Название: Письмо из России
Автор: fotka
Фэндом: Шерлок Холмс и доктор Ватсон, Русские народные сказки
Жанры: Humor, POV
Рейтинг: PG 13
Письмо из России
Мой друг Шерлок Холмс всегда поражал меня проницательностью, однако в тот вечер он превзошел самого себя.
Я возвращался от пациента и по старой памяти заглянул на Бейкер-стрит — в свою бывшую холостяцкую квартиру. Холмса я застал в его любимом кресле. Не вынимая изо рта трубки, он указал на диван и снова прикрыл глаза. Зная, что в такие минуты его лучше не беспокоить, я уже собирался поднять и расправить валявшуюся на полу газету (прочитанные Холмс обычно комкал и бросал на пол), когда на глаза попалась рукопись на незнакомом языке. К счастью, ниже следовал перевод:
Колобок
Жил-был старик со старухою. Просит старик:
— Испеки, старуха, колобок.
— Из чего печь-то? Муки нету.
— Э-эх, старуха! По коробу поскреби, по сусеку помети, авось муки и наберется.
Взяла старуха крылышко, по коробу поскребла, по сусеку помела, и набралось муки пригоршни с две…
Текст был небольшим, поэтому я довольно быстро пробежал его глазами.
— Что скажете, Ватсон?
Умение Холмса мгновенно переходить от полного покоя к самой кипучей деятельности всегда меня восхищало.
— Без сомнения, перед нами сказка.
— Верно подмечено. Еще?
— Для детей, — после минутного раздумья добавил я.
— А вот здесь, мой дорогой Ватсон, вы ошибаетесь.
— Но…
— Давайте обратимся к фактам. Итак, что мы имеем?
— Пожилую крестьянскую супружескую чету.
— Отлично, — приободрил Холмс.
— По просьбе супруга крестьянка испекла колобок, и они, вероятно, собирались ужинать.
— Они! — азартно подчеркнул Холмс. — Заметьте, Ватсон, они! Крестьянка положила горячий хлеб к окну… Дальше!
— Дальше, собственно, начинается сказочная часть.
— Ничего подобного, Ватсон, дальше начинается вранье!
— Черт возьми, Холмс! — воскликнул я. — Если придерживаться подобной точки зрения, любую сказку придется классифицировать, как вранье!
Не будучи поклонником этого жанра, я тем не менее позволил себе несколько слов в его защиту: напомнил моему чересчур уж практичному другу об аллегориях, о пользе сказок, о заложенной в них скрытой морали.
— Поздравляю, Ватсон, вы только что блестяще подтвердили мою версию этого преступления.
Я вытаращил глаза.
— Читайте, — на этот раз Холмс протянул мне распечатанное письмо:
«Мистеру Шерлоку Холмсу, эсквайру,
Бейкер-стрит, 221-б,
Лондон, Великобритания
Дорогой мистер Холмс!
Будучи немало наслышан о деяниях великого частного сыщика и любителя всяческих трудноразрешимых и вовсе неразрешимых загадок, решился Вас побеспокоить.
Вознамерившись составить книгу для детей, я перечитал сборник русских народных сказок г-на Афанасьева и с удивлением обнаружил, что одна из них совершенно выбивается из ряда всех себе подобных. Увы, я не в силах с определенностью сформулировать, чем именно не понравилась мне сия история, за которой чудится нечто странное и загадочное, если не зловещее, хотя мотивировать своего неясного ощущения никоим образом не могу.
В меру сил и способностей переложив текст вышеупомянутой сказки на английский язык, присовокупляю его к письму[1]в надежде, что Ваш светлый разум сумеет рассеять сумрак моих туманных домыслов.
Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении,
Павел Игнатьев,
действительный член
Общества любителей российской словесности»
Я был потрясен. Холмс, всегда с такой щепетильностью подходивший к выбору подлежащих расследованию преступлений — и вдруг заинтересовался подобной безделицей!
По своему обыкновению Холмс не замедлил ответить на невысказанный вопрос.
— Вы неправы, Ватсон. Во-первых, кому еще браться за подобное дело, как не нам, живущим на Пекарской улице! Во-вторых, никакой это не пустяк. Истории, по всей видимости, не одна сотня лет. Пересказывали ее множество раз, добавляли подробности, и лишь основная часть, я уверен, осталась без изменений.
— Путешествие колобка? — предположил я.
— Колобки, Ватсон, в лесу не водятся: они — продукт человеческой деятельности. Забудьте, друг мой, про лес! Лес и его обитатели здесь ни при чем. Ну, разве что он был виден в окно крестьянского дома. Нет, Ватсон, незыблемым как раз остается начало. Не будь этих крестьян, не было бы и колобка. Скажу больше: если бы дело происходило не двести-триста лет назад, а сейчас, то при вскрытии трупа…
— Трупа? — переспросил я, уже окончательно запутавшись.
— Ну, разумеется, — невозмутимо парировал Холмс. — Это же элементарно, Ватсон! В документе четко сказано: крестьянка с трудом наскребла муки, чтобы испечь хлеб. Что это, по-вашему, означает?
— Рискну предположить, что крестьяне испытывали крайнюю нужду.
— То есть попросту голодали. Итак, голодная крестьянка испекла колобок, положила его на окно, чтобы остудить и, вероятно, вышла по каким-то хозяйственным делам. Что делает в это время крестьянин? Пожирает взглядом румяный колобок, вдыхает его аромат, наконец, не выдерживает и съедает, не дождавшись супруги. А теперь представьте, Ватсон, изможденную голодом женщину, которая вместо свежеиспеченного хлеба получила на ужин сочиненную мужем небылицу. Неудивительно, что рука ее сама собой потянулась к ухвату! Совершенно уверен: кроме расколотого черепа, на костях убитого наверняка остался след от ножа. Разделочного ножа, Ватсон!
— О боже, Холмс, неужели!
— Увы, мой друг, увы, — Холмс сокрушенно покачал головой. — Дикая голодная Россия…
Я мгновенно представил себе бесконечные снега, лютую стужу… До сих пор никому еще не удавалось постичь загадочную русскую душу! А в особенности душу русской крестьянки, которая, как писал один поэт, «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…»
— Не уверен, что в России найдется человек, способный… — продолжал между тем Холмс. — Впрочем, постойте… Кажется, один приличный следователь там все же имеется — некто мистер Фандорин.
Теперь, после объяснений моего гениального друга, все встало на свои места. А я в очередной раз убедился в собственной тупости: ведь мы с Холмсом читали один и тот же документ! Неужели я никогда так и не научусь применять на практике его знаменитый дедуктивный метод!
— Знаете, что я вам посоветую, Ватсон? Не публикуйте эту историю: одно дело частное расследование и совсем другое… Никогда не покушайтесь на великий памятник словесности! — Холмс взглянул на часы. — Если мы чуть-чуть поторопимся, то, пожалуй, еще успеем в оперу. Мадам Х как раз сегодня дает концерт…
__________________
[1] The Round Little Bun…
Once there lived an old man and old woman. The old man said,
"Old woman, bake me a bun."
"What can I make it from? I have no flour."
"Eh, eh, old woman! Scrape the cupboard, sweep the flour bin, and you will find enough flour."
The old woman picked up a duster, scraped the cupboard, swept the flour bin and gathered about two handfuls of flour…
Истории, рассказанные в четвертую неделю Рождественского Декамерона
Автор scyrlin, 10 Дек 2012 00:35
Сообщений в теме: 24
#23
Antimat
-
- Администраторы
-
- 4 466 сообщений
Отправлено 30 Январь 2013 - 22:07
Есть в графском парке…
Автор: Юлия Фертес
По мотивам "Трёх мушкетёров" Александра Дюма-отца
Права частично признаю за создателем благородных убийц.
– Фрау Ротенберг, гражданка Аркатова, леди Саммер, Бермет эже, мисс Лютен… – говорящий помедлил, неохотно выдавливая из себя последнее имя, – госпожа Фогельзанг… сложно перечислить все ваши имена… вы обвиняетесь по следующим статьям. Статья 97, пункт 1, «умышленное лишение жизни другого человека»…
Полноликая луна, отбрасывавшая на ночной город свой дрожащий взор, облекла находившиеся у своего подножья неподвижные человеческие фигуры в зловещий свет. Привыкнув к такому освещению можно было ясно различить шестерых мужчин, стоящих напротив женщины. Та находилась в опасной близости от края крыши, но, видимо, эта расстановка устраивала присутствовавших мужчин.
Женщина, стоящая у парапета, за которым мелкими светлячками мерцали ночные окна города-свидетеля, горько усмехнулась на обвинение и промолчала. Мужчина, наизусть оглашавший буквы закона, и не собирался выслушивать оправдания, продолжал хладнокровно, отсекая от себя фразы в сторону той, со сцепленными на животе руками, что пожирала глазами безжалостных визави.
– … Статья 136 пункт второй, «нарушение тайны переписки», статья 138, «отказ в предоставлении гражданину информации», статья 151 пункт второй, «воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов», статья 164 пункты 4/2 и 4/3, «кража в особо крупном размере», статья 166, пункт первый, «мошенничество», статья … 110… «побои»…
– … исключена Законом Кыргызской Республики от двадцать пятого июня две тысячи седьмого года за номером девяносто один, – женщина с иронией прервала перечисление статей, – ауви(1), ты мне ещё незаконное использование товарного знака припиши…
– Ничего… – «прокурор» нимало не смутился, – и не исключённых тебе хватит… Статья 172, пункт первый, «неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством», статья 289, «неправомерный доступ к компьютерной информации»…
– Тоже исключена, ауви, не вешай-таки на меня всех собак…
Два стоящих рядом с суровым мужчиной спутника переглянулись.
