да вообще не стоит голосовать. Я написал в попыхал, так, для развлечения, не более.один раз только сам перечитал

Юлия, я ответственно пришел с учебы, открыл набросок, стал писать. Ты заметила же, что первая часть расписана, а потом ускорение... Ну, в общем у родителей моих годовщина и потащили меня в рэсторан. Приехал... Устал, лень, ну в общем ускорил финал. И вообще, конец думал сделать иной. Ну и я сам не знаю что с АВ произошло и от чего она померла. Наверное, ощутила счастье и расплатилась жизнью... Зато ощутила

Justa D, Вот и договорились!)

Обретение веры

В ворота громко постучались. Они ответили глухим металлическим звуком, и на запорошенную снегом землю опустилась грязновато-синяя облупившаяся краска. Собака забрехала осипшим пространственным голосом, словно вот-вот и сорвется на высокой ноте. Во дворе засветило желтоватым светом, повизгивая, словно больное животное, отворилась дверь. Низкий бас прокряхтел, подначивая клокочущую в горле мокроту. Сплюнул.
- Иду! – крикнул мужик и тут же болезненно закашлял.
Ворота отворились.
- Да заткнись ты бл*ть, глупое животное! – мужик убедительно притопнул ногой и плешивая, дрожащая от холода и страха дворняга забилась в будке, позванивая своей цепью. – Проходите – проходите. У нас электричество обрубили, гниды либеральные! Звонок то не работает, вот сижу при керосинке…
Два безликих мужика в темных бушлатах, укутанные шерстяными шарфами, оказались посреди двора. Проглядывались только щуренные от ветра глазки.
- Здравствуйте отец Александр! – подал голос один из мужиков и чуть приклонил голову.
- Да брось, Алеша! Не могу я привыкнуть к этим «отец», «батюшка» - хозяин окинул дружеский жест и старчески улыбнулся. Он стоял в рубахе с короткими рукавами, из распахнутой груди показалась мужицкая рыжеватая шерсть. Калоши на босу ногу, сальный волос развевается по ветру, а от мужика, словно излишняя теплота в воздух выделяется.
- Вот, это Толя. Узнал наверно нашего рыжего?! – Алеша громко захохотал, а из разинутой пасти валил объемный теплый пар.
- Да как его- то не узнать, рыжего? Его всякая больная бабка знает! – ответил хозяин и прихлопнул Рыжему Толику по плечу. Тот, лишь робко стоял, наклонив голову, и нервозно сгребал снег замшевыми ботинками.
- У нас тут машина встала, заглохла совсем, вон там у дороги. – Алексей указал в сторону блеклого фонарного освящения. - Толины ребята уже выехали, а я как раз вспомнил про ваш дом. Всматривался в таблички, думаю, ваш – не ваш… Вот, оказалось верно.
Все трое прошли в хату. Теплота охватила гостей, аж в глазах образовались слезинки, а оледенелые руки стали отогреваться и жгуче покалывать. В доме стоял сладкий бальзамический запах церковного ладана.
- Ну, садитесь! – хозяин присел за массивный чопорный стол, смахнул спадающие на лоб сальные волосы. – Выпьем?!
Один мужик, тот, что Алеша, радостно встрепенулся, засиял, даже потер ладони в предвкушении. Тот, что рыжий – Толик, сидел безмолвно, толи печалился чему, толи чего страшился, правда, любопытство брало верх, и он оглядывал небольшую комнату: старую, но добротную мягкую мебель, книжные стеллажи по длине всей стены с аккуратно уложенными книгами. Над дверным проемом висели портреты Сталина и Ленина, обрамленные узорными багетами, а на столе, том самом, за которым все сидели - бронзовая статуэтка Сталина.
Хозяин налил «Путинки» в огромные граненые стаканы. Рыжий Толик долго отнекивался «не пью-не пью», но под волевым натиском согласился «одну и все, даже не уговаривайте». Хозяин с Алексеем выпили залпом, не морщась, занюхали звучно рукавом. «Хорошоооо». Толик давился глотками, корчил бледное лицо, все же не допил.
- Эх, Толик… – протяжно обратился хозяин, - Хилый ты какой то! И как мы вас в 93-м то не задавили? Гришка ваш брызжал тогда на всю страну: «Задавить красно-коричневую гадину»
Рыжий только вздыхал, видно крепкая водка перекрыла ему дыхательные пути.
- Ну да, вы ведь нас красно-коричневых с танков бомбили! Как Эдик Лимонов сказал собчачке на программе? «Пули вашего папы свистели у меня над головой…»?!
- Александр Андреевич… Ой, совсем забываю….
- Да ладно Алеш, называй, как привык – одернул хозяин, вновь смахивая волосы со лба.
- Александр Андреевич, как раз заканчиваю читать вашу книгу «Красная Православная Империя», вы мне ее подпишите - книга то с собой. Алексей зашарил в кожаном портфеле, достал книгу, бережно протянул хозяину.
