Сообщений в теме: 6

[Fertes]

Город для Сталкера

Автор:Лестада

Любые совпадения - всего лишь совпадения


- Вот список городов-призраков бывшего Союза. Куда отправимся? – Леонид вопросительно посмотрел на собравшихся товарищей. Кто-то лениво потягивал пиво, кто откровенно зевал, пристроившись на плече Лысой Эн, единственной девушки в их компании.
 

– Ну, парни, решайте. Вот, смотрите, в Припяти и Чернобыле мы были, Промышленном, Алыкели и Арсу-Булаке тоже…
 

- Твою мать, Лён! Да мы уже везде побывали! – не выдержала Лысая Эн, сбросив со своего плеча посапывающего Джона. Тот совсем не расстроился, тут же облюбовав в качестве подушки колено Руслана. 
 

- И везде одно и то же, - сонно закончил за неё Нихпет. Как и в случае с Лысой Эн его настоящего имени никто не знал.
 

- Только в Припяти более-менее интересно. Да и то – благодаря тем куклам, что натаскали туда другие сталкеры, до нас. Можно подумать, там своих игрушек мало. А все остальные города… Отстой. Везде одна и та же история, одни и те же типовые постройки. Трагедии – никакой. Сначала заводы работали, городок процветал, а потом лавочку прикрыли, и все уехали пытать счастья в других населённых пунктах, более удачливых и ещё не загнивающих. Всё. Никакой интриги. А хочется… а хочется…
 

- Романтики? – хихикнул Руслан, поддав коленом в висок Джона.
 

- Да ну тебя, - отмахнулся рукой Нихпет.
 

Леонид задумчиво постукивал пальцами по столу. В комнате повисла напряжённая тишина, которую разбавляло только мерное жужжание компьютера в углу. На Леонида, как на самого главного здесь, было устремлено сразу несколько пар глаз. Даже Джон, наконец, разлепил веки, словно почувствовав важность момента. Лысая Эн уже начала беспокойно ерзать на своём месте, когда Леонид неожиданно очень тихо заговорил:
 

- Есть одно место… его нет в этом списке… Зелёный город. Так когда-то его называли. Раскидистые деревья с роскошной листвой мирно соседствовали в нём с высотными зданиями. Во дворе каждой многоэтажки непременно были палисадники, за которыми следили и ухаживали…
 

- Слушай, давай ближе к телу! – не выдержал кто-то. 
Леонид разочарованно вздохнул, обводя тяжёлым взглядом присутствующих. Взъерошил пятёрней короткие сальные волосы льняного цвета, увернулся от брошенной в него зажигалки Лысой Эн и, словно нехотя, продолжил:
 

- Какая беда постигла этот город, никто не знает. Нет никого, кто мог бы об этом рассказать. Все его жители таинственным образом исчезли. Никто из немногочисленных сталкеров, отважившихся посетить этот город, не вернулся назад. Мой брат тоже. Это произошло три года назад. Я должен был отправиться с ним, но, как назло, или к счастью, попал в аварию…, в этом городе не работают мобильные телефоны. Как только пересекаешь городскую черту, связь моментально пропадает. Так что, я знаю, что мой брат добрался до места назначения. А что с ним случилось… Другая группа, отправившаяся позже, тоже не вернулась. 
 

- Кто-то или что-то сожрало их плоть и поглотило душу, - замогильным голосом протянул Нихпет.
 

- Короче, Лён, собираемся и едем выяснять всё на месте. Может, там нереально круто и твой брат просто не хочет возвращаться. А исчезновение жителей – это прикольно. Глядишь, выброс адреналинчика в этот раз произойдёт. 

***
К городу они добрались на закате. Последние километры показались настоящим адом. Разбитое дорожное полотно, казалось, вытрясет из желудков всю еду. Джон время от времени жаловался на то, что его укачивает. Лысая Эн возмущённо цыкала, но машину, старенький чёрный Паджеро, всё же останавливала по первому требованию, и увалень Джон тут же мчался в кусты. Чем ближе становился город, тем скуднее была растительность у дороги. Выжженная солнцем степь, потрескавшийся асфальт и горячий воздух, звенящий от пения насекомых. Что-то в этом концерте невидимых певцов показалось Леониду подозрительным. Уж слишком радостным и, одновременно, угрожающим был мотив. Затылком Леонид ощутил холод, от которого по коже прошли мурашки, хотя зной и не думал спадать. Остальные, похоже, ничего не почувствовали. Руслан слушал музыку в наушниках. Нихпет копался в карманном персональном компьютере, когда, наконец, в плывущей дымке раскалённого воздуха перед ними показался Город. В свете заката бетонные коробки зданий казались залитыми кровью. Чёрные глазницы домов вопросительно уставились на путников, словно оценивая противника. 
 

- Что за?.. – возмущённо начал Нихпет.
 

Леонид криво усмехнулся.
 

- Сеть пропала? Поздравляю. Мы на месте. Будешь пробовать звонить во внешний мир?
Нихпет фыркнул и достал мобильник. После некоторых манипуляций зашвырнул ни в чём неповинный аппарат вглубь машины.
 

- Ну, и? Убедился?
 

- Мёртвая зона. Так даже интересней.
 

Джип резко затормозил. Руслана вырвало из музыкальной нирваны. Он ошалело уставился на товарищей, неторопливо вынимая из ушей вакуумные наушники. Лысая Эн выдала многоэтажные конструкции сплошь нецензурного содержания. 
 

- Дальше пойдём пешком, - сухо информировала она товарищей, - машина не проедет по таким улицам.
 

Больше всего Леониду, который увлекался фильмами ужасов, дорога сейчас напоминала истерзанное долгими пытками тело. Вывернутые рёбра вздыбленного асфальта местами переходили в зияющие чернотой рваные раны. По грязно-серой коже, покрытой запёкшейся коркой закатной крови, расползлись опарыши старых газет, выцветших пакетов из супермаркетов. Разлагающиеся трупы автомобилей, брошенные прямо на дороге, сочились ржавчиной. И на всём этом был слой жёлтой пыли. Её частички кружились в воздухе, создавая рябь в глазах. Оседали на слизистой носа, глаз, въедались в кожу. 
 

Джон беспрестанно чихал, потирая кулаком покрасневшие веки. Лысая Эн с Русланом натягивали на лица марлевые повязки, едва слышно ругая Леонида за то, что он не озаботился приобретением противогазов – мёртвый город источал какой-то едкий, сладковатый запах. И только Нихпет восторженно озирался вокруг, изредка почёсываясь. 
 

- Вас не настораживает отсутствие птиц? – вполголоса поинтересовался Леонид. 
Нихпет беззаботно передёрнул плечами.
 

- А откуда им здесь быть, если тут полностью отсутствует растительность? Нет зелени - нет насекомых. А нет насекомых, нет и пташек. Питаться-то им нечем. Круговорот веществ в природе, или как там это называется? Может, место для ночлега подберём? Скоро совсем темно станет. Да и с дороги надо отдохнуть. 
 

Но насекомые в городе были, это Леонид знал точно. Или от долгого нервного напряжения у него начались слуховые галлюцинации, потому что в неживой тишине бетонных нагромождений ему слышались едва различимые потренькивания, отдалённо напоминающие стрёкот цикад. 

***
 

Переночевать решили в первом попавшемся доме. И только Джон категорически воспротивился этому. Не подействовали даже уговоры Лысой Эн. Она припоминала Джону ночёвки в Припяти, говорила, что страшнее радиации могут быть только люди, а здесь их, по ходу нет. А если есть, то, тем более, лучше держаться вместе. Но Джон здравых доводов не слушал, упрямо повторяя, что будет спать в машине. Только нужно было, чтобы кто-нибудь составил ему компанию. А то иначе скучно будет, опустив голову, бубнил Джон, почёсывая кудрявый затылок. 
Нихпет горел желанием осмотреть город. Для первой ночи он согласен был и на этот двухэтажный дом, во дворе которого скрипели порыжевшие качели с облупившейся краской. Лысая Эн с Леонидом уже заносили в здание спальные мешки. Руслан невозмутимо докуривал сигарету и смотрел в оконные проёмы без стёкол. Время от времени мельтешащие лучи фонарей в руках Леонида и Лысой Эн выхватывали округлые столы, покрытые полинявшей зелёной тканью, игровые автоматы и ряды мохнатых от пыли бутылок на полках. 
 

- Казино, - прочёл Руслан ржавые буквы над входом. 
 

Видимо, когда-то они перемигивались весёлым светом, завлекая азартных посетителей сыграть партию-другую. Сейчас же из них торчали оборванные провода, кое-где свисали остатки гирлянд. 
 

- Эй, Рус, - окликнул парня Нихпет, - пойдёшь с Джоном в машину? Вишь, как трясётся от страха. Тебе же всё равно где спать?
 

Руслан флегматично кивнул.
 

- Вот и ладненько. Всё, пошёл обустраиваться. 
 

Джон всё это время старательно делал вид, что не слушает товарищей. Деловито копался в умершем телефоне, разглядывал кнопки на его панели, вслух сокрушаясь о том, что не подумал взять с собой сменные батареи – можно было бы хоть музыкой отвлечься от мрачных мыслей, табуном лезущих в голову, одна другой хуже. Руслан удобнее перехватил рюкзак и полез на переднее сидение джипа, привычным движением вставив вакуумные наушники в уши.

***
 

Сон никак не шёл. Джон ворочался и так и этак на заднем сидении автомобиля, взбивая рюкзак на манер подушки. Только вместо перьев, или на худой конец, скомканной ваты, в «наволочке» защитного цвета были консервы, компас, швейцарский нож, пороховые факелы и прочие такие нужные в хозяйстве, но абсолютно не мягкие вещи. Да и это, в сущности, было мелочью. Невыразимо сильно чесалось тело. Временами казалось, что по нему кто-то ползает. А ещё где-то в районе мозжечка поселилось необъяснимое чувство страха. Так жутко Джону не было даже во время ночёвки в заброшенном детском садике Припяти, в компании старых игрушек, кукол с глазами навыкате, а то и вовсе без глаз, со скатавшимися в солому волосами, треснувшими чумазыми лицами, заводской румянец с которых почти сошёл. 
 

Впереди мирно дремал Руслан, как обычно, отгородившись от реальности музыкой. 
 

- Он-то, небось, не забыл взять с собой сменные батареи, вот, и спит себе спокойно, – с завистью подумал Джон, как вдруг об окно над его головой что-то шлёпнулось. И ещё раз. Джон отчётливо услышал скрип ладошки, съезжающей по стеклу. Страх перетёк из мозжечка куда-то в желудок и там свернулся тугой пружиной. В дверь пнули. Сначала несмело, робко. Потом застучали более настойчиво, требовательно. Джон покрылся холодной испариной и зажмурил глаза. Хотелось, как в детстве, накрыться с головой одеялом и провалиться в спасительный сон, убедив себя, что монстров не существует. 
 

- А, может, это просто Лысая Эн? – попытался успокоиться Джон, – забыла что-нибудь в машине и теперь вернулась.
 

Теперь стучали со всех сторон. Машина начала раскачиваться. На крыше запрыгало сразу несколько пар ног. К этим ударам извне примешивался барабанный бой собственного сердца. Он с такой силой отдавался в ушах, что Джону казалось, что он вот-вот оглохнет. 
И тут заворочался на своём месте Руслан. От неожиданности Джон едва сдержался, чтобы не закричать, но вовремя закрыл себе рот рукой, почти до крови прикусив пальцы.
 

- Пойду в туалет, что ли схожу. Да и покурю заодно, - сонно пробормотал Руслан, нашаривая ручку двери.
 

- Не ходи! – зашипел Джон, всё так же зажмурившись, - не ходи! Рус! - его имя он практически пропищал, боясь криком выдать своё присутствие… Кому?
 

- А? Чего?
 

- Неужели ты не слышишь? – просипел парень, вцепившись в куртку товарища.
 

- Да что с тобой? О чём ты?
 