– Выкрутится, – то ли с надеждой, то ли любопытством прошептал, склоняясь, самый высокий спутнику пониже.
– От Сенсея ещё никто не уходил, – так же шёпотом ответил собеседник.
– … статья 292, «государственная измена», статья 241, пункт четыре, «незаконные приобретения, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношений огнестрельного оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств» и, наконец, статья «вовлечение в совершение преступлений террористического характера или иное содействие их совершению». При вашем содействии, леди Саммер…
– Зови меня госпожой Фогельзанг, ауви…
–… При вашем содействии был убит государственный деятель, казнен совершенно невинный человек, леди Саммер.
– …Адыл был латентным шахидом, рано или поздно он совершил бы джихад… Послушайте, вы не имеете никакого права обвинять меня. Я нахожусь на службе, и все мои действия согласованы с КГБ, – какая измена государству?! Вы возомнили себя народными мстителями? – женщина осмелела и сделала короткий шаг вперед.
– Ты убила Адель, чудовище! – воскликнул стоящий позади всех молодой человек, возраст которого выдавал порывистый и эмоциональный тон, – ты убила невинную девушку!
– Но-но, Робби, твоя Адель была тайным агентом жены Президента, и помогала сбывать акции от «Кумтора»… Кроме того, Робби, прости… я… любила тебя и не собиралась делить тебя ни с кем. Прости меня... Я любила… А ты… ты предал меня… Ты был первым, Иуда… Разве нам было плохо вместе?... ты просто воспользовался мной…
Последние слова были произнесены с трудом, словно через возникший ком в горле. Женщина закрыла лицо руками и разрыдалась. Молодой человек, названный Робби, кинулся было к ней, но был остановлен крепкой рукой Сенсея:
– Стой и не приближайся к ней. Она опасна.
Услышав эти слова, обвиняемая разрыдалась громче. Мужчины терпеливо ждали. Один из них всё же подошёл, сунул в руку обвиняемой платок и вернулся, обращаясь к Сенсею:
– Она всё-таки дама, негоже так обращаться со слабым полом.
– Она – глупая стерва, – холодно ответил Сенсей, – на твоем месте я бы не вставал на её защиту. Не надо терять авторитет из-за какой-то глупой бабы, – и нетерпеливо обернулся к безмолвному человеку в длинном плаще, – камрад, не пора ли заканчивать этот спектакль?
– Но вы не можете убить меня без суда и следствия! – несколько успокоившись, выкрикнула леди Саммер.
– Леди Саммер, вы должны понимать, что озвучивание статей Закона – формальная деталь.
– Понимаю… поиграть захотели, - с горечью согласилась обвиняемая, – у вас нет прав… за каждым из вас есть грех в мой адрес. Как же вы можете судить меня?
Человек в длинном плаще не выдержал и готов был броситься на вопрошавшую, но, как и Робби, был остановлен Сенсеем, успев выплюнуть новое обвинение, с сильнейшим английским акцентом, однако без грамматических ошибок, тем не менее:
– Ты убила моего брата, dirty bitch! Он женился на тебе, зарвавшейся студентке Кембриджа! И вот стоит рядом со мной человек, брат которого покончил с собой, узнав о твоей измене. Он выбил для тебя этот грант, fuck you, bitch!
Тот, на кого сослались, лишь кивнул головой, видимо, понимая, суть происходящего, но не могущий сказать вслух. Женщина рассмеялась, невесело:
– All right, my dear brother-in-low, don’t cry… You don’t know anything. How can you?.. (2)
– Говорите по-русски, – усмехнулся Сенсей, - не всем доступны ваши оправдания. Впрочем, и слушать их не хочется. Давайте уже покончим с этим делом, камрады?
– Предлагаю её бросить в терновый куст! – засмеялся мужчина, который дал леди Саммер платок, – видеть это шапито – уже наказание. В самом деле…
– Нет, камрад, эта ехидна будет кусаться и без своего жала. И мне так же не хотелось бы тратить своё драгоценное время, которое, как известно, дорого стоит, - Сенсей дал знак отойти спутникам в сторону и поднял руку с небольшим пистолетом, – Леди Саммер, вы сами спрыгните или вам помочь?
– Снимите мне наручники… ауви… я хочу сказать на прощание несколько слов. Ведь у меня есть право на последнее желание?
Сенсей отдал рядом стоящему Робби оружие, и спокойно подошёл к преступнице, протягивая руки:
– Давай. И без глупостей, – недолго возясь в темноте, на ощупь, быстро снял наручники и положил их себе в карман.
– Подожди, ауви, – тихо сказала леди Саммер, – Ани коль-ках митгаагаат леха, ауви!(3) Ты мне не дал шанса, а ведь ты адвокат, защитник… Как же ты защищаешь людей, если не дал мне шанса… А, ауви? – прошептала на ухо, касаясь губами уха и незаметно целуя. – Ведь это ты толкнул меня на этот путь… Ты приговорил меня к смерти, осудив за одну татуировку, которую не я сама себе наносила, не была я осуждена, как ты думал… Благородный и умный сенсей… Многого ли стоит твоё благородство?
Сенсей, внешне невозмутимый, попятился… И женщина тихо рассмеялась, но поднесла было руку к лицу смахнуть слёзы и убрала, не решилась показать слабость, заговорила громче:
– Ты принимал меня за леди, но испугался… испугался… что рядом с тобой вдруг оказалась простая заключенная… Где твоё благородство было, где, я спрашиваю?! Ведь ты будешь помнить меня, ауви, всю свою жизнь, и это будет тебе пожизненным наказанием… – леди Саммер повернулась к Робби, – разве нам было плохо вместе? Я ненавижу тебя… и люблю. Ты тешил своё тщеславие, укладывая меня в постель, тебе льстила любовь знатной леди, не так ли, малыш?.. А вы, сэр Саммер, простите… Я была молода и хотела сладкой жизни. Много ль в том греха? Каждая вторая выходит замуж по расчету, а я, да, простая студентка, всего лишь хотела выбиться в люди… И никто бы никогда не узнал, если бы не… Ваш брат выпил яд, который предназначался мне. Узнав о том, что из-за меня покончил с собой Джефри, я сама решила свести счёты с жизнью, совесть мне не позволила… Да, представьте себе… Я имела чувства, я чувствовала когда-то… А сейчас уже всё равно… Я… не хочу жить…
Самый сердобольный присутствующий шепнул на ухо Робби:
– Мне это не нравится, я не хочу быть убийцей, а она и так наказана.
Робби согласно кивнул, сглотнув, тронул Сенсея за рукав:
– Может, ну её?
Сенсей усмехнулся:
– Камрады, неужели вы не в состоянии понять, что перед вами – превосходнейшая актриса?
– Дурак ты… ауви… - без иронии, с сожалением сказала женщина, – вас шестеро, я – одна. Вы обвиняете меня в смертях, в которых виноваты сами. Вы обвиняете меня в государственной измене, но это вы помогали конкурентам. Я предотвратила международный конфликт… А вы убили больше людей, чем я. Как вы смеете обвинять меня?
– Вы – чудовище … - брезгливо ответствовал за всех Сенсей, – вы – вульгарная, наглая и непорядочная политическая дешёвка. Извольте вернуться на свою площадку для финального оправдания.
Леди Саммер погрузила пальцы в свои растрепавшиеся волосы:
– Ауви… Вульгарной, наглой и непорядочной даму делают мужчины, которые её окружают. Признайте свою заслугу. Вы ведь помните историю Медузы Горгоны, кто был виной в её уродстве и злобе?
– Никаких оправданий! – с нескрываемым раздражением Сенсей дал знак самому молчаливому товарищу, брату того самого несчастного самоубийцы. Тот решительно подошёл к женщине и бесцеремонно потащил её к краю крыши, к парапету, бормоча ругательства на не известном присутствующим языке.
– Но я не чувствую себя виноватой! – вскрикнула обреченно женщина, - Ауви, Элоим тамид ити! (4) Пусть меня судит верховный суд!
– Ты понесешь наказание за свои злодеяния здесь и сейчас, – Сенсей навел на облокотившуюся о парапет женщину, – мир скажет нам спасибо за избавление его от такой дряни, как ты… Камрады, у меня уже в горле пересохло: я сегодня был непозволительно разговорчив… Умри с миром… Лайла тов (5)… ауви…
«Ави (6), я стою перед этими людьми, обвиняющими меня в смертных грехах. Они смотрят на меня, не смея проронить лишнего слова. Потому что знают – я не виновата. Я – такая же, как они. Я – их грех, их стыд, который надо вытравить, погрузив во мрак пустоты, которая за моей спиной… Ави … Не дай мне умереть, корчась в муках у их ног… Пусть я лучше взлечу как раненая птица… Ави, Ави… Я твоя грешная дочь, такая же, как и миллиарды других… Я ошибалась… Как и они… Я убивала… как и они… Но разве я была такой сначала? Они сделали той, какая я есть… Они лепили меня по образу и подобию своему. А когда увидели результат, то ужаснулись… Ави, разве я виновата? Разве я виновата, что я их зеркало? И разве виновата моя дочь, которая до сих пор, наверное, не спит и ждёт свою мать с работы? Ави… Я ничего не скажу о ней… Ведь и они с ней что-нибудь сделают… Ави… Ави… Нет святых людей и нет правильных… Иногда слывущий правильным грешнее идущего на смертную казнь… Ави… пусть мне не будет больно!..»