- Так, сейчас, ручку…
- Да есть, Александр Андреевич, не ищите! – Алексей подал золотистый «паркер»
«Дорогому красному другу Алексею, надеюсь, что и товарищу по борьбе. От автора» Подпись – трудно разобрать, но что то вроде Пр… и волнообразная завитушка кверху.
- Спасибо Александр Андреевич. Отличная книга. Ну, про мастерство языка итак все понятно, но сама суть… Я думаю, сейчас большинство населения стремятся к православному социализму!
Алексей говорил с беспредельной честностью, и каким - то глубоким и сильным воодушевлением, будто сам долгие годы был беремен той идеей, которая отобразилась в книге.
Александр Андреевич лишь скривил рот довольной ухмылкой, наполнил до краев граненые стаканы.
- А ты чего Толя сидишь - молчишь? – хозяин хлопнул рыжему по плечу и придвинул к тому стакан «Путинки». Анатолий бережно отодвинул алкоголь и, набравшись храбрости, но все же неуверенно произнес:
- Я тоже прочел вашу книгу. Знаете, мои взгляды значительно изменились: и насчет Союза, и на счет событий 93-го, и на счет Революции 17 года, но… - Анатолий сделал паузу и глубоко вдохнул воздух, толи для храбрости, толи ради выражения какой-то понятной только ему эмоции - … но я все же не могу до конца принять возможность православного социализма. Но ведь были убиты священники после революции, но ведь рушили храмы.… Да, благие цели, я это со временем понял, даже стыдно за свое «либерастское» прошлое, но смерти то ведь не утаишь…
- Роль православной церкви сегодня - это прекращение антисоветизма и создание союза с красными государственниками, понимаешь, Толь? Роль церкви - быть проводником небесных, мистических сил в общество, в народ. – хозяин призадумался, покосив взгляд, но быстро сформулировал пылающую в голове мысль и продолжил. – Я много разговариваю со священниками. Знаешь, что они говорят? Они убеждены, что русская православная церковь не имела никогда такого подъема, такого небесного величия, как после революции и в последующем, при Сталине! Сталин – истинный православный! Если раньше церковь была отвратительна своей гнилой ангажированностью и собачей преданностью к помазаннику, то при Сталине она обрела множество великомучеников, святых, которые выстрадали смертью свою веру!
Анатолий молчал призадумавшись. «Скорее, старик прав!» - зарождалось в его голове, и каждое слово хозяина было завораживающим, гипнотическим, а возможно и божественным. Оно словно проникало в сознание, в сердце, очищала грешную душу, образуя в ней верную благую мысль. Алексей лишь поддакивал, уверенно мотал головой, убедительно соглашаясь с хозяином. Он давно пришел к этой мысли, давно познал потерянную еще при рождении правду, а своей видимой поддержкой лишь подталкивал колеблющегося Анатолия.
- Страна загажена либералами – продолжал хозяин. Его косматые брови то сходились, то расходились, согласно мимическим движениям. - Все небесные силы и потоки тонут в этих миазмах, которыми умостили либералы русскую жизнь. Вот в чем дело!
Анатолию стала не по себе, в душе нахлынула такая горесть и отчаяние от прошлых грешных убеждений, что слезы сочились из напряженных век, а лицо залилось багровой постыдной краской. Ему казалось, что всю жизнь, будучи либералом и функционером государства, он уничтожал все божественные представление, топтал и унижал русский народ, желающий обрести веру в Бога и Социализм. Раскаяние, словно физическое естество, покалывало в горле, покрывало мурашками тело, будто электричество шевелила его рыжие волосы. Стало невыносимо держать в себе горькую слезу, и Анатолий расплакался, совершенно не заботясь, что о нем подумает Александр Андреевич и Алексей.
- Ладно, Толь, пошли, помолимся – Александр Андреевич погладил плачущего по спине.
Все трое подошли в дальний угол комнаты. Хозяин зажег церковную свечку, бережно стянул бордовый бархат с иконки. На иконе - лик Сталина и Ленина, они стоят в тесной дружбе, над головами серебрится лучезарный нимб, а напротив - Святая Матрона Московская - блаженный взгляд и чуть изогнутая кисть.
Анатолий не знал никаких молитв, слезы стекали крупными каплями по бледному несчастному лицу. Он просто бормотал, шевеля дрожащими губами: «Прости боженька, гниль нечистую, либерала окаянного, жида твоего грешного…»

