Сообщений в теме: 3

[Fertes]

Незамутнённая любовь. История с тремя финалами

Автор: Юлия Эфф

 

 

 

Дуська, черно-белая криволапая низкая дворняжка, была на сносях. Она проковыляла к миске, заботливо наполненной «педигрипаллом», лениво похрустела несколькими, попавшимися на язык, сухариками, неловко села и, поскуливая, воззрилась на хозяйку, которая только что звала свою любимицу отобедать.

 

- Какая она у тебя толстая, - усмехнулась соседка, зашедшая то ли за специями, то ли за свежими сплетнями.

 

- Нам скоро рожать… Иди ко мне, Дусенька, - хозяйка шестидесятилетняя Зоя Петровна с трудом подняла розовопузую собаку на колени, осторожно погладила по шару с торчащими сосками, - хорошая моя… пузатик…

 

- Зачем тебе дворняжка в квартире, да еще с щенками? Свозила бы в город к ветеринару, почистили, - соседка Алёна, - я за Юджену отвалила пять тысяч, зато головной боли меньше. Не гуляет, не метит мебель – красота!

 

Зоя Петровна будто бы крепче прижала к себе своё тяжело дышащее сокровище:

- Забываем мы все как-то… И ладно В прошлый раз раздали щенков, и в этот раз хозяева найдутся.

 

- Ну, смотри сама, - соседка отставила пустой бокал, не глядя на собеседницу. – Спасибо за чай, я пойду, у меня там постиралось уже, наверное.

 

- Ага, приходи… Пойдем, Дусенька, проводим Алёну…

 

 

Дусенька щенилась в третий раз за полтора года своего пребывания на даче Зои Петровны. Плодовитая, приносила сразу по семь-восемь таких же, как и сама, черных с белыми пятнами кривоногих щенков, лишь единожды отец, вероятно, попался рыжий – в тот раз возобладали огненные собачьи гены.

 

С раздачей щенков Зоя Петровна, сама того не зная, покривила душой. Каждый раз, когда щенки становились самостоятельными, она навязывала приплод сыну, приезжавшим проведать мать и пополнить продуктовый запас.

 

- Мам, ты бы топила их, что ли? Ну, куда я их дену? – бессильно возводил глаза к небу сын.

 

- Как это «топить»? Я не убийца детей убивать! – возмущалась бессердечностью отпрыска мать. – Раздай!

 

- Кому я их раздам в городе? Была бы хоть породистая, а то ж страшная, мымра пучеглазая…

 

- Зато лает хорошо, - возражала Зоя Петровна, - защищает меня.

 

- До первого пинка, - ворчал сын и удалялся прочь от спора с сомнительным исходом.

 

Двоих щенков он честно пристроил, одного дачному сторожу подкинул, уговорил, самого крупного кобеля из первого помета; второго «подарил» знакомому, жившему в частном доме. Остальные дуськины дети были, скрепя сердце, оставлены в коробке возле школы, мимо которой ездил на дачу к матери сын.

 

Зоя Петровна жила на даче больше полугода, уезжала с первым снегом. Дуську, приблудившуюся в прошлом году, в город не взяли, оставили на попечение сторожа. Дуська выжила и, как только вернулась полюбившаяся ласковая Зоя Петровна, собака сменила место дислокации и в первую же ночь охраняла крыльцо, усердно потявкивая в сторону любого важного шума.

 

В эту ночь Зое Петровне поспать не удалось. С вечера Дуська засуетилась, примеривалась ко всем удобным углам и благодарно устроилась в коробке, предложенной хозяйкой. Зоя Петровна задумала было сходить за молоком для Дусеньки, но собака выпрыгнула из родильни и поплелась, поскуливая, за хозяйкой. Та вернулась, тронутая страхом любимицы:

- Не бойся, лапочка, я тебя не оставлю. Пойдем, пойдем назад, моя хорошая…

 

Зоя Петровна уложила суку назад, в коробку и, кряхтя от неудобной позы, склонилась, чтобы поглаживать по тугому собачьему пузу. Через двадцать минут появился первый щенок, а к утру все восемь слепых дусенят попискивали у молочного материнского брюха.

- Молодец, моя хорошая, мамочка, - успевшая сбегать за молоком Зоя Петровна довольно нахваливала свою охранницу.

