Лисий жемчуг
Мелькнул хвост лисий.
Нет теперь мне покоя –
Жду каждый вечер.
Сюраюки Тамба, XVIII век
- Добро пожаловать в Японию, - дежурно поприветствовала меня девушка на паспортном контроле. Вежливая улыбка, казалось, держалась на суперклее – настолько натуральной вышла доброжелательность у этой японки.
Я тряхнул головой и, выдав на автомате «Thank you», поплёлся к выходу в зал ожидания. Мне до сих пор не верилось, что мечта, наконец, сбылась. Я, чёрт возьми, в Японии! В стране, изучению языка и культуры которой посвятил пять лет в универе. И теперь я здесь, но сердце, почему-то, не заходится от счастья. Весь полёт я спал, регистрацию проходил словно в тумане и сейчас слабо соображаю, что дальше делать и куда двигаться. Надо бы добраться до железнодорожного вокзала, чтобы сесть на синкансен, который на высокой скорости с комфортом домчит меня куда надо. А куда надо – это в Осаку.
В надежде собраться с мыслями, я опустился в кресло, достал из кармана пальто путеводитель и принялся изучать его с особым усердием. Но голова отказывалась работать, буквы разбегались по строчкам, заползали под фотографии достопримечательностей и оттуда показывали языки. Видимо, сказывались последствия сильнейшей простуды, которую я умудрился подхватить за день до отлёта.
Заглотив очередную дозу жаропонижающих и выудив из недр багажа бэнто, приобретённое ещё в самолёте, я, от нечего делать, заозирался по сторонам. Рядом со мной сидел благообразный старичок в бежевом пальто, и читал газету. Сзади гомонила орава ребятишек под присмотром уставшей матери, явно мечтающей о сне. Напротив ворковали двое влюблённых и посапывал, скрестив руки на груди, типичный представитель офисного планктона – невыразительный мужчина неопределённого возраста в несколько помятом твидовом костюме. А между ними сидела женщина в белом платье до пят и расчёсывала свои длинные чёрные волосы. Делала она это методично и обречённо. Склонив голову так, что не разглядеть лица, тихонько что-то напевала. Меня и так бросало то в жар, то холод, а теперь я и вовсе ощутил, как по коже промаршировал целый взвод мурашек, подняв за собой все волоски на моём теле. Некстати вспомнились японские фильмы ужасов. Не знаю, почему, но вместе с липким чувством страха мной овладело сумасшедшее любопытство: непременно захотелось, чтобы женщина, наконец, прекратила наводить марафет и посмотрела на меня.
- Хочешь превратиться в нопэрапона? – спросил кто-то на японском. От неожиданности я вздрогнул и уронил на пол бэнто с нехитрым обедом. Тут же женщина подняла голову, волосы скользнули за спину, а я вскрикнул: у неё не было лица! На том месте, где у всех людей располагаются глаза, нос, рот, у неё переливался водными бликами лиловый пузырь – гладкий, словно зеркало.
- Не смотри в него, если не хочешь стать таким же, - сказал тот же голос. Я моргнул и обернулся. Рядом со мной сидел молодой японец с выкрашенными в рыжий цвет волосами и ехидно улыбался. В светло-карих, почти жёлтых, глазах плясали смешинки. Пухлые губы подрагивали, будто из последних сил удерживали рвущийся наружу смех. На одной из чёрных, вразлёт, бровей поблескивали колечки пирсинга. Парень забавно потянул длинным носом воздух, как заправская гончая, и укоризненно покачал головой.
- Ай-яй-яй. Пропала вкусняшка.
- Что? О чём вы? – пролепетал я, всеми силами борясь с необъяснимым желанием вновь посмотреть на жуткую женщину.
- Тофу. Жареный тофу. Ты обронил. А я так люблю его. Он ведь был у тебя в бэнто, так? – парень нагнулся и принялся рассматривать мой несостоявшийся обед – У тебя тут ещё, оказывается, и адзуки-мэси было, - совсем убитым голосом констатировал он и тут же пояснил – Рис, перемешанный с красными бобами. Такая вкуснятина. Иээх. А ты чего в Японию приехал-то? Звать тебя как, гайдзин (1)?