аа, все таки не успел) думал в 12 закрываете

Спасибо, Лестада . А вот у нее зачесалось от возбуждения... Бывает такое... Хм, ладно уж, у меня такое бывает. Ну и на счет плевка! У каждого свои фетиши. У меня тоже есть фетиши, правда намного скромнее и не такие необычные. Хотя нет, необычные

, хм... про интеллигента и плевок... У меня есть рассказ "Интеллигенция в моих руках". Не знаю, постил ли я на форум... на намбе еще писал

Слава Богу ( ), я не знакома с творчеством этих двух товарищей.

Чубайса - в жопу, а вот проханова с интересом можно прочесть. Ну или хотя бы посмотри ролики на Ютубе. Этого хватит что бы сконструировать о нем первое впечатление

Радикал Максим, нууу, не знаю. Бывает, болит от возбуждения, тянущее такое ощущение. Но чесаться о_О

ой, какие разговоры пошли

Ну то что болит - это понятно. Не знаю как у вас это (у девушек) ...

А это не у Проханова кличка Прохор?

у проханова кличка соловей генштаба И ГОСПОДИН ГЕКСОГЕН

Ох Радда. тема любви не основная, безусловно. Много чего есть в этом тексте. Я не особо люблю исторические рассказы ( это моя проблема) , но читать было очень легко, местами перечитывал ради удовольствия. Мне кажется что использование некоторых жаргонизмов или современных выражений ( "снесло крышу" кабак" или что то вроде этого) режет ухо. Качественный приключенческий текст

Про СТИЛЬ я как то неоднозначно написал. Написано отлично.

До 14 лет я перечитывал "Денискины рассказы" Драгунского и "Мишкину кашу" Носова. Это все было интересно и увлекательно. Читал сестренке год назад и убедился, что это хорошая детская литература. Отличные рассказы, но только они детские. У детей иные потребности чем у взрослых, иные потребности в том числе и в литературе. Дети ведь дети, с особой несформировавшейся психологией, определенным багажом знаний и жизненного опыта, потому и литература соответствующая. Я читал сестренке, высоко оценивая текст, но понимал, что это уже не моя литература. Речь ведь не о качестве. Детская литература содержательно, по сути (глубина, важность мысли...) не может стоять выше. 

Если для кого-то детские тексты сложно писать, значит ты просто к этому не предрасположен, не твое это! Пиши тексты, где легко и получается качественно. Детские писатели ведь пишут детскую литературу не потому что ставят себе некую сверхзадачу, а потому что это у них это  хорошо получается. Есть и такие писатели, которые и детские тексты и взрослые пишут одинакого хорошо. Почему-то вспомнил сразу Юза Алешковского

Драгунский и Носов отличные детские писатели, но сравнивать их с Набоковым... ну, не корректно. Во всех смыслах не корректно. Набоков - великий писатель и изумительный стилист, а "Лолита" откровенно гениальная книга. И Другунский с Носовым не могут быть важнее, лучше, вообще не могуть вписываться в эту иерархию или писаться через запятую (Набоков,...),даже  несмотря на то, что они для детей... 

Текст слабее чем многие работы Лестада (все знают я считаю ее талантливым литератором). Стиль - ну Лестада, елки-колки, что тут скажешь... Сюжет не тронул, извини. Конец как то "сдулся". Возможно я не прав, может не догнал, не прочувствовал...