 

Через два месяца, в аккурат к ноябрю, черно-белому молодняку предстояло найти себе новых хозяев. На этот раз Зоя Петровна сама взяла на себя важную миссию по раздаче щенков. Сын приехал забрать мать (обещали снег), погрузил вещи и мешок с яблоками в машину, усадил Зою Петровну, подержал в руках коробку с тявкающими «наследниками», а сам отвел Дуську к сторожу, попросил закрыть в сарае, чтобы не бежала за машиной.

- Переживать будет, - взгрустнула Зоя Петровна, - вот бы её в город забрать…

- Угу, нам только второй собаки в квартире не хватало… Думай, куда деть этих, - сын недовольно посмотрел в зеркало на щенков, пытающихся вылезти из коробки.

 

Финал первый

 

Июль следующего года

 

Молодая сука, черная с редкими белыми пятнами, металась в сумерках между двумя мужиками:

- Гони её ко мне, - негромко командовал один, вытянув руки с большим сачком.

 

- Я б уже шмальнул, больно надо танцевать… Пшла, собачка, пшла! – второй утомленно тихо притоптывал ногами.

 

У второго было ружье, но он не стрелял: еще достаточно светло, на выстрел понабегут защитники и снова будет скандал, мол «среди бела дня, при детях, убивают несчастных собак».

 

Сука, отвлеченная одним из людей, заозиралась и тут же угодила в сетку, завизжала испуганно. Собаку из сети вытряхнули в клетку и отправили в темный салон автомобиля, на котором приехали ловцы бродячих собак.

 

- Что за напасть в этом году? – покачал головой тот, что ловко опустил сачок на беспризорную собаку, - в этом районе почти все черные.

 

- Разводит кто-то, видать, - поворачивая ключ в гнезде зажигания, ответил водитель, - оторвал бы этому заводчику руки… Куда теперь?

 

- На Ильинскую и вокзал. Еще троих заберем и финиш на сегодня.

 

Машина уехала, увозя новую пленницу, а в подвале многоэтажки, в самом темном углу копошились и попискивали с закрытыми глазами недельные щенки.

 

 

Финал второй

Ноябрь этого года

 

- Почём? – прохожий вдруг остановился у коробки с радостно тявкающими щенками и поинтересовался, не прекращая лузгать семечки.

- В добрые руки за так отдам, - Зоя Петровна подзамерзла на ноябрьском морозце, но не торопилась домой: щенки жили дома третью неделю, и сын, уставший от собачьей возни, грозился их выставить за дверь вместе с матерью, шутя, конечно, но ведь и его можно понять, досталось квартире от непрошенных гостей.

 

- Просила пятьдесят, - зачем-то добавила Зоя Петровна.

 

Прохожий поднял из коробки одного щенка, повертел в воздухе:

- Сколько ему? Месяца два?

 

- Почти три.

 

- Жирненький… На пенсию, бабуль, кормила? Сколько тут? – склонился к коробке, - пятеро?

 

- Троих уже забрали, - с гордостью улыбнулась Зоя Петровна, - забирай, мил человек, хорошая охрана будет.

 

- Всех возьму, - мужик полез в кошелек, - на, бабуль, от души.

 

- А тебе зачем все сразу? – заподозрила нечистое Зоя Петровна, однако триста рублей зажала в руках.

 

- Охранять будут, - мужик отряхнул ладони от семечек и подхватил коробку, - тя-желые… откормила на славу.

 

- Дай бог тебе здоровья, не пожалеешь, хорошие собаки будут. Ты только корми их, не забывай! – Зоя Петровна с облегчением убрала подальше мелкую купюру. Собачат, к которым успела прикипеть всей душой, было жаль отдавать, а впрочем, Дуська ещё принесет, как пить дать.

 

- Обязательно, бабуля, - мужик отозвался через плечо и чуть тише добавил, - сначала я их, потом они – меня.

 

Погрузил коробку в свою машину, и вскоре был у себя дома. Щенков выпустил в просторную пустую вольеру, рядом с еще одной, в которой сидело четыре собаки (судя по окрасу родственные). Принёс щенками воды, холодную кашу, проверил замок на вольере, по привычке, и ушел в дом. Не успел налить себе горячего чаю, как пришлось взять телефон, на экране высветилось «кяшник».

 

- Ну? Сколько надо?.. Две? Хорошо, через час буду, - положил телефон рядом, - чаю, собаки узкоглазые, попить не дадут. Проголодались…

Однако спокойно навертел себе два бутерброда, обдумывая, кого сегодня везти к корейцам.