- Тише! Говори тише. Ай, - взвизгнул Джон, когда нечто снаружи прочертило каким-то острым предметом линию по окну. С десяток другой ладошек в это время продолжали молотить по машине. Чьи-то пальцы с силой дёргали ручки двери.
 

- Прекратите… пожалуйста… перестаньте, - шептал Джон, а Руслан тряс его за плечо, пытаясь привести приятеля в себя. В лобовое стекло начали чем-то таранить. От очередного удара Джон резко открыл глаза и захлебнулся криком ужаса, застрявшим где-то в середине груди. Горло издавало только какие-то булькающие звуки и хрипы. Пальцы до боли в костяшках сжали руку Руслана, который непонимающе разглядывал побледневшего товарища. 
 

А через окна на Джона смотрели десятки пар глаз на мертвенно-серых детских лицах. Толпа подростков в рваных лохмотьях обступила джип. Двое из них, перехватив в руках третьего, таранили им лобовое стекло, не отводя взгляда от закоченевшего в страхе Джона. Собственно, сам «таран» время от времени поднимал голову, проворачивая её при этом на своей тонкой шее, и посылал парню издевательскую полуулыбку-полуухмылку. 
 

- Так, ладно, - Руслан осторожно отцепил от себя Джона, - я пойду, покурю, пройдусь к нашим. Посмотрю, как у них дела.
 

Оставаться в одной компании с внезапно спятившим другом ему не хотелось.
 

- И в туалет мне надо.
 

Всё происходящее напоминало Джону страшный сон - и хочется закричать, и не получается. Даже пальцем не шевельнёшь - дикий, животный страх сковал всё тело. Всем своим существом он мысленно молил друга, чтобы тот не выходил из машины, не открывал ни в коем случае дверь, ведь тогда… тогда ИХ больше ничто не будет удерживать! Что им от него надо? Почему Руслан не видит их?
Запах разлагающихся тел хлынул в салон. Он всё же не послушал и открыл дверь. Секунд десять после ухода Руслана было тихо. Джон даже успел понадеяться, что всё это и впрямь было просто сном, когда вдруг на обшивке кресла перед ним показалась детская рука с обгрызенными, почерневшими ногтями, а следом за ней вынырнула голова мальчика лет девяти. Всклокоченные вихры пыльного мышиного цвета, землистая кожа, покрытая оспинками и потрескавшиеся почерневшие губы, растянувшиеся в улыбке. 
 

- Привет, - сказал он, вжавшемуся в кресло Джону. - Ну, я так не играю. Не хочешь здороваться? Сейчас мы тебя расшевелим.
 

Тут же в машину ринулись остальные дети. От запаха мертвечины и земли у Джона щипало в носу, сворачивало дыхание. Застрявший было крик, наконец, прорвался наружу, затопив собой всё возможное пространство. Взрыв хохота в ответ. Холодные, едва прикрытые обрывками тряпья, тела липнут к нему. Пальцы ощупывают сверху донизу, дёргая за волосы, насильно открывая глаза. Ногти карябают кожу, оставляя пощипывающие дорожки, тут же набухающие кровью. Десятки жадных ртов присасываются к ним, обжигая ранки своим холодным дыханием. Его держат со всех сторон. Он тонет, увязает в этой смрадной куче - не в силах выбраться, захлёбываясь обуявшим его ужасом, исчезая, растворяясь в звонком детском смехе. 

***
 

Сон всё не шёл к Нихпету. Казалось, старик Морфей навечно заблудился в дебрях чужих дворов. Под правой лопаткой постоянно что-то кололо. Нихпет уже раз десять изучил пол под своим спальным мешком, но ничего, кроме пыльного ковра не заметил. Леонид мирно посапывал по соседству. Лысую Эн так вообще не было слышно. Нихпет встречался с ней одно время и помнил, как его пугала её способность спать всю ночь в одной позе, и, казалось, даже не дыша. Порой он слушал её сердце, чтобы убедиться, что девушка рядом с ним скорее жива, нежели мертва. Вот и сейчас ему захотелось проверить.
 

- Ань? Аня, - собственный шёпот показался Нихпету чудовищно громким в одуряющей тишине - А, ниипёт, - пожал плечами и отрешённо уставился в потолок. Собственно, в этом «ниипёт» и выражалась вся показная жизненная позиция Нихпета. Ему всегда хотелось быть хладнокровным, невозмутимым, равнодушным, пусть внутри его и раздирали противоречия, горло чесалось от невысказанных слов, и на деле всё выходило совершенно иначе.
 

Проклятая правая лопатка никак не давала сосредоточиться на сне, а теперь ещё и по ногам кто-то ползать начал. Нихпет попытался было не обращать внимания, но не удалось. Тело зудело. Нестерпимо хотелось почесаться. Выругавшись, Нихпет рывком расстегнул спальный мешок и просто обомлел от увиденного. Его ноги были сплошь покрыты какой-то движущейся массой. Дрожащей рукой он нащупал фонарик, включить свет получилось лишь с третьей попытки – пальцы не слушались. Луч выхватил ряды каких-то странных насекомых, похожих на светло-коричневых пауков с крыльями, как у мух. Ещё секунд пять Нихпет ошалело разглядывал их, а потом закричал.
 

-А! Уберите! Уберите! Снимите это с меня!
 

Он пытался стряхнуть с себя странных тварей, но они словно приклеились к нему: заползали под одежду, в уши, изучали лапками самые чувствительные места его тела, прокусывая кожу крошечными жвалами, пробуя на вкус долгожданную пищу. Нихпет катался по полу, надеясь их раздавить, но меньше паразитов не становилось. Казалось, что его атакуют всё новые и новые полчища насекомых. Они стекались к нему ручейками изо всех углов комнаты, падали с потолка, отвоёвывая себе пространство на коже Нихпета. А он уже не слышал, как хлопала его по щекам Лысая Эн, как тормошил Леонид. Он не чувствовал их рук, сгорая в захлестнувшей его тело боли, ощущая, как его пожирают заживо.

***
Руслан заканчивал свои дела, когда услышал, как кричит в машине Джон. Через пару секунд заорал Нихпет. Рассудив, что в доме есть ещё и Леонид с Лысой Эн, Руслан помчался к джипу. Джон больше не кричал, как и Нихпет. Но на душе у Руслана было неспокойно.
 

Все четыре дверцы авто открыты настежь. Тишину нарушали лишь причитания Лысой Эн, доносившиеся из дома. Руслан заглянул в салон и в ужасе отпрянул: на заднем сидении, застыв в неестественной позе, полулежал Джон. Остекленевшим взглядом он уставился в лобовое стекло. На лице застыла гримаса боли и страха. Скрюченными пальцами Джон вцепился в водительское кресло, словно в попытке вырваться. 
 

Сбившееся дыхание Руслан смог восстановить не сразу. Из горла рвался крик, но разум настойчиво повторял, что вопить глупо. Полезнее всё изучить, чтобы быть готовым к… к чему?
 

В кармане джинсов нашёлся фонарик. Руслан направил свет на некогда живого приятеля. В том, что тот по какой-то причине умер – не было сомнений. Под ногти тела… почему-то теперь Руслан уже не мог назвать Джона по имени… как-то сразу друг стал просто телом, под ногти которого забились частички кожи и крови. На руках Руслан заметил процарапанные бороздки. Лицо также оказалось испещрено полосками не успевшей свернуться крови.
 

- Да что ж это такое? – выдохнул Руслан.
 

Рыдания Лысой Эн в доме становились всё громче и громче, действуя на нервы. В стенания девушки вплетались и другие звуки, которых раньше не было слышно. Какой-то назойливый, с угрожающими нотками, стрёкот… цикад? Воздух буквально звенел, вибрировал сгустками чего-то непонятного и оттого ещё более страшного. Спина заныла, будто кто её взглядом сверлил. Нервно сглотнув, Руслан медленно обернулся, мысленно приготовившись встретиться хоть с самим Годзиллой. Никого. Только пустынная дорога, покрытая гниющими остатками бывшей здесь некогда цивилизации, да высотные здания, которые недобро ухмылялись беззубыми дверными проёмами. 
 

Руслан тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и побежал в дом – туда, где голосила Лысая Эн.

***
-Что? Что у вас стряслось? Там… в машине… Джон… он умер…
 

- Вадим, - надрывно ревела Лысая Эн, прижимая к себе голову Нихпета и раскачиваясь над его телом, - миленький, вставай. Вадим! Это всё ты виноват! - вскинулась она, обратив, наконец, внимание на Леонида, который до того стоял у стены и безучастно наблюдал за манипуляциями Лысой Эн. Понимал всю их тщётность. Пульса не было. Он уже проверил. Никаких видимых повреждений, только расцарапанная в нескольких местах кожа. 
 

- Что с Джоном? – бесцветным голосом поинтересовался он у Руслана, игнорируя упрёки Лысой Эн.
 

- По всей видимости, то же, что и с ним, - тихо ответил тот, осветив фонариком Нихпета и склонившуюся над ним девушку, - перед тем, как… это случилось… Джон… он просил меня, чтобы я не уходил. Всё твердил о ком-то. Он видел кого-то, и этот кто-то его пугал. Точнее, по его словам, их было несколько…
 

- Нихпету тоже чудилось что-то. Он кричал, чтобы мы сняли с него,… но кого? На нём ведь никого не было! – Леонид машинально взъерошил свои волосы, - он просто катался по полу, словно пытался стряхнуть с себя кого-то. А потом внезапно затих…
 

- Это ты! Ты во всём виноват! – Лысая Эн, наконец, оставила безучастное ко всему тело Нихпета и подлетела к Леониду, - Ты притащил нас сюда! Ты расписывал как здесь здорово, и теперь… теперь… - рыдания сотрясали её, мешая выплюнуть в лицо стоявшего перед ней парня новую порцию обвинений, - это всё из-за тебя! Из-за тебя! Вадима больше нет! Нет! Это ты его убил! Ты! – внезапно её лицо просияло, – о, Боже, как же я сразу не догадалась?! Ты специально всё подстроил! Мы все здесь погибнем, а ты вернёшься домой и заработаешь лавры бессмертного сталкера! – на смену рыданиям пришли приступы смеха, от которого Руслану становилось не по себе. Он никогда не видел Лысую Эн в подобном состоянии и даже не догадывался, что она могла питать к Нихпету такие сильные чувства. Для него вообще удивительна была столь бурная реакция, пусть и на смерть друга. Они бывали вместе в стольких городах, и ни разу Лысая Эн не закатывала истерик, а тут… Нерешительно парень тронул её за плечо. Она тут же сбросила его руку, успокоившись так же неожиданно, - Мы все погибнем. Все. Я это чувствую, – равнодушно бросила она в стену позади Руслана и Леонида – и ничто нас не спасёт. Это место… оно выпивает нас… город… вы слышите, как он пульсирует? С каждым ударом он сжимается, не оставляя шанса… сначала я думала, что мне кажется, но… но теперь я уверена – здесь есть что-то… я постоянно слышу голоса… Господи, да я даже вижу, как подрагивают стены!
 

- Эн, хватит, - порывистым движением Руслан притянул подрагивающую девушку к себе, провёл руками по длинным, шелковистым, слегка волнистым волосам, - и почему тебя прозвали Лысой?
 

- Из зависти, наверное, - прошептал Леонид и, помолчав некоторое время, добавил, - так что будем делать дальше?
 

- Уедем отсюда, - ответил Руслан. Эн вопросительно подняла глаза, - да, Нихпета мы возьмём с собой, как… как и Джона.

***
 

Джип не заводился. Бак был полон бензина, но мотор категорически отказывался включаться. После часа копания во внутренностях машины, Леонид авторитетно заявил, что всё исправно. Поломок не было. Почему джип стоит как вкопанный, он не понимает. 
 

- Может, всё дело в этой жёлтой пыли? Труха какая-то, - пробурчал себе под нос Леонид, изучая подкапотное пространство, - ею тут всё забито. Хм… а если приглядеться, то похоже на крошечные частички насекомых… да что же это может быть такое?
 