Радикал Максим, я себя утешаю тем, что всё из-за моей чрезмерной лени (тотальную занятость я в рассчёт не беру ).

Как правило, свободное время у меня есть с 11 ночи до часу, когда я уже жутко хочу спать(((

а я утешаю, что мне надо закончить начатую большую по объему вещь и отвлекаться не стоит. Хотя и ту вещь не пишу, потому что убеждаю, что загружен учебой. Короче, ленивая я жопа

Слабый текст, извинииии 

Не твоего уровня, мне кажется (субъективно жеж)

Лестада, Не плакай! )) Ты то пишешь! И как правило очень хорошие тексты. 

Я вообще ничего писать не могу. Лежу только и других читаю

Решил для себя не писать стихов, но вчера чего-то накалякал:


Хрупкие кости покрытые кожей, сплетение выпуклых вен,
Словно система корней вековыми деревьями свита,
И от рожденья до смерти рабом и не вставши с колен,
Прахом развеян, а может в гробу мир покинет - прикрытом.

Может поплачут немного для вида, краснея лицом,
Может и сердцем всплакнут от души не для вида.
В день похорон не припомнят, каким подлецом
Был погребенный, но это уж точно для вида.

Время заставит забыть, все забудут. Улыбки
воспрянут на лицах, солнцем засветят глаза
В память о нем только изредка проблески жидкие
Точно такая же жидкая может пролиться слеза

Смерть успокоит, затмит необузданный страх
Все обретет безболезненный, благостный вид
Все что осталось – серый безжизненный прах
Где-то бесцельно в слоях атмосферы парит

Многие уже это читали) А нового не пишу. Сложно как то быть великим прозаиком и одновременно поэтом)) (пунктуация - не мой конек)

ну а чего? все любят её)
http://

Я обессилен, потерян
Меня замучили слёзы,
Я не встаю с постели
Абстрактно щупая грёзы.
Зажженный свет совершенства
Лишь лицезрит мне пространство,
Душевных, глупых концепций
И там сидящего срамства.
Вопрос не в том кем на деле…
Я вышел этой судьбою,
Все дело в том, что я ели…
Справляюсь ели с собою.
Моя борьба за возможность
Не просто смысл на блюдце,
Впадая в скрытную ложность
Я избегаю поллюций.
Окно замерзшее, иней…
Проходит жутью сквозь тело,
Подобие порванных линий,
Подобие битого тела.
Какая малость в надежде,
Какие хамские грёзы,
Скорее мне захотелось
От бога синие розы…
****************


(когда то этот стих вызвал фееричный холливар)


Я, отголоском схватывая голос

Прижмусь о грань.

Залью питьё в сухую полость

В свою гортань.



И ожидая неизвестность

И зыблем. Страх!

Я потеряю равновесие

В своих ногах.



В момент трагических прозрений

Свой внемлю глас.

О, низко падая. Мгновенье.

В своих глазах.



*************************************
Я не хочу что б кто нибудь приник к моей беде.

Мне горестно, но только мне и больше не кому,

Ведь жизнь моя - не коллективная проблема.

И раз решил губить, то падать одному

в обрыв, А не тянуть родное племя

на множество страданий. Пережить,

а может быть и время...

Возможно, время мне не позволит согрешить.



********************************************


Открыв врата иль двери отворив,
Ты взглянешь на меня при тусклом свете.
И не словив черты и слов не обронив…
Навстречу папке-мамке дети…
Их улыбаки, мягкие черты лица
Пленили и отвергнули мгновенно,
Как словно папку подлеца…
Я все же тот подлец, наверно.
Ты пригласишь меня на скудный чай
И взор твой отдает приличным отторженьем
И опрокинешь кружку тоже невзначай
Кидаешься нечаянно печеньем.
Мы заперли щеколду комнатной двери,
Сорвав нещадно с тел одежду:
Рубаху, юбку, трусики, трусы
Мы слились воедино, стали смежны.
Тук – тук, тук - тук – стучали в дверку детки
И мамку с папкой звонко окликали
И не могли догадываться детки
Что мамка с папкой третьего зачали.


*****************************


Вот ты снова стоишь

Предо мною нагой и развратный,

Потешая мой взор,

Слышу голос твой вечно приятный.