 

Финал третий

Ноябрь того же года

 

Счастливый пятилетний мальчуган прижимал к себе дергающего лапами и норовящего облизать лицо щенка. Рядом, в длинном махровом халате, стояла мать и приветливо прощалась с пожилой женщиной, ходившей по квартирам и предлагавшей очаровательных щенков:

 

- Спасибо вам, Зоя Петровна, все будет хорошо с … - мать посмотрела вниз, на сына и его приобретение, - с Дейвом…

 

- Я передумал, его будут звать Джесси!

 

- Это же девочковое имя, - возразила мать, - а он мальчик…

 

- Я еще подумаю, - малыш скрылся в коридоре.

 

- До свидания, и спасибо вам, что приютили, не дали погибнуть на улице, - сияла радостью Зоя Петровна. Она только что пристроила последнего щенка и была несказанно рада. Всё-таки ходить по квартирам в её возрасте – это тяжело для суставов.

 

Но люди брали предлагаемых беспородных щенков охотно: кто ж не любит собак? И Зоя Петровна чувствовала себя счастливой, принося людям радость. Восемь осчастливленных за неделю семей – это немало. И Зоя Петровна, возвращаясь домой, приняла важное решение: теперь всех Дуськиных щенков она будет раздавать в добрые руки. Пусть люди становятся лучше и добрее.

 

[Fertes]

Лысый Ра

Автор:Zolushka

 

 

Я никогда до этого не любил кошек. Мне они казались существами, стоящими на последней ступени одомашненной эволюции, даже ниже крыс. В детстве я таскал их за хвост, в более взрослой жизни отвешивал щедрые пинки, если кто-то из них оказывался у меня под ногами. Но все изменилось, когда я встретил Лысого Ра. Вернее, его хозяйку. Лилю, Лилечку. Старую деву лет двадцати восьми, которая отчаялась найти себе подходящего спутника жизни и поэтому приводящую к себе домой подряд всех мужиков, которые соглашались с ней переспать.

 

Я тоже был согласен. Почему бы и нет? Зима впереди ожидалась холодная, а перекантоваться в квартире, где за тобой подбирают носки, сытно кормят, ухаживают, в отличие от моей неприбранной квартиры с пустым холодильником.

 

Так я решил. Но Лысый Ра, мерзкий кот-сфинкс кремового цвета, с большими розовыми яйцами, очевидно, являлся сводным отцом Лилечки, потому что устраивал адовые испытания для всех потенциальных мужей, которые появлялись в этой теплой квартире. По словам Лилечки, спустя два года, я узнал, что Ра, он же Рамиро, сумел выжить из квартиры всех. Я оказался самым стойким.

 

В первый же день моего появления, вернее, ночь, Ра навалил в мои любимые туфли, с мехом внутри, кучу, которой позавидовал бы любой благородный пёс крупной породы. И с тех пор меня почти месяц сопровождал запах кошачьих фекалий, который вытравить было невозможно даже одеколоном. Я бы заставил Ра сожрать всё, чем он меня порадовал, но Лилечку умилила такая кошачья забота. Ра «боялся за неё».

 

В течение первой недели Ра испортил мне рубашки (две штуки), сгрыз зубную щётку (одна штука), испортил баллончик пены для бриться (одна штука), добавил дырок на дорогом ремне (двенадцать штук).

 

В моменты занятия любовью с хихикающей Лилечкой, Ра открывал лапой дверь, заходил к нам, усаживался на подоконник и пристально следил за происходящим. Пока я не начинал чувствовать взгляд этой морды на своей заднице.

 

- Я не могу заниматься сексом, когда он на меня смотрит! – я возмутился на третий раз и даже наказал Лилечку, не стал продолжать, а нарочно уснул. С тех пор она перед «этим» стала очень плотно закрывать дверь в спальню, Ра царапался, выл, требуя впустить. А меня это заводило ещё больше, чтобы досадить ему, я нарочно громче стонал и даже вскрикивал «Да! Да!», пусть мне и не было «да» в такой степени.

 

И вдруг однажды Ра перестал интересоваться нашей спальной жизнью. Обиделся, наверное. Или сделал вид, что заболел. Спрятался на антресолях и молчал, пока Лилечка, а потом я, с колбаской и уговорами, искали его по всей квартире. Наказал.

 

Шутя, в очередную ночь я притащил его шипящего в спальню, усадил на подоконник и сказал: «Смотри, как надо!» - и прыгнул в постель. Ра спрыгнул с подоконника, кажется ушел, но к разгару процесса появился снова и досмотрел сцену до конца. После этого каждый наш сеанс с Лилечкой был в категории «на публике». Странно, но мне понравилось. Как будто я каждый раз имел самку Ра. Наверное так и было. Ра считал Лилю своей самкой.