- Пошли пешком, - равнодушно пожал плечами Руслан, - главное, выйти за пределы города, а там, думаю, мы сможем на чём-нибудь уехать. Дойдём до трассы. За телами вернёмся вместе со спецслужбами – пусть они сами разбираются, что здесь происходит. Я поговорю об этом с дядей. Эн, ты идёшь?
 

Девушка стояла посреди дороги и смотрела куда-то в чёрный провал между сгорбившимися домами. Временами кулачки её судорожно сжимались и разжимались. Руслан подошёл к ней и заглянул в удивлённо распахнутые глаза. 
 

- Эн? Ты в порядке? Эн? – он потряс её за плечо, но она даже не моргнула, - Эй, очнись! Да что с тобой? Эн? Так, слушай меня внимательно. Даже если ты там что-то видишь, пойми – этого нет на самом деле. Там ничего нет. Эн! Да очнись же ты! Лён! Кончай возиться с машиной! Помоги мне! Надо увести Эн!
 

- Он смотрит на меня, - побелевшими губами прошептала девушка.
 

- Кто смотрит? – спросил, подбежавший Леонид.
 

- Конь. Чёрный конь. Вы, что, не видите его? – вместо ответа Руслан и Леонид потащили её по направлению к выходу из города, но Эн не сводила взгляда с дороги, - Я всегда любила лошадей. В детстве мама отдала меня в конноспортивную школу. Мне там нравилось. Но как-то я упала с лошади, и она чуть меня не затоптала. Я люблю их, но боюсь. А этот… он такой красивый. Я хочу на нём прокатиться. Да пустите же! – не ожидавшие столь резкого движения конвоиры не смогли удержать девушку, и она пустилась от них наутёк. 
 

Туда, к коню. Он даст себя потрогать! Он мчится навстречу. Копыта отбивают дробь по потрескавшемуся асфальту, чёрная грива развевается, а вороная шкура мерцает в лунном свете. Но глаза… его глаза… Почему в них так страшно смотреть? Эн больше не хочет к нему. Из угольно-чёрных глаз на неё глядит сама бездна, из раздувающихся ноздрей вырываются клубы дыма, а от самого коня несёт серой и гарью. В воздухе кружатся снежинки пепла, оседая на коже, забиваясь в нос, рот, вызывая приступы удушья. Эн падает. Встать нет сил. Кашель выворачивает наизнанку, глаза слезятся, тело нестерпимо чешется. Сильные руки хватают её, поднимая с земли, но она не чувствует этого. Ей кажется, что она скоро оглохнет от лошадиного ржания, а над ней встаёт на дыбы вороной конь. Копыта сверкают металлом подков. Как зачарованная девушка смотрит на них, даже не делая попытки увернуться… 

***
- Эн! Эн! Очнись! – Руслан хлопал по щекам девушку, скрючившуюся на земле. Тряс её за плечи, делал искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Светил в безучастные зрачки фонариком, понимая тщетность своих стараний, но продолжал снова и снова. Надеялся нащупать пульс, но его не было. Из живого человека Эн, буквально в одно мгновение, превратилась в мёртвую куклу. 
 

- Оставь её, - раздался над головой голос Леонида, - ты ей уже ничем не поможешь.
 

- А ты, я смотрю, и не старался, - впервые за долгое время Руслан не смог сдержать злость. До восхода солнца было ещё далеко, но он мог отчётливо различить странно умиротворённое выражение лица Леонида.
 

- А зачем? Это бесполезно, - спокойно ответил тот, - Эн была права. Мы все погибнем. Этот город ещё никого не отпускал, кроме… Я знаю, что будет следующим в программе. И догадываюсь, кто будет следующим. Впрочем, выбор невелик. Да и, в сущности, неважно, кто умрёт первым – ты или я.
 

- Что? Что ты несёшь? Что за бред?!
 

- Ха. Это даже интересно. Выходит, первым буду я. Я их уже вижу.
 

- Кого ты видишь? – севшим голосом спросил Руслан Леонида, вглядывающегося вдаль.
 

- Их.
 

- Я… я не понимаю…
 

- Один раз этот город уже отпустил меня. Второго шанса, похоже, решил не давать. Помнишь, я рассказывал вам его историю? Ах, да, вы же не пожелали меня слушать. Вам подавай экшена и адреналина. Причём, сразу. Ну, так вы его получили. Сполна. Что-то медленно они идут. Опять чего-то отвалилось, что ли?
 

- Лён, ты…
 

- Не перебивай меня, я сам собьюсь. О чём это я? А, да, о городе. Так вот… Зелёный город. Так когда-то его называли. Раскидистые деревья с роскошной листвой мирно соседствовали в нём с высотными зданиями. Во дворе каждой многоэтажки непременно были палисадники, за которыми следили и ухаживали,… как слаженно маршируют,… я тогда говорил вам, что никто не знает, какая беда постигла этот город – некому рассказать. Ну, так я наврал. Я один остался в живых. Меня одного город пощадил. Зачем он это сделал? Не знаю. Да, брат у меня был. Но он погиб вместе с остальными жителями. Большая часть переубивала друг друга… Гляди, у крайнего рука упала! Гниют понемногу… Всё… всё началось тогда, когда в городе появился новый мэр. Конечно, проблемы нарастали и до него. Но с ним как-то всё сразу взорвалось. Жадный был человек. Начать хотя бы с того, что никто его мэром не выбирал. Он сам пришёл, сел в кресло и провозгласил себя новым градоначальником. Из всего пытался получить выгоду. Захотелось ему казино открыть, скажем. Так он не мучился с его постройкой, а просто отбирал здание у сирот. А качели оставлял – вдруг, кто из подвыпивших клиентов захочет покататься на них. Дети голодали, скитались по улицам, а мэру было мало полученной прибыли… Видишь эту девушку? Правда, красавица? Была… смерть и её не пощадила. Я с ней встречался когда-то… так вот… О природе вообще мало кто думал. Деревья засыхали, пожираемые паразитами. Листву ведь никто не обрабатывал. Зато вдоль дорог были наставлены урны с чахлыми цветами в них. В одном из городских парков уже давно шла массовая застройка домов. Незаконная, по мнению горожан, вполне законная по документам. Но вот незадача. Стояла там и конноспортивная школа. А хозяин её никак не хотел отдавать участок. Без лишних разговоров конюшню сожгли. Вместе с лошадьми. А кладбище… удивительно, почему он додумался до этого в последнюю очередь? Возле главного базара не только города, да и, пожалуй, страны, располагалось старое кладбище. На нём давно уже никого не хоронили, вот мэр и решил расчистить площадь и построить на месте упокоения что-нибудь полезное, типа заправки, торгового центра или казино. Чтобы земля, значит, даром не пропадала… Ты думаешь, кто это сейчас к нам подходит? Они.
 

- Но… как?
 

- Как такое возможно? С подачи мэра в городе построили биолабораторию – по изучению всяческих опасных вирусов. Но обстановка в стране нестабильная. Кто-нибудь постоянно из власть предержащих да тянет одеяло на себя. А биолаборатория – это ж такое оружие в борьбе с соперником. Вот однажды и взорвались там все скляночки с загадочными препаратами. Через некоторое время пошёл дождь, а вместе с ним в город хлынули мертвецы с кладбища. Первым делом они двинулись к мэрии – митинговать. Требовали вернуть им землю. Потом взяли штурмом здание и растерзали всех, кто там был, включая мэра. А люди в это время уже грызли друг друга. Иногда в буквальном смысле. У каждого был свой сорт галлюцинаций, даже у животных. На кого-то отравленный воздух действовал быстрее, на кого-то чуть медленнее. Мутировавшие насекомые съедали деревья, а после принимались за людей. Убежать никто не пытался. Кроме меня. Он отпустил меня, а я вернулся. Меня словно тянуло сюда. Как там говорится? От судьбы не убежишь? Господи, хоть бы это было не больно. Привет.
 

- Лён. Там никого нет. Лён, ты меня слышишь? – Руслан хватал приятеля за руки, но тот только отмахивался от него, как от назойливой мухи. С улыбкой на губах Леонид шёл вперёд, раскинув руки, будто готовясь к объятьям со старыми друзьями. 
 

И тут Руслан услышал слаженный топот ног, перемежавшийся с гулким чавканьем. Время от времени по асфальту что-то стукало и покряхтывало. Но там никого не было! Не было, чёрт возьми! По спине пробежался холодок, ноги стали ватными, а звук невидимой шагающей толпы всё нарастал. 
 

Руслан стоял и поражённо смотрел, как Леонид то подпрыгивает, то падает, то снова встаёт, и снова падает, рвёт на себе волосы, раздирает кожу, заходится криком так, как будто… как будто его раздирают на части.
 

- Ничего этого нет, - вполголоса повторял Руслан, - ничего нет. Там никого нет. Всё это не правда. Так не бывает. Этого нет.
 

Он говорил и двигался к выходу, переступая через трещины в асфальте, стараясь не слышать воплей Леонида, не обращать внимания на возникающие то тут, то там расплывчатые фигуры людей. На его глазах город оживал: загорались давно погасшие светофоры, скрипели ржавыми дверцами автомобили, извивались электропровода, повисшие было на столбах…
 

- Нет. Ничего этого нет. Мне только кажется, - кто-то заглядывал ему в лицо, но Руслан не останавливался, проходя сквозь преграду и ощущая в этот миг холод внутри себя. Какая-то детская ручонка с обгрызенными ногтями предложила ему пакетик клея, а девочка, обнажив в призывной ухмылке гнилые зубы, задрала подол платья на своём сине-зелёном бедре.
 

- Нет. Ничего этого нет. Это галлюцинации, - он шёл, не оглядываясь, а позади уже вставали на ноги те, с кем он приехал в этот город. Вместе с другими мертвецами они тащились за ним следом безмолвной армией, не нападая, ожидая приказа. 
Руслан мотал головой, прогоняя шум из ушей. Смотрел на алеющее небо, на маячивший впереди выход. 
 

Ещё чуть-чуть, ещё немного, и наваждение пройдёт. Только не поддаваться. Не ощущать запаха разлагающегося города. Не видеть, как тянутся к нему чьи-то руки, обвитые проводами. Не слышать, как шепчут одни стены: «Оставим его себе», а другие им отвечают: «Нет, он нужен нам там. Пусть расскажет нашу историю. Люди должны знать, что может случиться… с каждым городом». Он должен идти, просто идти вперёд.

 

[Fertes]

Повелители кошмаров

Автор:Asmodeus

 

Алый лист клена рассыпался в прах, стоило костистым пальцам коснуться его. Ветер подхватил мелкое крошево, ещё сохранившее в себе пряный аромат жизни, и понес его на Восток – с ворохом опавшего золотого и багряного одеяния, слетевшего с деревьев, чья бесстыдная нагота вкупе с черными, причудливо изогнутыми, ветвями казалась Повелителю Кошмаров наилучшей декорацией для его настроения. 

 

- Осень, - прошелестел Джек и задумчиво посмотрел провалами чёрных глазниц на хмурившееся небо, готовое вот-вот разразиться проливным дождём. – Осень, - зачем-то повторил он, поддев носком узконосого лакированного ботинка одинокий камешек на песчаной дороге. Тот описал дугу и упал в лужу, оставшуюся ещё со вчерашнего промозглого утра, вызвав вполне законный всплеск и кучу грязных брызг.

 

Скучно. Повелителю Тыкв было ужасно скучно. Каждый год одно и то же. Толпы разряженной под нечистую силу детворы выпрашивают конфеты у достопочтенных (и не очень почтенных) граждан, во всю глотку распевая те же песни, что и их прадеды сто лет назад. Молодежь с выбеленными лицами и густо накрашенными черным глазами оккупирует кладбища, заставляя настоящих вампиров бежать подальше от невыносимого шума и хаоса, пока мертвые бессильно скрежещут зубами в гробах, вынужденные терпеть пьянство и секс на своих могилах. И не спугнешь их. Последнему смельчаку, рискнувшему высунуться из могилы, оторвали сначала руки, а потом и голову, которой впоследствии сыграли в футбол. Несчастного так и не удалось собрать–его растащили на сувениры ушлые торговцы религиозными святынями. Поговаривают, один мизинец, завернутый в истлевшую тряпицу, ушел за тысячу долларов–неизвестный верующий не поскупилсяна приобретение столь уникального экземпляра.