Ощущая тепло,

Издаю еле слышные стоны,

Освещает свеча,

Озарив эрогенные зоны.

Но лишь нечто внутри,

Нечто вроде душевной ограды,

Разделяет желанье

От касания бледного зада.

То ли это во сне,

Толи кажется мне это "нечто",

Значит это во сне,

Мне привиделась мнимая встреча



**********************

Сегодня ночью

с понедельника на вторник

Я пил вино и разрывался смехом

В автомобиле лишь одна помеха

Скользящий дворник

разлетает капли

Дождя холодного, что по косой

Прообраз смерти, что с косой

Зарубит нах*й!



И проплывает город по причине

Безумной скорости в округе

Если глядеть в окно машины

Одни лишь круги



Уж в небесах залилось светом

Вино окончено в бутылке

И как ударило... ну в этом

В моем затылке.


******************************

Когда печальнее быть может только смерть

Одномоментно становясь спасением

И как ты не глядишь с презрением

На эту перспективу, драму

Лучше умереть!

Ведь это нечто вроде очищения



Когда хорошее не перекроет худшево

Являясь в жизнь лишь мимолетною улыбкой

Она тотчас становится пространственной и зыбкой

И служит перспективой только падшему



Надежда - есть синоним "дебилизма"

Она прислуживает инфантильной маской

И посему извольте, и не пучте глазки

Брызжа слюной про крайний пессимизм



Все то, что окружает, что возносится

Что есть желаемое в эпоху гедонизма

В отсутствии скабрезности относится

К процессу нечто вроде онанизма



***************************
Пыльный город закатом желтеет,

Увядает мутная даль,

А на сердце больная печаль

И свербит и болезненно греет.

Что то гулко елозит в ушах

Тело огненно запотевает.

Лишь глаза явственно проявляют

Не волнение , не муки, не страх,

А какое то увядание И души смертоносную тишь.

На устах проявляя лишь

Молчание.

Подходит ли к теме: да, безусловно подходит. Стилистика слишком приторная, соглашусь, что не мужское рассуждение. Предложение патетичные, нежные, воздушно-сахарные, но не всегда точные. Порой, они мешают воспринимать текст. Но мои вкусы - это мои личные проблемы. Полагаю что это мейнстрим (без всякого пренебрежения использую это слово). Подобные тексты нравятся читателям.

Да, ладно, не бумом спорить) придет то ведь к вопросу: есть ли слово "зыблем" в русском языке

и к согласованию - с чем этот "зыблем" согласуется - со "страхом" или нет. Бизграмадный кит

ага-ага.
"Поэта далеко заводит речь" - М. Цветаева. Это я так, вдруг вспомнил, без всякой претензии

Радикал Максим,
практически "Сельское кладбище" Жуковского.
Добротная тяжелая элегия в духе 18 века.)

ничего про Жуковского сказать не могу. В этот момент читал Бодлера

Нуу, не заигрывай со свободой слога и грамматики. Цветаева, может, и говорила, но сама-то не писала, как попало.)

писала) отлично писала как попала)

Когда Рудольф Альбертович проснулся, на блеклом небе восходило хилое солнце и в воздухе стояла безветренная утренняя прохлада. Он нехотя сполз с кровати, волоча старческие ноги по ворсовому ковру, поглядел на недвижимую еще спящую природу и с некоторым раздражением, вполне нормальным для раннего пробуждения зашторил окна.  Присев и свесив толстые рыхлые руки на колени, Рудольф Альбертович безнадежно вздохнул, прикусил свои пухлые несуразные губы, словно о чем-то думал или вспоминал нечто важное, требующее срочности, что ни в коем случае нельзя оставлять на потом. Виолетта лежала на кровати, временами приподнимала головку, зевая и издавая характерные на то звуки…

Когда Рудольф Альбертович возвращался домой, Виолетта радостно припадала на его мягкую грудь, отчего мужчину слегка отталкивало назад. В этом физическом взаимодействии чувствовалась игривость и одновременно семейная теплота, с виду, это схоже на ребенка, встречающего отца после изнурительного рабочего дня. Ее карие глаза возбужденно светились от нахлынувшего счастья, и сердце волнительно постукивало в груди. Она радостно металась по дому, обезумевшее дитя, вновь прижималась к Рудольфу Альбертовичу, заглядывая в его выцветшие белесые зрачки, не имеющие уже никакой эмоции, а только стеклянное солидное спокойствие.