- Кирилл. Я из России. На востоковеда учусь. Дипломную пишу по мифам и легендам Японии, - рассказывал я и сам поражался тому, что столь легко общаюсь с первым встречным. Боковым зрением я всё ещё следил за женщиной в белом, которая уже вернулась к прерванному занятию – расчёсыванию волос.
- Ага. Ясно. Но ведь это и в библиотеке можно найти. И в интернете, - перебил меня японец – Да успокойся ты. Не ёкай это, не демон. Просто косплейщица на фестиваль аниме собралась.
- Ну, - стушевался я – Давно хотел в Японии побывать. А тут такая возможность выпала. Дай, думаю, на месте фольклор соберу.
- Ладно, Кириру (2), поехали фольклор собирать. Ты же гидом ещё не обзавёлся? – парень поднялся, похлопал по карманам красного кожаного плаща, зачем-то проверил шнуровку на высоких ботинках и снова плюхнулся в соседнее со мной кресло. Я офигел не столько от того, как он исковеркал моё имя, сколько от неожиданного предложения.
- А… это… спасибо большое, конечно, но…
- Куда ты там ехать собирался? – этот японец рвал все мои стереотипы о народе Страны Восходящего Солнца. Где вежливость? Манеры? Невмешательство в чужие дела? Какой-то неправильный бесцеремонный японец с по-лисьи хитрыми глазами.
- В Осаку, - ответил я тем не менее – У меня там друзья по переписке живут. Там библиотека. Там кафедра… общежитие институтское…
- Ано, Киру, - японец в очередной раз поглумился над моим именем – Там же скучно. Что люди в Осаке могут рассказать тебе интересного? Поехали в Киото? Обещаю, там ты узнаешь такой фольклор, о котором тебе ни в одной библиотеке не прочесть. Соглашайся.
Впоследствии я не раз возвращался к тому разговору и всё пытался понять – почему я согласился? Этот японец, явный любитель вижуал-кей течения в японской рок-музыке, мог вполне оказаться каким-нибудь психованным маньяком и выпотрошить мне кишки с особой извращённой искусностью. Он мог оказаться якудза и продать меня на органы. Мог оказаться каким-нибудь садистом, озабоченным сексуальным отаку, пересмотревшим хентая. Однако все эти персонажи меркли в сравнении с тем, чем на самом деле являлся этот Итадзура-кун (3), как он себя назвал.
***
Как только мы сели в синкансен, мной вновь завладела лихорадка, поэтому насладиться красотами Японии, мелькавшей за окнами, не получилось. Возможно, мы даже проехали мимо легендарной Фудзи-сан… Я не видел. Уткнувшись носом в шарф, я то сгорал от внутреннего жара, то от бившего меня озноба. Временами прикладывался лбом к холодному стеклу, приподнимал отяжелевшие веки и тут же жмурился от рези в глазах. Итадзура цокал языком и что-то нашёптывал, и в такие минуты мне казалось, что я брежу: моих щёк касались мягкие лапы, перед затуманенным взором мелькали рыжие лисьи хвосты, а на макушке самого японца возникали острые уши.
- Кицунэ? – хихикнул я, почти проваливаясь в сон.
- Нет, - мотнул головой Итадзура, обеспокоенно вглядываясь в моё лицо.
- Я… я читал в статье про лис-оборотней, что людям стоит остерегаться… остерегаться незнакомцев, которые внезапно заговаривают с ними, - язык едва ворочался. Виски сдавило свинцовой тяжестью, а горло словно изодрали в клочья проклятые кошки.
- Правильно читал, - Итадзура сосредоточенно рылся в многочисленных карманах плаща и кожаных чёрных штанов – Но я не кицунэ. Я – Итадзура-кун. Вот, держи, - он протянул мне фляжку – Выпей, станет легче – и, видя моё замешательство, японец буквально насильно влил содержимое фляжки в меня. В миг внутренности ожгло огнём, на пару секунд я забыл, как дышать, а потом, нелепо взмахнув руками, отключился.
