Loki

II.Наследник

Тот день Антон запомнил до мелочей. Через неделю ему исполнялось четырнадцать, и отец обещал: как только сын сдаст экзамен зрелости и получит паспорт, они всей семьёй отправятся отдыхать на Септиму. Это было что-то невероятное, из их класса ещё никто не покидал планеты. И Антон уже представлял, как будет хвастаться перед приятелями, когда в октябре начнутся занятия в школе. Немного огорчало, что отец, скорее всего, не сможет присутствовать на самом тестировании — слишком много у него в последнее время дел. Унгерн-старший даже не всегда приходил ночевать домой. Но Антон не зря скоро получит паспорт, он взрослый, не то что младшая сестра Нюрка — если папка не успевает вернуться до того, как мама начинает укладывать её спать, капризничает. Ведь на Илезе проходит финал чемпионата по трёхмерному футболу, приехал сам президент Терранской Федерации. И работа генерала Службы Безопасности — чтобы всё было в порядке.

Отец не вернулся утром. Вместо него в дверь дома позвонили двое «в штатском», в которых Антон узнал жителей Метрополии. Вежливые, но во взгляде сквозит какое-то «свысока» — хоть раз увидишь, не спутаешь. Илеза от Земли недалеко, и такие гости знакомы.

— Госпожа Унгерн? Разрешите войти? — обратился старший к подоспевшей вслед за сыном женщине.

— Извините, мужа нет дома…

— Не стоит. Вы уже включали сегодня головидение? Вижу, да. Тогда нам лучше поговорить втроём.

— Хорошо. Пройдёмте в гостиную. Антон, — остановила его мама, — не заходи, пожалуйста, пока я не позову.

Это было… неправильно. Родители нечасто от него скрывали хоть что-то. Случилось что-то серьёзное? Антон вдруг похолодел. Если событие попало в новости… отец как-то вскользь упомянул, что на его работе даже генерал иногда обязан брать в руки оружие, когда нет иного выхода. Ведь и военные, и офицеры Службы Безопасности в присяге произносят одни и те же слова: «Защищать до последней капли крови». Звукоизоляция в гостиной качественная, вот только мама не знает, что ещё три года назад он проделал в облицовочной «пенке» стены дырку — слушать «секретные» разговоры родителей. Надо лишь снять нужную плитку фальш-камня в коридоре и приложить ухо.

— …итак, теперь вы предлагаете продать всё Департаменту имущества?

— Сенат милостив, дети не отвечают за грехи родителей. А предложенная сумма намного больше той, что вы сможете получить завтра, когда вашему мужу официально предъявят обвинения в измене. С учётом ваших сбережений вы сможете покинуть Илезу и устроиться в другом месте, где на ваших детях не будет висеть клеймо предателя.

Такого Антон вынести не смог. Забыв о запрете матери, он ворвался в комнату и с порога крикнул:

— Да как вы смеете!

Старший из гостей посмотрел на мальчика, словно энтомолог на редкий вид жука. Потом взял пульт и включил головизор на стене. Сначала мелькнула дата, следом заставка какого-то развлекательного канала — а дальше вместо фильма или юморины пошли новости: пятнадцать портретов в траурной рамке и голос диктора за кадром бубнит про мужество офицеров Службы Безопасности, которые предотвратили крупный теракт — спасли президента Федерации и город ценой жизни.

— Смотри. Эти люди погибли из-за твоего отца. Потому что по его вине остались без связи и поддержки один на один с врагами.

— Они сами виноваты, — запальчиво бросил Антон, — наверняка хотели медалей, собирались захватить сами и не рассчитали сил…

— Тоша, замолчи!

Крик матери запоздал — с лиц сотрудников отдела расследований исчезло доброжелательное выражение, а в комнате повисло не произнесённое: «Щенок!»

— За наградами? — процедил сквозь зубы старший. — Скажи это тем тысячам людей, которые остались живы. Живы, потому что для кого-то «до последней капли крови» оказалось не пустым звуком.

— А ведь вас беспокоит вовсе не наше будущее, — вдруг негромко сказала мама. — Все эти разговоры про милосердие Сената, про «не отвечают за грехи родителей»… Вам плевать, виновен Микаэль или нет. Вам нужно устроить шоу, где мой муж станет главным козлом отпущения. Вся Федерация негодует, даже семья отказывается от предателя.

— Наше предложение действует до полуночи, — сухо ответил один из следователей. — Честь имеем.

Мать подписала отречение вечером. Утром они втроём покинули Илезу. С собой Антон увозил только памятный знак отца «20 лет безупречной службы», который не считался наградой и потому его не отобрали… и ненависть.

Следующие десять лет пролетели быстро и как-то серо. Денег вполне хватило, чтобы устроиться на одной из планет окраины, где жизнь недорога, а соседям никакого дела до событий рядом с Землёй. Антон получил образование — пусть сын предателя не имел права на государственную стипендию, на учёбу в Политехническом университете столицы сектора сбережений хватило. А дальше… Антон неожиданно всех удивил, сразу после выпускного вечера завербовавшись инспектором на один из шахтёрских миров.

Его отговаривали: красный диплом, лучший на курсе. На выбор ­— карьера в любом из филиалов транссистемных корпораций или место ассистента, а потом и преподавателя на кафедре. А за два года в глуши про него забудут, он растеряет и связи, и знакомства — потому никакой нормальной работы, только новый контракт в очередной дыре. Самый тяжёлый бой пришлось выдержать с матерью: она решила, что сын жертвует собой ради денег на учёбу сестры.

Парень остался глух ко всему. Да, если «затянуть пояса», они наскребут нужную сумму. Если Антона возьмёт к себе одна из корпораций — то даже в тот же самый Политехнический, по стопам старшего брата. Вот только… что дальше? За пределами провинции местный диплом ничего не стоит, и с Порхова сестра никогда не уедет. Ну уж нет! Нюра была маленькой и давно забыла, а мать смирилась — зато Антон хорошо помнит разницу. Как живут «там» и «здесь». И слишком хорошо понимает, на какое будущее может претендовать лучший выпускник провинции — и троечник с дипломом ВУЗа метрополии. Пусть они никогда не смогут восстановить доброе имя отца, сестра всё равно получит то, что у неё отобрали. А про «потерянные связи» — он мужчина, не пропадет.

Спланировал Антон всё давно, ещё во время учёбы. Пришлось изрядно покопаться в самой разной информации, вспомнить рассказы отца… и положиться на удачу. Впрочем, едва он познакомился с начальником космопорта и, по совместительству, директором разработок, стало понятно, что фортуна на стороне Антона: в приоткрытом баре в углу кабинета среди десятка бутылок поддельной «Золотой лозы» стояли три настоящих, в месячный оклад каждая. Дальше всё тоже прошло, как задумано. Оливия была типичной корпоративной шахтёрской планетой, местная жизнь даже не выбралась на мелководье. Всех достоинств — вонючая, но кислородная атмосфера и залежи цирконида. Не настолько большие, чтобы организовывать централизованную добычу, но достаточно богатые, чтобы извлекать сырьё «старательским» методом. Вольные рудокопы получают оборудование, сами ищут и разрабатывают участок за участком. Как только добытчик сдаёт корпорации определённое количество руды за вычетом стоимости робокомплексов, запчастей и остального, он может либо получить оговорённую сумму и уехать — либо подписать новый договор. Каждый работает на своём участке, прошедшая первичную обработку порода запечатывается в специальный контейнер и перевозится в космопорт для отправки рейсовым сухогрузом.

Цирконид — материал дорогой, даже неочищенная руда на «чёрном рынке» стоит огромных денег. Готовый к транспортировке контейнер можно вскрыть только на заводе, он защищен всеми мыслимыми средствами. Нападать на транспорт или базу корпорации-владельца планеты никто из местных пиратов тоже не рискнёт. Остаётся «щипать» шахтёров — вот только выигрыш как в лотерее, никогда не знаешь, полон ли бункер робокомплекса или пуст. Плохо помогает даже информация, когда была прошлая отправка — жилы попадаются разные, иногда за три-четыре недели можно набрать несколько контейнеров, а иногда на один будешь горбатиться месяца два. Нападать слишком часто — старатели решат, что им выгоднее отдавать ту же пятую часть на регулярной основе какой-нибудь охранной фирме, и бизнес «накроется» совсем. Сколько добыто руды и когда уходит следующий контейнер, на Оливии не говорят даже самому близкому другу, а попытайся кто проникнуть в хранилище тайком — пулю получит без разговоров. Про руду не знает никто, кроме хозяина… и государственного инспектора.

Старатели не служащие корпорации, у них нет дорогих страховок и обязательного медицинского осмотра. Да и на герметичности бункеров и постов управления горных комплексов многие пытаются экономить, предпочитая риск глотнуть лишнюю дозу ядовитой пыли покупке дорогих фильтров и герметизирующих комплектов. За этим и следит инспектор, раз в месяц-два обязательно посещая каждого, проводя замеры и заставляя под угрозой крупных штрафов ремонтировать системы очистки. Инспектор знает всё — но он вне подозрений. На весь срок контракта на руку надевается специальный рекордер, запись не прекращается круглые сутки — а память с каждым транспортом отправляется в Управление надзора, где секунда за секундой её проверяют специальные компьютеры. И если возникнет хоть малейшее подозрение, начнётся расследование, а нечистоплотный инспектор поседеет раньше, чем выйдет из тюрьмы.

На этом Антон и строил свои расчёты: освоившись, он стал через день заходить к директору — играть в шахматы. Соперником тот был никудышным, зато собеседником просто замечательным, готовым болтать о чём угодно, лишь бы общаться с новым для здешней дыры человеком равного статуса. О погоде, о политике, о выпивке и женщинах… и каждый разговор переходил на цирконид. Впрочем, это было неудивительно — на Оливии всё крутилось вокруг добычи и цен на руду, как определить перспективный для добычи участок и где залегают самые богатые жилы. А дальше оказалось достаточно в нужный момент завести разговор, что мол, повезло — несколько последних пиратских налётов вышли «пустышками», и оставить номер анонимного счёта. Когда через три месяца от матери пришло письмо, что сестрёнка сдала экзамены в один из университетов Терры, целую минуту Антон не мог перевести дух — получилось!

Совесть его не мучала: подумаешь, заработают шахтёры свои деньги не за четыре года, а за пять или шесть. Тем более что до смертоубийства никогда не доходило, лишний раз горняков пираты старались не злить. Да и жертве проще отдать часть добытого, чем попасть в больницу или того хуже уехать в запаянном гробу. К тому же закон парень не нарушал: в разговорах не упоминал ни имён, ни мест, ни тем более количества руды — директор вычислял нужные шахты сам. Всегда можно сослаться, что «его наивностью по глупости и доверчивости воспользовались недобросовестные служащие корпорации» — ведь за свои «беседы» он ничего не получал. Счёт же в «забытой» рядом с шахматной доской записной книжке принадлежал матери, которая источника поступлений не знала — и, следовательно, ответственности не несла даже в самом худшем случае. Вот если бы Антон использовал оттуда хоть экю… но еще в самом начале он себе это запретил. И дело не только в лишнем риске — тогда он ничем не будет отличаться от директора и его подельников.

Два года пролетели как одно мгновение, сестра каждый месяц писала, как здорово учиться в столице. Мать после возвращения сына на Порхов рассказала, что Нюру очень хвалят, пророчат блестящее будущее. Хорошо, что нашлись деньги… а в глазах стояло: «Не хочу знать, откуда ты их взял». Хватало на все шесть курсов и жизнь до самого диплома, но отгуляв два месяца отпуска, Антон опять завербовался на Оливию. Второй раз на новом месте (а парня заметили и намекнули, что если надумает остаться — его ждёт повышение) запускать ту же схему он не рискнёт. И нужно «заработать», сколько получится, здесь, пусть сестрёнка, если захочет, останется на Земле — а для этого нужно купить там жильё.

В делах и рутине незаметно прошёл ещё год, такой же скучный и монотонный, как и предыдущие. Только за подачей «информации» Антон следил в этот раз гораздо тщательнее — чтобы не оставить даже тени возможности связать налёты с его визитами: не стоит рисковать будущей карьерой. Жизнь стала казаться колеёй древнего поезда, который не может свернуть и потому неотвратимо и в срок достигнет запланированного события-итога. Чтобы собраться с силами и снова отправиться по новым рельсам к новому неизбежному финалу.