Глухой выстрел. Женское тело стоит мгновение, покачиваясь на краю, и медленно отстраняется от обвинителей, всплеснув руками, по-птичьи, и исчезает в темноте, украшенной мерцающими разноцветными светлячками, окнами многоэтажек, – вниз. В городской асфальтовый пруд.
– Was it worth just to push her? (7) – говорит сэр Саммер, будто бы очнувшись.
– Правосудие никогда не рассматривало такой способ наказания, как простое сталкивание с крыши … – Сенсей подошёл к краю, откуда улетела леди и выбросил орудие вслед, затем снял перчатки, положил неторопливо их себе в карман – … К тому же, я женюсь, камрады… И лишняя проблема мне ни к чему. Пойдёмте, камрады. Нас ждёт чудеснейший ужин. Я приглашаю.
----------------------------------
1 Ауви – дорогой, любимый (иврит)
2 Всё правильно, мой дорогой деверь, не кричи… Ты не знаешь ничего, как ты можешь?.. (англ)
3. Я так соскучилась по тебе, любимый! (иврит)
4. Бог всегда со мной! (иврит)
5. Спокойной ночи (иврит)
6. Отец мой (иврит)
7. Может, стоило её просто столкнуть? (англ)
Автор: Юлия Фертес
По мотивам "Трёх мушкетёров" Александра Дюма-отца
Права частично признаю за создателем благородных убийц.
– Фрау Ротенберг, гражданка Аркатова, леди Саммер, Бермет эже, мисс Лютен… – говорящий помедлил, неохотно выдавливая из себя последнее имя, – госпожа Фогельзанг… сложно перечислить все ваши имена… вы обвиняетесь по следующим статьям. Статья 97, пункт 1, «умышленное лишение жизни другого человека»…
Полноликая луна, отбрасывавшая на ночной город свой дрожащий взор, облекла находившиеся у своего подножья неподвижные человеческие фигуры в зловещий свет. Привыкнув к такому освещению можно было ясно различить шестерых мужчин, стоящих напротив женщины. Та находилась в опасной близости от края крыши, но, видимо, эта расстановка устраивала присутствовавших мужчин.
Женщина, стоящая у парапета, за которым мелкими светлячками мерцали ночные окна города-свидетеля, горько усмехнулась на обвинение и промолчала. Мужчина, наизусть оглашавший буквы закона, и не собирался выслушивать оправдания, продолжал хладнокровно, отсекая от себя фразы в сторону той, со сцепленными на животе руками, что пожирала глазами безжалостных визави.
– … Статья 136 пункт второй, «нарушение тайны переписки», статья 138, «отказ в предоставлении гражданину информации», статья 151 пункт второй, «воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов», статья 164 пункты 4/2 и 4/3, «кража в особо крупном размере», статья 166, пункт первый, «мошенничество», статья … 110… «побои»…
– … исключена Законом Кыргызской Республики от двадцать пятого июня две тысячи седьмого года за номером девяносто один, – женщина с иронией прервала перечисление статей, – ауви(1), ты мне ещё незаконное использование товарного знака припиши…
– Ничего… – «прокурор» нимало не смутился, – и не исключённых тебе хватит… Статья 172, пункт первый, «неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством», статья 289, «неправомерный доступ к компьютерной информации»…
– Тоже исключена, ауви, не вешай-таки на меня всех собак…
Два стоящих рядом с суровым мужчиной спутника переглянулись.
– Выкрутится, – то ли с надеждой, то ли любопытством прошептал, склоняясь, самый высокий спутнику пониже.
– От Сенсея ещё никто не уходил, – так же шёпотом ответил собеседник.
– … статья 292, «государственная измена», статья 241, пункт четыре, «незаконные приобретения, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношений огнестрельного оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств» и, наконец, статья «вовлечение в совершение преступлений террористического характера или иное содействие их совершению». При вашем содействии, леди Саммер…
– Зови меня госпожой Фогельзанг, ауви…
–… При вашем содействии был убит государственный деятель, казнен совершенно невинный человек, леди Саммер.
– …Адыл был латентным шахидом, рано или поздно он совершил бы джихад… Послушайте, вы не имеете никакого права обвинять меня. Я нахожусь на службе, и все мои действия согласованы с КГБ, – какая измена государству?! Вы возомнили себя народными мстителями? – женщина осмелела и сделала короткий шаг вперед.
– Ты убила Адель, чудовище! – воскликнул стоящий позади всех молодой человек, возраст которого выдавал порывистый и эмоциональный тон, – ты убила невинную девушку!
– Но-но, Робби, твоя Адель была тайным агентом жены Президента, и помогала сбывать акции от «Кумтора»… Кроме того, Робби, прости… я… любила тебя и не собиралась делить тебя ни с кем. Прости меня... Я любила… А ты… ты предал меня… Ты был первым, Иуда… Разве нам было плохо вместе?... ты просто воспользовался мной…
Последние слова были произнесены с трудом, словно через возникший ком в горле. Женщина закрыла лицо руками и разрыдалась. Молодой человек, названный Робби, кинулся было к ней, но был остановлен крепкой рукой Сенсея:
– Стой и не приближайся к ней. Она опасна.
Услышав эти слова, обвиняемая разрыдалась громче. Мужчины терпеливо ждали. Один из них всё же подошёл, сунул в руку обвиняемой платок и вернулся, обращаясь к Сенсею:
– Она всё-таки дама, негоже так обращаться со слабым полом.
– Она – глупая стерва, – холодно ответил Сенсей, – на твоем месте я бы не вставал на её защиту. Не надо терять авторитет из-за какой-то глупой бабы, – и нетерпеливо обернулся к безмолвному человеку в длинном плаще, – камрад, не пора ли заканчивать этот спектакль?
– Но вы не можете убить меня без суда и следствия! – несколько успокоившись, выкрикнула леди Саммер.
– Леди Саммер, вы должны понимать, что озвучивание статей Закона – формальная деталь.
– Понимаю… поиграть захотели, - с горечью согласилась обвиняемая, – у вас нет прав… за каждым из вас есть грех в мой адрес. Как же вы можете судить меня?
Человек в длинном плаще не выдержал и готов был броситься на вопрошавшую, но, как и Робби, был остановлен Сенсеем, успев выплюнуть новое обвинение, с сильнейшим английским акцентом, однако без грамматических ошибок, тем не менее:
– Ты убила моего брата, dirty bitch! Он женился на тебе, зарвавшейся студентке Кембриджа! И вот стоит рядом со мной человек, брат которого покончил с собой, узнав о твоей измене. Он выбил для тебя этот грант, fuck you, bitch!
Тот, на кого сослались, лишь кивнул головой, видимо, понимая, суть происходящего, но не могущий сказать вслух. Женщина рассмеялась, невесело:
– All right, my dear brother-in-low, don’t cry… You don’t know anything. How can you?.. (2)
– Говорите по-русски, – усмехнулся Сенсей, - не всем доступны ваши оправдания. Впрочем, и слушать их не хочется. Давайте уже покончим с этим делом, камрады?
– Предлагаю её бросить в терновый куст! – засмеялся мужчина, который дал леди Саммер платок, – видеть это шапито – уже наказание. В самом деле…
– Нет, камрад, эта ехидна будет кусаться и без своего жала. И мне так же не хотелось бы тратить своё драгоценное время, которое, как известно, дорого стоит, - Сенсей дал знак отойти спутникам в сторону и поднял руку с небольшим пистолетом, – Леди Саммер, вы сами спрыгните или вам помочь?
– Снимите мне наручники… ауви… я хочу сказать на прощание несколько слов. Ведь у меня есть право на последнее желание?
Сенсей отдал рядом стоящему Робби оружие, и спокойно подошёл к преступнице, протягивая руки:
– Давай. И без глупостей, – недолго возясь в темноте, на ощупь, быстро снял наручники и положил их себе в карман.
– Подожди, ауви, – тихо сказала леди Саммер, – Ани коль-ках митгаагаат леха, ауви!(3) Ты мне не дал шанса, а ведь ты адвокат, защитник… Как же ты защищаешь людей, если не дал мне шанса… А, ауви? – прошептала на ухо, касаясь губами уха и незаметно целуя. – Ведь это ты толкнул меня на этот путь… Ты приговорил меня к смерти, осудив за одну татуировку, которую не я сама себе наносила, не была я осуждена, как ты думал… Благородный и умный сенсей… Многого ли стоит твоё благородство?
Сенсей, внешне невозмутимый, попятился… И женщина тихо рассмеялась, но поднесла было руку к лицу смахнуть слёзы и убрала, не решилась показать слабость, заговорила громче:
– Ты принимал меня за леди, но испугался… испугался… что рядом с тобой вдруг оказалась простая заключенная… Где твоё благородство было, где, я спрашиваю?! Ведь ты будешь помнить меня, ауви, всю свою жизнь, и это будет тебе пожизненным наказанием… – леди Саммер повернулась к Робби, – разве нам было плохо вместе? Я ненавижу тебя… и люблю. Ты тешил своё тщеславие, укладывая меня в постель, тебе льстила любовь знатной леди, не так ли, малыш?.. А вы, сэр Саммер, простите… Я была молода и хотела сладкой жизни. Много ль в том греха? Каждая вторая выходит замуж по расчету, а я, да, простая студентка, всего лишь хотела выбиться в люди… И никто бы никогда не узнал, если бы не… Ваш брат выпил яд, который предназначался мне. Узнав о том, что из-за меня покончил с собой Джефри, я сама решила свести счёты с жизнью, совесть мне не позволила… Да, представьте себе… Я имела чувства, я чувствовала когда-то… А сейчас уже всё равно… Я… не хочу жить…
Самый сердобольный присутствующий шепнул на ухо Робби:
– Мне это не нравится, я не хочу быть убийцей, а она и так наказана.