***
Очнулся я, когда солнце уже завалилось за горизонт почивать. Сквозь неплотно задвинутые сёдзи на пол падала полоска лунного света. Я поднялся на ноги и огляделся, пытаясь понять – где я оказался? Судя по убранству комнаты, в каком-то традиционном японском жилище. Вместо европейской кровати – хлопчатобумажный матрас с одеялом, именуемый здесь футоном. Деревянный пол устилают штук шесть татами, в углу аккуратной стопкой сложена одежда, развернув которую я восхищенно выдохнул: шёлковое кимоно тёмно-зелёного цвета, под которое предлагалось надеть белоснежный дзюбан из тончайшего льна и шёлковые широкие брюки-хакама. Не став медлить, я облачился в наряд, испытав настоящее наслаждение от скольжения прохладной ткани по коже.
Видимо, лекарства, наконец, начали действовать, потому как чувствовал я себя замечательно. Открыв сёдзи, плавно разъехавшиеся в стороны, я вышел в крытую галерею и остолбенел: прямо передо мной расстилался цветущий сад, в глубине которого журчала вода. Итадзуры нигде не было видно, поэтому я решил прогуляться среди деревьев. Странно, в это время года в Киото, также как и в Токио должен лежать снег, а между тем на улице было по-весеннему тепло и приятно. Лёгкий ветерок заигрывал с моими волосами, забирался под кимоно и словно звал куда-то. Нежно-розовые лепестки облетающей сакуры, подобно снежным хлопьям проносились мимо, щекоча обоняние едва уловимым изысканным ароматом. Спрятанные в тени деревьев птицы выводили замысловатые трели, в которые мягкими переливами вплетались робкие голоса цикад. А в бассейне, разбитом посреди сада, кто-то плескался. Я уже приготовился полюбоваться на золотистых карпов, как вдруг из воды вынырнула девушка и, подтянувшись на руках, села на бортик, свесив стройные белые ноги.
- Привет, - поздоровалась девушка на японском – Давно ты здесь? Я раньше тебя не видела. Откуда ты?
Надо было ответить, но язык словно прилип к пересохшей гортани. Я смотрел на то, как капельки воды скатываются по обнажённой коже, казавшейся серебристой в свете луны, как под длинными чёрными волосами вздымается небольшая грудь, прикрытая лишь мокрыми прядями, как смеются угольные глаза и обнажаются в улыбке жемчужные зубы… я смотрел на всё это и чувствовал, что схожу с ума от возбуждения.
- Хочешь поплескаться? – девушка нарочито медленно провела языком по нижней губе – Вода тёплая. Пойдём.
Она улыбалась, манила взглядом, гладила себя руками, облизывала пальчики и выгибалась под моим ошалевшим от страсти взглядом.
- Ну же, смелей. Я не укушу. Правда-правда, - она качнулась бёдрами навстречу, и разум потонул в вопле физического желания. На ходу срывая одежду, я ринулся к девушке, с разбегу прыгнул в бассейн, а всплыв на поверхность, не смог сдержать сладостного стона. Пока я цеплялся пальцами за бортики, девушка под водой прильнула ротиком к члену и теперь доводила меня до оргазма. Уж не знаю, как она умудрялась так долго обходиться без воздуха… Да и плевать было в тот момент. Я только и видел, как шевелятся чёрные змеи волос при каждом ритмичном движении её головы. И когда я уже был близок к разрядке…
- Киру-чан, а что это ты там делаешь, а? – Итадзура, будь он неладен, появился в самый неподходящий момент. Подбежав к бассейну, он схватил за волосы девушку и одним махом выкинул её на землю. Всхлипнув, та свернулась в комочек и зачмокала губами, как будто съела что-то вкусное.
- Тааак, - протянул Итадзура, подозрительно косясь на меня – Вылезай-ка, Киру-чан из воды и проверяй – всё ли у тебя на месте.
- В смысле?
- В прямом. Давай-давай, - скрестив на груди руки, парень выжидательно уставился на меня. Запоздалое чувство стыда накрыло с головой, когда я под этим пристальным взглядом выбирался из бассейна. Стараясь не смотреть на хозяина, гостеприимство которого я, наверняка, нарушил, собирал по влажной траве разбросанную одежду.