Сигнал тревоги пришёл днём по времени космопорта. В одной из шахт, что вгрызалась в склон горного хребта на краю континента, произошёл обвал — хоть и редко, но такое случалось. И Антон вместо запланированной инспекции вылетел вместе с одним из помощников директора к месту катастрофы. Когда разберут завал и найдут пропавшего старателя, они должны определить — была причиной ошибка человека или отказ техники? Оливия существует, пока приносит прибыль, то есть каждый месяц отсюда стартуют грузовики с рудой. А это возможно, только если каждая деталь в конвейере по добыче — от оператора до последнего автомата шахтного комплекса — работает безотказно.

Ещё на подлёте обвал поразил своей необычностью — порода была ярко-зелёной. Рядом с привычными бурыми равнинами и шафрановым камнем горных хребтов этот изумрудный цвет был… не к месту. Когда флаер подлетел ближе, стала видна и другая ненормальность: словно кто-то исполинским ножом отхватил кусок горы и бросил вниз беспорядочной кучей. Почти сразу в наушниках зазвучал голос командира спасателей — оператор, скорее всего, погиб. Капсула стояла в начале тоннелей и оказалась в самом центре сошедшей породы. Несколько минут Антон раздумывал: сажать машину или нет? С одной стороны, вроде, положено, с другой — причина понятна и так. За него «решили» всё те же спасатели, сработала привычка искать до последнего, вдруг где-то нашлась «щель» и капсула уцелела. Гору просвечивали со всех сторон во всех направлениях и обнаружили необычную аномалию — со стороны свежего склона отчётливо просматривались пустоты, хотя сверху сканер по-прежнему демонстрировал сплошной камень. Вскрывать непонятные каверны на свой страх и риск начальник спасательной партии побоялся и быстро откопал какую-то замшелую инструкцию, переложив ответственность на «комиссию из представителя Компании и официального государственного лица». Можно было, конечно, отказаться — но Антону уже осточертела размеренная жизнь последних лет, а тут хоть какое-то разнообразие.

К ближайшей из пустот пробивались долго — странный камень по прочности не уступал обшивке космических кораблей. Но едва удалось проделать сквозное отверстие, раздался хлопок, взметнулась туча пыли, полетели обломки — словно произошёл взрыв, или с той стороны вакуум, а сама перегородка из стекла. Когда облако осело, открылся идеально ровный проём примерно два на четыре метра, за которым тянулся искусственный коридор… материал стен напоминал резину и светился мягким голубым светом.

Кто-то охнул:

— Матерь Божья, Древние!

Директор примчался, едва услышал про обнаруженные руины — не остановила даже разница во времени, в городке корпорации была уже ночь. И сразу же заявил, что экспедицию вглубь возглавит сам. Антон только усмехнулся: вот уж неуёмная жадность, даже готов натянуть на себя тяжёлый скафандр спасателей, лишь бы оказаться среди разведчиков. Отдельных следов Древних — древнейшей из известных в галактике рас — было найдено немало, настоящих баз всего десятка полтора. И все миллионы лет, как покинуты. Руины абсолютно безопасны, а внутри всегда немало пусть непонятных и неработающих, зато стоящих огромные деньги предметов, а нашедшим полагается обязательный процент. Впрочем, тут же одёрнул он себя, неизвестно, как старался бы попасть в исследовательскую партию сам — не будь его присутствие по закону обязательным.

В своё время Антон много читал о великой цивилизации, угасшей задолго до появления первого человека, внимательно рассматривал фотографии немногих известных сооружений, с первых секунд, когда открылся проход, пытался вообразить, что встретит их внутри… и всё же ошибся. База напоминала творение безумного поклонника кубизма. Одинаковые ровные прямоугольные коридоры три метра двадцать пять сантиметров в высоту и два метра двадцать два сантиметра в ширину, совпадение до одной тысячной миллиметра, а, может, и больше — точнее проверить не позволяли имевшиеся с собой приборы. Каждый коридор заканчивается «дверным проёмом» три на два метра, вровень с потолком, «косяками» и «порогом». Через каждые два коридора комната, четыре высоты и четыре ширины коридора. Причем в комнатах самые настоящие лестницы, ступеньками рассчитанные на рост человека — спускаются до пола и поднимаются так, что вход на следующий уровень на высоту коридора выше предыдущего. И везде — неизменная светящаяся «резина».

Кроме лестниц, первая же комната преподнесла неприятный сюрприз: связь работала в коридорах, в пределах зала и глохла на «порогах» зала. Все попытки поставить ретрансляторы провалились, приборы не видели друг друга ни в одном диапазоне. Пришлось отказаться и от роботов — у порога первой же «комнаты» все автоматы остановились, сигналя, что дальше сплошной камень. Выход нашли: в каждом зале оставлять двоих, воспользовавшись особенностью коридоров передавать на дальние расстояния голоса живых людей, пусть и в искажённом до непонимания слов виде. По окрику человек делал шаг из комнаты, принимал по радио пакет информации и передавал дальше. Вот только это означало, что вскоре разведка остановится — внутрь базы зашло всего двадцать исследователей.

Их осталось всего четверо — инспектор, директор и два его помощника-телохранителя-подручных, в которых Антон давно подозревал пиратских связных, когда очередной коридор вывел в необычный зал: не уже привычный параллелепипед, а полусфера. И не пустой — на полу расположился изумрудный куб в рост человека. Когда исследователи подошли вплотную, оказалось, что зелёная поверхность не однотонна, на ней вспыхивают и пропадают линии знакомого голубого цвета. Один из «шестёрок» провёл рукой по артефакту, потом из какого-то удальства снял перчатку и приложил ладонь к поверхности… Куб остался стоять неизменным, зато мужчину охватил столб изумрудного пламени, смазал очертания. Несколько мгновений — и на пол рухнула пустая амуниция. Человека в ней больше не было. Сразу после этого зелёный столб превратился в лужу и, оставив вещи, струёй устремился к выходу.

Уцелевшие исследователи кинулись следом ­ — и застыли на пороге ближайшего зала-куба, проход загородила стена полупрозрачного рыжего тумана, сквозь который на полу виднелись фигуры двух оставленных связных — что-то столкнуло их вниз. Помощник директора вытащил анализатор, выдвинул щуп на максимум, аккуратно ткнул в рыжую преграду — и отскочил: едва кончик оказался «по ту сторону», прибор взвыл от бешеной радиоактивности, словно весь кислород в помещении стал нестабильным изотопом. Но стоило втащить прибор обратно — никаких следов, не фонил даже побывавший «в горячей зоне» кусок. Когда через пять минут преграда исчезла, разведчики убедились, что не излучают ни зал, ни тела товарищей на полу… Антон успел первым: ещё только увидев странный купол, он незаметно расстегнул нужный сегмент скафандра, а теперь, не задумываясь, выстрелил насквозь.

— Руки за голову и два шага назад. А сейчас, господин директор, аккуратненько так спиной вперёд обратно. Встанете на дальнем конце, подальше от той замечательной зелёной штуки. Нет-нет, руки и дальше на затылке. И не стоит делать глупостей, вы ведь заглядывали поразмяться в тир? Значит, помните, как я стреляю. Я прострелю вам руку быстрее, чем вы дотянетесь до своего разрядника.

— Хочешь всё забрать себе? — голос директора звучал так, словно их разделял не пистолет, а шахматная доска. — Идеальное оружие, за которое заплатят любые деньги и пиратские бароны, и Чужие расы. А уж сколько отвалит Консулат… Ты не сумеешь один и понимаешь это, потому и не стал меня убивать. Говори условия.

— Вариант, что я хочу передать артефакт федеральному правительству, вы, конечно, не рассматриваете?

— Государству? За висюльку, славу героя и повышение по службе? Не смеши меня, мальчик. Я хорошо знаю таких, как ты. Какой процент ты хочешь?

— Мой отец был офицером. И он учил меня, что честь и долг перед Родиной выше шкурных интересов, — увидев, как после слов про отца-офицера подонок вздрогнул и поверил, Антон мысленно усмехнулся: вот что значит репутация «вооружённых сил — опоры морали и Земной Федерации». — Вы ведь уже поняли, что я хочу услышать? Я тоже, ещё когда мы сюда зашли, заметил, что появилась связь с орбитой.

— Ты говоришь о чести? — видно было, что директор боится, но пытается переломить ситуацию в нужную сторону. — Скольких ты продал за эти годы? А ведь знал, что каждый лишний год в шахтах вдвое повышает вероятность заболеть синдромом Ляпейра. Теперь надеешься выйти из дела чистеньким? А-а-а-а! ­— если разрядник стрелял невидимо, то пистолет, который Антон подобрал среди вещей на полу, был заряжен пулями, и сейчас одна из них ударила в стену рядом с директором.

— Когда прибудут твои приятели?

— Через час…У-а-а-а! — Антон выстрелил в ногу, и директор с диким криком в судорогах покатился по полу: любимое оружие пиратов, бронебойные пули с шоковыми разрядниками.

— Точнее.

— С-сволочь. Через полчаса. У-а-а-у… — громыхнул следующий выстрел. — Не надо, не надо, тридцать минут, тридцать минут. Не надо больше, — не вставая с пола, заскулил директор.

— Вот теперь верю.

— Ты не сможешь, — в Антона полетел полный ненависти взгляд.

— Смогу, — следующий выстрел разнёс голову.

Любой корабль, выныривая из гипера в обитаемой системе, уведомляет о своём прибытии, даже военные. Но информация о движении не принадлежащих корпорации судов приходит только федеральным чиновникам — и только Антон знает, что к Оливии для дозаправки вчера подошёл тяжёлый крейсер «Беркут». Сообщение военным уже отправлено, ещё семьдесят минут и планета окажется в зоне действия главного калибра, её не сможет покинуть никто. Но десант с крейсера начнёт высадку через четыре часа, не раньше, а свидетелей у пиратов оставлять не принято. От их стратосферных челноков не скроешься даже на флаере, особенно когда машины стартуют прямо с орбиты — а носитель уже наверняка висит над базой Предтеч. Да и на земле человек в здешних местах как на ладони.

У Антона хорошая позиция, он отменный стрелок — но и с другой стороны будут матёрые волки. Полчаса — и пираты всё равно прорвутся. Вот только на погрузку артефакта ещё минут пятьдесят, не меньше. Антон вдруг подумал о последних словах директора. Верил бы в Бога — решил, что этот бой его искупление за последние три года. Вот только он не верит. Зато… «Был бы жив отец — сейчас бы мной гордился», — с этой мыслью Антон выложил на «порог» перед собой памятный знак отца, который всегда был с ним. И захватил в прицел первого врага.

Подумал, что 2ю повесть дилогии тоже надо выложить. Для завершённости картины

 

 

I. Талисман на удачу

Кап-кап-кап. Вода из пробитой трубы медленно сочится на пол, капли, словно песчинки часов, отсчитывают секунды. Мгновения жизни. Я посмотрел на товарищей, укрывшихся среди обломков и мусора, щедро устилавших пол «ангара» — всего четверо. А боеприпасов осталось на одну, может быть, две атаки. Только вот те, кто пытается ворваться вглубь бывших складов, ещё не знают — мы победили: в баллоны за спиной уже попал воздух, внутри пошёл необратимый процесс распада. Газ в толстых трубах из жёлтого пластика и серой металлоброни никогда не превратится в смертельный яд, готовый отравить тысячи людей. И если ценой станет наша жизнь — что же, мы всегда знали, что выбранная стезя может забрать её в любую минуту. Amen[1].

Гай на мгновение прикрыл глаза рукой, пытаясь отогнать внезапно нахлынувшие воспоминания прошедшей войны. Не к месту. Но уж очень космопорт Илезы был похож на другой, точно такой же, откуда тогда ещё лейтенант Гальба уезжал… уезжал, чтобы никогда не вернуться. И так же, как и тогда, сегодня в пассажирском терминале царила неразбериха: кто-то спешил к автобусам на посадку, кто-то толпился у информационных табло, выискивая нужный рейс. Встречающие и провожающие с грудами сумок и чемоданов, дети, взрослые, работники вокзала — вместе они напоминали шипучий разноцветный коктейль, который выплеснули в большую миску, накрытую гигантской стеклянной тарелкой.