Робби согласно кивнул, сглотнув, тронул Сенсея за рукав:
– Может, ну её?
Сенсей усмехнулся:
– Камрады, неужели вы не в состоянии понять, что перед вами – превосходнейшая актриса?
– Дурак ты… ауви… - без иронии, с сожалением сказала женщина, – вас шестеро, я – одна. Вы обвиняете меня в смертях, в которых виноваты сами. Вы обвиняете меня в государственной измене, но это вы помогали конкурентам. Я предотвратила международный конфликт… А вы убили больше людей, чем я. Как вы смеете обвинять меня?
– Вы – чудовище … - брезгливо ответствовал за всех Сенсей, – вы – вульгарная, наглая и непорядочная политическая дешёвка. Извольте вернуться на свою площадку для финального оправдания.
Леди Саммер погрузила пальцы в свои растрепавшиеся волосы:
– Ауви… Вульгарной, наглой и непорядочной даму делают мужчины, которые её окружают. Признайте свою заслугу. Вы ведь помните историю Медузы Горгоны, кто был виной в её уродстве и злобе?
– Никаких оправданий! – с нескрываемым раздражением Сенсей дал знак самому молчаливому товарищу, брату того самого несчастного самоубийцы. Тот решительно подошёл к женщине и бесцеремонно потащил её к краю крыши, к парапету, бормоча ругательства на не известном присутствующим языке.
– Но я не чувствую себя виноватой! – вскрикнула обреченно женщина, - Ауви, Элоим тамид ити! (4) Пусть меня судит верховный суд!
– Ты понесешь наказание за свои злодеяния здесь и сейчас, – Сенсей навел на облокотившуюся о парапет женщину, – мир скажет нам спасибо за избавление его от такой дряни, как ты… Камрады, у меня уже в горле пересохло: я сегодня был непозволительно разговорчив… Умри с миром… Лайла тов (5)… ауви…
«Ави (6), я стою перед этими людьми, обвиняющими меня в смертных грехах. Они смотрят на меня, не смея проронить лишнего слова. Потому что знают – я не виновата. Я – такая же, как они. Я – их грех, их стыд, который надо вытравить, погрузив во мрак пустоты, которая за моей спиной… Ави … Не дай мне умереть, корчась в муках у их ног… Пусть я лучше взлечу как раненая птица… Ави, Ави… Я твоя грешная дочь, такая же, как и миллиарды других… Я ошибалась… Как и они… Я убивала… как и они… Но разве я была такой сначала? Они сделали той, какая я есть… Они лепили меня по образу и подобию своему. А когда увидели результат, то ужаснулись… Ави, разве я виновата? Разве я виновата, что я их зеркало? И разве виновата моя дочь, которая до сих пор, наверное, не спит и ждёт свою мать с работы? Ави… Я ничего не скажу о ней… Ведь и они с ней что-нибудь сделают… Ави… Ави… Нет святых людей и нет правильных… Иногда слывущий правильным грешнее идущего на смертную казнь… Ави… пусть мне не будет больно!..»
Глухой выстрел. Женское тело стоит мгновение, покачиваясь на краю, и медленно отстраняется от обвинителей, всплеснув руками, по-птичьи, и исчезает в темноте, украшенной мерцающими разноцветными светлячками, окнами многоэтажек, – вниз. В городской асфальтовый пруд.
– Was it worth just to push her? (7) – говорит сэр Саммер, будто бы очнувшись.
– Правосудие никогда не рассматривало такой способ наказания, как простое сталкивание с крыши … – Сенсей подошёл к краю, откуда улетела леди и выбросил орудие вслед, затем снял перчатки, положил неторопливо их себе в карман – … К тому же, я женюсь, камрады… И лишняя проблема мне ни к чему. Пойдёмте, камрады. Нас ждёт чудеснейший ужин. Я приглашаю.
----------------------------------
1 Ауви – дорогой, любимый (иврит)
2 Всё правильно, мой дорогой деверь, не кричи… Ты не знаешь ничего, как ты можешь?.. (англ)
3. Я так соскучилась по тебе, любимый! (иврит)
4. Бог всегда со мной! (иврит)
5. Спокойной ночи (иврит)
6. Отец мой (иврит)
7. Может, стоило её просто столкнуть? (англ)
#25
Antimat
-
- Администраторы
-
- 4 466 сообщений
Отправлено 30 Январь 2013 - 22:08
Автор: Лестада
Название: В тридевятом царстве
Фэндом: Русские народные сказки, Немецкие народные сказки, "Царевна-лягушка", "Король-лягушонок"
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: Лестада в своём репертуаре, да.
Тёмная ночь опустилась на болота. Один неверный шаг, и путник мог на веки сгинуть в трясине. Могильным холодом веяло от этих топких мест. В изменчивом свете луны причудливые изгибы коряг выглядели словно устремившиеся к небу костистые руки со скрюченными пальцами, а трухлявые пни то и дело перекидывались разложившимися телами, покрытыми толстым слоем мха. Стараясь не поддаваться страху, юноша шёл вперёд, тщательно выверяя каждый шаг. Где-то рядом заухала сова, за ближайшими деревьями, сцепившимися между собой раскидистыми узловатыми ветвями, протяжно завыл волк. Ни один комар не тревожил слух, будто и не было их вовсе на болоте.
- Какого лешего её занесло именно сюда? – раздражённо сплюнул себе под ноги юноша, как вдруг остолбенел, увидев неожиданную преграду на своём пути. На болотной кочке, кокетливо вытянув перед собой зелёные ножки, мерцающие в лунном свете, сидела земноводная тварь. В перепончатых передних лапах она сжимала то, что выпустил юноша, и что должен был вернуть домой. На маленькой голове, помещённой прямо на склизком туловище, держалась крошечная корона.
- Оборотень, - потрясённо и обреченно выдохнул путник. Он хотел бы повернуть, но знал, что нельзя возвращаться без невесты. При мысли о том, что вот эта лягушка станет его женой, передернуло. Оставалось только надеяться, что выжившая из ума нянька не солгала, когда сказывала о том, как ещё дед царевича принес в хоромы такую же зеленую, оборотившуюся затем девицей красной.
Юноша вздохнул, подвернул полы алого кафтана, расшитого золотом и украшенного драгоценными каменьями, после чего, как был в сафьяновых сапожках, так и полез в черное болото за суженой. Та квакнула, выбросила стрелу, с тихим бульком проглоченную трясиной, и перепрыгнула на другую кочку – подальше.
- Цыпа-цыпа, - позвал царевич, сплевывая попавшие в рот пряди соломенных волос – Тьфу, ты пропасть какая! Куда скачешь? Суженный я твой. Иван-царевич.
- Квааа, - ответила лягушка и снова прыгнула – на этот раз в воду. Царевич в последнее мгновение успел поймать за ногу «невесту» и посадил ее за пазуху. Тут же там стало мокро. Царевич поморщился: суженная никак не желала сидеть спокойно – то и дело норовила выпрыгнуть, дергалась и отчаянно квакала. Ивану даже почудилось, будто та бранится.
- Быть того не может, - помотал он головой и двинулся в обратный путь.
<…>
В царском тереме кипела работа. Сенные девки и те носились, сломя голову, спеша украсить хоромы к приезду царевичей с невестами. Повара крутили на огромных вертелах откормленных поросят, поварята глотали слюни, глядя на сок, стекающий с лоснящихся боков, а ключница в сотый раз пробовала пиво и медовуху, пытаясь понять – стоит такие напитки гостям подавать, али лучше себе оставить, да какие другие для угощения присмотреть.
Царь нетерпеливо мерил широкими шагами пиршественный зал, иногда приседая на трон – передохнуть и унять сердцебиение. Бояре переговаривались вполголоса, недовольно хмуря брови, когда царь в очередной раз вскакивал и бежал к окну.
- Едут! Едут! – залетел в ворота чумазый мальчишка.
Ударили по струнам гусляры, затянули веселую песню хоровые, вышли сенные девушки с караваями на полотенцах, зазвенели бубенцами лошади, и въехала во двор богатая коляска, а в ней старший сын с супругой будущей – столбовой дворянкой. Гордо вздернутый нос, презрительный взгляд серых глаз из-под полуопущенных блеклых ресниц, заплетенные в тугую косицу светлые волосы, поджатые тонкие губы, худосочная фигура, скрыть недостатки которой не могло даже обилие нижних юбок под сарафаном.
Разочаровано крякнул в окне государь, узрев сына своего старшего рядом с такой красотой, в которой только и было яркого, что черненные углем брови. Зато царевич старший победно улыбался и ласковым взором обращался к нареченной.