- Киру-чан, ты ничего не забыл? – Итадзура тихонько рассмеялся – Советую внимательно осмотреть себя. Вдруг пропало чего? – и он загадочно подмигнул. Я же ощущал себя полным дураком, когда пересчитывал сначала пальцы на одной ноге, потом на второй…
- Где они?! – просипел я, в ужасе глядя туда, где ещё недавно были мои яйца. Их будто корова языком слизнула, оставив девственно-чистую кожу. Поникший член оплакивал потерю вместе со мной, грустно поблёскивая застывшей капелькой смазки.
- Садзаэ-они, будь так любезна, отдай молодому человеку его золотые шарики, - ласково обратился Итадзура к девушке. Та лишь яростно замотала головой, всем своим видом выражая явное несогласие – Садзаэ-они, будь умницей. Отдай то, что тебе не принадлежит.
- Пусть заплатит, - хихикнула девушка. Итадзура устало вздохнул и повернулся ко мне:
- Золото есть? – спросил он.
- Что? – бедро уже болело от щипков, которыми я пытался разбудить себя. «Брежу. Я брежу. Это всё бред. Я сейчас проснусь, и яйца будут на месте», - повторял я про себя незамысловатую мантру.
- Киру-чан, не тупи. Садзаэ-они вернёт тебе золотые шарики только в обмен на другие золотые шарики. Монеты, кольца, - скучающе перечислял он – Может, у тебя зуб золотой есть? Желательно два, если ты, конечно, хочешь ходить с двумя яйцами, а не с одним.
- Да что здесь, твою мать, происходит? – вскричал я на русском – Кто вы такие? Что вам от меня надо? Да когда ж я проснусь?!
- Киру-чан, я не понимаю, что ты там бормочешь, но на твоей шее я заметил золотую цепочку с крестиком. Он же золотой? Отдай свою безделушку Садзаэ-они, и будет тебе счастье.
- Как? Ты что? Я не могу! Это же крестик! Он мне от мамы достался!
- Ано, Киру-чан, выбрось из головы всю эту религиозную чепуху! Деток строгать хочешь? Тогда совершай обмен и пошли уже, наконец, пить саке и драть струны сямисена! Я не для того тебя сюда тащил, чтобы разбираться с этой обжорой. Кончай уже ломаться!
«Ладно, если это бред, то можно отдать крестик. Страшного ведь ничего не случится? Правда?», - уговаривал я себя, снимая с шеи цепочку и передавая её Итадзура. Тот с минуту изучал пробу на крестике, после чего кинул его девушке. В паху заныло, а я окончательно уверился в том, что спятил: прямо на моих глазах под членом вырастала мошонка. Девушка же стремительно съёживалась, удлинялась, сворачивалась в форму раковины, покрывалась слизью, руки втягивались в тело, из головы выдвигались подрагивающие усики-антенны, и спустя мгновение я ошарашено наблюдал за тем, как по земле уползает гигантская улитка, оставляя за собой широкий склизкий след, серебривший траву.
- Пойдём, - Итадзура хлопнул меня по плечу – Тебе срочно надо выпить. Только оденься сначала.
***
В стремлении поскорее проснуться, я безнадёжно напился. Итадзура только и успевал наполнять крошечные чашки саке, которое тут же исчезало в моей гортани. Нет, я пытался расспросить этого японца и о жутком существе из сада, и о странностях местного климата, но тот лишь посмеивался и уводил разговор в сторону, болтая о гитарных примочках, концертах рок-музыкантов, падении йены и перестановках в кабинете министров Японии.
Мозги соображали всё хуже и хуже, бутылка с саке раздваивалась, а то и расстраивалась, Итадзура грозил ей пальцем и нёс полнейшую чушь:
- Камэоса-сан, не шалите. Я непременно найду вам жёнушку, только не сгубите мне пленника. Камэоса-сан, хватит его спаивать, он же сейчас без сил свалится.
Я тряхнул головой и попробовал подняться.
- Куда это ты? – всполошился Итадзура.
- Тсс! – с десятой попытки мне удалось приставить палец к губам. Заставить бы ещё язык слушаться – Мне надо отлить. Где здесь комната раздумий?
- А, - понимающе улыбнулся Итадзура – Тебе нужно будет пройти мимо дерева хурмы. Только смотри, под ним не останавливайся. Пройди чуть дальше. Там будет туалет со всеми удобствами: фонтанчиками, светомузыкой, вентиляцией. Всё как у людей.