Полковник Гальба путешествовал налегке, потому досмотр прошёл одним из первых. И сейчас, глядя на людскую кашу пассажирского зала, отогнал непрошеное видение и принялся мысленно ругать таможню. Илеза — одна из старейших и богатейших земных колоний, входит в центральный сектор Терранской Федерации, и проверка вещей обязательна для любого въезжающего и отъезжающего. Но как её провели неряшливо и поверхностно! Особенно когда таможенник увидел капитанские погоны и то, что стоящий перед ним военный — полный кавалер Звезд Славы.

«Как освоюсь — начну наводить порядок. А то чёрт-те что, совсем разленились. Ладно, в отличие от многих и документы, и награды у меня настоящие. А не липовые, из тех, что так любит наша доблестная Служба. И не менее доблестные агенты соседей, чтоб им пусто было. Но ведь здешние балбесы даже не потрудились удостоверение проверить, как положено. Засунь я в сумку хоть пушку — и её не увидели бы, они же после звёзд так рты разинули, что вообще про всё забыли…» — резкий толчок в спину вырвал его из раздумий.

Обернувшись, полковник увидел молоденького лейтенанта, летевшего в соседней каюте. Тащит, кроме своей сумки, оба чемодана девушки, с которой познакомился в дороге. Катить объёмистые баулы в толпе не получается, вот и приходится бедняге отдуваться за свою даму, толкая углами всех, кто не успел увернуться. Увидев, кого он задел на этот раз, парень налился краской смущения, попытался было вытянуться по стойке смирно, произнести слова извинений — но Гай только махнул рукой: мол, не глупи, вон там родители твоей пассии ждут, так что поторопись.

Проводив юношу взглядом, полковник улыбнулся: всё-таки не зря он удержал этих двоих от глупостей на борту. Они будут замечательной парой — но пусть их жизнь свяжут любовь и время, а не последствия случайного увлечения. Вон как мальчик краснеет, знакомясь с родителями своей будущей наречённой. Ничего, привыкнет. Но где же всё-таки встречающие самого Гая? Согласно правилам Службы Безопасности Федерации Терранских миров к старшему по званию, переведённому на новое место, прикрепляют двух стажёров: это поможет ему освоиться, а служба обогатится молодыми офицерами, которые будут мыслить чуть иначе, чем окружение — что тоже пойдёт на пользу делу. И ждать ребята должны были прямо у входа в терминал. Наверняка постарались приехать заранее — ведь от первого впечатления зависит отношение будущего начальства. Или… может, ему достались какие-то разгильдяи? Гай машинально потрогал сплетённую из нитей паутинника ленточку-талисман на левом запястье. Неужели наконец-то удача ему изменила?

Фортуна… тонкая материя, капризная дама. Сколько людей молят её о встрече, просят побыть рядом хоть минутку? И завидуют чёрной завистью тем, у кого богиня удачи всегда стоит за плечом. Гаю таких глупцов было жалко, а своё прозвище «счастливчик» он ненавидел. Полковник Службы в тридцать два, а ведь для большинства это венец карьеры перед пенсией. Пусть не красавец, но вполне симпатичен, черная грива и атлетическая фигура — наследие предков-бретонцев с самой Терры. Словно из прошлого вернулся суровый воин, отражающий набеги викингов. Полный кавалер Звезд Славы и Мужества — а перед такими склонялись и отдавали честь даже генералы… только вот обычно посмертно. Да ко всему прочему один из немногих, кого армейская и флотская братия принимала как своего, хотя «крысоловов» традиционно терпела только по необходимости. Его постоянно спрашивали, как ему удаётся — но он только отшучивался, показывая талисман на запястье. Мол, мама в детстве к знахарке сводила — вот та и заговорила на всю жизнь.

Отшучивался, потому что удача имела другую, горькую сторону. За которую он отдал бы и карьеру, и жизнь. Случай увел его — в нудную рутинную проверку по дальним гарнизонам отправили, естественно, самого младшего. Увёл перед самой пограничной войной, в которой сгорели и семья, и друзья, и коллеги. Консулат Дайто уже давно точил зубы на пограничный мир Кёнсан, и дело было не только в его ценном стратегическом положении. Два поколения назад планета нашла способ уйти из-под власти Великих консулов, переметнувшись к злейшему врагу — Терранской федерации. Смертный приговор вынесли даже детям, которым ещё предстояло родиться под властью федералов…И вот, наконец, шаткий мир рухнул в кровавой бойне. Вернулся лейтенант на пепелище, только вместе с десантом. Гай искал смерти. Не лез, конечно, грудью на выстрел, отец слишком твёрдо вдолбил, что выброшенная самоубийством жизнь — это предательство по отношению к тем, кто остался. Зато стремился в самое пекло: разведка, рейды по тылам, диверсии. Судьба почему-то хранила его, хотя он похоронил немало сражавшихся рядом.

А когда встал вопрос о воссоздании отделения Службы в разорённом секторе — кроме капитана Гальбы, других кандидатов даже не рассматривали. И так единственный оставшийся местный, который сумеет разобраться не только в армейских, но и в гражданских делах. А ещё новоиспечённому майору долго придётся бок о бок работать с военными, и хорошая репутация да налаженные отношения с соседями намного перевесят некоторый недостаток опыта. Молодой начальник сектора принял и это, поселившись на работе: она стала для него домом и семьёй, смыслом жизни. Потому, наверное, и не задержался майор в захолустье, а двинулся вверх по карьерной лестнице… Гай тряхнул головой, прогоняя опять не к месту вернувшиеся воспоминания. И решив больше не рисковать оглохнуть в людской толчее, направился в кафе при вокзале. Тем более что завтракал он часа четыре назад, и в животе призывно заурчало.

Именно за обедом и нашли его провожатые-подопечные. Вроде бы обычный темноволосый парень, в брюках и рубашке, под ручку с миловидной светловолосой девушкой в ситцевом сарафане… эдакая влюблённая парочка, спешит к своему знакомому. И увидев которую, Гаю захотелось дать обоим втык: за то, что слишком соответствуют образу. Даже «естественная» неряшливость в одежде — словно из учебника. Любой опытный агент вычислит сопляков с первого взгляда и в лучшем случае просто скроется. В худшем… о таком думать не стоит, за время службы Гай не раз видел, чем заканчиваются ошибки контрразведчика.

Чтобы опередить стажёров, пока они, не дай бог, второпях ещё и не поздоровались по настоящему званию, начал.

— А, давно жду. Твой дядя, — обратился он к парню, — сказал, что направит встречать племянника, но по своей рассеянности забыл назвать имя. А повторно заплатить за сеанс связи поскупился, всё такой же жмот.

— Алексей, — представился русоволосый. — А это моя, — он чуть запнулся, — подруга Женя.

— Очень приятно, — Гай мысленно поставил обоим плюс. К чужим именам всегда тяжело привыкать и легко можно «проколоться». Окликнет кто — а ты как глухой. Ребята молодцы, из-за разовой встречи не стали придумывать себе новые: ведь «официально» они потом могут и не увидеться. За исключением планетарного руководства и офицеров отдела внешних связей, все остальные сотрудники Службы имели отдельную «внешнюю» биографию, формально работая во множестве учреждений от армии и полиции до муниципального хозяйства и частных фирм. — Позвольте представиться, — он встал и поцеловал покрасневшей Жене руку, — капитан мобильной пехоты Гай Гальба. Давний знакомец одного старого скряги, который приходится дядей твоему кавалеру. Но для вас обоих просто Гай.

— У нас машина внизу, — всё ещё стараясь справиться с накатившим смущением, начала объяснять девушка, — мы потому и задержались, что из-за опоздания «Астры» с «Камелией» все стоянки забиты. Хотели уже машину оставить, пешком идти — как случайно место нашли. Только поторопиться надо, мы, как бы сказать… не совсем правильно встали, — она задорно улыбнулась. — Так что если господин офицер не хочет идти пешком или ехать на автобусе — советую поспешить.

Оставив будущего шефа в выделенной Службой квартире, стажёры уехали, но всего через два квартала Алексей, которого распирало от впечатлений, остановил машину у обочины и обратился к напарнице:

— Ну как тебе начальство? Не хочу каркать заранее, но, кажется, нам не повезло. Даже не представляю, как под таким будем работать.

— Почему? — к поспешности выводов у своего напарника девушка привыкла, но время от времени Алексей умудрялся заметить то, что она пропускала.

— Ты досье его читала?

— Ну… только открытую часть, — удивлённо произнесла Женя. Подразумевая пусть неписаное, но от этого не менее жёстко соблюдаемое правило: куратор и его личные стажёры читают только тот раздел досье, где говорится о профессиональной биографии. Всё личное и семейное можешь рассказать как обычному человеку, только сам — иначе нормальных отношений не будет. Тяжело общаться с тем, кто просеял тебя сквозь доклады психологов и записки аналитиков-кадровиков или «расколол» с помощью профессиональных навыков. — Лешка, ты что, залез дальше? Кстати, ведь если даже отбросить правила — у тебя не тот уровень доступа?

— Да нет, что ты, — смутился парень, — только разрешённое. Но мне и этого хватило. Да вспомни своё впечатление, попробуй его, как в академии учили, проанализировать. Отморозок же полнейший…

— Лёшенька, мне кажется, ты ошибаешься, — девушка демонстративно пожала плечами, хотя себе тут же призналась, что спорит больше из чувства противоречия, а не из-за собственных впечатлений. — Не отморозок. Скорее… палач.

— Одно другого стоит, — фыркнул в ответ Алексей.

— Нет, разница всё же есть. Именно палач, — и вдруг добавила пришедшее откуда-то из глубины сравнение. — Или, скорее, судия, который отмеряет виновным и праведным.

Алексей что-то собрался возразить, начать спор, не замечая, что девушка уже ушла в свои мысли, пытаясь понять, откуда возник именно такой образ. Потому Женя бросила:

— Но ты прав, первое впечатление стоит обдумать. Ладно, не надо меня дальше подвозить. Уже недалеко, а «на пешком» я соображаю лучше.

И раньше, чем напарник успел хоть что-то сказать, выскользнула из машины и сразу же затерялась в толпе пешеходов.

Время показало, что Алексей всё-таки оказался неправ, потому что сработались начальник и стажёры неплохо. Да и отдел, который отдали новому полковнику, был, пожалуй, самым беспокойным и самым интересным в системе Илезы: Гальба стал курировать таможню и борьбу с контрабандой «особых товаров». С одной стороны, за такое назначение говорил его обширнейший опыт, полученный в разных уголках Федерации, с другой — все были рады спихнуть на «чужачка» самую объемистую часть работы. Ведь если за межпланетными террористами, чужими разведками и прочими подобными вещами в здешних краях приглядывало центральное управление столичного сектора, то особо опасный межпланетный криминал, перевозка наркотиков и тому подобное были головной болью периферии. И молодые выпускники академии вместо пучины бумажных дел сразу погрузились в гущу серьёзной службы. А сам полковник оказался не только бесценным и понимающим учителем, но и замечательным человеком. Который, где можно, сквозь пальцы смотрит на нарушение омертвелых негласных обычаев местного «болота».

Со стороны Гая всё было несколько сложнее. Алексея он понял быстро и «до донышка», к тому же парень любил поболтать, и даже без досье нехитрую историю жизни вытянуть было не сложно. Да и похожа она была на собственную, как две горошины из одного стручка: родился, учился, поступил в местный университет, а на одном из курсов парнем заинтересовалась Служба. Дальше аккуратная работа психологов, и человек с радостью принимает предложение служить в СБ. Романтика плаща и кинжала всегда привлекала многих. Разве что, в отличие от наставника, Алексей учился не на инженера, а на лингвиста. А вот понять Женю не получалось совсем. Потому что во время одного из «случайных» разговоров, на подковырку — «что бы на такое сказала твоя родня, если бы узнала» — Женя отрезала: «Ничего. Я с десяти лет в приюте». Расспрашивать и разрабатывать её дальше, словно очередной объект, было… бестактно, вплоть до служебного конфликта.

Сирота Службы, так их называли. И армия, и Безопасность, и даже некоторые гражданские структуры всегда выискивали в детских домах подходящих мальчиков и девочек. Чтобы после окончания учёбы получить не просто великолепно подготовленных с юного возраста сотрудников (например, Женя, хоть и была ровесницей Алексея, знала и умела намного больше). Для выходцев из приютов выбранная за них стезя была работой и смыслом, любимым делом и призванием. Да и то, что шансов добиться чего-то в жизни у них неизмеримо больше, чем у простого сироты, изрядно подстёгивало служебное рвение. Вот только как общаться с хорошенькой девушкой, которая не просто не хочет видеть ничего кроме работы, а не умеет, Гай не знал — несмотря на весь свой жизненный опыт.