Только начали слуги вынимать из коляски многочисленные сундуки с приданным, как в ворота въехал еще один экипаж – в разы богаче первого. А в нем средний сын, почти потерявшийся на фоне дородной невесты, за обе щеки уплетавшей сахарный пряник. Здоровый румянец, красные полные губы, картошкой нос, крепкая шея, толстая русая коса, возлежавшая на пышной груди и царственный взгляд голубых глаз. Посмотреть на будущую супругу среднего царевича сбежался чуть ли не весь двор. Даже стражники вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть купеческую дочь, а та крутилась и так и этак, дабы со всех сторон показать свой сарафан, пошитый из золототканой материи.
- А младший где? – спросил кто-то. Царь замер, прислушиваясь. Показалось или нет, как будто квакает кто. Неужто?.. Чуть не вывалился из окна государь, силясь разглядеть в надвигающихся сумерках сына любимого с женой его названной. Нехорошее предчувствие сдавило тисками сердце.
Вот уже гости расселись по местами, и старшие сыновья выслушали поздравления, а младшего все не видать.
Застыв на троне, обвёл царь взглядом людей достойных, когда отворились двери и вошёл в пиршественную залу Иван-царевич. Один. Без жены. И тут же утихло веселье. Звякнули, ударившись оземь, кубки. Испуганно вскрикнул кто-то, а государь на слабеющих ногах приблизился к сыну младшему.
- Оборотень? – одними губами произнёс в раз постаревший отец. Ничего не ответил сын, только кивнул, а за пазухой с утроенной силой затрепыхалась лягушка. – Ну что ж, коли дело такое… Поздравляю, сын мой. Только помни – лягушачью шкурку не жечь, иначе беду накличешь. Глядишь, забудет Кощей Бессмертный про царевну. И где он только их находит? Тут со стрелами днем с огнем царевну не сыщешь, - при этих словах, сказанных шепотом, государь покосился на жен старших сыновей.
<…>
Невесело было царевичу. Ох, невесело. Слышал он, как резвятся в соседних хоромах старшие братья с жёнами своими. А его лягушка сидит в обличье мерзком на кровати пуховой, да глазёнки на него лупит. Он и в баньке жаркой попарился. Пришёл к жене, предвкушая увидеть красавицу дивную и обмер: по горнице будто печенеги прошли. Всё разгромлено, подушки вспороты, изысканные яства на полу лежат, растоптанные кем-то, посуда разбита, дубовый стол опрокинут.
- Чай не люб я тебе? – пригорюнился царевич. Лягушка только злобно зыркнула на него, не удостоив даже квака. – А ведь жена ты мне. Любить меня должна. Покажись, а? Хоть посмотреть на тебя. Снимала же ты шкурку до того, как я пришёл. Ну, покажись?
- Ква, - отрезала лягушка и отвернулась.
- А! Я же не поцеловал тебя! Верно, обиделась ты. Решила, что не смогу я перебороть отвращение людское к облику твоему нынешнему? Только я ведь знаю, что царевна ты заколдованная. И корона у тебя есть, - Иван пристально посмотрел на лягушку, словно раздумывая над чем. Та, в свою очередь, опасливо покосилась на него. Ещё минуту они так сидели, когда юноша вдруг резко накрыл обеими руками лягушку, тут же задёргавшуюся. Зажав в кулаке добычу, он поднёс её к губам. В лицо ударил запах тины и сырости. Царевич зажмурился и, не дыша, поцеловал расквакавшуюся жену прямо в рот.
Грянул гром. Горницу заволокло дымом, самого царевича силой невидимой отбросило от лягушки и впечатало в стену. Пошатываясь, Иван приподнялся и тут же снова упал, сражённый увиденным: из сизого облака перед ним выступал голый юноша. Чуть выше ростом самого царевича, ладного сложения, с копной золотистых волос, рассыпавшихся по спине, с бледной, слегка мерцавшей кожей и зелёными, цвета драгоценного изумруда, глазами, которые сейчас пылали праведным гневом.
- Ты кто? – ошарашенно выдохнул Иван и на всякий случай ущипнул себя.
- Хто-хто ... – раздражённо фыркнул незнакомец и тут же разразился речью заморской - Pihto Großvater! Ein Mann bin ich! Sehen Sie das? Man! Und nichts zu ihren gierigen Händen zu ziehen mich! (1)
- Стой! Погоди! Я не понимать! Тьфу, чёрт окаянный, - замотал головой царевич – Ты русский говорить? Говоришь по-русски? Не понимаю я, чего ты там рычишь. Ты вообще кто?
- Я есть король! Майн имя есть Карл! Я есть мужчина!
- Я вижу… Только что нам теперь делать? Мы же теперь муж и жена. И батюшка велел, чтобы к утру мы хлеб ему белый поднесли. А завтра крестиком вышивать полотенце будем, а послезавтра…
- Ты, что, болеть? – бесцеремонно осведомился новоявленный король – Батюшка твой с дуба падать?
- Почему? – Ивану всё ещё казалось, что он бредит, поэтому он не оставлял попыток «разбудить» себя, украдкой щипая себя за бедро.
- Barbarians (2), - выругался Карл, отряхивая лягушачью шкурку – В брачная ночь надо другой вещь делать, а не хлеб вышивать и полотенце печь. Ладно, иди ко мне.
- Зачем? – испугался Иван и на всякий случай отошёл подальше. Король хмыкнул и плавно двинулся к вжавшемуся в стену царевичу.
- Учить тебя буду, как хлеб вышивать. Мне заклятье надо снять, а тебе королевство нужно. Так?
Иван кивнул, не до конца понимая, чего от него хочет оборотень. Тот же критически оглядывал царевича и едва слышно говорил что-то на своём тарабарском.
- Как у вас говорить? Утро вечер мудрый?
- Утро вечера мудренее, - машинально поправил Иван.
- Jawohl (3). Ты ложиться спать, я колдовать хлеб. Ты не мешать, я делать. Но…
- Но?
- Но на третий ночь ты кончить. Снять меня с заклятия. Я скажу как. Ты получить королевство, я получить свободу. Zustimmen? Es ist gut (4).
<…>
Этот слишком чёрствый – не ровен час, зубы сломаешь. Царь постучал по подгоревшему хлебу, принесённому старшей невесткой, и приказал отнести его на псарню – пусть собаки клыки точат. Попробовал пышный, рассыпчатый каравай средней невестки и посинел лицом – туда, верно, пуд соли положили, не меньше.
- Воды, - прохрипел государь.
Залпом осушив кубок, он даже не глянул на стушевавшихся сыновей, прошёл к младшему и взял из его рук белый хлеб, ещё хранивший тепло печи. Прикрыв глаза, царь блаженно жевал, смакуя каждую крошку, только что не урчал, как довольный кот.
- Славная у тебя жена, - похвалил государь, на что царевич как-то странно отвёл взгляд – Готовит хорошо. К завтрему пусть вышьет мне рушник. Ваших бездельниц, - повернулся отец к старшим сыновьям – тоже касается. Авось получится у них что. Посмотрим, чья супружница больше достойна стать царицей.
<…>
- Карл? – позвал Иван юношу, спавшего «звездой» на кровати царевича… На их супружеском ложе – Бред какой.
- Ква? – оборотень приоткрыл один глаз.
- А как так получилось, что ты оказался в наших краях? И где моя царевна?
- Моя не знать, - пожал плечами король, сев на кровати – Сидеть я в колодец, ждать принцесса с золотой мяч, мечтать о мягкая подушка на постель принцесса, а тут цапля хвать! И тащить. Я брыкаться, цапля ругаться, я падать. А там вампир меня схватить и что-то говорить про свою любовь к фройлен Василиса. Я как видеть эта Василиса, так чуть не помереть. Сама белый, как снег. Волос чёрный, глаза чёрный. Губы красный. Клыки острый. Смех жуткий. Дать меня какой-то страшный, старый фрау Яга. Она посадить меня в ведро, взять веник, лететь высоко и далеко, а потом кидать в болото. А дальше ты знать.
- Так это что, получается, нет у меня больше царевны? Кощей Бессмертный её забрал? – от потрясения Иван даже присел рядом с Карлом.
- Я не сказать, чтобы она сильно возражать.
- Баба, - вздохнул Иван – Что с неё взять? А мне? Что мне делать теперь, Карл?
- Спать. Ложиться спать. Утро мудрый вечер. А я колдовать.
<…>
- Что это? – скривился государь, узрев труд ночных стараний старшей невестки: широкая полоса ткани, оторванная, видимо, от простыни, была щедро испачкана кровью и изрисована углём.
- Это аван… анан… аган… авангард, - пробасил старший сын слово, которому всю ночь учила его жена.
- Чтоб я этого анангарда в своих хоромах не видел! Убрать срам! Так, а это что? – царь поддел пальцем пушистое полотенце, с приклеенными к нему золотыми монетами.
- Инста… инца… инсталляция? – рискнул предположить старший, пока средний старательно смотрел в пол.
- Понятно. Монеты отодрать, а полотенце отдать псарям. Вот у кого жена, всем жёнам жена, - удовлетворённо заключил государь, любуясь рушником тончайшей работы. Воздушная ткань ласкала кожу, а вышитые по краям райские птицы и диковинные звери радовали взор изяществом линий. - Ну, сегодня вечером повелеваю явиться всем с жёнами своими на пир. Признаться, не терпится взглянуть на кудесницу – так ли она прекрасна, как то, что выходит из-под рук её. Красивая у тебя супружница? Люба тебе? – спрашивал царь, а Иван стоял, ни жив, ни мёртв, думая, что ответить отцу – Да вижу по лицу твоему счастливому, что хорошая у тебя жена. Ну, ступайте.