- Ага. Спасибо, - неуклюже кивнув, я двинулся в указанном направлении. Но, дойдя до первого же дерева, решил не мучиться и отлить прям здесь. Устремив взгляд в звёздное небо и зажурчав, хотел было уже настроиться на философский лад, поразмышлять о том, где я и как из этого выпутываться, когда меня возмущённо одёрнули:
- Эй! Ты что здесь делаешь?! А ну-ка прекрати немедленно?! Слышишь?! Я кому говорю?!
Испуганно икнув, я поглядел по сторонам, но никого не увидел.
- А, ну, прячь своего дохлого змея! – голос шёл сверху. Посмотрев туда, я вскрикнул. Сделав шаг назад, оступился и повалился на землю, судорожно стараясь натянуть хакама, боясь в очередной раз лишиться своего «друга». А на дереве раскачивалась лошадиная голова. Сплетённой в кулак гривой она удерживалась на ветке и грозно вращала белками глаз. Из неровных краёв шеи мне на лицо капала липкая жидкость.
- Аааааа! – заорал я, силясь подняться. Страх уже вытеснил хмель из головы, но не из тела. Ноги разъезжались, дрожали, и я снова падал на землю. Хватался за траву, выдирая её с корнём, полз к дому, а позади бурчала лошадиная голова:
- Ходят тут всякие, спать мешают, гадят, а потом ещё и вопят, как умалишённые. Итадзура-сан, угомоните своего гостя.
Чьи-то сильные руки рывком подняли меня и вернули в вертикальное положение. Итадзура отряхивал моё кимоно от грязи и сердито выговаривал:
- Одни неприятности с тобой. Я же сказал тебе идти мимо дерева хурмы, а не ссать на него. Взял и разбудил Сагари-сана, теперь всю ночь брюзжать будет.
- Сагари-сана? – пролепетал я.
- Ну да. Когда-то под этим деревом издохла лошадь одного самурая, и её дух вселился в ствол хурмы. А жидкость, которая капала на тебя с Сагари-сана, не кровь, а сок хурмы. В летний зной хорошо освежает. Вообще, теперь тебе суждено помереть от лихорадки. Но, благодаря нашей славной медицине проклятье Сагари-сана вряд ли будет иметь силу. Пошли в дом, тебе надо проспаться.
***
Спать я не мог, как не пытался. Забившись в угол комнаты и подтянув к подбородку одеяло с футона, до боли в глазах вглядывался в сумрак за неплотно задвинутыми сёдзи. И чудилось мне, будто деревья в саду перешёптываются, а по деревянному полу кто-то шаркает. «Это Итадзура. Это всего лишь Итадзура, - успокаивал я себя – Небось дрыхнет сейчас, десятый сон видит. А я тут трясусь от страха! Может, он намешал мне что-нибудь в саке или в еду, и теперь мне мерещится всякая дрянь? Так, стоп. Он же ещё в синкансене дал мне что-то выпить. Может, там был какой-то наркотик? Да что ж это такое?!». Такие безрадостные мысли текли в моей голове, когда в бумажную поверхность сёдзи робко постучали. Я замер, боясь что-либо отвечать, а в следующую минуту завопил так, что сам чуть не оглох от собственного же крика. В двадцати сантиметрах от пола на тонкой, змеевидной шее двигалась женская голова. Смущённо кашлянув, она просунулась в отверстие сёдзи и направилась ко мне.
- Простите, - нежным голосом промолвила голова – Я услышала, что в доме гость и решила засвидетельствовать вам своё почтение. Надеюсь, вам у нас нравится. Ах, как же я несчастна, - без всякого перехода сообщила голова и залилась слезами. Да так горько, что я даже прекратил стучать зубами от страха и смог выдавить участливое:
- А что случилось?
- Меня никто не любит! Я ужасна! Ни один мужчина не желает возлечь со мной! Ах, несчастная я!
- Почему же вы ужасны? – рискнул я подбодрить голову – Вы очень даже красивы.
