Да не плачь ты, Иринка, дело прошлое уже! Сперва Маринин парень поднял на неё руку, разбежались быстренько, она ему всё полицией грозила. Потом чуть не сгорела квартира – пьяный сосед уснул, закурив. А когда машину стукнули в какой-то пробке, наградив саму Маринку сотрясением, - тут-то она испугалась. Поверила во всю эту чушь про ауру.
От сотрясения её лечил один молодой хирург. Маринка ему сразу понравилась, предложил пожениться. И вот, представь себе, согласилась – она, всех обзывавшая «прощелыгами»! Подали заявление в ЗАГС, началась подготовка к свадьбе.
Андрей потом несколько раз звонил Марине – сначала хотел поговорить, потом передавал цветы в больницу. Она его теперь боялась как смерти, зачастила к гадалкам, даже в церкви была.
Однажды отпросилась у Иваныча на полдня, сказала, в поликлинику надо. Уехала сама – а привезли её домой только на следующее утро… сама понимаешь, Иринка, кто привёз. Была бледная, испуганная. Родители приехали погостить – так Марина с ними даже словом не обмолвилась, пошла в комнату и улеглась спать. Сутки с постели не вставала, и мать позвонила жениху её, хирургу. А тот поехал к Андрюшке, и «поговорили» они там… на 15 суток каждый.
В пятницу вечером я зашла навестить Маринку - скинулись с бабами на фрукты-конфеты, решили проведать больную. Марина по дому ходила словно в бреду – вроде живая, а эмоций никаких. Я ей возьми да ляпни:
- Не переживай, Марина, доктор твой поговорил с Андрюшкой, больше этот дьявол тебя не потревожит.
Ухватила она меня за руку, в глаза смотрит как умалишённая, а сама чуть ли ни кричит:
- Где Андрей? С ним всё в порядке?!
- Сцепились, - говорю, - с твоим доктором, шеи друг другу «намыли». Обоих через две недели выпустят.
- Вот оно как…
Честное слово, Иринка, я не просила ничего рассказывать – это была целиком её воля. Видать, бедняжечке совсем поговорить не с кем. Села она напротив меня и давай верещать:
- Знаете, Танечка, я с того случая в ресторане ни разу с ним не разговаривала. Ни когда он маме моей звонил, ни когда был в больнице. А тут встаю с утра – и словно какая-то сила меня подталкивает: надо поговорить, надо поговорить. Поехала к нему в офис. Он как раз на совещании был, попросил секретаршу – пусть я в его кабинете подожду. Я и ждала. Ящик стола был открыт, и я от скуки начала рассматривать, что там хранится… медикаменты всякие. Ты знаешь, Танечка, оказывается, альбиносы обычно долго не живут! Мне очень жутко стало. А когда услышала рядом с собой его голос, слабость навалилась навалилась на всё тело, в глаза ударила темнота.
Просыпаюсь – гляжу, незнакомая обстановка. Лежу на кровати, и он рядышком, пытается меня чаем напоить… Я сказала, что ничего из его рук пить не буду, достаточно у меня в жизни уже проблем из-за него. А он рассмеялся: «Глупая…»
Зря ты его глаз боишься, Танечка, они никакие не бесцветные, а светло-светло серые. Красные сосуды видать, да… прекрасные, добрые глаза! Я когда взглянула в них - весь страх куда-то ушёл, и всё-всё ему рассказала. Что не воспринимала его вначале всерьёз, что испугалась, когда несчастья начались. И замуж собралась только затем, чтобы от него избавиться, а сейчас его презираю.
- Глупая ты, Маринка, - говорю ей тогда, – Он тебе мозги заполошил – а ты и рада выбалтывать всё подряд.
- Ну и пусть, - тяжело вздохнула Маринка, - я теперь понимаю, что никакого презрения у меня к нему не было. Даже совсем наоборот. Мне с ним поговорить надо – не сейчас, после… Танюш, а как ты по темноте домой-то пойдёшь?
И правда, засиделась я у неё. Добралась нормально, а следующим утром узнала, что Марина ночью ушла из дома. Куда, зачем – не понятно. Её тут же объявили в розыск, но следов найти не удалось - Андрюшка-то в камере сидел, с него спрашивать было нечего…
А тут вдруг нашли. Звонивший мужик сказал, беспризорница какая-то легла на рельсы– да только никакая она не беспризорница. Просто умом тронувшаяся.
- Иринка, ты почему ничего не ешь? – спрашиваю тихонько.
Она поглядывает за соседний стол – там, друг напротив друга, сидят Андрей с мужчиной лет 30 - несостоявшимся Марининым женихом. Молча пьют, молча сверлят неподвижным взглядом одну точку на белой скатерти.
Теперь не важно, кто из них сильнее любил Марину. Каждый, вздыхая и скрепя, тянет свой персональный груз совести.