Не очень сложились у полковника отношения и с некоторыми коллегами. Точнее, молодёжь и младшие чины смотрели на него с восхищением — как-никак герой, боевой офицер, орденов и медалей на пятерых хватит. Да и не по чину простой мужик, субординацию и порядок хоть и требует, начальственным положением не «тыкает». А вот старший командирский состав за то же самое смотрел с неодобрением, граничащим с холодной неприязнью: и за пренебрежение некоторыми местными «традициями», и за то, что чин и награды Гай зарабатывал в «горячих» точках. А они своё место получали тихим карьерным ростом в кабинетах — слишком спокойным местом была Илеза. Гай, в очередной раз «сталкиваясь» с коллегами, мысленно только усмехался: оказывается, даже в этих пожилых дядьках до сих пор не умерла тяга к романтике. Ради которой они и выбрали когда-то работу в Службе. И потому сейчас из колодцев души плещется зависть, глядя на воплощение юношеской мечты перед собой.

Впрочем, людьми все были хорошими, честными — тот же руководитель илезского отделения, хотя и невзлюбил подчинённого больше остальных, за рамки приличий и норм службы никогда не выходил. И даже встал на сторону чужачка, когда полковник Гальба перетряхивал таможню и «устраивал погром» в работе полицейского управления. Хотя начальник планетарной полиции был давним приятелем генерала Унгерна, а сам начальник СБ, в отличие от подчинённых, имел допуск к полному досье и потому был уверен, что полковник на Илезе задержится недолго. Держать таких «зубров» в безопасном тылу периферии столичного сектора было расточительством — если только Илеза не выбрана как часть какой-то многоходовой операции центрального управления, для чего подходящего специалиста внедрили заранее. Гаю же таких ровно-деловых отношений было достаточно, он давно научился ценить мелочи. А что до приятельских отношений с коллегами — то, даже возглавляя сектор Кёнсан, никогда к ним не стремился. Высиживая на банкетах служебных праздников ровно столько, сколько требовали приличия, и уезжая после этого сразу на работу. Он бы, наверное, и ночевал в здании Службы — но разум требовал отдыха, смены обстановки. И чтобы усталость не сказывалась на результатах, Гай дисциплинированно каждый день отправлялся домой, также дисциплинированно брал выходные.

Довольно скоро выяснилось, что «живёт» на службе не он один. И почти все приходятся на его отдел: слишком уж много дел накопилось за время начальствования предыдущего руководства. Несрочной работы, что каждый раз откладывается из-за задач «высокого приоритета» — пока из мелких неприятностей не превращается в одну большую проблему. Впрочем, пределов разумного никто из «энтузиастов» не переходил… за исключением Жени.

На девушку не действовали ни увещевания, ни устные приказы. А переводить конфликт в официальную плоскость Гай не хотел, всё-таки Евгения была его стажёром. Чем та беззастенчиво и пользовалась. Противостояние длилось полтора месяца, пока одну из недель Женя провела, не покидая офиса — на чём терпение Гая лопнуло. Утром восьмого дня он вытащил нарушительницу с рабочего места и пообещал, что отныне будет лично провожать её до порога дома, предварительно забрав ключ доступа в здание Службы. И возвращать ключ будет также лично — у порога квартиры или на пропускном пункте. Красная словно рак девушка вынуждена была подчиниться.

Месяц Гай не только проверял, во сколько его излишне старательная подчинённая покидает работу, но и чуть ли не за руку водил девушку отдыхать по выходным. Рассудив, что Жене будет полезно не сидеть в свободное время в четырёх стенах, а попытаться увидеть в окружающем мире хоть что-нибудь ещё. И лишь убедившись, что повторения «приступов» не будет, контролировать перестал. Но, к удивлению обоих, ездили они домой по-прежнему вместе, да и на отдых стали ходить тоже вдвоём. И если с дорогой после работы всё было просто — живут рядом, а машиной Гай, ждущий, что его в любой момент перекинут на новое место, так и не обзавёлся, то с выходными было иначе. Нет, они по-прежнему смотрели друг на друга лишь как на коллег, не больше. Оба были слишком биты жизнью, чтобы увидеть за мимолётной встречей судьбу или счастливый случай, как это обязательно сделал бы Алексей. Просто он, как признался себе Гай, наконец-то нашёл себе друга, с которым можно почувствовать себя просто человеком, а не начальником или идеальным солдатом на службе Человечеству и Федерации.

В один из майских вечеров Гай и Женя сидели в небольшом кафе на окраине мегаполиса, отмечая завершение трудной, растянувшейся почти на три месяца операции по отлову очередного канала контрабанды наркотиков. Работать, особенно в последние недели, приходилось на износ — плюнув на все ограничения, которые когда-то установил сам Гай. И потому настроение было ленивое и безмятежное. Женя даже предложила использовать накопившиеся выходные и отправиться на морское побережье: мол, начинается нерест жемчужных полосатиков, очень красивое зрелище — и Гай будет жалеть, если уедет на другое место службы, так ничего и не увидев. Гай в ответ только усмехнулся и обещал подумать. Мысленно добавив, что Женя за последнее время переменилась, и в лучшую сторону: всё больше напоминает хорошенькую девушку, а не робота из голофильмов про шпионские игры. Даже сама заговорила про отдых.

Внезапно дверь с грохотом отворилась, и в зал ввалился десяток парней. При виде то ли пьяной, то ли наширявшейся компании в очень дорогих костюмах Гай тяжко вздохнул: не повезло. Ну почему из всех заведений многомиллионного города эта планетарная проблема выбрала именно их кафе? Племянник сенатора Федерации со своими прихлебателями, изгнанный из столицы за какую-то провинность на окраину центрального сектора. И теперь развлекающийся по всей Илезе, пользуясь тем, что местная полиция тронуть его боится. Да и не только полиция: первое время дебоши и хулиганские выходки ещё мелькали в прессе, но после того как несколько изданий вынудили заплатить штраф за «клевету», для пишущей братии любое упоминание столичного гостя стало табу. Разговоры в зале стихли, посетители один за другим стали собираться, выглянувший на шум хозяин с трагичным выражением лица явно заранее подсчитывал убытки… как заводила компании, в котором Гай опознал того самого племянника, вдруг с силой схватил за руку девушку за ближайшим столиком и громко заорал:

— Мадмазель, вы обязательно должны посидеть с нами! Такой красавице нельзя скучать в одиночестве!

Остальные хулиганы в это время держали парня, который пытался вступиться за свою подругу. Дело шло к драке. Разгореться она, к счастью, не успела — на автоматический сигнал охранной сигнализации приехал наряд полиции. А вот дальше Гай смотрел на разворачивающийся спектакль с всё большим отвращением. Потому что наряд не только не попытался задержать распоясавшуюся шпану и молча выслушивал угрозы и упрёки в свою сторону… через несколько минут стало понятно, что вступившегося за девушку парня могут обвинить и в «нанесении побоев», и в «злостном хулиганстве с отягчающими обстоятельствами». Вряд ли дело закончится приговором, на такую глупость судья пойти не рискнёт. Но вот нахлебается пацан… негромко шепнув: «Женя, подождите меня», — Гай встал и направился к задумчивой троице полицейских.

— Господа, объясните, пожалуйста, почему вы до сих пор не только не задержали зачинщиков — но и, кажется, готовы поддержать ложное обвинение? Или к вам не поступили записи с камер?

Полицейские вопрос попросту проигнорировали, а «золотой племянник» ткнул в «заступника» пальцем и громко потребовал «арестовать и вон того, а заодно шлюху, которая приставала к нему со всякими непристойностями». Гай в ответ едва заметно вздохнул: очень хотелось избежать такого способа — но иначе парню и девушке сломают жизнь.

— Я, капитан Пятой гренадёрской дивизии, полный кавалер Звезд Славы и Мужества, своим словом подтверждаю невиновность человека, который не побоялся встать на защиту дамы, — прогремел по залу голос. — Я вношу обвинения против вот этих молодых людей в совершении преступления в состоянии наркотического опьянения, — дальше голос стал ледяным. — А если я узнаю, что вы отпустили подозреваемых или сфальсифицировали в участке анализы — то внесу обвинение в преступном небрежении со стороны местных органов юстиции.

После чего развернулся и вышел на улицу. Мысленно похоронив свой отпуск и готовясь к грандиозному скандалу на службе. Нет, формально к нему претензий быть не может — его «публичная» половина служит на Илезе, внешность и «официальная» биография к закрытым материалам не относятся. Даже неизбежное внимание журналистов на пользу, давно пора запускать одну из «обманок», которая должна «отделить» капитана пехоты от его настоящих занятий. Для спецслужб врага, контрабандистов и остальных офицер СБ с кодовым именем «Пустынник» сейчас находится на границе с Содружеством, где руководит операцией по обезвреживанию очередного пиратского гнезда. Вот только начальник планетарной полиции и генерал илезской СБ, говорят, даже дружат семьями. А разнос за то, что «служба правопорядка не соблюдает всеобщее равенство перед законом», из столицы теперь придёт обязательно — и публичного унижения своего давнего приятеля Унгерн не простит.

Женя нагнала Гая только через квартал. После чего вдруг остановила, ухватившись за руку, и впервые обратилась на «ты»:

— Кажется, домой кому-то сегодня лучше не возвращаться, да и квартиру придётся менять. В общем — давай ко мне. Только предупреждаю сразу, спать будешь на диванчике в соседней комнате. Это на работе ты мне начальник, а дома — обычный гость. Так что свою кровать не отдам.

Ночевать у Жени пришлось не только в этот день, но и весь следующий месяц: с поиском нового жилья возникли изрядные трудности. И дело было не только в том, что квартиру Гай обязательно хотел в том же районе, что и раньше — потому пришлось ждать, пока стихнет интерес журналистов. Покупку или найм легко можно было оформить на подставное лицо… Вот только сделать это через Службу мешал начальник планетарной СБ генерал Унгерн. Повлиять на работу полковника или сорвать ему операцию прикрытия он не мог, это неизбежно ударило бы и по генералу, зато в житейских мелочах портить нервы подчинённому можно было сколько угодно.

Что самое плохое, причина такой неприязни была вовсе не в том, что директор планетарной полиции и старинный приятель Унгерна получил «за кафе» неполное служебное соответствие — показательная порка для новостей, мол, «перед законом все равны, хотя некоторые чиновники и забывают». И это всего за два года до пенсии! Стань генералу просто обидно за старого приятеля, Гай ещё мог бы принять и даже отчасти согласиться: он в здешних краях птица залётная и завтра уедет — а местным ещё служить и служить. Вот только дело было в самом Унгерне…

Как когда-то и Гая, как Алексея, как тысячи других, будущего генерала привлекла в ряды Службы романтика: лихие погони и абордажи пиратских судов, поиск шпионов и сотни других приключений рыцарей плаща и кинжала, на которые так щедры писатели и киношники. Реальность оказалась совсем иной — за каждым бравым агентом и отчаянным абордажем всегда стоят сотни следователей, аналитиков, простых работяг из прикрытия и оцепления, тысячи нудных часов за столом или в скучном патрулировании. К тому же после училища Унгерн сначала попал вглубь страны, а потом сразу на Илезу, где и сделал карьеру. Неторопливый рост чиновника заставил грёзы молодости затереться, поблёкнуть… пока не появился полковник Гальба. Воплощение того, кем генерал мечтал стать — но не стал.