 

По сравнению с этой сексуальной войной покусывание моих ног во время завтраков и ужинов, всяческие гадости в сторону моих личных вещей – ерунда. Меня смешило еще и то, что Рамиро со своей мерзкой крысиной мордой никак не мог найти себе подружку. Всех кого приводили в квартиру при мне, он отвергал, исчезая на полюбившихся ему антресолях.

 

Однажды, когда Ра начал мне позволять себя брать на руки, я потрогал его яйца. У нормальных пушистых котов они не так видны, и поэтому пушистые котики, как мне кажется, больше нравятся детям. А лысых котов, у которых ничего не прикрыто, заводят неудовлетворенные старые девы, как Лилечка, чтобы наслаждаться видом этих шаров, которые невозможно прикрыть ничем, хвост у сфинксов для этого не предназначен. Итак, я потрогал яйца, Ра зло муркнул, вздыбил усы, а потом успокоился… Я не зоофил, мне было просто интересно, как у котов это происходит. И это также была моя месть за все те сеансы, когда любопытная крысиная морда не отводила взгляд от моей фрикционной задницы. Кот кончил, клянусь! Залив мне спортивные домашние штаны. Я был в шоке. А потом громко рассмеялся, до Ра наверное дошло, и он постыдно сбежал.

 

Потом я стал ловить себя на мысли, что думаю о коте чаще, чем о Лиле, с которой мы после года совместного проживания расписались. Я изменил свое мнение о Ра в день, когда на Лилечкино день рождения приехала её мама. Ра не изменил себе. Нагадил мамаше в туфли. Почему он выбрал именно её – я не знаю. Лиле было неудобно, а я еле скрывал улыбку. Когда меня спросили, над чем я смеюсь, я сказал, что кот наверное сменил ориентацию. Мы посмеялись вместе, а потом занудливая теща уехала.

 

Однажды я простыл, почки начали ныть, взял больничный и валялся целый день на диване. Греть почки нельзя, сказал доктор, я и не грел. Но Ра решил иначе. Забрался на мою спину и уснул там. Сначала мне было больно (до спины и так не дотронешься), а потом я и сам незаметно уснул под кошачье мур-мур. На следующий день мне стало заметно легче, я удивился этому. И с тех пор Ра как-то доверительно относился ко мне, приходил полечить меня. Наверное, случившееся между нами его расположило.

 

А я стал покупать вкусненькое для Ра, приносил ему игрушки из зоо-магазина и кошачью одежду. Я гулял с ним чаще, чем Лиля, у которой в тот период работа пошла как у стахановца. Я разговаривал с Ра, а он со мной. Я купал его, и он с удовольствием приходил ко мне в ванну, когда мылся я. Мы стали не просто уважать друг друга, а понимать с полуслова. И вдруг я понял, что люблю его больше, чем Лилю. Она почувствовала это очень скоро. Не понимала, в чем дело, стала обвинять меня в измене, в том, что я теперь меньше хотел её и чаще сидел у телевизора, смотрел футбол вместе с Ра.

 

Дело дошло до развода. Я согласился на развод, но мне была невыносима сама мысль расставания с Ра. К тому времени у нас была машина, на которую мы копили вдвоем с женой, все кухонные девайсы и нужные для дома современные штучки, включая галерного раба – поломойщика-робота. Так что делить нам было что. Но я благородно сказал, что заберу только свою одежду, Лиле она была не нужна, а я не любитель ходить по бутикам и выбирать брюки и курты. И оставлю ключи. Заявление было нотариально утверждено, мы больше не были супругами. Я видел, что Лиля плакала и была готова передумать, но я был непреклонен.

 

Я оставил ей машину, наш милый «Седан», я оставил стиральную машинку и прочие мелочи, евро ремонт, я не позарился даже на галерного раба. Я только попросил одну вещь. У Лили глаза стали круглыми, но она согласилась.

 

Лысому Ра тогда исполнилось семь лет, он был стар. Но он был все так же дорог для меня, дороже Лилечки и «Седана».

 

Я уходил налегке, внизу меня ждало такси, а на руках я нёс завернутого в покрывало Лысого Ра, как ребёнка. Чтобы не замерз. Минус пять для кошачьих ничем не прикрытых яиц – это все таки очень холодно.