 

Джек вздохнул, подставив лицо первым каплям дождя. Творить кошмары для людей становилось из года в год всё не интереснее. Не было отдачи. Народ не боялся ни привидений с отрубленными головами, ни монстров с вздыбленной шерстью и капающей с острых клыков ядовито-зелёной слюной, ни жутких игрушек, начинавших резвиться в спальнях человеческих детей, ни уж тем более вампиров. Последние вообще потеряли всю кровожадность в глазах обывателей после выхода серии фильмов про рафинированных вампиров, страдающих от переизбытка гормонов и недостатка секса. Кровососущим подданным Джека теперь категорически не стоило высовывать нос из родных склепов. Упаси их Дьявол появиться в оживленном месте! Бедного вампира разорвут на части восторженные девочки-подростки, да и мальчики в стороне не останутся, бросившись вымаливать поцелуя вечности и страстной любви от ошарашенного таким вниманием Носферату. 

По превращению жизни в настоящий ад человечество могло дать фору любому устрашающему существу из армии Повелителя Тыкв. Изощренной фантазии смертных оставалось только завидовать. Джек с тоской посмотрел на кровавый шар солнца, скатывающийся за горизонт на западе, расправил плечи и, решительно кивнув собственным невысказанным мыслям, зашагал прочь. Ему нужно было отдохнуть от всей этой праздничной суеты. А люди справятся и без него. Свиту тоже можно не тревожить. Она и не заметит его отсутствия, привычно проведя весь Хэллоуин в спячке. 

***
Он никогда не бывал здесь прежде. Не его епархия, если угодно. Хватало дел и в родном краю. Честно говоря, тыкая наугад с закрытыми глазами в место на карте, Джек ожидал, что его вынесет в каком-нибудь более экзотическом месте. Да в той же Африке, где обитала куча разномастных монстров и богов всевозможных рангов. Там можно было бы повеселиться на славу, тряхнуть стариной. Испытать острые ощущения, наконец, улепетывая от местной агрессивной, оголодавшей нечисти, для которой и кости Повелителя Тыкв, скрытые под строгим офисным костюмом, покажутся весьма аппетитным лакомством. 

А тут… забытая Богом среднеазиатская республика, раздираемая на части алчными политиками, и забывшая о сказках. У Джека создалось ощущение, что кроме богатыря этой стране и вспомнить не о ком. Еще имелись недавно созданные герои, подвиги которых выглядели весьма сомнительно. И страх… его у местного населения не было вовсе. Словно они разучились пугаться.

***
Знакомство с местной нежитью не задалось. Грязный бомж, в котором Джек почуял зачатки силы, послал Повелителя Тьмы по очень мудреному адресу. После настойчивых уговоров и бутылки водки, бомж стал чуточку вежливее и соблаговолил назваться. Он оказался аджиной. Когда-то один вид его вселял ужас в сердца людей, причем аджине не нужно было для этого прилагать особых усилий. Он вполне мог обратиться бесформенной кучей тряпья в темном углу, или связкой хвороста, зависшей над озером, и человек бежал так, что только пятки сверкали. Сейчас же аджину просто не замечали, и с горя он запил. Джек оставил ему свою визитку и отправился исследовать фронт работы дальше. 

На пересечении центральных улиц он едва не попал под машину, заглядевшись на одну из проституток. Она выделялась из толпы своих товарок, таких же потрёпанных жизнью и неласковыми клиентами. Джек явственно чувствовал едва слышный аромат силы, исходивший от нее, но, вместе с тем, она была так слаба, что с трудом держалась на ногах. Заплатив «мамке» за удовольствие беседы, Повелитель Тьмы отвел проституку в ближайшее кафе, где та жадно набросилась на еду.

 

- Что с тобой стало? – прошептал потрясенный Джек. Он видел перед собой суккуба, но какого-то очень выдохшегося суккуба. Женщина подняла от опустевшей тарелки глаза, густо подведенные карандашом, и ответила:

 

- Люди в нас больше не верят. Они забыли о нас. Теперь другие герои, и сказки другие. Никому не нужна пери. А пери… раньше мне не нужна была материальная пища, хватало энергии, получаемой от людей. Их желания, надежды, мечты подпитывали меня. С ними можно было играть, их можно было любить и получать любовь взамен. Но те времена ушли. И вообще… пошел на ***! Не приставай к приличной женщине!

 

- Возьми визитку и оповести своих товарищей, что я буду здесь до вечера следующей пятницы. 

***
Джек уже упаковал последний чемодан с сувенирами для своих подданных, когда в дверь постучали. Еще не открыв ее, он удивился появлению лужи под порогом. Хмыкнув, Джек повернул замок и впустил гостей. Ими оказались давешние проститутка с бомжом, старуха с семью головами и, хлюпающий носом, бледный человек, весь покрытый слизью. 

 

- Желмогузкемпир, - степенно представилась старуха, - а это, - она кивнула двумя головами на человека, - Албарасты. Мы вроде как злые, вроде как демоны, но силушек никаких нет. Ютимся, где придется. А жизнь нынче дорогая. От человеческой еды все зубы испортились. Пенсию за выслугу лет не платят, да и как ее оформишь? – жаловалась старуха, пока Албарасты смущенно перетаптывался с ноги на ногу. Было видно, что ему очень неловко за наделанные им лужи. Джек вздохнул.

 

- Короче, перенесу я вас в свою резиденцию. Там пройдете стажировку, подлечитесь, отдохнете и вернетесь с новыми силами. Жаль, что это все, кто откликнулся на мое предложение.

 

- Это все, кто выжил. - тихо сказала пери-проститутка.

***
Спустя пять лет Джек уже и не вспоминал о том, что когда-то хотел вернуть невзрачных демонов на родину. А они боялись ему об этом напоминать. В большой дружной семье Повелителя Кошмаров их приняли хорошо. Личные пиарщики Джека вдохновенно придумывали им образы, упирая в рекламе на экзотичность продукта, и совсем скоро их нельзя было отличить от западных собратьев. Впрочем, среди самих "западных собратьев" было не мало тех, кто отказался от малой родины в обмен на новую, более сытую жизнь.
А Повелитель Тьмы… что ж, его опять одолела скука, и он собрался в новое путешествие, только на этот раз тщательно продумал маршрут.

[Fertes]

В одном доме

Автор: Rovena

 

Я люблю и одновременно боюсь сюда возвращаться. Старое здание постройки конца XIX века, трёхэтажное, с узкими винтовыми лестницами, дверями-арками и высокими лепными потолками, разрушить барельефы которых не по зубам ни 70-ти годам Советской власти, ни вандально повыдергавшей, - с пола - доски, с окон - резные деревянные рамы, - эпохе капитализма. Здание Департамента экологии. 

 

Будь оно продано в частные руки, интерьер здесь был бы, конечно, иного рода. Не осталось бы ни арок, ни винтовых лестниц. На пол лёг бы холодный гранит, а десятки люминесцентных лампочек угнездились бы на абсолютно ровном натяжном потолке. Стильно и практично, как сейчас оформляют офисы. 

 

Но экологи кормятся из госбюджета. Вот и остались арки, а с ними - и волнующее ощущение десятков глаз, что за тобой наблюдают, и десятков голосов, которые воспринимаемы не слухом, а каким-то внутренним, подсознательным чутьём. До Революции монахини воспитывали в этом здании девочек-сирот. Кровавый Октябрь стал  судьбоносным: казачьи полки долго не давали большевикам взять город ,- и те обозлились. Храмы и мечети были разрушены, казачьи дома сожжены, а учительницы и юные жители сиротского приюта вырезаны. 

 

 

Выхожу из здания и практически вижу, как чуть менее века назад по этой узенькой улочке, минуя двухэтажные кирпично-деревянные дома простого люда и каменные трёх-четырёхэтажки купцов, бредёт девочка Тоня. В руках у неё - холщовая сумка, на голове - шаль с выбившимися непослушными тёмно-русыми кудряшками. Поношенное пальто и дырявые варежки дополняют образ худенького подростка, спешащего в здание библиотеки Гоголя (в которую когда-то ходил Абай, сделав её пристанищем непокорных молодых умов). К зданию библиотеки Тоня подходит с чёрного входа. 

 

- Впустите! – нервно шепчет она, постучав в дверь. Ей тихонько открывают. 

 

В библиотеке многолюдно. Сегодня выходной, и читальный зал облюбовала для съезда местная молодёжь, пытающаяся играть в "оппозицию". Молодые парни, всем - от 15 до 30 лет,  - русские, казахи, татары, уйгуры - словом, представители всех живших в городе национальностей, - сидели в большом кругу, сдвинув столы и стулья. Их взволнованные, упрямые лица были обращены к говорящему:

 

- Царь ввязался в войну, не нужную никому, кроме него самого! На эту войну были призваны наши отцы и братья, и все там погибли! Могилу моего брата мы так и не нашли. Наша старая мать от горя поседела и тронулась умом - она не спит ночами, ходит и зовёт своего Адильку... мне хочется самому вонзить себе нож в сердце, лишь бы этого не видеть! - говорящий сжимает кулаки, - А что стало с вашими матерями?!

 

Пронзительный голос, точно хлыст, рассекает воздух.

 

- Алихан, хватит! - останавливает говорящего кто-то. 

 

Но забившуюся в угол у входа девочку уже не отвлечь. Память услужливо подсовывает весенний день, когда у ворот дома остановилась телега, и незнакомые люди сгрузили простой струганный деревянный ящик с телом отца. "Погибшего въ честномъ бою во имя России и Ея Императора, какъ и подобаетъ благородныму солдату," – такой запиской снабдили тело. Труп матери опустили в землю аккурат через полгода после отца, и Тоня осталась вдвоём с братом. 

 

- Мы должны бороться с... царским произволом! – такие слова врываются в сознание девочки, прерывая поток воспоминаний. Алихан уже с трудом подбирает слова - ужас в глазах и выступившие на лбу градины пота говорят, что ему очень плохо. И тогда парень - чуть старше, чуть выдержаннее - берёт его за плечи, прося жестом сесть, а сам берёт слово:

 

- Уважаемые собравшиеся! Словами Алихана движет горе, но он прав - терпеть далее произвол власти мы не намерены  Князь Булавин, который уже 10 лет как царский наместник в городе, кроме горя, не доставил нам ничего. Весной, по приказу царя, он будет набирать новое "пушечное мясо", дабы послать его подыхать куда-нибудь в Пруссию. Деспот так хочет выслужиться, что изволит набирать самых талантливых и сильных. Чужая земля может окропиться кровью любого из нас уже до следующего лета. И посему мы здесь... Гриша, изволь! - даёт он команду говорить. 

 

Гришка, Тонин сосед, всё детство играл с ней и братом в солдатиков. Он тоже присутствует на съезде, старательно вжившись в роль умудрённого опытом революционера. Взобравшись на импровизированную сцену, он начинает речь:

 

- Уважаемые господа! Милостью Божию, один юный почтальон, Тоня, принёс нам сегодня верное решение, - показывает он жестом в сторону девочки, тут же съёжившейся под пытливым взглядом озадаченных глаз.

 

Заметив, что внимание привлечено, Гришка удовлетворённо кивает и продолжает:

 

- Сия штука, которую собрал Тонин брат, новый член нашего клуба Коля, может взрываться от удара, как военный снаряд. И убивать любую неугодную личность!

 

- Благодарствую, Гриша, - прерывает его парень чуть старше. Из доносящегося шёпота толпы Тоня узнаёт: его зовут Вениамин и он является негласным руководителем этого молодого радикально настроенного движения. С присущим революционеру азартом, Вениамин излагает план совершенно ужасных действий:

 

 - Завтра в полдень Булавин изволит обедать в кафетерий, что на Пушкина, в сопровождении своих людей. Ты, Алихан, перекроешь дорогу, повалив экипажи на подъезде к кафетерию. Ты, Гришка, сядешь на лошадь и, когда автомобиль остановится, подскачешь к Булавину как можно ближе, и с силой бросишь взрывающуюся штуку об его автомобиль. После поскачешь назад, что есть сил. Сбор здесь, в штабе, - и пикник по случаю свержения деспота... 