Квартиру, в конце концов, Гай себе нашёл — но как-то само собой получилось, что и дальше через день он ночевал у Жени. А в одной из своих комнат завел диванчик, куда уходил спать, если девушка оставалась у него. В первое время Гай ещё мог себе врать, что сначала дело в необходимости, потом, что такое общение на пользу самой Жене: после того вечера в кафе в девушке словно прорвало какую-то плотину, она оттаяла и всё больше стала походить в глазах Гая на своих сверстниц. Нет, на работе она по-прежнему была аккуратной и строгой к делу до тошноты. Но вот дома выяснилось, что Женя владеет редчайшим по нынешним временам искусством вышивать вручную — замечательная отдушина от домашней пустоты и хороший способ скоротать время до следующего рабочего дня. Потом выяснилось, что, не иначе как от того же одиночества, Женя увлеклась литературой дозвёздной эпохи. И даже всемогущая Служба пропустила, что девушка выучила пару древних языков и опубликовала под псевдонимом несколько статей. Но в какой-то момент Гай всё-таки себе признался: ему тоже до тошноты надоела размеренная, строгая и точная, как часовой механизм, служебная жизнь, с взаимоотношениями строго по распорядку, когда за день скажешь едва ли с десяток фраз, которых нет в какой-нибудь инструкции. А Женя, у которой могло вдруг обнаружиться новое хобби, необычное предложение, пожелание, даже каприз, вдруг заставила Гая почувствовать себя живым — впервые после утра, когда лейтенант Гальба увидел с орбиты обгорелую воронку на месте родного города. Впрочем, внешне неожиданно разыгравшаяся в душе буря была незаметна, жизнь текла по-прежнему. Серые будни и рутина, редкие выходные… и то ли легкие, на грани заметного и ненастоящего ухаживания, то ли ненавязчивый флирт. Пока в один из выходных Гай не решился зайти за Женей с цветами.

Увидев заботливо собранный дорогим флористом, перевитый ленточками букет, Женя вдруг замерла… и в одно мгновение из серьёзной молодой женщины превратилась в маленькую девочку: ей внезапно подарили платье, про которое она мечтала — но знала, что ей никогда его не купят. Несколько секунд девушка стояла на пороге, не в силах сделать ни шагу… а потом вдруг разревелась. В три ручья, по-детски навзрыд. Гай, не думая, что ломает букет, что любые объятия девушка терпеть не может, прижал её к себе, начал гладить по волосам, шептать что-то нежное… а Женя всё плакала и шептала: «Первый раз. Ты знаешь, первый раз. Я получаю их первый раз. Не для всех, не на выпускной или потому что положено на праздник — а первый раз только мне…»

Гай не раздумывал ни секунды. Словно он снова на войне, и надо действовать, не выбирая варианты — но выбрав единственно верный:

— Значит, так. Я немедленно оформляю нам отпуск, и мы едем на море. Сезон этих самых, про которых ты говорила, уже закончился — но там и без них есть что посмотреть. Прямо завтра заказываю нам два номера на побережье…

— Один номер. Один на двоих… — тихонько поправила девушка.

— Хорошо. Один. После чего мы сразу же отправимся по магазинам. Форменное ты моё чудо.

— А это ещё зачем?

— А затем, что все твои платья можно запихнуть в один чемодан. Зато униформы по две штуки на все случаи жизни. Или ты собираешься загорать на пляже в мундире? Нет уж, перед отъездом я тебя соберу по-человечески.

Характер своего начальства оценить Гай успел давно: генерал Унгерн к неприятным для себя вещам старался относиться по принципу «с глаз долой — из сердца вон». Потому заявление об отпуске с указанием успешно завершённых дел — как своих, так и «соседских» — подписал мгновенно, лишь бы хоть ненадолго не встречать в коридорах ненавистного коллегу. Следующий этап тоже прошёл «без сучка и задоринки» — получив разрешение «для себя», Гай немедленно дал ход служебной записке от врачей: они уже давно требовали выгнать Женю «на отдых по медицинским показаниям» — мол, третий неиспользованный отпуск подряд накопился. Дальше извилистый путь с десятком пересадок, и они на море. Даже если Унгерн поймёт, что его провели, и постарается кого-то из них отозвать «по служебной необходимости» — найти не сможет. А канал экстренной связи использовать побоится, это будет серьёзным служебным проступком, на что заядлый формалист и бюрократ никогда не пойдёт.

В первую же ночь они договорились — прошлого друг друга не касаться: для них существует только здесь и сейчас. И старались соблюдать это правило все дни отдыха… но иногда поток событий решает сам, что нужно вспомнить и о чем рассказывать. За два дня до возвращения Гай и Женя лениво обсуждали в одном из кафе бесконечных набережных, на что лучше потратить оставшееся время, как за спиной Гая вдруг раздался громовой голос.

— Здорово, чертяка! — хлопнула по плечу лапища. Обернувшись, они увидели рыжего богатыря таких размеров, что Гай рядом показался подростком. — Вот уж кого не ждал встретить, да тем более с такой красивой девушкой. А ну, давай, рассказывай!

— Женя, разреши представить Рудольфа, моего хорошего знакомого по Бретонсели. Рудольф, это моя невеста — Евгения.

— О-о-о! Поздравляю от души! — богатырь сгрёб обоих в охапку и крепко обнял. — Ребятам скажу, от нас подарок — и как в прошлый раз, не отвертишься.

Рудольф заговорщически подмигнул Жене, сел за их столик и весело начал рассказывать:

— Мы, значит, так познакомились. Нас тогда зажали на побережье, ни с воздуха, ни с моря не подойти. Робоарткомплекс — штука страшная. Ну, всё, думаем — счас пристреляется и хана, можно отходную. И вдруг замолкло, а по рации вот его голос: мол, долго контрольный пункт не удержим, но минут тридцать у вас есть, транспорты на подходе. Как мы тогда грузились… полк все нормативы раза в два переплюнул. А как прилетели, нам и объясняют — повезло, Гай со своими парнями случайно рядом оказался. Мы ещё тогда, помнится, хотели благодарить — так этот скромник отвертелся. Зато теперь — ни-ни!

Рудольф замолчал, а потом вдруг серьёзно добавил:

— А ты его береги, девочка. Вечно этот ненормальный кого-то спасать лезет. Так, может, хоть ты его сумеешь удержать.

— Обещаю, — так же серьёзно ответила Женя.

Рыжий весельчак провёл с ними полдня, умудрившись протащить по таким местам, про которые за все дни отдыха Гай и Женя даже не слышали. А когда они проводили его на стратоплан, девушка задумчиво посмотрела в сторону аэровокзала и спросила:

— Это было предложение? Так необычно.

— Ага, — Гай весело подхватил подругу на руки и, несмотря на шутливое сопротивление, понёс к стоянке. — Хоть сейчас!

— М-м-м… Завтра. Тут можно организовать настоящую свадьбу — не хочу обходиться одной отметкой в документах.

— Тогда — завтра. А как вернёмся… сразу в свадебное путешествие! И ни одна канцелярская крыса не сумеет отобрать у нас положенного!

Отпраздновать медовый месяц не получилось. На работе ждал пришедший днём раньше циркуляр из столицы: все сотрудники немедленно отзываются из отпусков на особое положение — Илеза должна подготовиться к приёму финала чемпионата по трёхмерному футболу. И дело было не столько в возможных волнениях спортивных фанатов, которые съедутся не только люди из Федерации, но и множество других рас. Обычная рутина должна была коснуться лишь планетарной секции СБ. Если бы не то, что в этом году на матч приедет сам президент Федерации, а также один из прокураторов Правящего совета тагини. И неофициально — представитель Консулата Дайто. А само мероприятие должно послужить прикрытием для трёхсторонних переговоров, подготовка к которым шла весь последний год: напряжённость между двумя ветвями Человечества и взаимное эмбарго, грозящие взорвать Галактику новой войной, не устраивали всех.

Сумасшедший дом начался ещё до официального заявления, что на Илезу приезжает президент. А едва новостные заголовки запестрели сообщениями о планах высоких особ, стало ещё хуже: в СБ посыпались данные о десятках различных группировок, которые хотят «заявить о себе», устроив громкое покушение. И пусть непосредственно за безопасность наследника отвечает дворцовая служба охраны, вся «черновая» работа упала на местное отделение. Особенно когда стало известно — кроме неопасной шушеры на матч нацелилась «Бригада четвёртого июля», одна из самых зловещих террористических организаций на территории Федерации.

Генерал Унгерн ликовал: сбылась его давняя мечта, в его руках спасти наследника и послов от происков врага и стать настоящим героем. Достойное завершение карьеры! Для подчинённых это вылилось в то, что руководитель илезской СБ постоянно вмешивался и «контролировал» их работу, создавал ненужные трудности и проблемы. Особенно когда у военных обнаружилась пропажа трёх мобильных плазменных орудий «Афина». Вместо совместного расследования Унгерн обвинил армейцев в некомпетентности и утечке информации, потребовал, чтобы назначенные им представители из СБ получили право контроля и вето на все решения штаба, и начал угрожать командующему илезской группировкой — после всего он добьётся полномасштабной проверки, и флотское руководство выгонят за некомпетентность. Нормальной общей работы после такого, естественно, быть не могло. Военные стали просматривать лишь официальную переписку через командующего, раз в шесть часов. Демонстративно игнорируя любые запросы другого уровня, не помогали даже знакомства полковника Гальбы — хотя раньше тоже знавший его «полную» биографию адмирал охотно шёл навстречу.

На какое-то время про ненавистного подчинённого Унгерн забыл, слишком много было дел. Но за неделю до матча конфликт разгорелся в полную силу: Гай высказался против сценария, который навязал руководитель илезской СБ, и с которым уже почти согласилась охрана наследника. Слишком уж всё было прямолинейно: террористы каким-то образом проносят или пронесли на стадион плазмострелы, и едва они начнут готовить их к выстрелу, силы СБ и отряды полицейского спецназа мгновенно захватят или уничтожат нападавших. Ведь в «горячем» состоянии орудия можно засечь детекторами, а из «холодного» их выводить минут десять, не меньше. А дополнительные силы блокируют террористов «внешнего звена» снаружи, останется только проверить город и выловить руководителей. Чистая победа… вот только два года назад «бригады» подобным способом уже убили одного из федеральных сенаторов — и наверняка в этот раз придумали что-то иное.

Унгерн доводы полковника слушать отказался. Он не мог запретить одному из начальников отделов отслеживать альтернативные версии — зато в его власти было похоронить сценарий Гальбы внутри СБ и оставить в распоряжении полковника только персональных стажёров да восьмёрку аналитиков: всё равно проверить затребованный объём информации без помощи коллег они не смогут. И ничто не помешает осуществить начальственный геройский план.

В день матча здание СБ опустело и затихло, генерал отправился лично контролировать операцию, забрав всех, до последнего программиста, на «усиление второго эшелона». Покой нарушали лишь пятёрка охранников штаб-квартиры да сотрудники отдела контрабанды: Гай умел выбирать себе людей, подчинённые верили своему командиру — и потому продолжали работать. Хотя Унгерн и дал понять, что всех, согласившихся с полковником Гальбой, после поимки террористов ждут неприятности вплоть до увольнения. Внезапно раздался голос одного из аналитиков:

— Шеф! Вы просили докладывать обо всём странном. Вот, смотрите. Тендер на проведение ремонтных и профилактических работ перед соревнованиями выиграла фирма «Синие облака». Контракт выполнила качественно, даже пошла на уменьшение своей прибыли, лишь бы заполучить договор и право на отметку «подрядчик соревнований»: чего только стоят вентиляторы системы кондиционирования из вольфранита вместо обычных стальных. А в системе поглощения запахов используют почему-то гексонатин. Им пользуются в дешёвых гостиницах, он хуже октонатина, зато стоит раз в пять дешевле…

— Гексонатин… — задумчиво начал размышлять Гай. — Что-то знакомое… Трубы! Из чего сделаны трубы системы вентиляции?!

— Обычный пластикат, разве что армирован структурированным углеродом.

— Немедленно всем проверять закупки последних недель! Не ввозился ли на территорию столичного округа Илезы бутрин в сжатом виде!

Первой сообразила Женя — её специализацией были отравляющие вещества, и в своё время Гай делился с ней опытом Кёнсанской войны: на войне необходимость заставляла изобретать немало способов получить яды и взрывчатку из самых безобидных средств.

— Тризарин… — побледнела она.

— Да. Бутрин безвреден, — быстро начал объяснять остальным полковник, — датчики безопасности и фильтры на входе не сработают. Дальше возле вентиляторов компоненты начнут вступать в реакцию с гексонатином и углеродом стенок, как раз турбулентность, небольшой нагрев и катализатор из вольфранита. КПД процесса ничтожен, но хватит на все пятьдесят тысяч зрителей.

— ВИП-зона в цепи кондиционирования одна из первых. Среагировать они не успеют, тризарин действует слишком быстро… — высказал за остальных Алексей. А перед глазами Гая вдруг встал изрытый орбитальной бомбардировкой Кёнсан.