[Fertes]

Виолетта (18+)

Автор: Максим Радикал

 

Когда Рудольф Альбертович проснулся, на блеклом небе восходило хилое солнце и в воздухе стояла безветренная утренняя прохлада. Он нехотя сполз с кровати, волоча старческие ноги по ворсовому ковру, поглядел на недвижимую еще спящую природу и с некоторым раздражением, вполне нормальным для раннего пробуждения зашторил окна.  Присев и свесив толстые рыхлые руки на колени, Рудольф Альбертович безнадежно вздохнул, прикусил свои пухлые несуразные губы, словно о чем-то думал или вспоминал нечто важное, требующее срочности, что ни в коем случае нельзя оставлять на потом. Виолетта лежала на кровати, временами приподнимала головку, зевая и издавая характерные на то звуки…

Когда Рудольф Альбертович возвращался домой, Виолетта радостно припадала на его мягкую грудь, отчего мужчину слегка отталкивало назад. В этом физическом взаимодействии чувствовалась игривость и одновременно семейная теплота, с виду, это схоже на ребенка, встречающего отца после изнурительного рабочего дня. Ее карие глаза возбужденно светились от нахлынувшего счастья, и сердце волнительно постукивало в груди. Она радостно металась по дому, обезумевшее дитя, вновь прижималась к Рудольфу Альбертовичу, заглядывая в его выцветшие белесые зрачки, не имеющие уже никакой эмоции, а только стеклянное солидное спокойствие.

Рудольф Альбертович Бауман – полный пожилой мужчина 63 лет. Дряблое рыхлое тело, обтянутое морщинистой кожей с землистыми, словно растекающимися пигментными пятнами, большая круглая голова, с выпирающим гипертрофированным лбом и недоразвитым ущербным подбородком, отчего безвольно выпирала верхняя челюсть с неприкрытыми средними зубами.   Волос на голове практически не имелось, только что, какие-то остатки смешно свисали на вечно потное лицо, отчего Рудольф Альбертович артистично закидывал голову в надежде встряхнуть резким движением жиденькие волосики . Глаза совсем крохотные, углубленные, близко посаженные, мутные и блеклые от времени прожитых лет.  Над ними неопрятно нависали жесткие брови с топорщащимися в разные сторону седыми волосками. Нос был мясистый, пробитый крупными оспинами, губы дефектные - нижняя губа свисала книзу, вывернутая наружу она отягощала его лицо нескончаемой грустью.

Рудольф Альбертович безумно походил на друга Бродского, кстати сказать, тоже поэта Евгения Рейна. Они оба, да еще Бобышев и  Найман, были так называемые «сироты Ахматовой». Стоит отметить, что Рудольф Альбертович любил стихи Рейна, и вовсе не по причине их внешней схожести. Бывало, сядет на просторный диван, предварительно наполнив бокал «Chianti» и читает:

 

Ночной истребитель, во мраке

Пронзающий правду и ложь,

Как будто бы пачку бумаги

Проходит охотничий нож.

Раскинув косыми крылами,

Уставший от тайных трудов,

Ты падаешь в грязное пламя

Бесчинствующих городов…

 

…Виолетта задумчиво слушает стихи, лежа на диване, она доверчиво прижимается к большому и теплому Рудольфу Альбертовичу.

Помимо стихов, Рудольф Альбертович любит перечитать Довлатова – от его рассказов становится по-старому тепло, и невольная сдержанная интеллигентская улыбка появляется на лице. После чтения они перебираются на кухню, обычно поедаются свиные отбивные под сыром или мясной штрудель с грибами. Альберт Рудольфович запивает съеденное уже упомянутым «Chianti» или временами позволяет себе выпить немного сладкого пряного «Bärenfang». Виолетта предпочитает исключительно основное блюдо и в больших количествах.

Закончив с ужином, они отправляются в просторную спальню, с грохотом бросаются на не расстеленную кровать. Тусклая бра нежно освещает комнату, но тут же оказывается выключенной под старческие кряхтения Рудольфа Альбертовича и пронзительное повизгивание Виолетты.

Старик неуклюже проводит дряхлой рукой по телу: ласкает тонкую шею, ощупывает узкую талию, уткнувшись безобразным носом и вдыхая запах ее тела. От его теплого дыхания слабо немеет и приятная колкая волна пробегает по телу Виолетты. Толи охмелев от выпитого алкоголя, толи по причине своей старческой ущербности, с трудом нашаривает молнию, расстегивает ремень, провозившись, приспускает брюки. Прижимая и тиская левой рукой ее тело, правой подергивает скукожившийся член, вяло приподнимая и приспуская морщинистую кожицу. Наконец, добившись слабой эрекции, Рудольф Альбертович натягивает кожицу до основания, выпуская наружу бледно-розовую головку, на дырочке непристойно поблескивает капелька прозрачной смазки.

