие узоры плела!

 

Бабушка мягко улыбнулась.

- Звездочка моя, так может пришла пора загадать желание? Ведь в самую длинную ночь – Новогоднюю ночь, грань между мирами становится тоньше, а сила Зимних братьев и их сестрицы Метелицы сильнее.

 

Маша подпрыгнула. Сжала кулаки, зажмурилась, встала на носочки и быстро- быстро проговорила:

- Хочу быть лучшей мастерицей! Хочу, чтоб сама Сударыня-кружевница меня плести кружева научила, и коклюшки свои собственные волшебные тоже очень, очень, очень хочу!

 

Бабушка беззвучно рассмеялась.

- Ладно, егоза, спать давай, утро вечера мудренее.

 

Маша побежала умываться, по дороге заглянула в большую комнату, где стояла нарядная ель.

«Надо, как Марьюшка, под елкой заснуть, и тогда все сбудется».

 

Ночью, когда бабушка ушла к себе, девочка подхватила подушку, плед и пошла в большую комнату. Там легла под елку и, глядя на мерцающую разноцветными огнями гирлянду, заснула.

 

В эту ночь все окна в избушке покрылись ледяными рисунками. Девочка, затаив дыхание, смотрела, как плетутся белоснежные узоры на стекле. И всю ночь Сударыня- кружевница делилась мастерством, а утром, лишь позднее зимнее солнце озарило комнату, Маша проснулась в своей кровати.

 

«Неужто все приснилось?» - испугалась она и босиком бросилась к елке. Там, под разлапистыми ветвями, стоял, искрился деревянный ларчик, украшенный кружевом, а в нем лежали самые настоящие, волшебные белые палочки-коклюшки.