Рудольф Альбертович Бауман – полный пожилой мужчина 63 лет. Дряблое рыхлое тело, обтянутое морщинистой кожей с землистыми, словно растекающимися пигментными пятнами, большая круглая голова, с выпирающим гипертрофированным лбом и недоразвитым ущербным подбородком, отчего безвольно выпирала верхняя челюсть с неприкрытыми средними зубами.   Волос на голове практически не имелось, только что, какие-то остатки смешно свисали на вечно потное лицо, отчего Рудольф Альбертович артистично закидывал голову в надежде встряхнуть резким движением жиденькие волосики . Глаза совсем крохотные, углубленные, близко посаженные, мутные и блеклые от времени прожитых лет.  Над ними неопрятно нависали жесткие брови с топорщащимися в разные сторону седыми волосками. Нос был мясистый, пробитый крупными оспинами, губы дефектные - нижняя губа свисала книзу, вывернутая наружу она отягощала его лицо нескончаемой грустью.

Рудольф Альбертович безумно походил на друга Бродского, кстати сказать, тоже поэта Евгения Рейна. Они оба, да еще Бобышев и  Найман, были так называемые «сироты Ахматовой». Стоит отметить, что Рудольф Альбертович любил стихи Рейна, и вовсе не по причине их внешней схожести. Бывало, сядет на просторный диван, предварительно наполнив бокал «Chianti» и читает:

 

Ночной истребитель, во мраке

Пронзающий правду и ложь,

Как будто бы пачку бумаги

Проходит охотничий нож.

Раскинув косыми крылами,

Уставший от тайных трудов,

Ты падаешь в грязное пламя

Бесчинствующих городов…

 

…Виолетта задумчиво слушает стихи, лежа на диване, она доверчиво прижимается к большому и теплому Рудольфу Альбертовичу.

Помимо стихов, Рудольф Альбертович любит перечитать Довлатова – от его рассказов становится по-старому тепло, и невольная сдержанная интеллигентская улыбка появляется на лице. После чтения они перебираются на кухню, обычно поедаются свиные отбивные под сыром или мясной штрудель с грибами. Альберт Рудольфович запивает съеденное уже упомянутым «Chianti» или временами позволяет себе выпить немного сладкого пряного «Bärenfang». Виолетта предпочитает исключительно основное блюдо и в больших количествах.

Закончив с ужином, они отправляются в просторную спальню, с грохотом бросаются на не расстеленную кровать. Тусклая бра нежно освещает комнату, но тут же оказывается выключенной под старческие кряхтения Рудольфа Альбертовича и пронзительное повизгивание Виолетты.

Старик неуклюже проводит дряхлой рукой по телу: ласкает тонкую шею, ощупывает узкую талию, уткнувшись безобразным носом и вдыхая запах ее тела. От его теплого дыхания слабо немеет и приятная колкая волна пробегает по телу Виолетты. Толи охмелев от выпитого алкоголя, толи по причине своей старческой ущербности, с трудом нашаривает молнию, расстегивает ремень, провозившись, приспускает брюки. Прижимая и тиская левой рукой ее тело, правой подергивает скукожившийся член, вяло приподнимая и приспуская морщинистую кожицу. Наконец, добившись слабой эрекции, Рудольф Альбертович натягивает кожицу до основания, выпуская наружу бледно-розовую головку, на дырочке непристойно поблескивает капелька прозрачной смазки.

Старческая рука сильнее обхватывает тонкую талию, член Рудольфа Альбертовича медленно входит и поступательными движениями шевелится в прямой кишке. Старик поднатуживается, выпуклый нахмуренный лоб покрывается капельками едкого пота, движения становятся все активнее, член пробирался все глубже и глубже, насаживаясь до упора. Рудольф Альбертович постанывает сиплым голосом, движения понемногу стихают и член разряжается склизкой теплотой в хрупком теле Виолетты. Не вынимая изнутри опавший член, старик отирает пот со лба, глубоко выдыхает уставший воздух; довольная борзая скулит ему в ответ.