Место, куда выгрузили баллоны с газом, нашли быстро. Его даже не скрывали, склады на окраине, многокилометровые подземные ярусы. Забытые и полузаброшенные уже лет тридцать, с тех пор как стали рентабельны планетарные антигравитаторы, грузы начали хранить в огромных многоярусных «башнях» в черте города. Засыпать катакомбы выходило слишком дорого, к тому же казне их содержание не стоило ничего — мэрия повадилась сдавать кубатуру за гроши всем желающим, особенно инопланетным фирмам помельче. Кому не по карману нормальные склады. Идеальное место, где никто не будет задавать вопросов и не будет мешать — постоянно использовалось меньше одной сотой всего объёма, остальное законсервировано. Оттуда можно незаметно подать газ в городскую систему канализации, и если на центральном посту среди диспетчеров есть свой человек, он легко перекроет нужные заслонки, изменит вектор движения и закачает бутрин в системы стадиона. Нужное оборудование уже наверняка смонтировано, всё займёт секунд десять-пятнадцать, не больше.

Звонок Гая Унгерн высмеял. После чего переключил всю связь со штаб-квартирой и охраной президента на себя: чтобы глупый подчинённый не помешал совершать подвиг. Это было серьёзным нарушением, генерал после всего неизбежно пойдёт под трибунал… только вот для людей на стадионе будет поздно. Бесполезно посылать курьера, ради безопасности и памятуя многолетний опыт, полёты над стадионом запрещены, а по земле пробираться слишком долго. Да и потом преодолеть сопротивление руководства не успеют. Отказался разговаривать и начальник полиции — слишком хорошо помнил историю в кафе, к тому же был полностью согласен с давним приятелем. Следовательно, помощь полиции исключалась: с утра по городу был объявлен код «красный-один», теперь любые действия городских служб, и особенно спецназа, заверялись через центральное управление полиции. Не помогут даже документы СБ — слишком памятны волнения на Галиче, когда полицию дезорганизовали с помощью фальшивых удостоверений и ордеров. Не получилось связаться и с военными, а официальный пакет ушёл всего сорок минут назад.

Какое-то время Гай в отчаянии даже раздумывал, не поднять ли панику с помощью журналистов… но отказался. Во-первых, в таком случае газ могли пустить до церемонии открытия матча, не убедившись, что «цель на месте». А во-вторых — не стоило забывать об украденных «Афинах», под прикрытием паники террористы могли попытаться атаковать «в лобовую», дураков-смертников у них хватит. А что делает взрыв плазмы в толпе, полковник Гальба знал слишком хорошо. Время: час у них ещё есть! Пусть с боевым опытом только он и пятёрка охранников, остальные тоже подготовлены как неплохие бойцы. А дальше, когда они захватят газ — сигнал тревожного маяка пробьётся даже с нижних уровней, и игнорировать его не посмеют. Риск минимален… вот только Женю остаться он так и не уговорил: девушка настояла, что других специалистов-химиков у них нет, и без неё шансы на успех падают в несколько раз. Гай раздумывал несколько минут, но всё же согласился. Лишь повязал на руку жены свой талисман — тот уберёг его в пекле Кёнсана, пусть поможет Жене сейчас.

Место они нашли быстро, без труда получилось и уничтожить охрану: пусть у подчинённых Гая не было тяжёлого вооружения — слишком велика разница между фанатиками-самоучками и офицерами Службы под командованием ветеранов. Когда направленный взрыв выбил укреплённую дверь, а проверка показала, что в жёлтых баллонах содержится бутрин, всех ненадолго охватила эйфория: неужели победа? Вряд ли у террористов есть где-то ещё один склад, газ специфичный, и если попытаться ввести в столичный округ слишком много, это вызовет подозрения. Осталось подать сигнал военным... пятнадцать-двадцать минут они продержатся легко: перед бывшей подсобкой, где лежали баллоны, шла анфилада огромных складских «ангаров» с единственным входом-выходом. К тому же в каждом зале навалены груды разнообразного мусора, от использованных транспортных контейнеров до бетонных блоков старых перегородок — эсбэшников не «выкурить» даже с помощью «Афин», если их оставили где-то здесь.

Удача отвернулась, едва Гай попытался запустить маяк — где-то на соседнем уровне заработала специальная «глушилка». Почти сразу отказали камеры-ретрансляторы, которые клеили на стены вдоль всего пути ­— террористы взорвали два верхних яруса, а ближние оказались в зоне действия помех. Все попытки наладить связь провалились, противник словно знал параметры оборудования и секретные алгоритмы передачи данных… Гай выругался: всё-таки предательство! Причем кто-то из своих, за пределами контрразведки характеристик «маяка» не знают. Вот почему была такая слабая охрана, враг точно знал, что обман удался. Будь здесь его парни с Кёнсана, можно было бы попытаться отправить кого-то наверх… но ребятам с Илезы не хватит опыта пробиться через незнакомый подземный лабиринт. А выпустить газ наружу не получится, баллоны оснащены специальной мембранной головкой-«непроливайкой», под пластиковым кожухом спрятана металлоброня — не разрушит даже прямое попадание из плазмопушки. Устраивать завал тоже бесполезно — плазмоорудие в режиме непрерывного разряда очистит путь минут за двадцать, самое большее…

— Можно запустить распад, — вдруг заговорила Женя, — на основе батареи маяка можно собрать катализатор. Процесс начнётся, как только в баллоны попадёт достаточно воздуха…

— Сколько времени? — остановил её Гай.

— Мембраны… Их можно повредить, но не меньше сорока минут. С гарантией — час.

Гай посмотрел на товарищей: сорок минут означает, что доживёт не больше половины. Полковник начал говорить, что пусть остаются лишь добровольцы… и осёкся. Без слов было понятно — останутся все.

Первую атаку они отбили легко — террористы недооценили врага, посчитав его разновидностью обычных полицейских. Затем последовала короткая передышка — и «волны» пошли одна за другой без остановки. И пусть за каждого убитого офицера враг платил десятком своих — безумных фанатиков было слишком много. Когда от баллонов раздался крик Жени: «Готово!» — бой уже шел недалеко от подсобки. А рядом с полковником осталось всего четверо товарищей.

Прорваться наверх не получалось, Гай лишь молился, чтобы помощь всё-таки подошла и хотя бы Женя осталась жива. Он не переставал просить Бога даже тогда, когда рядом взорвалась граната и мир погрузился во тьму… Как сквозь вату, Гай расслышал полный ужаса крик, потом отчаянную стрельбу, взрыв… и грохот ломающихся перекрытий: ещё в самом начале боя они договорились, что последний взрывает самодельную мину. Чем позже враг доберётся до баллонов, тем надёжнее победа. «Подожди меня, родная, — сквозь контузию Гай ощущал, как приближается обвал. — Подожди, я уже скоро».

…Тик-так-тик-так. Часы на стене выстукивают дробь, словно капли дождя барабанят по карнизу. Как он их ненавидит, эти часы! Какой-то незнакомый голос с заботой сказал, что «у больного временно действует только слух, потому нужны звуки для связи с окружающим миром». Окно в палате реанимации открывать нельзя, стереовизор запрещён, вот и повесили проклятый механизм. А объяснить, попросить убрать — не получается. Он опять остался жив. Опять. Один из всех. Будь проклята его везучесть! Женя с яростью отчаяния прорвалась в соседний зал и подорвала бомбу там — потому обвал не дошёл до уголка, где лежал полковник Гальба. Его не заметили террористы, когда расчищали обломки — зато спасатели нашли раньше, чем кончился воздух и остановилось сердце.

В больнице о нём заботятся, готовы выполнить любое желание… и внимательно следят, чтобы герой не наложил на себя руки. Они думают, что пациент был без сознания, когда рядом обсуждали, что других выживших нет. Вот только… тогда получится, что Женечка погибла зря. Тогда получится, что Гай убьёт последнюю частицу любимой, которая ещё осталась внутри него. Нет! Он должен жить. Тот же голос, который говорил про потери, сказал, что если полковник Гальба выживет — то получит чин генерала и перевод в столичное управление метрополии. В первое мгновение Гай хотел отказаться — но сейчас, в темноте больничной койки, решил иначе. Он согласится, чтобы больше никто не оказался на его месте — когда жажду славы одного человека оплачивают другие. Судьба сохранила его, потому он выполнит свой долг до конца. «Там, по ту сторону вечности, времени нет. Женечка, ты же подождёшь меня ещё немного?»

*****
[1] Amen (в русской транскрипции и произношении аминь) — от др. — греч. ?μ?ν. Обычно ставится в конце церковных литературных произведений в значении «да будет так», «истинно»

III. Имя человека

Они встретились случайно. Оба конвоя шли самым длинным маршрутом, проложив цепочку промежуточных прыжков как можно дальше от линии фронта… Очередной скачок вывел их вывел их в захолустную систему тусклой красной звезды, вокруг где по сильно вытянутым орбитам болталось несколько каменных шариков, лишённых даже атмосферы. То ли очень маленьких планет, то ли больших лун. Похожих друг на друга, как две капли воды — и одинаково никому не нужных. Враги тоже были похожи, как отражение в зеркале. Или… скорее, как близнецы: отличающиеся лишь дизайном два десантных супертранспорта. Каждый в сопровождении лёгкого крейсера и тройки эсминцев.

Одинаково действовали и экипажи. Атаковать первыми. Навязать встречный бой. Прорваться к вражескому транспорту до того, как тот начнёт сбрасывать десантные боты и истребители прикрытия… и дать отступить своему носителю. Время стремительно начало свой отсчёт. До мига, когда в забытой Богом уголке космоса начнётся небольшой Армагеддон. С гигатонными взрывами торпед, хлёсткими выстрелами орудий… И последним часом храбрых матросов и офицеров, готовых любой ценой защитить своих. Это неправда, что космический бой короток. Для тех, кто сидит в скорлупках, прикрытых лишь тонкой бронёй, секунды и минуты растягиваются в месяцы и годы. Кто-то уцелеет, а кого ждёт холод вечности…

Взаимного смертоубийства не случилось: едва раздались первые выстрелы, едва на дальней дистанции были подбиты и самоликвидировались первые торпеды — как со стороны самой дальней из недопланет пришло чёрным облаком Нечто. То ли непонятное космическое чудовище, то ли забытый страж Древних, упорно хранящий опустевшие развалины. То ли что-то из иной, чуждой всему живому Вселенной. Всплеск темноты хлестнул по ближайшему эсминцу, превратив изящную боевую машину в груду мёртвого металла — и те, кто ещё минуту назад смотрели друг на друга сквозь прицелы, единой эскадрой развернулись навстречу пришельцу. Последовав правилу, столь же древнему, как и первые шаги Человека в космосе: «Мы различны, но перед неизведанным все мы — Люди».

Транспорты, надрывая двигатели, спешили к точке перехода. А за ними, словно живой щит, танцевали корабли прикрытия. Удар — отскок, и снова удар. Им повезло: оружие эсминцев в основном плазмоторпеды и лазеры ближней обороны. И если на главный калибр крейсеров Нечто даже не реагировало, то лазерные уколы света заставляли облако болезненно сжиматься, а рукотворные солнца взрывов — испуганно шарахаться, замедляться и зализывать раны. Нечто огрызалось тонкими чёрными лучами, будто поглощающими любой свет, и взрывами тьмы, от которых в кораблях сходили с ума приборы, люди кричали от дикой боли — но продолжали оставаться на своих постах. Ещё немного, ещё чуть-чуть! Ещё минуточку, ещё пять! И транспорты уйдут в иное пространство! И они почти успели, но когда «десантники» уже начали скачок, враг выпустил сразу четыре антрацитовых сгустка, которые были словно противоположностью света. Два расстреляли эсминцы, третий успел принять на себя один из крейсеров. Но последний всё же успел нырнуть в закрывающуюся воронку перехода.

В центральном посту «Флавиуса» не потерял сознания лишь капитан. И не только потому что командирское место обладало дополнительной защитой. На краю пелены беспамятства его держала мысль о том, что там, за тонкой бронёй переборок две сотни душ экипажа и почти за сто тысяч беженцев. Для перевозки которых и был переоборудован старый «десантник»… Едва смогли двигаться сведённые болью руки, Диего, преодолевая накатывающую черноту, одну за другой начал запускать аварийные системы: малый реактор, кибердокторы кресел экипажа, освещение. Это было адски тяжело, перед глазами двоилось, руки била нервная дрожь и сводило судорогами. Пальцы попадали набирали нужные команды иногда с третьего раза, ведь в резервных устройствах нет ни сверхчувствительных систем управления, ни нейроинтерфейсов. Лишь пережившие многие века неизменными клавиши и сенсорные панели. Хотелось всё бросить, хотелось укола обезболивающего, спасительной темноты… Но только убедившись, что находящиеся рядом начинают оживать, Диего разрешил себе помощь медицинских систем и беспамятство.