<…>
Иван-царевич метался из угла в угол, заламывал руки, причитал на судьбу несправедливую, потом ярился, пинал стол, вскрикивал, ругался, как конюх, и снова принимался нарезать круги по горнице. За всем этим равнодушно наблюдал король-оборотень, облачённый в царское одеяние: долгополый зелёный кафтан с золочеными узорами, пояс, украшенный драгоценными каменьями, шерстяные штаны, заправленные в высокие сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Солнце уже опустилось за горизонт, поэтому он мог побыть пока в человечьем обличье.
- Иван, почему ты переживать? – Карл поудобнее устроился на подушках – Что ещё придумать твой фатер? Замок построить надо? Мост через река? Лес повалить?
- Да если бы, - отмахнулся царевич – Мы с тобой должны явиться на пир, где тебе придётся исполнить женский танец.
- Зачем это? – удивился Карл.
- Затем, что батюшка хочет посмотреть на такую искусницу, которая и готовит хорошо, и вышивает красиво. Будущая царица, по мнению батюшки, должна быть хороша во всём и, особенно, в танцах.
- Но я не хотеть быть вашей царица! – возмутился король, вскочив на ноги и принявшись наравне с Иваном мерить горницу шагами.
- Так, стоять, - резко остановился он, отчего царевич врезался ему прямо в грудь – Тебе нужен королевство. Мне нужен свобода. Так? Так. Будет твоему батюшка танцульки. Неси сарафан, румяна, бусы и… что там фройлен у вас носить?
<…>
Царь не знал, куда себя деть. Песня тянулась ужасно медленно. Старшая невестка неспеша вышагивала, исполняла какие-то замысловатые движения, лицо же её при этом хранило абсолютно непроницаемое выражение. Муж столбовой дворянки сидел, чинно сложив на коленях руки, и влюблёнными глазами смотрел на супругу. А та приседала, потом вспрыгивала; семеня на носках, двигалась вдоль стены, изображая неизвестно что. Резкие линии танца, дёрганные взмахи костлявыми руками. Когда царю уже казалось, что он сейчас помрёт от скуки, песня закончилась. Старшая невестка чопорно поклонилась и отправилась на своё место. Государь заскрежетал зубами, заметив, как в центр залы выдвигается средняя невестка, изрядно набравшаяся медовухи. Рукава её подозрительно провисали, а на золототканом платье расплывались жирные пятна.
Грянула музыка. Царь отвернулся, дабы не мучиться созерцанием позора своего среднего сына. Младший же совсем повесил голову – еда на его тарелке так и лежала нетронутой. «По жене скучает, верно, - решил отец – А та прихорашивается, чертовка».
Вот стихли последние аккорды песни, под которую отплясывала средняя невестка. Хлопнули в ладоши, объявляя выход младшей. Каждый из присутствовавших уже мысленно называл её не иначе, как царица, ведь всё вело к тому, что именно Ивану-царевичу завещает отец трон и корону.
Полилась дивная мелодия – чуждая, но прекрасная. Только перебор струн, нежное пение арфы и сладкие вкрапления флейты. Иван боялся глаз поднять от тарелки, хотя слышал, как подъехал экипаж оборотня к крыльцу, как отворились двери, как застучали каблуки по полу, как восторженно выдохнули бояре, отец и даже братья.
А когда всё же посмотрел, то дара речи лишился. Девица, краше которой он никогда не видал, плавно переступала, отчего казалось, что она, словно лебедь, плывёт по волнам. Изумрудный сарафан взвивался подобно листьям, сорванным ветром с берёзы, а золотистая коса сияла пуще солнца. Красавица кружилась, изгибаясь в танце, будто гибкая лоза, сверкая жемчужными зубками, стреляя зелёными очами.
Иван задыхался. Он не мог поверить, что вот эта девушка и есть его оборотень. Его Карл. Одетый в женское платье, двигающийся с грацией кошки, заколдованный король. А что он подложил под блузу? Зачем это?
У царевича мешались мысли. Он то вспоминал бледную кожу Карла, мерцавшую в свете свечей в горнице, то пожирал глазами девицу, при каждом повороте призывно улыбающуюся ему.
- Наваждение какое-то, - пробормотал царевич и, поднявшись, бросился вон из залы. Ему нужно было побыть одному. Нужно было всё обдумать, выбросить из головы странного мужчину, который вызывал у него вполне определённые желания, заставляющие краснеть до корней волос.
<…>
- Вот ты где есть, - Карл появился в горнице неслышно. Или Иван настолько погрузился в свои думы, что не заметил, как тот вошёл. На ходу снимая сарафан, оборотень приближался к царевичу, замершему на кровати – А я уж потерять тебя. Твой батюшка сказать, что я буду хороший царица – теперь Карл стоял перед Иваном в одном женском исподнем – Королевство твоё. Теперь твой очередь.
- Что ты ему ответил? – говорить было трудно, в горле образовался ком, который никак не удавалось проглотить. В глазах щипало.
- Ничего. Я кивать и молчать, как подобает хороший царица и хороший жена.
- Жена, - грустно усмехнулся Иван, избегая смотреть на Карла.
- Иван? Смотреть на меня? – голос короля зазвучал тише – Иван? Я хотеть ты смотреть на меня.
- Зачем? – не поднимая глаз, спросил царевич, уже понимая, что пропал, но всё ещё борясь с постыдными желаниями, с самим собой. Карл подошёл ближе, наклонился к Ивану и, взяв того за подбородок, заставил взглянуть в глаза.
- Потому что я хотеть.
Этот низкий голос обволакивал Ивана, лишал способности думать, соображать. Прохладные пальцы поглаживали раскрытые губы, очерчивая их линию, зарывались в волосы, стискивая их на затылке. Расплавленное желание мерцало в изумрудной глубине очей лягушачьего короля, когда он накрыл поцелуем уста царевича. Язык играючи проник в рот и начал ласково изучать другой язык, приглашая вступить с ним в танец. Иван застонал, выгнувшись навстречу телу, прижавшегося к нему Карла.
- Так нечестно, фройлен Иван, - тихо засмеялся король, срывая одежду с разомлевшего царевича и оставляя отметины поцелуев на шее, покусывая ключицы, обводя языком затвердевшие соски, спускаясь всё ниже, нетерпеливо освобождая Ивана от штанов и закидывая их в дальний угол…
<…>
Яркое солнце било в глаза. Петухи надрывались, возвещая о наступлении нового дня. Царевич сонно сощурился и нехотя выполз из-под одеяла. Хотел было потянуться, но, ойкнув, схватился за поясницу и боком присел на кровать. Взгляд упал на пожелтевший берестяной лист. Дрожащей рукой царевич поднял его и прочёл:
«Спасибо. Заклятие снято. Я свободен. Ты свободен. Прости, Иван. Я помнить тебя. Будь счастлив, mein Liebling Ivan».
--------------------------------------------------------------------
Примечания:
(1) Кто? Кто... Дед Пихто! Мужик я! Видишь? Мужик! И нечего руки свои загребущие ко мне тянуть!
(2) Варвары
(3) Верно
(4) Согласен? Это хорошо.
Название: В тридевятом царстве
Фэндом: Русские народные сказки, Немецкие народные сказки, "Царевна-лягушка", "Король-лягушонок"
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: Лестада в своём репертуаре, да.
Тёмная ночь опустилась на болота. Один неверный шаг, и путник мог на веки сгинуть в трясине. Могильным холодом веяло от этих топких мест. В изменчивом свете луны причудливые изгибы коряг выглядели словно устремившиеся к небу костистые руки со скрюченными пальцами, а трухлявые пни то и дело перекидывались разложившимися телами, покрытыми толстым слоем мха. Стараясь не поддаваться страху, юноша шёл вперёд, тщательно выверяя каждый шаг. Где-то рядом заухала сова, за ближайшими деревьями, сцепившимися между собой раскидистыми узловатыми ветвями, протяжно завыл волк. Ни один комар не тревожил слух, будто и не было их вовсе на болоте.
- Какого лешего её занесло именно сюда? – раздражённо сплюнул себе под ноги юноша, как вдруг остолбенел, увидев неожиданную преграду на своём пути. На болотной кочке, кокетливо вытянув перед собой зелёные ножки, мерцающие в лунном свете, сидела земноводная тварь. В перепончатых передних лапах она сжимала то, что выпустил юноша, и что должен был вернуть домой. На маленькой голове, помещённой прямо на склизком туловище, держалась крошечная корона.
- Оборотень, - потрясённо и обреченно выдохнул путник. Он хотел бы повернуть, но знал, что нельзя возвращаться без невесты. При мысли о том, что вот эта лягушка станет его женой, передернуло. Оставалось только надеяться, что выжившая из ума нянька не солгала, когда сказывала о том, как ещё дед царевича принес в хоромы такую же зеленую, оборотившуюся затем девицей красной.
Юноша вздохнул, подвернул полы алого кафтана, расшитого золотом и украшенного драгоценными каменьями, после чего, как был в сафьяновых сапожках, так и полез в черное болото за суженой. Та квакнула, выбросила стрелу, с тихим бульком проглоченную трясиной, и перепрыгнула на другую кочку – подальше.
- Цыпа-цыпа, - позвал царевич, сплевывая попавшие в рот пряди соломенных волос – Тьфу, ты пропасть какая! Куда скачешь? Суженный я твой. Иван-царевич.