 

Поваленные лошади, перевёрнутые кибитки. Истекающие кровью люди с оторванными руками и ногами, умирающие, молящие о помощи...Странные события не позволяют Тониному воображению закончить ужасную композицию : в ту же минуту дверь читального зала распахивается, и в помещение врываются люди в жандармских мундирах. Уложив юных революционеров на пол, они долго рассматривают диковинное устройство, собранное Тониным братом для убийства их градоначальника, - и долго дивятся, что за чудное применение нитроглицерину нашли молодые шалопаи. Сквозь слёзы видит Тоня, как Алихана, Вениамина, Гришку и остальных революционеров под руки уводит конвой. Сквозь слёзы слышит решение прокурора о помещении её в закрытую школу к монахиням.

 

 

Странным показалось бы нынешнему ученику богоугодное учреждение столетней давности: подъём в шесть, до семи - молитва, затем скорый завтрак и классные уроки. Вечерами девочек обучают рукоделию, отправляя сшитые ими рубашки, сумки и кисеты на фронт воюющим. Приезжая художница, аристократка и преданная опекунша приюта, учит рисованию. Уроки музыки, в обыденной жизни даваемые лишь детям из богатых семей, в приюте являются неотъемлемой частью обучения, такой же, как многочасовые молитвы и грубый контраст - строгий распорядок, самая простая одежда и башмаки, скудная пища. Засыпая, воспитанницы представляют себе не ангелов, не сыгранные на клавесине мелодии и прекрасные написанные картины, - а запечённого гуся на столе, вазу яблок и сладости. Иногда - красивые платья. И всегда рядом папу и маму. 

 

Однажды, когда уже минует Рождество и приблизится Новый год, поздним вечером в спальню войдёт старшая воспитанница и велит Тоне, одевшись, спуститься в сени - к ней явился гость. Смущённо улыбающийся Алихан передаст коробку, на дне которой будет лежать немецкий плиточный шоколад, а сверху - большие красные яблоки. 

 

- Пусть всё у тебя будет хорошо, Тоня, - шёпотом скажет он на прощание. - С наступающим Новым годом! С тысяча девятьсот семнадцатым!

[Fertes]

Звонок другу

Автор: Розовый Ганс

 

— Алло?

— Привет, как дела?

— Здорово, нормально.

— Занят?

— Нет, вроде, а что?

— Я рассказ написал, почитаю тебе.

— Ой, нет, какой опять рассказ?

— Для конкурса написал, оцени, годится или нет.

— Хм, что за конкурс?

— Да в интернете литературный конкурс, сейчас «неделя легенд» идет, в общем.

— У тебя шизофрения.

— Знаю.

— Я серьезно, нашел в тридцать лет занятие. Тебе врача нужно. Или жениться.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Да. Кстати, в понедельник Оля приезжает. Помнишь Олю? Приветы тебе передает постоянно.

— Она же стремная, как моя жизнь.

— Дурак что ли?

— Тем более, она в ебенях живет, это несерьезно.

— Она в Казани живет!

— Это очень далеко.

— Подженишься, заберет тебя жить в Казань.

— Ага.

— Ладно, не мое дело. Но, по-моему, она прется по тебе.

— Ага.

— Как кошка.

— Ага.

— Нет, на полном серьезе прется.

— Ага, ладно.

— В общем, у нее телефон и мыло твои есть, я дал.

— Ладно, хорошо, так вот, рассказ прочитаю тебе…

— Нет, не надо.

— Ну, мне важно, как ты оценишь.

— Нет, я же говорил, что больше не буду слушать, мне неинтересно.

— В последний раз послушай, пожалуйста!

— Нет.

— Это совсем короткий рассказ и веселый.

— Хорошо, быстрей давай.

— Да, отлично, сейчас прочитаю.

— Но это точно будет в последний раз. И без объяснений, просто прочитай и все.

— Да, щас быстро прочитаю тогда…

 

„Печальная песнь таксиста“

 

У Ивана, небольшого бело-рыжего, как долька лимона в сахаре, человека средних лет, весьма не вовремя прекратились деньги. Их не стало по дороге домой, прямо в такси, причем фатально и вместе с тем как-то обыденно их не стало, будто электричество отключили, будто сломалась последняя перед сном сигарета, будто дождик утренний иссяк, под пылом солнца без остатка высох. На полпути Иван вдруг понял, что в кошельке нет ничего, кроме горстки монет, и дома нет решительно ни копейки, однако сознание его, пустоватое и по бытовому неосновательное, вовсе не задрожало в панике. Да, нервно танцуя, забилась там красная змейка-мысль «нет денег, нет денег, нет денег…», но Иван был далек от тревожного к ней отношения, он лишь отчужденно улыбнулся, словно бы вспомнил нечто пикантное и давно судьбой затертое.

 

— Хорошая песня, — агрессивно-здоровый видом таксист Толик, как в гофру для унитаза одетый в ковролиноподобную водолазку, машинально отреагировал на улыбку клиента, сделав звук громче. Нойз МС читал реп про кошелек.

 

— Да, — согласился Иван и зачем-то посмотрел Толику в лоб, воображая, как этот гладкий низкий лоб вспотеет и наморщится, когда таксист будет мочить его, Ивана, в сортире за двести неуплаченных рублей.

 

Сделалось, как ни странно, веселее, Иван улыбался теперь не куда-то вглубь себя, а откровенно, и мелкое его мышино-цитрусовое лицо чуть растянулось сухим несъедобным апельсинчиком. Красная змейка в сознании продолжала свою беспокойную пляску, а рядом возникла аккуратная зефировая пампушка-идея.

 

— Слушай, а давай кошельками махнемся, не глядя?! — тут же радостно выкрикнул Иван свое просветление водителю.

 

— Как это? — недоверчиво, но не без азарта, спросил Толик.

 

— Как игра: я не знаю, сколько денег у тебя с собой, ты не знаешь, сколько у меня. Просто меняемся кошельками. Не глядя.

 

В наивно устроенном, хоть местами и сумрачном, как ноябрь, сознании таксиста гулко застучал-запрыгал волосатый теннисный мяч надежды. Человеком Толик являлся в плохом смысле слова простым, не лишенным того обывательского авантюризма, интуитивной пылкости, что наделяют целесообразностью бытие различного рода мошенников и аферистов. Внешний вид Ивана содержал необходимый минимум доверия: чистый, опрятный человек, ничего особенного; были на нем серый пиджачишка (не рваный), джинсы и туфли черные. Поэтому шансы покрыть тысячу, без малого, рублей, находившуюся в кошельке, померещились Толику железными, а салатного цвета пульсация мяча надежды на куш весьма одухотворяла, как если бы красавица, о ком мечтать не смел, сказала б ласково мальчишке «я подумаю».

 

Они остановились, чуть-чуть не доехав до Иванова дома, и отдали друг другу кошельки. Иван, со спокойствием произведя расчет деньгами таксиста, предпочел немедленно выйти. Красная змейка растаяла, будто и не было ее никогда, а зефировая пампушка нежно лопнула, наполнив его сознание пустой безмятежностью. В сознании же Толика в пыль взорвалась надежда, запахло горькой резиной, стало в нем дымно, ворсисто и песочно. Толик с досадой отшвырнул пустой кошелек, и сквозь слезы, опустив голову на руль, запел печальную песню свою, на долгие века ставшую в тех краях знаменитой:

 

Не попьют молока мои дети сегодня

О, нахальный хитрец Иван

Ты лишил трудягу заработка дневного

О, храбрый обманщик Иван

Я не отдам долг продавцу мяса

О, подлый, бессердечный Иван

Моя жена не пригубит винца молдавского

О, мой коварный попутчик Иван

Я пою эту грустную песню свою о тебе

О, рыжий беспечный ездок Иван…

 

 

— И что?

— Ну, вот и все, конец на этом. Как тебе?

— Хуйня полная.

— Почему?

— Ты шизофреник.

— Знаю, а рассказ-то как?

— Хуйня полная.

— Почему?!

— Человек сел в такси без денег, и только по дороге понял, что у него их нет.

— Это метафора. Ведь деньги часто исчезают незаметно, как будто сами собой. Вот у него и исчезли внезапно сами собой, в прямом смысле.

— Ты деградируешь.

— Нет, просто у тебя головной мозг отсох, ты же ничего не читаешь.

— Ладно, а что за змейки, шарики?

— Не этичный вопрос. Я художник, я так вижу.

— Тебе нужно срочно завести семью. Иначе все, в дурдом попадешь. Так что Олю вместе встречаем, ты с цветами обязательно.

— У тебя совсем нет воображения, потому что ты не читаешь книг.

— Хорошо.

— И что, тебе даже смешно не было?

— Нет.

— Но это очень смешной рассказ. Это такая пародия на легенды.

— Нет, это идиотизм.

— И даже песня?

— Особенно песня.

— Да, я думал без песни сделать изначально. Можно и без песни, получше будет. Но вообще жаль, что ты не понял ни рассказ ни юмор.

— Хорошо.

— Спасибо хоть, что послушал.

— Пожалуйста, в последний раз.

— Посмотрим.

— Нет.

— Посмотрим, посмотрим. Ну ладно, в общем, давай, созвонимся на днях.

— Ага, пока, созвонимся.

[Fertes]

Форс-мажор

Автор: Justa D

 

 

С печи слышался заливистый храп. Баба-яга досадливо поморщила нос и сменила асану. Кощей, думалось ей, специально ужрался, чтобы остаться. Надо было всучить его на поруки Горынычу, тот бы бессмертного дистрофика до дома и подбросил. Но нет, сыграла в Яге глупая бабья жалость. Сколько раз, казалось, зарекалась: себя жалеть надо, себя. Знала ведь, что Кощей, когда все разойдутся, искать ласки полезет. Сам с ног валится, но, поди ж ка, ухажер! Тьфу! Теперь вот терпи. Домогательства терпи, храп этот, перегар на всю избу да похмелье Кощеево. Проснется, гад, и стонать примется: рассольчику, мол, иначе как есть помру. Помрет он, Бессмертный. Было уж, касатик, проходили.

 

Зарекалась Яга у себя в избе нечисть собирать, да и на старуху найдется проруха. Был повод, и повод грустный, трагичный. Поминали Лешего, ушедшего накануне. Старик покинул бренный мир из-за слабого сердца, к которому все принимал очень близко, а особо – людское отношение. Очень лесовик переживал, что боятся его селяне до чертиков, детишек им пугают. Чем не устроил? Не обижал никого, грибников домой выводил, медведей от деревень отгонял, а вместо благодарности - облава. С собаками в лес пошли и предрассудками, как на зверя. От обиды жгучей хватил Лешего удар. Ведь Леший и не Леший был, а профессор экспериментальной истории, и Яга, которая отвечала в экспедиционной команде за медицину, спасти не смогла. Инфаркт травами не залечишь.

 

- Истерзали, ироды, - между чарками давился давеча Кощей слезами. Бессмертный раскис. И где ж тот жесткий и, временами, бессердечный руководитель этнографической экспедиции? Наверное, остался в будущем, в просторной и светлой аудитории Института непечатной истории, суеверному руководству которого не давал покоя сказочный фольклор. Терзаясь им хронически, начальственная воля отсылала сотрудников вглубь тысячелетий целыми партиями.

 

– Какой человек был! Человечище! Гуманист! А они? Нелюди! Быдло темное! А Русалку, помните? Русалку-то нашу! В клеть, да на солнце! Мешала она им, понимаешь! Чему в омутах мешать? Кому? Нырять не давала? Каким идиотом быть нужно, чтобы в омут с головой? Им не понять, что миссия у русалки важная: дураков отпугивать, дабы не лезли куда попало! У девки от унижений крыша набекрень. Что мне с ней делать?! Что я мужу ее по возвращению скажу?! Извини, мол, не доглядел! Не знал, что психика у твоей супружницы слаба.