И я не лгал. Голова действительно обладала лицом дивной красавицы: белая, словно фарфоровая кожа, по оленьи большие чёрные глаза в обрамлении пушистых, изогнутых ресниц, аккуратный, чуть вздёрнутый нос, розовые, припухлые губы, смоляные волосы, убранные в высокую причёску, украшенную цветами.
- Ах, вы и правда находите меня красивой? – щёки головы залил румянец, и она радостно качнулась на шее.
- Ну, да, - кивнул я – Только это… не сочтите, конечно, за грубость или наглость, но где ваше тело? Руки там, ноги, - я смолк, не зная, как дальше продолжать беседу, переживая, что нанёс голове смертельную обиду. Однако та, наоборот, взмахнула ресницами и проговорила с тёплой улыбкой:
- Так я сейчас его сюда приведу, раз вы не возражаете. А затем мы с вами сыграем, да? – и не дожидаясь ответа, голова изобразила в воздухе петлю. В коридоре послышались торопливые шаги, и вскоре я увидел, как в комнату входит женская фигура, облачённая в кимоно синего цвета. Из ворота произрастала длинная шея, укорачивающая по мере приближения фигуры к голове, зависшей прямо перед моим лицом.
Я тихо заскулил, молясь всем богам, которых знал, чтобы этот кошмар прекратился. Руки существа принялись жадно ощупывать моё тело, бороться с завязкой хакама. Я оцепенел от ужаса, когда шея у этой женщины снова вытянулась и обвилась вокруг моей талии, а из губ показался длинный подрагивающий язык, ринувшийся выписывать узоры на животе.
- Да что ж это такое?! – взревел уже знакомый мне голос, и Итадзура рывком отшвырнул женщину от меня. Та вскочила на ноги, церемонно поклонилась и засеменила вон из комнаты, не переставая бормотать извинения.
- Итадзура, - облегченно было выдохнул я и уже хотел поблагодарить своего спасителя, когда вдруг увидел тень, которую Итадзура отбрасывал в лунном свете: на месте головы у тени красовалась лисья морда с острыми ушами на макушке, а за спиной гордо вздымались пять хвостов.
- Так ты… ты… кицунэ? – я прекрасно понимал всю абсурдность ситуации, её невозможность в условиях реального мира, но с глазами не поспоришь ведь. Я не знал, что мне думать, а Итадзура досадливо морщился, потирая пальцами переносицу.
- Нет, я не кицунэ, - сказал он – Я не имею никакого отношения к этим добреньким служительницам богини Инари. Я – лис, проказник, шутник и трикстер. Я – ногицунэ. Делаю только то, что интересно мне и ни перед кем не отчитываюсь. Захочу – помогу человеку. Захочу – напущу такой морок, что несчастный сойдёт с ума на потеху мне. Я притащил тебя сюда, чтобы скрасить свою скуку. Понимаешь, японцев не так-то просто испугать. Они привыкли к нашим проделкам, знают, как обойти наши шалости, что ответить, где пройти. С неискушёнными гайдзинами интереснее. Вот и родня моя заинтересовалась. Даже бедняжка Рокурокуби-сан рискнула урвать крохи твоего внимания. Она уже ведь жаловалась тебе, что никто её такую не любит? Знал бы ты, как они мне все надоели!
- Так, стой, - выставил я вперёд руку – Пора с этим завязывать. Я не знаю, чего ты намешал в еду, что мне теперь всяческие кошмары мерещатся, но… но я хочу, чтобы это прекратилось, слышишь? Немедленно! Сейчас же!
- Милый, милый Киру-чан, - взгляд Итадзуры был полон сострадания – Разве ты ещё не понял? Ты не вправе приказывать. Ты пленник здесь. И я отпущу тебя только тогда, когда вдоволь наиграюсь. Будем надеяться, что ты к тому времени не погибнешь. В противном случае, будет очень жаль. Тогда придётся караулить нового гайдзина.
- Ты псих, что ли?
- Ахаха, ты забавный, Киру-чан. Но тебе не выбраться отсюда, пока я сам не решу тебя отпустить. Можешь побегать по дому, подёргать сёдзи, раз не веришь. Только я бы не советовал тебе это делать, - говорил Итадзура, но я уже не слушал его. Метнувшись в коридор, закружил по дому: раздвигал сёдзи, влетал в комнаты и неизменно встречал добродушно улыбавшегося Итадзуру. Лестничные пролёты, крытые галереи, кухонные помещения – всё вертелось перед глазами, уговаривало смириться, но смех ногицунэ ударял в спину, подстёгивал, и я вновь бросался раздвигать непослушными пальцами сёдзи очередной комнаты.