Старческая рука сильнее обхватывает тонкую талию, член Рудольфа Альбертовича медленно входит и поступательными движениями шевелится в прямой кишке. Старик поднатуживается, выпуклый нахмуренный лоб покрывается капельками едкого пота, движения становятся все активнее, член пробирался все глубже и глубже, насаживаясь до упора. Рудольф Альбертович постанывает сиплым голосом, движения понемногу стихают и член разряжается склизкой теплотой в хрупком теле Виолетты. Не вынимая изнутри опавший член, старик отирает пот со лба, глубоко выдыхает уставший воздух; довольная борзая скулит ему в ответ.

[Fertes]

Гроза городских жителей

Автор: fotka

 

Посвящается Марте

 

 

Девочка бежала по коридору поликлиники, раскинув ручки, заливаясь счастливым смехом.

- Марта, Марта! Я кому сказала, стой?

Только где же старенькой бабушке с палочкой поспеть за двухлетним ребенком? Девочка бежала и смеялась – мимо больных и здоровых. Мимо детей и взрослых, мимо медсестер и врачей, которые с улыбкой уступали дорогу.

- Марта? – загадочно улыбаясь, переспросила моя пятилетняя дочка. – Значит, она бодается…

***

Маленький белоснежный козленок здорово напоминал игрушку. Вот с ним все и играли – хозяйка, ее сын, дачники… И ладно бы дети – взрослые, не стесняясь, опускались на четвереньки…

А как играют с козленком? – бодаются. И не беда, что пока еще не выросли рожки…

Рожки выросли позже – вместе с козой. Только уже не рожки, а рога – рогищи!

- Откуда я знала, что козленка нельзя учить бодаться? – разводила руками хозяйка дачи. – Первый раз ведь козу завела…

Выросшая коза, в свою очередь, тоже недоумевала – только копытами разводить не умела, - почему все те, кто когда-то так радостно кидался навстречу, теперь, едва завидев ее, с криками разбегаются по верандам и времянкам?

Ну, не все. И не сразу. Вот, к примеру, приятельница хозяйки – та, что живет на правой стороне станции, - спокойно вошла в калитку, принесла кулек яблочных огрызков.

- Марта, Ма-арточка, - сладко пела баба-Маня, умиляясь тому, как симпатичная белая козочка, потряхивая бородкой, подцепляла очередной огрызок.

Когда приношение начало подходить к концу, Анатолий Дмитрич – дачник – принялся подавать какие-то знаки. Баба-Маня была глуховата, потому кричать представлялось бесполезным, вот он и показывал руками: уходи, мол, уходи!

- Чего?

Но дачник лишь упорно продолжал махать руками.

- Кушай огрызочки, кушай, Ма-а-а…

Обнаружив, что «огрызочки» закончились, «Марточка» наклонила голову и поддала бабе-Мане рогами в бок.

Ей в бок, а бабе-Нине на прошлой неделе досталось в поясницу. Причем, по ее словам, сразу после этого прошел радикулит.

Если Марта паслась у калитки, дачники – жители сплошь городские и к рогатой скотине непривычные - пробирались через соседние участки. А как здорово было играть в бадминтон, когда Марту привязывали к забору со стороны улицы!

Размахивающих ракетками и козу разделяла канава, поэтому когда туда падал волан… Перепрыгнуть через канаву коза не могла – мешала веревка, - зато свой берег контролировала строго.

Вот, честное слово, не вру, один раз удирая от Марты, я, сама не знаю как, взлетела на крышу горки. Детский санаторий в то лето пустовал... Горка, а над ней навес в виде домика. По скользкой горке коза взобралась, а дальше никак. Так я на крыше и куковала, пока хозяйка не увела Марту. Муж потом меня с той крыши снимал…

И ведь, скажу вам, «справная» была коза. Молока полно – скольких детей от аллергии вылечила! Козлят кучу вывела. Хоть и шустрая была, и неуемная – ни одного из них не придавила, как бывает у некоторых - кудрявых, безрогих да спокойных. Всех выкормила! А что играть любила, так кто, спрашивается, научил?

***

- Марта? – загадочно улыбнулась доча. – Значит, она бодается!

«Отлично, - подумала я. – У моего пятилетнего ребенка есть чувство юмора…»