Из забытья его вырвал громкий баритон старшего навигатора Бернарда, который был одним из заместителей капитана. Бывший командир эскадрильи штурмовиков очнулся первым и, оценив обстановку, начал отдавать приказы:

— Навигаторам. Начать тестирование систем корабля. Пилотам. Попарно старший пилот-младший пилот — начать обход отсеков. Всем четырём двойкам держать канал связи открытым постоянно. Начинаю опрос постов. Инженерная секция, доложить состояние…

— Бернард, — еле слышно прохрипел капитан, — что?..

— Центральный пост уцелел полностью. Отозвались инженерный и связисты, количество выживших уточняется. Остальные пока молчат, я направил спасательные партии. Криоотсек не пострадал, функционирует в штатном режиме.

— …корабль?

— Предварительный тест показал, что основные системы повреждены на шестьдесят процентов, фокусировка дальней связи выгорела полностью. Работоспособность резерва уточняется.

— …соседи?

— Не знаю, — Бернард замолчал, а потом добавил. — Пока не отвечают, но если прикинуть, что основной удар пришёлся по ним… Вряд ли там уцелел хоть кто-то.

— …х…р…шо… принимай командование…— на этих словах Диего снова потерял сознание.

Итог оказался неутешительным: из экипажа «Флавиуса» выжило всего тридцать восемь человек. Центральная и инженерная секции да командир связистов. Зануда и педант Габриэль был единственным, кто строго по инструкции полностью загерметизировал скафандр и включил его защиту. И потому один уцелел за пределами имевших усиленную броню помещений. Все остальные, зная, что у такого мощного корабля как десантный супертранспорт шансы на мгновенную декомпрессию ничтожны, предпочли безопасности удобство ­— поэтому работали с непристёгнутыми перчатками и незакрытыми забралами шлемов. Неясным оставался и вопрос, что случилось с экипажем второго транспорта. И, наспех запустив аварийные системы, команда «Флавиуса» собралась в кают-компании, куда с поста связи транслировались данные, которые передавала поисковая партия. За несколько прошедших часов наладить главную антенну так и не удалось, а аварийные системы видеотрансляцию не поддерживали. И потому сидящие внимательно вслушивались в отдающие металлом, с затёртыми эмоциями — но всё же узнаваемые голоса.

— Внешних повреждений нет, начинаю сближение, — пробивается баритон Бернарда.

— Пытаюсь связаться на аварийной частоте, нет ответа, — это рокочет бас заместителя главного инженера. — Нет ответа, нет ответа.

— Ну что, лезем дамочке под юбку? — снова Бернард. — Помнится, у этой серии между четвёртым и пятым десантными шлюзами броня тонкая…

— А откуда вы?.. — это взволнованный тенор одного из младших пилотов.

— Э-э-э, сынок. Знал бы ты, сколько раз я выводил свою эскадрилью на эту самую нежную точку, пока не получил осколок в машину и сначала повышение до координатора штурмового крыла, а потом пенсию. Если бы не эта гнилая война, хрен бы меня оттуда вытащили…

— Отставить посторонние разговоры! — на линии появился капитан.

— Так точно, кэп!

Повисла тишина, нарушаемая лишь короткими фразами спасательной партии и дыханием людей в кают-компании. Через час на линии снова появился Бернард.

— Прошли броню. Мы внутри. Судя по всему, живых среди команды нет. Идём к десантному отсеку, там дополнительная защита плюс броня ботов, может, кто уцелел в них.

И снова молчание. Которое разрывает возглас старшего навигатора:

— Господи! Не может быть! Они тоже везли беженцев!

Снова экипаж собрался в кают-компании через десять дней. Лишь Габриэль нёс вахту в рубке, согласно уставу слушая эфир и осматривая пространство худо-бедно налаженным ближним локатором. Конечно, пожелай присутствовать лично и он — капитан, с учётом обстоятельств, посмотрел бы на нарушение инструкций сквозь пальцы, положившись на автоматику. Но если кто-то добровольно готов взвалить на себя такую ношу, то почему бы и нет?

— Итак, прежде чем принять окончательное решение, — начал Диего, — я хотел бы ещё раз выслушать обе точки зрения. Потому что от нас сейчас зависит слишком многое. Но сначала, чтобы исключить недопонимание, ещё раз обрисую ситуацию. Благодаря предусмотрительности Бернарда мы закончили прыжок в системе с кислородной планетой. Пригодной для основания колонии. Связи с базой нет, и не предвидится — тэта-модуляторы выжгло и у нас, и у «Константина». Искать в такой глуши нас тоже не будут. Но шансы у нас хорошие, «Флавиус» создавался не только как носитель, но и как база десанта, потому имеет комплекс по производству запчастей и экипировки. С учётом дополнительных материалов с корабля федералов мы можем его запустить и перенастроить на выпуск необходимой для выживания продукции. Кроме того, оба корабля в состоянии сесть на планету: посадочные и маневровые системы не пострадали. Это, так сказать, в плюсе. Теперь о минусах: система криосна едина на отсек, частичного отключения не предусматривает. И одних малых резервных реакторов на вывод из криостазиса не хватит, а основной реактор «Константина» не запускается. Да и наш выдаёт от силы сорок процентов. И сможем ли мы вывести из заморозки ещё и пассажиров второго транспорта — неизвестно. Теперь слушаю.

Споры велись все последние дни, и мнения разделились примерно поровну. Потому-то и сейчас экипаж разделился на две группы, выдвинув говорить своих неформальных лидеров. Первым начал главный инженер:

— Мы считаем, что должны отложить оживление людей с «Константина». Дело не в начале разморозки, краткосрочную пиковую нагрузку «старта» энергосистема выдержит без ущерба. Но дальше защита реактора долго будет работать почти в запредельном режиме, и если во время процесса контур охлаждение не справится, и мощность упадёт ещё хотя бы на три-четыре процента, то мы утянем в могилу не только чужих, но и половину наших. Пять, максимум десять лет — и, наладив существование колонии, мы сумеем высвободить ресурсы для ремонта «Константина».

Едва он замолчал, горячо заговорил Бернард:

— В первую очередь скажу о практической стороне дела. И о том, что шанс на выживание у двухсот тысяч намного выше, чем у сотни. Тем более что, согласно спискам, основная масса людей на «Константине» — это крестьяне. В первые годы они будут нужны намного больше, чем наши горожане из куполов Тэтиса. Которые леса-то видели только на картинках. Небольшой риск стоит выживания колонии. Я говорю именно с такой точки зрения, потому что моральная сторона вопроса нашими оппонентами в расчёт явно не берётся. То, что они предлагают — это убийство! Да, да, назовём всё своими именами. Пусть даже резервные системы холодного сна и протянут десять лет, как говорит Станислав. Насчёт чего в планетарных условиях я сомневаюсь. Так же, как и сомневаюсь, что за такой короткий срок мы сумеем выделить часть ресурсов на ремонт. Только вот спящие к этому моменту минуют точку невозврата, и проснётся в лучшем случае один из тысячи!

— Да, — вдруг согласился главный инженер. После чего поднялся во весь свой немалый рост, тряхнул широкой чёрной бородой и навис над Бернардом. — Я знаю всё лучше вас. Но я приносил присягу защищать именно своих, и этот долг для меня выше остального.

— А совесть потом спать даст?! — запальчиво воскликнул навигатор.

— Даст, — почти шёпотом произнёс Станислав. — Даже если пробуждение пойдёт без осложнений, реактор всё равно будет перегружен. Скорее всего, его придётся глушить вручную в «горячей» зоне. И делать это буду только я, никого другого не пущу…

Тут встал капитан, собираясь было что-то высказать спорщикам… как из динамиков раздался голос Габриэля:

— Внимание! Получен сигнал «SOS». Вместе с общим идёт код Федерального космофлота. Сигнал слабый, похоже, тянет на остатках резерва. Возможно, это кто-то из прикрытия «Константина».

И снова, как за десять дней до этого, экипаж напряжённо вслушивался в голоса спасателей:

— Это Бернард. Мы нашли его. Не из наших, похоже, он тут давно.

— Почему ты так думаешь? — задаёт волнующий всех вопрос капитан.

— Глубинник. Из старой серии, «рыбной», даже я почти не застал. Тогда принято было давать кораблям внутри серии однотипные имена. Этих, помнится, назвали «Карась», «Окунь», «Акула»… ну и дальше.

Снова тишина, которую нарушают слова старшего навигатора:

— Внешних повреждений нет, но обе шлюпки отсутствуют. Видимо, провалился в слепой прыжок, и экипаж попытался спастись прямо в гипере. Хоть какой-то шанс — пока не ушли слишком далеко, вернуться по инверсионному следу и попытаться поймать навигационные привязки. А корабль автоматом после выхода из скачка ушёл на стабильную орбиту и ждал помощи, пока не выработал рабочее тело реактора.

— А если нет? Нас собьют защитные системы, — взволнованно появляется на линии голос младшего пилота. — Я считаю, что стоит подходить по виткам…

— Не учи отца детей делать, сынок. Я таких как консерву вскрывал. Со стороны движка идём, там мёртвая зона. А разогревать его, чтобы нас поджарить, нечем. Да и занимает это часа два, не меньше. Всё, мы у шлюза. Заходим.

И вновь в эфире только дыхание спасателей.

— Мы внутри. Экипажа нет, похоже, мы не ошиблись. Система дальней связи разрушена излучением звезды. Впрочем, я и не надеялся, за столько-то лет. Оп-па, вот это странно. Все отсеки не заперты, а доступ на пост второго навигатора почему-то перекрыт наглухо. Причём его будто сначала пытались открыть, а потом, наоборот, заблокировали все ведущие к нему коммуникации. Попробуем снять бортовой журнал в центральной рубке. Коды доступа «Константина» должны сработать и здесь.

Над расшифрованным журналом собрались все, перед соблазном прикоснуться к тайне «Щуки» не смог устоять даже Габриэль. Записи вносились на кристалл каждый час, короткие сообщения делали бархатное сопрано автоматики, сообщавшее лаконичное «системы в норме» — или вахтенный. Который мог сменить интервал, если происходило что-то важное. И теперь в кают-компании зазвучали голоса, рассказывающие трагедию почти стёршейся из памяти нынешнего поколения войны. Вначале шла рутина, потом короткие отчёты о переходе через линию фронта в глубокий тыл, о днях ожидания в засаде. Последние слова пожилого капитана были о том, что замечена цель, и корабль начинает атаку. После чего голос вдруг сменился. Теперь это был молодой парень, который четко произнёс.

— Капитан и экипаж приняли решение атаковать пассажирский лайнер. Чтобы не допустить военного преступления …года младший навигатор корабля сквозной атаки «Щука» лейтенант Воронов принял решение увести корабль в слепой прыжок и заблокировать системы управления, — наступила долгая пауза, но никто не потянулся к перемотке, чтобы поторопить пустоту. Наконец снова раздался голос неизвестного им лейтенанта. Теперь он слегка дрожал, но в нём по-прежнему звучала уверенность. — Осталось недолго. Ещё два часа, и прыжок станет необратимым. Кислорода в рубке — на полчаса. Если кто-нибудь услышит мои слова, прошу, передайте. Я остался верен чести флота и присяге до конца. Прощайте, — запись завершилась. А те, кто находился в кают-компании, один за другим снимали фуражки и вставали, отдавая герою дань памяти.

После минуты молчания Диего произнёс:

— Ну что же. Экипаж, слушай мой приказ. Будим всех. Реактор глубинника в норме, запасов рабочего тела на дозаправку хватит с избытком. Попробуем скомпенсировать провалы с его помощью.

— Риск перегрузить реактор остаётся, хотя теперь он будет и меньше, — подал голос Станислав. Не выражая протест, просто в силу многолетней привычки — всё взвешивать и рассчитывать заранее.

— Возможно, — согласился капитан. — Но даже если бы системы «Щуки» запустить не удалось — я всё равно поступил бы так же. Потому что иначе, — он положил ладонь на кристалл с записью, — мы не имеем права называть себя людьми.