- Квааа, - ответила лягушка и снова прыгнула – на этот раз в воду. Царевич в последнее мгновение успел поймать за ногу «невесту» и посадил ее за пазуху. Тут же там стало мокро. Царевич поморщился: суженная никак не желала сидеть спокойно – то и дело норовила выпрыгнуть, дергалась и отчаянно квакала. Ивану даже почудилось, будто та бранится.
- Быть того не может, - помотал он головой и двинулся в обратный путь.
<…>
В царском тереме кипела работа. Сенные девки и те носились, сломя голову, спеша украсить хоромы к приезду царевичей с невестами. Повара крутили на огромных вертелах откормленных поросят, поварята глотали слюни, глядя на сок, стекающий с лоснящихся боков, а ключница в сотый раз пробовала пиво и медовуху, пытаясь понять – стоит такие напитки гостям подавать, али лучше себе оставить, да какие другие для угощения присмотреть.
Царь нетерпеливо мерил широкими шагами пиршественный зал, иногда приседая на трон – передохнуть и унять сердцебиение. Бояре переговаривались вполголоса, недовольно хмуря брови, когда царь в очередной раз вскакивал и бежал к окну.
- Едут! Едут! – залетел в ворота чумазый мальчишка.
Ударили по струнам гусляры, затянули веселую песню хоровые, вышли сенные девушки с караваями на полотенцах, зазвенели бубенцами лошади, и въехала во двор богатая коляска, а в ней старший сын с супругой будущей – столбовой дворянкой. Гордо вздернутый нос, презрительный взгляд серых глаз из-под полуопущенных блеклых ресниц, заплетенные в тугую косицу светлые волосы, поджатые тонкие губы, худосочная фигура, скрыть недостатки которой не могло даже обилие нижних юбок под сарафаном.
Разочаровано крякнул в окне государь, узрев сына своего старшего рядом с такой красотой, в которой только и было яркого, что черненные углем брови. Зато царевич старший победно улыбался и ласковым взором обращался к нареченной.
Только начали слуги вынимать из коляски многочисленные сундуки с приданным, как в ворота въехал еще один экипаж – в разы богаче первого. А в нем средний сын, почти потерявшийся на фоне дородной невесты, за обе щеки уплетавшей сахарный пряник. Здоровый румянец, красные полные губы, картошкой нос, крепкая шея, толстая русая коса, возлежавшая на пышной груди и царственный взгляд голубых глаз. Посмотреть на будущую супругу среднего царевича сбежался чуть ли не весь двор. Даже стражники вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть купеческую дочь, а та крутилась и так и этак, дабы со всех сторон показать свой сарафан, пошитый из золототканой материи.
- А младший где? – спросил кто-то. Царь замер, прислушиваясь. Показалось или нет, как будто квакает кто. Неужто?.. Чуть не вывалился из окна государь, силясь разглядеть в надвигающихся сумерках сына любимого с женой его названной. Нехорошее предчувствие сдавило тисками сердце.
Вот уже гости расселись по местами, и старшие сыновья выслушали поздравления, а младшего все не видать.
Застыв на троне, обвёл царь взглядом людей достойных, когда отворились двери и вошёл в пиршественную залу Иван-царевич. Один. Без жены. И тут же утихло веселье. Звякнули, ударившись оземь, кубки. Испуганно вскрикнул кто-то, а государь на слабеющих ногах приблизился к сыну младшему.
- Оборотень? – одними губами произнёс в раз постаревший отец. Ничего не ответил сын, только кивнул, а за пазухой с утроенной силой затрепыхалась лягушка. – Ну что ж, коли дело такое… Поздравляю, сын мой. Только помни – лягушачью шкурку не жечь, иначе беду накличешь. Глядишь, забудет Кощей Бессмертный про царевну. И где он только их находит? Тут со стрелами днем с огнем царевну не сыщешь, - при этих словах, сказанных шепотом, государь покосился на жен старших сыновей.
<…>
Невесело было царевичу. Ох, невесело. Слышал он, как резвятся в соседних хоромах старшие братья с жёнами своими. А его лягушка сидит в обличье мерзком на кровати пуховой, да глазёнки на него лупит. Он и в баньке жаркой попарился. Пришёл к жене, предвкушая увидеть красавицу дивную и обмер: по горнице будто печенеги прошли. Всё разгромлено, подушки вспороты, изысканные яства на полу лежат, растоптанные кем-то, посуда разбита, дубовый стол опрокинут.
- Чай не люб я тебе? – пригорюнился царевич. Лягушка только злобно зыркнула на него, не удостоив даже квака. – А ведь жена ты мне. Любить меня должна. Покажись, а? Хоть посмотреть на тебя. Снимала же ты шкурку до того, как я пришёл. Ну, покажись?
- Ква, - отрезала лягушка и отвернулась.
- А! Я же не поцеловал тебя! Верно, обиделась ты. Решила, что не смогу я перебороть отвращение людское к облику твоему нынешнему? Только я ведь знаю, что царевна ты заколдованная. И корона у тебя есть, - Иван пристально посмотрел на лягушку, словно раздумывая над чем. Та, в свою очередь, опасливо покосилась на него. Ещё минуту они так сидели, когда юноша вдруг резко накрыл обеими руками лягушку, тут же задёргавшуюся. Зажав в кулаке добычу, он поднёс её к губам. В лицо ударил запах тины и сырости. Царевич зажмурился и, не дыша, поцеловал расквакавшуюся жену прямо в рот.
Грянул гром. Горницу заволокло дымом, самого царевича силой невидимой отбросило от лягушки и впечатало в стену. Пошатываясь, Иван приподнялся и тут же снова упал, сражённый увиденным: из сизого облака перед ним выступал голый юноша. Чуть выше ростом самого царевича, ладного сложения, с копной золотистых волос, рассыпавшихся по спине, с бледной, слегка мерцавшей кожей и зелёными, цвета драгоценного изумруда, глазами, которые сейчас пылали праведным гневом.
- Ты кто? – ошарашенно выдохнул Иван и на всякий случай ущипнул себя.
- Хто-хто ... – раздражённо фыркнул незнакомец и тут же разразился речью заморской - Pihto Großvater! Ein Mann bin ich! Sehen Sie das? Man! Und nichts zu ihren gierigen Händen zu ziehen mich! (1)
- Стой! Погоди! Я не понимать! Тьфу, чёрт окаянный, - замотал головой царевич – Ты русский говорить? Говоришь по-русски? Не понимаю я, чего ты там рычишь. Ты вообще кто?
- Я есть король! Майн имя есть Карл! Я есть мужчина!
- Я вижу… Только что нам теперь делать? Мы же теперь муж и жена. И батюшка велел, чтобы к утру мы хлеб ему белый поднесли. А завтра крестиком вышивать полотенце будем, а послезавтра…
- Ты, что, болеть? – бесцеремонно осведомился новоявленный король – Батюшка твой с дуба падать?
- Почему? – Ивану всё ещё казалось, что он бредит, поэтому он не оставлял попыток «разбудить» себя, украдкой щипая себя за бедро.
- Barbarians (2), - выругался Карл, отряхивая лягушачью шкурку – В брачная ночь надо другой вещь делать, а не хлеб вышивать и полотенце печь. Ладно, иди ко мне.
- Зачем? – испугался Иван и на всякий случай отошёл подальше. Король хмыкнул и плавно двинулся к вжавшемуся в стену царевичу.
- Учить тебя буду, как хлеб вышивать. Мне заклятье надо снять, а тебе королевство нужно. Так?
Иван кивнул, не до конца понимая, чего от него хочет оборотень. Тот же критически оглядывал царевича и едва слышно говорил что-то на своём тарабарском.
- Как у вас говорить? Утро вечер мудрый?
- Утро вечера мудренее, - машинально поправил Иван.
- Jawohl (3). Ты ложиться спать, я колдовать хлеб. Ты не мешать, я делать. Но…
- Но?
- Но на третий ночь ты кончить. Снять меня с заклятия. Я скажу как. Ты получить королевство, я получить свободу. Zustimmen? Es ist gut (4).
<…>
Этот слишком чёрствый – не ровен час, зубы сломаешь. Царь постучал по подгоревшему хлебу, принесённому старшей невесткой, и приказал отнести его на псарню – пусть собаки клыки точат. Попробовал пышный, рассыпчатый каравай средней невестки и посинел лицом – туда, верно, пуд соли положили, не меньше.
- Воды, - прохрипел государь.
Залпом осушив кубок, он даже не глянул на стушевавшихся сыновей, прошёл к младшему и взял из его рук белый хлеб, ещё хранивший тепло печи. Прикрыв глаза, царь блаженно жевал, смакуя каждую крошку, только что не урчал, как довольный кот.
- Славная у тебя жена, - похвалил государь, на что царевич как-то странно отвёл взгляд – Готовит хорошо. К завтрему пусть вышьет мне рушник. Ваших бездельниц, - повернулся отец к старшим сыновьям – тоже касается. Авось получится у них что. Посмотрим, чья супружница больше достойна стать царицей.
<…>
- Карл? – позвал Иван юношу, спавшего «звездой» на кровати царевича… На их супружеском ложе – Бред какой.
- Ква? – оборотень приоткрыл один глаз.
- А как так получилось, что ты оказался в наших краях? И где моя царевна?