 

Нечисть кивала, да горькую под монолог Кощеев пила. Потом Горыныч, молча опрокинув в себя еще одну чарку, встал и вышел. Вернулся на закате, пропахший гарью. Спалил мститель турбореактивный пару деревень, чтоб, значит, знали, как лесовиков уничтожать. Попер герой на дикарей с напалмом. Ему бы выговор строгий, но Кощей за подвиги летные Горыныча в маковку поцеловал да полну чарку поднес. Свою фирменную, с грибными ингредиентами. Кощей ведь до командировки на Русь химиком был.

 

После той чарки поплыл Горыныч, сопли размазал, и признался, что в ярости необузданной не только избы пожог, но и самолетик казенный загубил. Зацепил, говорит, крылом за сосну, и на поле пшеничное рухнул. Хорошо, катапультироваться успел. Технику, конечно, уничтожил, чтобы, не приведи Господь, следов не осталось, а потом долго в лесу плутал, все запасной ангар сыскать не мог, и подсказать дорогу некому – Лешего ведь не стало.

 

- Это война на выживание! – рычал пьяный Горыныч. Кащей на его плече пускал слюну. Кикимора, рыдая, кивала, а потом хлопнула по столу ладошкой, да песню тоскливую затянула. Что-то блюзовое, на разрыв, с тоской смертной. Слушала Яга, смотрела, да головой сокрушенно качала. Ситуация выходила из-под контроля. Безвозвратные потери в личном составе этнографической экспедиции росли, и компенсировать их Институт непечатной истории не мог. Далеко был Институт - в далеком будущем, и связи с ним никакой. Не придумали еще, как сквозь временной континуум коммуникации протянуть. К счастью, контракт скоро заканчивается, и на Русь прибудет новая экспедиция. Пусть разгребают, а с Яги хватит. Она продлевать договор с Институтом не собиралась. Хватит, думалось ей, глупостей с изысканиями. Не Яга она никакая, а Яна, иногда Яночка, а для близких - Януля. Страшно на Руси, а она все же молодая женщина, хоть и скрывается порой под безобразной личиной противной старухи. Ей жить нужно, замуж выйти, детей нарожать. Не бабье дело с селянами да богатырями тягаться.

 

Яга забросила ножку за голову и закрыла глаза, пытаясь очистить сознание от негативных мыслей, но безуспешно. Храп Кащея мешал сосредоточиться. Яга вздохнула, распутала конечности и тихо вышла в сени, где провела ручкой по запылившейся ступе с антигравом и спустила лестницу. На ночь Яна всегда поднимала избу на «куриные ножки» - так она про себя выдвижные опоры называла. Над землей ей спалось спокойней.

 

Светало, и в лесу пели невидимые птахи. В воздухе пахло свежестью и цветами. Яга улыбнулась и еле заметной тропкой вышла через перелесок к мелкой и тихой безымянной речке, скинула с себя тряпье вместе с дряблой личиной старушечьей, и перед тем, как зайти в воду, полюбовалась отражением. Стройная, красивая, хоть сей же час под венец, и, поди ж ты, – Яга! Засмеявшись мыслям, она забежала в воду, поднимая брызги и распугивая юрких мальков.

 

Водные процедуры были эффективней йоги. Голова стала ясной, тело налилось энергией. Поплавав в тихой заводи, Яна вышла на берег и присела на камушек, расчесывая волосы.

 

- Здравствуй, красна девица!

 

Яна вскрикнула от неожиданности и обернулась. У воды стоял рослый парень в кольчуге. Он улыбался в русую бороду. Недалеко мирно пощипывал травку гнедой скакун. Яна мысленно отругала себя за беспечность. Не визжала бы в воде, услышала б топот копыт. Воин переступил с ноги на ногу.

 

- Не бойся меня, красавица. Не обижу.

 

- А я и не боюсь, - сказала Яна. – Пуганая. Чего тебе, добрый молодец?

 

- Иван я.

 

- Дурак?

 

- Почему сразу дурак?

 

- Потому что глазеешь. Совсем стыд потерял. Отвернись, окаянный, мне одеться надо.

 

- А если не отвернусь?

 

- Креста на тебе нет.

 

- Ладно, - сказал Иван и нехотя развернулся спиной. Яна накинула на себя бабкино тряпье, но обращаться в старуху не стала. То, с каким восхищением смотрел на нее Иван, ей льстило. Она поправила юбку, собрала волосы и спросила:

- Что в глуши ищешь, добрый молодец?

 

- Подвиги ратные, - молвил Иван. – Удаль молодецкую хочу показать.

 

- Кому ты в лесу удаль собрался показывать, экстремал?

 

- Не понял, - Иван едва повернул голову, но встать лицом к Яге не решался.

 

- Еще бы, - хмыкнула Яга. – Можешь развернуться, я оделась.

 

Воин выполнил команду не без удовольствия. Яга поймала себя на мысли, что переживает давно забытые ощущения. Она смущалась и чувствовала, как вспыхнули ее щеки. Иван и впрямь выглядел удалым молодцом. Открытый прямой взгляд, статный и сильный мужчина. Немного простоват, судя по всему, но кто без изъяна? В далеком будущем парень пользовался бы большим успехом, и Яга непременно не упустила б возможности сходить с ним на свидание. А сейчас... Чертово средневековье!

 

- Так кто ты, красна девица? – спросил Иван.

 

- Марья-кудесница, - сымпровизировала Яга.

 

- А в глуши что делаешь? – поинтересовался Иван.

 

- Травы приворотные собираю, - засмеялась Яга. – Хочешь, и тебя приворожу?

 

- Не надобно меня, - смутился Иван. – Ты меня уже приворожила.

 

- Не торопись с выводами, удалец, - сказала Яга. – Ты меня в первый раз видишь. Да и я тебя – тоже.

 

- А мне и этого достаточно, Марья, - выдохнул воин и, шагнув к Яне, схватил ее за руку. – Коль свободно сердечко твое, будь мне суженой. А ежели не свободно, сестрицей милою.

 

– Больно скор ты! - Яна нахмурилась и вырвала руку. - Прощай. Мне пора!

 

- Позволь, хоть провожу тебя!

 

- И думать не смей!

 

- Вот так картина маслом! – Кощей не был бы Кощеем, если бы не появился в самый неудобный момент. Сидел, поди, в камышах, подглядывал, да подслушивал. Яна в досаде закусила губку.

 

Кощей закашлялся. Зеленоватый цвет одутловатой с похмелья физиономии только добавлял ему антуража. Нечисть, как есть. Отталкивающая, несколько жалкая, но от этого не менее пугающая.

 

- Это что за рататуй? Что за любовь с первого взгляда?

 

- Ты что за чудо-юдо? – молодец потянул из ножен меч.

 

- Ты мечишко-то убери, мальчик, - Кощей злобно сверкнул глазами. Взревновал Бессмертный и скрывать того не думал. – В жабу превращу, моргнуть не успеешь.

 

Иван побагровел и, обнажив меч, занес над Кощеем. Яна взвизгнула, не понимая, за кого ей страшно больше. Удалец собой хорош, но ей не пара, а Кощей хоть и противный, но свой. Однако испугаться по-настоящему Яна не успела. Меч опустился и со звоном отскочил, не причинив Кощею видимого вреда – Бессмертный был игроком предусмотрительным и загодя активировал силовую защиту. Добрый молодец уронил челюсть, но упасть низко она не успела, встретившись с кулаком противника. Иван рухнул оземь. С классическим апперкотом воин доселе знаком не был.

 

- Щенок, - процедил Кощей, вытащил из-за спины меч и занес над поверженным противником. – Молись, покуда я тебе кишки не выпустил. Исход твой, супостат, печален!

 

- Пощади, - взмолился Иван, и одного слова его оказалось достаточно, чтобы глаза Яны потухли. Воин не вызывал боле у ней ничего, кроме брезгливости и разочарования. Нет ничего отвратительней испуганного мужчины.

 

- Отстань от него, Кощей, - сказала она. – Не бери греха.

 

- Скажи спасибо даме, Ваня, - прошипел Кощей. – Что глазками моргаешь? Дуй отсюда, пока не сожрал, а то от духа твоего в носу свербит!

 

- Б-благодарствую! – Иван вскочил на коня и галопом помчался в лес. Он не оглядывался.

 

В избу Яна возвращалась под конвоем Кощея. Тот распекал ее за беспечность и грозил написать по возвращению в институт разгромную докладную. Яна молчала, думая о своем. Там, в будущем, ей казалось, что мужчины измельчали и виновата в этом цивилизация, уравнявшая оба пола не только в правах, но и в изнеженности. А настоящую отвагу, как оказалось, и в прошлом не часто встретишь.

 

Тягучие мысли тянулись патокой, как пасмурный день. Погода за окном избы испортилась. Небо затянуло серыми низкими тучами и, казалось, что тяжелая от влаги пелена вот-вот зацепит верхушки сосен. Кощей ушел, обещав вернуться ближе к ночи. Он собирался забрать Ягу в свои чертоги, утверждая, что находиться одной ей боле небезопасно. Яна послушно кивнула и закрыла за ним дверь. Потом прилетел Горыныч. Змий каялся в уничтожении деревень и искал утешения. Яга напоила его успокаивающим отваром и отослала к Кикиморе, которая, попутно, работала в экспедиции штатным психологом. Змий мог бы и сам догадаться к ней слетать, но, наверное, просто хотел выговориться. К Кикиморе Горыныч так и не заявился.

 

Яна открыла календарь и зачеркнула крестиком еще один день. До возвращения домой оставалась неделя, но ей представлялось, что на Руси ей суждено провести вечность. И все бы ничего, как бы не опостылевшая компания коллег, лучших из которых забрало себе мрачное средневековье. И как оно ей когда-то могло нравится?

 

- Марья! Марья!

 

Яна осторожно отодвинула занавеску. Под окном избы стоял давешний удалец, трусливо сбежавший от Кощея. Принесла нелегкая! Нашел ведь... Яна нацепила старушечью образину и выглянула в окно.

 

- Чую, чую, русским духом пахнет!– прокаркала она. – Кого нелегкая принесла?

 

Иван под окном даже съежился немного. Не ожидал красавец, что вместо любавы Яга выглянет. Но вида бравого удалец не потерял, и даже нахрапистости прибавил.

 

- Я не к тебе, старая карга! – крикнул он.

 

- Фи, как грубо, - сказала Яга. - А че приперси?

 

- Ты, бабка, сначала молодца напои, накорми, а уж потом спрашивай! – Иван подбоченился.

 

- Мож еще что, сердешный? Ты уж сразу весь райдер озвучь, чтобы сюрпризом что не стало.

 

- Непонятны мне речи твои, Яга! – Иван тряхнул кудрями. «Дубина», - подумала Яна, но сама улыбнулась.

 

– Да ты не обращай внимания, милай. Стара совсем. Заговариваться стала.

 

- Ладно, бабуля, буду честен с тобой! – решился Иван. – За суженой пришел. За Марьей-кудесницей!

 

- Нет у меня Марьи, - притворно вздохнула Яна. - Кощей забрал!

 

- Что же мне делать? – опустил голову Иван.

 

- Смерть Кощееву искать, дуралей, - съязвила Яга. – В яйце. А яйцо то в ларце. Сказок не слыхал?

 

- Так то ж сказки. А настоящий Кощей, поди, бессмертный.

 

- Ну и возвращайся домой без Марьи, - отрезала Яга. – И матьчасть подучи по смертушке Кощеевой. А сюда приходить не смей, и дорогу забудь! Разгулялись тут добры молодцы, покоя старухе не дают. Совсем страх потеряли!

 

Яна спряталась за занавеску, откуда наблюдала за тем, как Иван, понурив голову, взял под уздцы коня верного, да поплелся в лес. Ей даже стало горе-ухажера немного жалко, но она быстро отогнала от себя эти мысли. Прав был Кощей. Не достоин ее Иван. Дурак ведь, хоть и не признается.