Устав бегать по дому, я ринулся в сад, промчался мимо дерева хурмы с воющей на ней лошадиной головой, и, споткнувшись о корягу, рухнул носом в грязь. Слуха достигла незатейливая песенка, напеваемая скрипучим старческим голосом. Я задрожал и осторожно выглянул из зарослей травы.
- Намыть ли мне бобов или съесть кого-нибудь? Ух, намыть ли мне бобов или съесть кого-нибудь? Намыть ли мне бобов? – возле ручья сидела маленькая старушка и полоскала в воде бобы. В конце каждой строчки она подносила бобы к лицу, подслеповато щурилась, рассматривая их, и опять возвращалась к своему занятию – Или съесть кого-нибудь? Или съесть?– она огляделась по сторонам и застыла, увидев меня - Ааа! Ты кто такой? – испуганно вскричала старушка и прижала к впалой груди бобы.
- Киру-чан, - прошептал я.
- Очень приятно. А я – Адзуки-араи. Пойдёшь ко мне ужином? Бобы жутко на зубах вязнут. Измучилась я с ними. Мне бы мяска, - жалостливо протянула бабка – Так пойдёшь? Я тебя вкусно приготовлю.
- Я – гость Итадзуры-сана, - пискнул я, в надежде, что имя лиса отобьёт у старой аппетит. Так и случилось: она заметно сникла, поджала губы и буркнула:
- Ну, и проваливай. Нечего тут шастать, порядочных ёкаев на слюну изводить.
- Я бы проваливал, но Итадзура-сан не пускает.
- А ты жемчужину у него стащи, тотчас отпустит.
- Жемчужину?
- Ну да. Душа ногицунэ, как и любого лиса-оборотня, заключена в жемчужине. Если сможешь её раздобыть, Итадзура-сан исполнит любое твоё желание.
- Спасибо, бабушка.
- Да пожалуйста. Как освободишься, заходи ко мне, порадуй мои зубки.
- Да, конечно, - поклонился я и побежал в дом.
***
Прошла неделя. Я уже почти привык к местным обитателям, и только плотнее закрывал на ночь сёдзи. Впрочем, в комнате я практически не бывал, пропадая большую часть времени в компании Итадзуры, с завидным постоянством спаивающего меня. Иногда на огонёк забредала Дзёре-гумо и настойчиво звала нас покататься на её качелях, сплетённых из паутины. Днём Дзёре-гумо была соблазнительной девушкой в струящемся кимоно из чёрного шёлка, а по ночам превращалась в огромного паука и рыскала по дому в поисках съестного.
Я умудрился подружиться с рассеянным Бакэ-дзори – старым, разношенным сандалем, который носился по комнатам и приставал к каждому с просьбой подлатать его. «А то перед другими призраками и демонами стыдно показываться. Такой я неухоженный, - сокрушался Бакэ-дзори и затягивал свою песню - Три глаза у меня, три глаза и два зуба меня, всего два зуба, да». Временами он натыкался на Каракасу-обакэ – оживший старый зонтик, и тот принимался гоняться за древним сандалем.
Я даже находил некоторое извращённое удовольствие в беседах с Сагари-саном, раскачивающимся на своём дереве и читающим танка эпохи Хэйан (4). Но привыкнуть к проделкам призрака-эксгибициониста Сиримэ никак не получалось. Он подкрадывался ко мне незаметно, хлопал по плечу и резко нагибался, задирая подол кимоно и спуская хакама… В первый раз я вопил, что есть мочи, когда из раздвинутых ягодиц вылезал большой глаз. Во второй раз просто вздрогнул. В третий пригрозил, что двину ему в глаз, после чего Сиримэ стал устраивать свои шалости на безопасном от меня расстоянии.