- Моя не знать, - пожал плечами король, сев на кровати – Сидеть я в колодец, ждать принцесса с золотой мяч, мечтать о мягкая подушка на постель принцесса, а тут цапля хвать! И тащить. Я брыкаться, цапля ругаться, я падать. А там вампир меня схватить и что-то говорить про свою любовь к фройлен Василиса. Я как видеть эта Василиса, так чуть не помереть. Сама белый, как снег. Волос чёрный, глаза чёрный. Губы красный. Клыки острый. Смех жуткий. Дать меня какой-то страшный, старый фрау Яга. Она посадить меня в ведро, взять веник, лететь высоко и далеко, а потом кидать в болото. А дальше ты знать.
- Так это что, получается, нет у меня больше царевны? Кощей Бессмертный её забрал? – от потрясения Иван даже присел рядом с Карлом.
- Я не сказать, чтобы она сильно возражать.
- Баба, - вздохнул Иван – Что с неё взять? А мне? Что мне делать теперь, Карл?
- Спать. Ложиться спать. Утро мудрый вечер. А я колдовать.
<…>
- Что это? – скривился государь, узрев труд ночных стараний старшей невестки: широкая полоса ткани, оторванная, видимо, от простыни, была щедро испачкана кровью и изрисована углём.
- Это аван… анан… аган… авангард, - пробасил старший сын слово, которому всю ночь учила его жена.
- Чтоб я этого анангарда в своих хоромах не видел! Убрать срам! Так, а это что? – царь поддел пальцем пушистое полотенце, с приклеенными к нему золотыми монетами.
- Инста… инца… инсталляция? – рискнул предположить старший, пока средний старательно смотрел в пол.
- Понятно. Монеты отодрать, а полотенце отдать псарям. Вот у кого жена, всем жёнам жена, - удовлетворённо заключил государь, любуясь рушником тончайшей работы. Воздушная ткань ласкала кожу, а вышитые по краям райские птицы и диковинные звери радовали взор изяществом линий. - Ну, сегодня вечером повелеваю явиться всем с жёнами своими на пир. Признаться, не терпится взглянуть на кудесницу – так ли она прекрасна, как то, что выходит из-под рук её. Красивая у тебя супружница? Люба тебе? – спрашивал царь, а Иван стоял, ни жив, ни мёртв, думая, что ответить отцу – Да вижу по лицу твоему счастливому, что хорошая у тебя жена. Ну, ступайте.
<…>
Иван-царевич метался из угла в угол, заламывал руки, причитал на судьбу несправедливую, потом ярился, пинал стол, вскрикивал, ругался, как конюх, и снова принимался нарезать круги по горнице. За всем этим равнодушно наблюдал король-оборотень, облачённый в царское одеяние: долгополый зелёный кафтан с золочеными узорами, пояс, украшенный драгоценными каменьями, шерстяные штаны, заправленные в высокие сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Солнце уже опустилось за горизонт, поэтому он мог побыть пока в человечьем обличье.
- Иван, почему ты переживать? – Карл поудобнее устроился на подушках – Что ещё придумать твой фатер? Замок построить надо? Мост через река? Лес повалить?
- Да если бы, - отмахнулся царевич – Мы с тобой должны явиться на пир, где тебе придётся исполнить женский танец.
- Зачем это? – удивился Карл.
- Затем, что батюшка хочет посмотреть на такую искусницу, которая и готовит хорошо, и вышивает красиво. Будущая царица, по мнению батюшки, должна быть хороша во всём и, особенно, в танцах.
- Но я не хотеть быть вашей царица! – возмутился король, вскочив на ноги и принявшись наравне с Иваном мерить горницу шагами.
- Так, стоять, - резко остановился он, отчего царевич врезался ему прямо в грудь – Тебе нужен королевство. Мне нужен свобода. Так? Так. Будет твоему батюшка танцульки. Неси сарафан, румяна, бусы и… что там фройлен у вас носить?
<…>
Царь не знал, куда себя деть. Песня тянулась ужасно медленно. Старшая невестка неспеша вышагивала, исполняла какие-то замысловатые движения, лицо же её при этом хранило абсолютно непроницаемое выражение. Муж столбовой дворянки сидел, чинно сложив на коленях руки, и влюблёнными глазами смотрел на супругу. А та приседала, потом вспрыгивала; семеня на носках, двигалась вдоль стены, изображая неизвестно что. Резкие линии танца, дёрганные взмахи костлявыми руками. Когда царю уже казалось, что он сейчас помрёт от скуки, песня закончилась. Старшая невестка чопорно поклонилась и отправилась на своё место. Государь заскрежетал зубами, заметив, как в центр залы выдвигается средняя невестка, изрядно набравшаяся медовухи. Рукава её подозрительно провисали, а на золототканом платье расплывались жирные пятна.
Грянула музыка. Царь отвернулся, дабы не мучиться созерцанием позора своего среднего сына. Младший же совсем повесил голову – еда на его тарелке так и лежала нетронутой. «По жене скучает, верно, - решил отец – А та прихорашивается, чертовка».
Вот стихли последние аккорды песни, под которую отплясывала средняя невестка. Хлопнули в ладоши, объявляя выход младшей. Каждый из присутствовавших уже мысленно называл её не иначе, как царица, ведь всё вело к тому, что именно Ивану-царевичу завещает отец трон и корону.
Полилась дивная мелодия – чуждая, но прекрасная. Только перебор струн, нежное пение арфы и сладкие вкрапления флейты. Иван боялся глаз поднять от тарелки, хотя слышал, как подъехал экипаж оборотня к крыльцу, как отворились двери, как застучали каблуки по полу, как восторженно выдохнули бояре, отец и даже братья.
А когда всё же посмотрел, то дара речи лишился. Девица, краше которой он никогда не видал, плавно переступала, отчего казалось, что она, словно лебедь, плывёт по волнам. Изумрудный сарафан взвивался подобно листьям, сорванным ветром с берёзы, а золотистая коса сияла пуще солнца. Красавица кружилась, изгибаясь в танце, будто гибкая лоза, сверкая жемчужными зубками, стреляя зелёными очами.
Иван задыхался. Он не мог поверить, что вот эта девушка и есть его оборотень. Его Карл. Одетый в женское платье, двигающийся с грацией кошки, заколдованный король. А что он подложил под блузу? Зачем это?
У царевича мешались мысли. Он то вспоминал бледную кожу Карла, мерцавшую в свете свечей в горнице, то пожирал глазами девицу, при каждом повороте призывно улыбающуюся ему.
- Наваждение какое-то, - пробормотал царевич и, поднявшись, бросился вон из залы. Ему нужно было побыть одному. Нужно было всё обдумать, выбросить из головы странного мужчину, который вызывал у него вполне определённые желания, заставляющие краснеть до корней волос.
<…>
- Вот ты где есть, - Карл появился в горнице неслышно. Или Иван настолько погрузился в свои думы, что не заметил, как тот вошёл. На ходу снимая сарафан, оборотень приближался к царевичу, замершему на кровати – А я уж потерять тебя. Твой батюшка сказать, что я буду хороший царица – теперь Карл стоял перед Иваном в одном женском исподнем – Королевство твоё. Теперь твой очередь.
- Что ты ему ответил? – говорить было трудно, в горле образовался ком, который никак не удавалось проглотить. В глазах щипало.
- Ничего. Я кивать и молчать, как подобает хороший царица и хороший жена.
- Жена, - грустно усмехнулся Иван, избегая смотреть на Карла.
- Иван? Смотреть на меня? – голос короля зазвучал тише – Иван? Я хотеть ты смотреть на меня.
- Зачем? – не поднимая глаз, спросил царевич, уже понимая, что пропал, но всё ещё борясь с постыдными желаниями, с самим собой. Карл подошёл ближе, наклонился к Ивану и, взяв того за подбородок, заставил взглянуть в глаза.
- Потому что я хотеть.
Этот низкий голос обволакивал Ивана, лишал способности думать, соображать. Прохладные пальцы поглаживали раскрытые губы, очерчивая их линию, зарывались в волосы, стискивая их на затылке. Расплавленное желание мерцало в изумрудной глубине очей лягушачьего короля, когда он накрыл поцелуем уста царевича. Язык играючи проник в рот и начал ласково изучать другой язык, приглашая вступить с ним в танец. Иван застонал, выгнувшись навстречу телу, прижавшегося к нему Карла.
- Так нечестно, фройлен Иван, - тихо засмеялся король, срывая одежду с разомлевшего царевича и оставляя отметины поцелуев на шее, покусывая ключицы, обводя языком затвердевшие соски, спускаясь всё ниже, нетерпеливо освобождая Ивана от штанов и закидывая их в дальний угол…
<…>
Яркое солнце било в глаза. Петухи надрывались, возвещая о наступлении нового дня. Царевич сонно сощурился и нехотя выполз из-под одеяла. Хотел было потянуться, но, ойкнув, схватился за поясницу и боком присел на кровать. Взгляд упал на пожелтевший берестяной лист. Дрожащей рукой царевич поднял его и прочёл:
«Спасибо. Заклятие снято. Я свободен. Ты свободен. Прости, Иван. Я помнить тебя. Будь счастлив, mein Liebling Ivan».
--------------------------------------------------------------------
Примечания:
(1) Кто? Кто... Дед Пихто! Мужик я! Видишь? Мужик! И нечего руки свои загребущие ко мне тянуть!
(2) Варвары
(3) Верно
(4) Согласен? Это хорошо.
Количество пользователей, читающих эту тему: 0
0 пользователей, 0 гостей, 0 анонимных