 

Кощей - легок на помине – нарисовался на пороге избы с букетом полевых цветов. И непонятно было, то ли он их Яне хочет подарить, то ли возложить к столу – за долгие чудесные вечера. Душой Бессмертный был радостен, но похмельным челом – в печали, всем видом показывая, что забирает Ягу не по прихоти своей, а исключительно по служебной необходимости. Играл он отвратительно, и Яне думалось, что из театра такого бы метлами погнали, а потом бы и сцену святой водой окропили – чтоб никогда не возвращался. Для вида она пофыркала, но быстро покидала в рюкзак нужные вещички и активировала в избе электронный замок. Проникнуть в жилище теперь можно было лишь по кодовой фразе.

 

- По щучьему веленью, - сказала Яна избе, ломая сказочные стереотипы. Изба качнулась, поднялась высоко на опорах, и закрыла намертво ставни и дверь. Взломать ее мог только лазерный резак, каковым на Руси еще не обзавелись.

 

Послышался свист. У бабьей избушки приземлился Горыныч.

 

- Карета подана, господа пассажиры. Употреблять спиртные напитки на борту можно и нужно, но только купленные в нашем дьюти фри.

 

- Хохмач напалмовый, - съязвил Кощей. – Что у тебя, кроме спирта, есть?

 

- Мед, - заулыбался Горыныч.

 

- Никак пасеку спалил, окаянный? – спросила Яна.

 

- Никак нет, многоуважаемая Яга, - ответствовал Змий. – Нашел. У деревеньки, над которой пролетал, и нашел. Честное слово – ящером клянусь.

 

- Мародер, - сказал Яна.

 

- Старушенция! – парировал Горыныч.

 

- Хватит вам, - простонал Кощей. – У меня голова трещит. Давай, Горыныч, медовуху.

 

- Пить меньше надо, - напомнила Яна.

 

- Или похмеляться правильно, - не согласился с ней Горыныч и подмигнул Кощею. Раз, мол, я Змий, то чем не искуситель?

 

- Тьфу на вас, - сказал Кощей и приложился к протянутому Змием бутылю. Искушение опохмельем было ему не по силам. – Отчаливаем.

 

В полете Горыныч беззлобно переругивался с Ягой, и им было весело, а Кощей, все еще бледненький с перепоя, зверел. Он плевался и ругался матом – много, искренне, сочно, многоэтажно. Яна даже заслушалась. Не став историком, Кощей нашел бы себя в филологии, уж больно хорошо излагал подлец свои мысли. Но по мере наполнения бессмертного организма нектаром и он повеселел, и к чертогам на старую закваску прибыл в прекрасном расположении духа.

 

- А не испить ли нам кофею в тесной компании? – подмигнул он.

 

- Если от крепкого, не откажусь, - сказал Горыныч. – Чтоб градус был не меньше сорока.

 

- Мальчики уходят в запой? - спросила Яна.

 

Горыныч картинно приложил руку к груди.

 

- Я, конечно, огнедышаший, но трубы и у меня горят. С утра за штурвалом – без допинга и излечения. Смилуйся, бабулька. У нас форс-мажор.

 

- Бог с вами, касатики, - сказала она.

 

- Компанию составишь? – вопросил Горыныч.

 

- Кикиморе своей предложи, - Яна помахала мужчинам ручкой и, закрывшись в выделенной комнате, прилегла на кровать, где незаметно провалилась в сон. Привиделось ей, будто чертоги Кощеевы осадили войска, и вел их давешний удалец. Только вместо глаз у Ивана горели злобно огнем два угля. Под ударами палиц пал Кощей, лучники сбили Горыныча, и он сгорел, ударившись оземь. По бранному полю бегала со страшным воем Кикимора, которую преследовали пехотинцы в шишаках.

 

Разбудил Яну шум. По чертогам топали ноги, слышался рокот Горыныча, повизгивания Кикиморы, и еще чей-то жалобный стон. Яна сразу и не поняла, что стонет Кощей. Она вскочила, и в следующий миг в дверь забарабанили.

 

- Яночка, открой! – умоляюще кричала за дверью Кикимора. – Беда!

 

Яна распахнула дверь.

 

Горыныч поддерживал Кощея. У Бессмертного закатывались глаза и подкашивались ноги, под которые на пол капала алая кровь.

 

- В медотсек тащи, - скомандовала Яна, чувствуя, как екнуло в груди. – Что случилось?

 

- Кощей спьяну защиту включить забыл, и дурень этот его насквозь проткнул, - затараторил Горыныч. – Я как увидел это, огнем паразита пугнул, и Кощея в чертоги потащил.

 

- Кто проткнул, когда? – вскрикнула Яна.

 

- Да ухажер твой, - встряла Кикимора. – Иван, ети его в кольчугу. Не знаю как, но он нашел чертоги и Кощея на бой вызвал.

 

- Почему вы мне ничего не сообщили?!

 

- Кощей сам хотел с ним разобраться, - сказал Горыныч.

 

- Дурак! – Яна содрала с Кощея рубаху. По ее щекам катились слезы. – Великовозрастный дурак! В Бессмертного сыграть захотелось?

 

– Я по-мужски вышел поговорить, - просипел Кощей.

 

- Доволен беседой? – распалялась Яна.

 

- Не истери, Яга, - встряла Кикимора. – Кровь останови, а потом за мораль примешься.

 

Но потом читать мораль Яне уже не хотелось. Рана была серьезной. Меч молодецкий задел внутренние органы, Кощей потерял много крови и сознание. Яна жалела, что была ненастоящей Бабой Ягой и магией не владела. Как было бы чудесно поворожить, и поставить Кощея на ноги в мгновенье ока. Но в чудеса Яна не верила, пока, много часов спустя, хозяин чертогов не открыл глаза.

 

- Яна? - удивился он. Голос у него был тихий и слабый. - Ты что здесь делаешь?

 

- За тебя переживаю, - улыбнулась она. Кощей захлопал глазами, помолчал немного, думая о чем-то, потом вздохнул еле слышно и сказал:

- Упертым твой Ваня оказался! Ты о таком мужике мечтала, да?

 

- Нет, - покачала головой Яна. – Мне хотелось найти мужчину.

 

- Нашла? – спросил он. Яна кивнула и нежно погладила его по небритой щеке.

 

- Нашла.

[Fertes]

Белый пароход, или Фотография, на которой меня нет

Автор: Юлия Эфф

 

В августе 2005 года мне неожиданно позвонили из МФА (Международного Фонда Айтматова) и сказали, что я прошла конкурс для начинающих поэтов и писателей. Мой восторг от приглашения в литературную летнюю школу был неописуем. Я, как маленький ребёнок, повизгивала от счастья, прыгала по дивану, при всём том, что мне исполнилось 26 лет. На конкурс я послала повесть «Завтра», так что уровень того конкурса вы может оценить самостоятельно.

Мы встретились за неделю до отъезда, одним из модераторов встречи была Ширин Айтматова и секретарь фонда Асель.

 

Забегая вперед, скажу, что подборка авторов того потока была удивительной. Сегодня я себя спрашиваю: что случилось с людьми, почему они стали писать пресней, неоригинальней и малолитературней, чем мы тогда?

Я помню мелодичные стихи Анны Цой, Марины Токомбаевой, Ольги Ким – это поэты, волею судьбы оказавшиеся вместе со мной в одном домике. Хорошие, талантливые поэты и удивительные люди.

Избранная для лит. школы поэзия на вышеназванных людях не закончилась. В соседних домиках (всего их было, кажется семь), жили две недели другие начинающие поэты, писатели и драматурги. Пётр Весневецкий, чьи дурацкие и ни на чьи больше не похожие стихи, быстро разлетались на цитаты, как горячие пирожки. Один из них, ставший гимном нашему неформальному творчеству я помню до сих пор. Спустя месяц, после официального закрытия школы, толпа ненормальных молодых людей шла по вечерней центральной площади города и скандировала с хохотом:

Я руками рисую трупы

трупы из облаков!

Мой рисунок готов наполовину.

Наполовину готов!..

Случайно затесавшийся в команду шестнадцатилетний прозаик Султан спустя годы станет обозревателем и критиком кино журнала и будет писать умные обзоры. В свои года он писал интереснее и вкуснее, чем некоторые взрослые заслуженные.

Врача Марата с неординарным взглядом на события, к сожалению, после МФА больше не встречала на страницах лит. альманахов, а жаль.

Ольга Лобанченко, тоже поэт, спустя годы напишет два киносценария в прозе и пошлет их на конкурс в КР, один под фамилией мужа, другой – под своей девичьей. А потом критики будут спорить, не зная, какому из этих двух авторов присудить первое место, а кому – второе. Потом правда обнаружится, и разгорится скандал. Я бы, наверное, только поаплодировала, но автора накажут и дадут лишь второе место одной из работ. Логика наших мэтров, столь активно поощряющих редкие таланты, для меня непонятна.

Бюбю, поэт и, кажется, прозаик, в будущем станет редактором собственной газеты, в которую введет страницы литературы на кыргызском языке и будет продолжать литературное дело до известных пор. (Судьба этого издания мне неизвестна).

И многие-многие другие, чьих имен я уже не помню. Треть из этих людей могла бы стать литературной колонной современности. Хлеб ли насущный или потерянная муза стала причиной забвения – то мне неизвестно.

 

Вернусь в прошлое. Все были горды выбором членов жюри фонда и шансом лично поприветствовать Чингиза Торекуловича. К тому году вышли его последние книги, не совсем удачные, на мой взгляд. Причину я объяснила себе так: «Служенье муз не терпит суеты». Он был занят как ни один политик в нашей стране. По словам его жены, он постоянно находился в разъездах: творческие и политические заседания, съезды аксакалов и прочие встречи.

Даже на открытие нашей школы он, семидесятилетний старик, приехал из какого-то села бледный, изможденный, от усталости говорящий тихо и будто вот-вот готовый упасть. На следующий день должен был снова уехать в противоположный конец страны. Все хотели его видеть, все хотели пожать ему руку, все хотели накормить его жирной пищей, от которой, обычно, у европейского человека начинаются проблемы с желудком.

Состояние эйфории от предвкушения встречи с Ним, на мой взгляд, было у каждого. Мы не могли говорить ни о чём другом, как только об Айтматове. Что касается меня, то я просто не верила своей судьбе – через несколько часов я увижу того, кто когда-то в школе заставил меня плакать над судьбой мальчика из «Белого парохода», того, чьё имя стало для иностранцев компасом для нахождения на карте маленькой горной страны. Человек, который сделал себе имя не столько за счёт связей, сколько за счёт собственного таланта. Мне кажется, я даже спала плохо в первую ночь, хотя воздух был свежий, кровать удобная, соседки компанейские.

И вот, наконец, мы в пансионате N. Кто-то деловито сообщает, что здесь обычно тусуются министры всякие, и черта с два нас бы сюда пропустили без повода. Я смутно помню только широкий прямоугольник фойе и коричневый конференц-зал. Все остальное – сад с розами, палисадник, приглашенные известные поэты, писатели и критики Кыргызстана, сидевшие по обе стороны  от Айтматова – я не помню вовсе. После случившегося я вообще не помню ничего, кроме -…

В дверях конференц-зала произошла легкая заминка. Пока мы с любопытством разглядывали центральную часть пансионата,  с опозданием в четверть часа, приехал Айтматов. Его укачало по дороге, и близкие, напуганные его бледностью и, очевидно, поднявшимся давлением, стали уговаривать Писателя отменить встречу или перенести, или не прийти, а дать провести своим коллегам. Он нужен был близким живым и здоровым. Но Айтматов возмутился от такой заботы и настоял на встрече с молодыми и неизвестными авторами.