К концу второй недели мне удалось украсть жемчужину Итадзуры. Как обычно, лис старался меня напоить - при пособничестве Камэоса-сан, ожившей бутылки саке, непрерывно производящей алкоголь. Однако я незаметно опрокидывал содержимое чашек под стол, и притворяясь вдрызг пьяным, предлагал новый тост, заставляя Итадзуру поглощать саке порцию за порцией.
Наконец, ногицунэ закрыл глаза и впечатался лбом в стол. Не теряя времени, я приступил к обыску: ощупал каждую складку кимоно, дзюбана и хакама, развязал пояс-оби и посмотрел его на свет. Когда я проверял воротник, пальцы нащупали под прядями рыжих волос на шее цепочку, потянув за которую я обнаружил кулон из жемчуга. Схватив добычу, я отбежал в противоположный угол комнаты и замер, решая – что же делать дальше?
- Желание загадывай, дурень. И возвращай мне мою жемчужину, - зевнув, сказал Итадзура. В его красивом лице не было ни намёка на опьянение, будто это и не он тут полчаса назад едва ворочал языком. Я помотал головой, не желая вдаваться в эти странности, и выкрикнул, зажав в руке кулон:
- Хочу попасть домой сейчас же. Хочу, чтобы…
- Тише, тише, Киру-чан. Только одно желание. Подумай хорошенько, - глаза Итадзуры вспыхнули жёлтым светом. Я внутренне поёжился и прошептал едва слышно:
- Хочу домой. Сейчас же.
- А как же дипломная? – насмешливо выгнул правую, пирсингованную бровь ногицунэ.
- В интернете информацию найду. В библиотеке.
- Ага. А концерты? Ты ведь хотел на концертах любимых музыкантов побывать, изучить культуру Японии поглубже.
- Обойдусь. Я домой хочу, - упрямо твердил я.
- Ладно, - плавный пасс рукой, и жемчужина вновь на шее у лиса – Домой, так домой. Эх, люди-люди, вы так банальны, что даже скучно. Думаешь, такой везунчик, что смог обхитрить самого ногицунэ и украсть у него жемчужину? Мне было интересно, какое желание ты загадаешь. Перед тобой приоткрылись двери сказочного мира, а ты выбрал реальность. Ты мог пожелать чего угодно, но захотел всего лишь домой. Глупый-глупый Киру-чан, - Итадзура щёлкнул пальцами и в тот же миг начал рассеиваться, распадаться на сотни мелких рыжих светящихся пушинок, закружившихся вихрем вокруг меня.
«И помни, Киру-чан, - затихал голос лиса – Не смей никому рассказывать о том, что видел здесь. Проболтаешься, пеняй на себя».
***
Токийский аэропорт. Рядом всё также посапывал офисный служащий и шуршал газетой пенсионер, напротив ворковали влюблённые, позади носились, как оглашенные, дети уставшей матери, и никакой женщины в белом платье. Я глянул на циферблат: он показывал время моего прилёта в Токио. Сон… неужели это всё мне привиделось под воздействием жаропонижающих. Я потрогал шею и похолодел: крестика не было.
Через минуту я уже стоял у касс и покупал билет домой, стараясь не обращать внимания на Итадзуру, маячившего у турникетов.
***
С тех событий минул год. Я успешно защитил дипломную. По протекции дедушки, известного учёного, получил хорошую должность в исследовательском институте. Купил машину и даже завёл себе постоянную подружку, но… Но всё это так скучно и неинтересно, что впору в петлю лезть. Поэтому сейчас я пишу эту историю в надежде, что Итадзура-кун рассердится и утащит в своё царство кошмаров, дав тем самым мне второй шанс на приобщение к древней магии. Глупо? Возможно. Однако в дверь звонят. Пойду, открою.
Примечания
(1) – гайдзинами в Японии называют иностранцев
(2) Кириру – в японском нет звука «л», поэтому в иностранных словах (и названиях) они заменяют его на «р»
(3) Итадзура – с японского «проказник». –кун – обращение как к приятелю, -чан – близкому другу, младшему, -сан – уважительная приставка к имени.
(4) Эпоха Хэйан - период в истории Японии с 794 по 1185 год
Сообщение отредактировал Лестада: 08 Январь 2013 - 14:36
![:]](https://litmotiv.com.kg/public/style_emoticons/default/ni_mogu.gif)