Я видела, с каким беспокойством все мероприятие следила за своим мужем Мария Урматовна, сидя в кресле у двери, готовая выбежать за врачом. Но Айтматов заметно взбодрился, улыбнулся и начал говорить. Не было скептичных лиц, все жадно смотрели на него, ловили каждое слово. Нас было около тридцати человек, Айтматову подали список для знакомства. В самом начале кто-то из мэтров предложил Писателю, для экономии сил и времени, кратко охарактеризовать поток школы и просто поговорить о литературе. На что Айтматов возразил: «Нет, я хочу поговорить с каждым. Я хочу знать, что ждёт нашу литературу в будущем». Надо было видеть ликование на лицах молодых. И дальше началось какое-то таинство. Айтматов сразу установил правило – каждый в течение минуты-двух должен был рассказать о себе, своем увлечении, а потом в течение ещё нескольких минут беседовал с каждым. Наверное, это должно было бы показаться скучным, но нет. Вопросы авторам были каждый раз разные, мы не замечали, как бежит время. И каждый сидел немного в напряжении, ожидая, когда назовут его или её имя, потому что хотелось сказать свое «спасибо» и задать свой вопрос, который запомнился бы Айтматову. Так прошёл час, ещё немного, были названы почти все имена. Я, с неудовольствием думала, что мне, как обычно, "везёт". На большинстве школьных и других групповых фотографий я стояла крайней. "И тут последняя", - ворчала про себя на судьбу. Но вот Айтматов произносит: «Теперь мы с вами познакомились... А теперь давайте поговорим, есть ли у вас какие-нибудь ещё вопросы?» А я? Всех назвали, кроме меня… Как же? Для меня эта встреча была знаком – зелёным светом, который будто бы благословлял меня на литературную деятельность.

Потом что-то ещё говорили, что-то обсуждали, я пыталась взять себя в руки и утешала: вот-вот и кто-то подскажет, мол, вот же, забыли… Полезла за носовым платком. Сидящая слева от меня осведомилась, не простыла ли я. Простыла, конечно, простыла, ведь я спала у двери на балконе…

Потом была долгая очередь за автографами, подошла и я, Айтматов крупным росчерком украсил страничку в блокноте (или я кого-то попросила подать вместе со своим?)… Но мне это было мало, чёрт возьми! Что-то переклинило в моей голове, и ехидный голос шептал: «Неудачница! Неудачница! Тебя нет! Тебя Айтматов не назвал!..»

Спустя минут десять подписывания автографов, кто-то из ревнивых аксакалов рявкнул на молодёжь: «Хватит уже! Сколько можно?» И далее было озвучено, что все идут фотографироваться. Я сидела ближе всего к двери, поэтому покинула конференц-зал одной из первых. До фотографии мне нужно было хотя бы немного отдышаться, ведь я готова была рыдать там же, от обиды на судьбу, которая так унизила меня, которая отняла у меня любимую игрушку, с которой я спала с детства. Так мне чувствовалось тогда. Я вышла на площадку, где стоял автобус, зашла за угол, уже по дороге перехватывая прорывающиеся рыдания. Людей не было, и наконец-то можно было выпустить пар. Боже мой, как я плакала. Это было какое-то выговаривание слов обиды от жены, которая только что узнала, что её бросил любимый муж. Это была обида ребёнка, который весь год ждал подарка у ёлки, а ему туда забыли положить…

 

Я успокоилась только тогда, когда из пансионата к автобусу пошли улыбающиеся другие "дети", которым дед Мороз дал по конфетке. «А ты куда делась-то?» - спросил кто-то с любопытством. «Голова разболелась», - высмаркиваясь, я ответила. «Ну ты даешь, могла бы и потерпеть… Там было прикольно…» Я не помню больше ничего: о чём говорили в автобусе, в домике, собираясь на запланированное кострище. Ничего не помню. Только тот самый ехидный голос в голове. Сославшись на головную боль, а она уже чувствовалась взаправду, я сказала, что останусь в домике и не пойду на ужин. Пока все получали удовольствие от вкусной еды, я продолжила свои рыдания в подушку. Немного успокоившись, пошла было на веселье, - на изгибе прибрежной линии, около столовой, сложили большой костёр. Кто-то принёс гитару, кто-то запасся шутками и песнями… Нет, я была лишней. Воодушевления, как у других, не было. Уйдя далеко от весёлой толпы, на берегу я продолжила свои претензии к судьбе. Мне казалось, что даже волны как-то насмешливо выплескиваются на берег. Не будь их шума, меня было бы слышно далеко.

И вдруг, на горизонте показался белый пароход. Он сделал небольшую дугу в мою сторону и поплыл себе дальше. Я перестала плакать, сумасшествие приняло другой вид. Потом, в течение двух недель, проведенных в школе, пароход был такой редкостью, может, раза два всего показался где-то вдалеке, что я только утвердилась в своей мысли. Нет, это не была идея избранности или ей подобной. Что-то другое. Что отодвинуло меня в сторону от официоза, от обычной надежды когда-нибудь начать карьеру писателя и даже добиться славы. Это сложно объяснить словами, но просто почувствовать самому. Как если бы вам вдруг кто-то очень сведущий скажет, что у вас свой путь, тяжелый и долгий. Но что в течение всего этого пути вас всегда будет сопровождать белый пароход, символ надежды и благословения кого-то свыше.

 

Время в школе пролетело незаметно. Постоянно давали задание что-нибудь написать. И вот, в попытке сублимации, я написала какой-то рассказик про случившееся со мной, немного изменив обстоятельства. Листы с рассказами мы сдали утром, а вечером Мария Урматовна позвала меня и извинилась: увы, мой сюжет был шит белыми нитками, меня раскусили, моё желание во что бы то ни стало стиснуть зубы и никому ничего не рассказывать не осуществилось. Но мне стало легче. Объяснение нашлось – Айтматов в суматохе «перепрыгнул» глазами через мою фамилию. И всё же… И всё же было поздно, некое суеверие завинтило в моей голове своё мистическое объяснение, которому я, кстати, продолжаю верить и до сих пор. Впрочем, затем случилось еще другое, что закрепило мою веру.

 

По окончании лит. школы должен был стартовать второй тур. Задание – показать то, чему мы научились в школе, написать новую вещь, а лучшее потом опубликуют в альманахе. Это был шанс реабилитироваться. Я написала рассказ, кстати, на мой взгляд, один из моих лучших. Но он оказался велик, слишком велик. А отрезать от него часть и опубликовать - в голову организаторам не пришло. Опубликовали только малые жанры – произведения, которые могли уместиться на одну-две странички. На мой вопрос, почему не предупредили, что простыни посылать не надо, развели руками и извинились. Это была точка. Жирная и со знакомыми ехидными глазами.

 

Даже премия, вручённая самим Айтматовым, конверт с достаточно большой суммой для меня, не изменила состава бочки с дёгтем. Я уже дала себе слово, что стану достойной, и поставила самую высокую планку в моей жизни. Вопреки всему, вопреки официозу и прочим бумажным «подтверждениям» того, что я писатель, достойный памяти автора «Белого парохода».

 

И этот клин, мне кажется, не выбить из головы никога. Я не знаю, была ли я единственным сумасшедшим автором, который после смерти Айтматова на его могиле, мысленно просил: «Благословите!» И до сих пор для меня лучшим моим произведением является то, которое ещё не написано. Потому что всё тот же смешливый критик, машущий мне рукой с белого парохода, не дает успокоиться. И по-прежнему меня нет на общих фотографиях молодых авторов: мой белый пароход ещё не приплыл.

Ноябрь 2013

[Fertes]

Проводи меня

Автор: Лестада

 

Старые половицы натужным скрипом отзывались на каждый шаг. Зарешечённые окна снаружи были наглухо закрыты ставнями, отчего темнота в двухэтажном домике казалась всепоглощающей. Дрожащего света фонарика хватало только, чтобы разглядеть обрывки полуистлевших обоев на стенах – они то и перешёптывались, стоило пройти мимо.

 

Девушка зябко повела плечами, напряженно прислушиваясь к гнетущей тишине. Если б можно было открыть хоть одно окно… Возможно, в комнатах они без ставней, но туда надо еще войти, а сама мысль о том, чтобы прикоснуться к ручке двери внушала ужас.

 

Вдруг на втором этаже хлопнула оконная рама. От неожиданности девушка подскочила на месте и уронила фонарик. Как назло тот закатился под диван и теперь подсвечивал оттуда клубки пыли, делая их похожими на ночные облака, наползающие на луну.

 

Вздыхая и чертыхаясь, девушка опустилась на колени перед диваном и потянулась рукой к фонарику, когда по коридору на втором этаже кто-то пробежал до лестницы, ведущей на первый этаж, и там затаился. Проклятый фонарик никак не желал даваться в руки, откатываясь все дальше, а на лестнице уже раздавались крадущиеся шаги.

 

- Ну, давай же, - прошептала девушка и, наконец, ногтем смогла подцепить фонарик за тесёмку. Мгновение, и она уже судорожно теребит его в руках, пытаясь выключить, а шаги все ближе, ближе и ближе.

 

Она затаилась возле дивана, боясь не то, что шевельнуться, даже вздохнуть, чтобы не выдать своего присутствия. Внезапно всё стихло. Она выждала еще какое-то время и стала ползком пробираться к выходу. Выход… знать бы, где его искать. Но в конце любого коридора должна быть та самая дверь, которая выпустит ее отсюда. В тысячный раз девушка пожалела, что согласилась на эту авантюру.

 

Она старалась двигаться бесшумно, изо всех сил надеясь, что тот, кого она здесь слышала, уже исчез. Но ползти было неудобно, да еще и с фонариком, который то и дело норовил стукнуть по полу.

 

Поднявшись, она сделала было шаг вперёд, как вдруг споткнулась обо что-то. Это что-то тут же вскочило, девушка в страхе отпрыгнула и завизжала. В унисон ей завизжал другой голос, более низкий. И следом в лицо ударил столб света более мощного фонарика, чем у неё.

 

- А! Дура! Чего орёшь?! Я чуть не обделался! Ты чего сюда припёрлась?!

 

- Убери свет, идиот. Ни черта ж не видно, - попросила она и включила свою жалкую светилку.

 

- А, прости, не ожидал здесь кого-нибудь встретить. Меня зовут Даурен. А тебя? - луч ушёл в сторону, и девушка увидела перед собой темноволосого парня примерно одного с ней возраста.

 

- Камилла. Ты что тут делаешь?

 

- Подозреваю, то же, что и ты, - подмигнул лукаво.

 

- Да? И что же я тут делаю?

 

- Ищешь приключений на задницу. Услышала легенду про заброшенный дом, в котором когда-то погиб сталкер, и теперь душа того несчастного блуждает во тьме в поисках выхода. Все, кто здесь был, слышали странные звуки, иногда голоса. Сильно пугались, но упорно лезли снова. Надеялись, что сталкер им покажется и проведет к сокровищам, которые спрятаны где-то в недрах дома.

 

- Ага. Есть такое. Только как же он проведёт, если сам выбраться не может?

 

- Ему нужно показать выход, и в благодарность он даст то, что ему самому уже не нужно.

 

- Может, ты знаешь и как он погиб? – недоверчиво покосилась Камилла на Даурена.

 

- А то, - довольно хмыкнул он, - ведь я и есть тот сталкер.

 

- Ты идиот, - безаппеляционно заявила Камилла, на что Даурен пожал плечами.

 

- Не хочешь, не верь. А только я тебя сейчас съем.

 

- Врёшь.

 

- Ничуть.

 

- Призраки не могут питаться людьми, - тихо возразила Камилла.

 

- Это ты так думаешь, а я думаю иначе. Хочешь, докажу? Вот, смотри, - он достал из кармана куртки перочинный ножик и быстро провёл им по запястью. Тут же там набухла капля крови. Но девушка нисколько не удивилась, только криво улыбнулась.

 

- Я знаю этот фокус. У тебя там капсула с краской, она лопается, и кажется, что это кровь.

 

- Откуда ты… - начал было он, но Камилла не дала ему договорить.

 

- Я покажу тебе другой фокус, - сказала она и прыгнула… сквозь него.

 

- Что? Как? Ты… это…

 

- В твоих же интересах до утра проводить меня к выходу. Сумеешь – я подарю тебе сокровище – твою жизнь. Только имей в виду – на второй этаж я боюсь подниматься. Вдруг там кто есть.

Сообщение отредактировал Yuliya Eff: 17 Январь 2014 - 21:15