II. Цербер

Утро — самая отвратительная часть суток. И какой злой насмешник придумал начинать день со слов «доброе утро»? Разве может быть добрым миг, когда ты уже вернулся из мира грёз, но душа ещё трепещет от приходящих под конец сна кошмаров, во рту скопился противный кислый привкус, а руки дрожат, словно после месячного запоя? Чтобы загнать липкие щупальца ночных ужасов обратно в призрачные видения ночи, Он начинает обход своих владений.

Вызов к директору Военно-инженерного высшего училища застал Лео в самый разгар обсуждений, как их группа будет отмечать выпускной: ведь надо не просто обмыть диплом, а ещё и заставить дрожать от зависти все остальные факультеты. Бросать всё и покидать приятелей не хотелось до зубовного скрежета. Вот только выбора нет: пока курсантам не вручат дипломы, директор — Царь и Бог даже для выпускников. Получать же в последнюю неделю наряд вне очереди за опоздание и отрабатывать его на глазах у желторотиков-перваков унизительно.

У дверей директорского кабинета ожидал второй неприятный момент. Ева, такой же курсант-выпускник… Нет, против самой девушки Лео ничего не имел, высокую смуглую брюнеточку можно было даже назвать симпатичной. Особенно если вместо уставного ёжика волос представить роскошную причёску. Вот только Ева — с соседнего факультета. И если в остальные дни между факультетами царило дружеское соперничество, то в месяц последних экзаменов всё превращалось в самую настоящую войну. Ведь лучший факультет получит право выбирать вакансии на первое место службы в открытую — а не смиренно принимать волю дирекции в запечатанных конвертах.

Ева при виде Лео тоже поморщилась, к соперничеству примешивалась давняя неприязнь к русоволосым парням ниже себя ростом. Обмениваться колкостями перед кабинетом директора — занятие для самоубийц, но многие поколения курсантов отшлифовали искусство, как дать собеседнику понять, что ты думаешь и без слов… Впрочем, сегодня ничего не пригодилось. Едва Лео попал в поле зрения видеокамеры, дверь тут же приглашающе скрылась в стене.

— Курсант Воронин прибыл!

— Курсант Роккелли прибыла!

Парень с девушкой вытянулись, поедая начальство взором… И осторожно, краем глаза, с опасением поглядывая на ещё одного гостя. Сидящего на директорском месте майора Службы Безопасности Федерации Терранских миров.

— Вольно. Майор, они в вашем распоряжении, — кивнул директор. — А я, позвольте, откланяюсь.

Когда дверь закрылась, майор приглашающе махнул рукой, показывая на два кресла рядом со столом. Мол, присаживайтесь.

— Майор Вебер. Отдел особых исследований. Господин директор согласился предоставить нам для беседы свой кабинет как наиболее защищённое помещение на территории училища. Но в разговоре он участвовать не будет, так как даже сам факт нашей встречи проходит под грифом «зеро». И, как понимаете, возможных итогов у нас с вами всего два.

— Или мы соглашаемся, или нас закопают, — буркнула Ева.

— Ну, зачем уж так сразу, — рассмеялся майор. — Девушка, меньше смотрите головидение. Если вы откажетесь, вас обоих ждёт лишь пожизненная работа на одной из баз нашей Службы.

— Через несколько лет которой мы попросим верёвку и мыло, — поддержал сокурсницу Лео. — Давайте уж, рассказывайте. На что мы сейчас подписались.

— Вас пригласили для участия в проекте «Новый Эдем». Это будет первая успешная попытка создать устойчивую, дружелюбную человеку экосистему, как говорится, с нуля.

— Но ведь такое уже пытались делать во времена Первой Терранской федерации? — удивился Лео. — И закончилось всё катастрофой на Квинте. Да и ещё пару раз что-то подобное проскальзывало.

— После чего вмешиваться в природу перестали, — добавила Ева.

— Вижу, историю вам преподают неплохо, — усмехнулся майор. — Добавьте, что освоение миров с кислородной атмосферой всегда рентабельно, даже если нет собственной биосферы. Именно поэтому в Консулате Дайто авторам технологии и не дали ни сантима, особенно когда выяснилось, что даже в самом идеальном случае результатов ждать не меньше трёх-четырёх столетий.

Курсанты вежливо кивнули, ожидая продолжения. Вряд ли эсбэшник стал выгонять директора только из-за желания рассказать о новых направлениях в планетологических науках.

— Мы тоже не можем ждать столько времени, — лицо майора вдруг стало жёстким, взгляд заледенел. — Потому проект и имеет статус «зеро». Некоторое время назад мы получили доступ к одной из технологий Древних и смогли в ней разобраться. Как выяснилось, их техника работает «на крови» — то есть использовать её может разумный индивидуум с определёнными биологическими характеристиками. «Новый Эдем» станет полигоном для испытаний кардиоиды времени, которую вы запустите. В отобранной для эксперимента системе пройдёт около пяти столетий, у нас — лет десять-пятнадцать, возможно, чуть больше. В фокусе, где будут располагаться операторы, пройдёт три-четыре года. Примерно раз в три-пять месяцев по локальному времени фокуса зоны синхронизируются на восемнадцать-двадцать суток, что будет использовано для корректировки процесса на планете.

— Почему именно мы? — с подозрением спросил Лео. — Думаю, даже несмотря на особые требования к «биологическим характеристикам», в действующих войсках нашлось немало кандидатов с опытом.

— И не стоит рассказывать про нашу уникальную сочетаемость на долгий период, — поддержала Ева. Тренинги психологов на работу в любом составе экипажа обязательны для всех, работающих в космосе.

— Кандидатов и правда набралось несколько, — легко согласился майор. — На вас пал выбор по особой причине. В легенде, откуда и взято название «Эдем», волшебный сад охранял адский пёс Цербер. Вам при необходимости предстоит стать такими же стражами. Стоимость проекта значительна, а все информационные следы погасить невозможно. Хотя наша агентура в Консулате и старалась. Но после Кёнсанского конфликта мы следим друг за другом особенно тщательно, и если разведка противника всё же выйдет на проект… Ваши родители, Ева, погибли в караване беженцев, расстрелянном рейдерами Дайто. Ваш брат, Лео, пропал во время Кёнсанского конфликта со своим кораблём. Поэтому мы уверены, что на сотрудничество с врагом вы никогда не пойдёте.

— Мы согласны, — ответ прозвучал почти хором.

Его сад прекрасен. Сам Господь в первом Эдемском саду, наверное, не сумел сотворить лучше. Сразу за порогом жилого модуля начинается мягкая трава. Нежная, словно шёлк, она чуть холодит и щекочет босые ступни, когда Он сначала идёт по дорожке, окаймлённой небывалой красоты цветами, а потом сворачивает под сень тенистых дубов и грабов. Вдруг из кустов выбегает молодой оленёнок, доверчиво тыкается мокрым носом в колено, забавно фыркает, от ласки забавно двигает ушами, потом убегает. Но Он недолго остаётся один. Почти сразу с ближайшего дуба соскакивают белки, окружают, требуют свою порцию ласки и какого-нибудь лакомства. А если подождать, к властелину и творцу мира придут поклониться другие обитатели леса… не сейчас. Вечером, днём, на закате. А пока его дорога лежит в одно-единственное место, которое даст ему покой от ночных кошмаров.

— И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. Стало так. И увидел Бог, что это хорошо, — Ева устало рухнула в кресло оператора по соседству с Лео.

— Откуда это? — буркнул парень, не отрывая взора от ползущих по монитору цифр.

— Из Библии. Бабушка, у которой я росла, была ревностной христианкой. Именно из Библии, кстати, и взята легенда об Эдемском саде. И никакого Зверя там не было, это из другого мифа. Цербер охранял вход в мир мёртвых.

— Какая разница…

Лео устало откинулся на спинку кресла, потёр глаза и покосился на напарницу. Выглядят оба так себе: под глазами чёрные тени, щёки запали, Ева заметно похудела. Всё потому, что за последнюю неделю удалось поспать едва ли часов тридцать на двоих. А о спокойных временах прошлых синхронизаций или сонном счастье последней четырёхмесячной паузы лучше вообще не вспоминать. Но слишком много требуется сделать за три недели. Собрать данные от работавших все эти годы автоматов, обработать, внести поправки в программу терраформирования. А ещё протестировать все наземные станции и спутники, которым предстоит функционировать следующие тридцать лет локального времени.

Вдруг пришла мысль: может, зря так надрываются? Вариантов им предлагали много, но они решили сотворить не просто сносные условия, а планету класса «зелёный два ноля» — то есть место, где человек свободно сможет жить без каких-либо приспособлений и сложной техники… Впрочем, крамольная мысль гуляла в голове недолго. Если уж делать работу — то делать на совесть.

— Чувствуешь себя Богом локального масштаба? — шутя поддел Лео напарницу.

— Скорее уж выжатым лимоном, — усмехнулась девушка. — Лео, с двести семнадцатым сектором что-то не так. У наземной станции не отвечает даже аварийный маяк. Я послала два планера, и оба раза одна и та же ерунда. Сначала на наземную камеру набегает серая муть, потом сигнал пропадает, а несколько секунд спустя перестают «пищать» чёрные ящики.

— Человек опять надёжнее и умнее автоматов, — буркнул Лео. — Я слетаю, проверю.

— Может, не стоит? Реакция сейчас так себе, а до начала следующего мерцания всего двадцать часов.

— Ерунда, приму стимуляторов и поведу машину на автопилоте.

Первый планер, запущенный с челнока, рухнул сразу, едва подлетел к странной каменистой земле, покрытой каким-то серым налётом. Зато парящий следом успел показать, что электроника отказала, когда навстречу машине от поверхности ринулось полупрозрачное серое облачко. А третий планер, перед тем как упасть, передал картинку: серость двинулась вперёд, жадно поглотила металлические и пластиковые обломки, заставила замолчать маяк. Челнок завис на безопасном расстоянии и высоте, после чего Лео связался с напарницей.

— Ева! Тут какая-то дрянь, явно продукт сбоя генной инженерии. Жрёт всё, особенно любит металл и пластик. Заложи, чтобы участок простерилизовало, и постоянное наблюдение. А лучше пусть до следующего окна тут вообще будет пустыня с профилактической термообработкой.

— Принято. Программа запущена.

— Хорошо. Возвращаюсь на орбиту. Какого!..

Серое чудище упускать столь лакомый кусок не пожелало: в сторону челнока вдруг полетели комки пепельного цвета. Автоматика на противозенитный манёвр рассчитана не была, а стимуляторы хоть и подстёгивали разум, усталость брала своё. Несколько секунд бешеного танца Лео ещё уклонялся, потом замедленная реакция дала сбой… Удары по корпусу погасила броня, но один из «снарядов» попал в двигатели, и, пока защита уничтожала хищное полурастение, челнок потерял в скорости. Почти сразу в него влепилось ещё с десяток комков, экраны замерцали красными сигналами тревоги, посыпались сообщения о повреждённых коммуникациях. Опасаясь за жизнь человека, автоматика повела машину на экстренную посадку… Это Лео и спасло. «Снаряды» летели по прямой траектории, а близкие к горизонту углы не простреливались. Выйдя из-под «огня», защита сумела уничтожить попавшего внутрь агрессора, и сел челнок на достаточно большом удалении, чтобы хищная серая дрянь не добралась в ближайшие часы. Вот только это всё равно означало смерть, только медленную: без продуктов на планете пока не выжить.

— Ева, у меня аварийная посадка.

— Видела. До мерцания двенадцать часов, станция уходит в точку фокуса через три часа.

— Аварийный планер в порядке. Я успею уйти в мёртвой зоне из-под обстрела, после этого запускай очистку. И сбрасывай один из жилых модулей.

— Лео. Ты понимаешь, что станция появится только через тридцать лет?

— У нас нет выбора.

— Есть. Я запустила программу старта второго челнока.

— Ты не успеешь. Придётся идти почти над землёй на дозвуковой скорости. Это почти два часа на подлёте.

— Центральный компьютер дал предварительную модель по информации с челнока и планеров. У твари есть что-то вроде нервной системы и мозга. На подходе я запущу зонды, они отвлекут с другой стороны. Потом на бреющем войду в непростреливаемую зону. К этому времени ты должен быть в воздухе. Я подбираю тебя на ходу раньше, чем тварь успеет переключиться на нас.

— Ева! Не сходи с ума! Мы загубим проект, если на станции никого не останется! Я пережду эти годы в модуле…

— Умолкни. Я стартовала. До входа в атмосферу и пуска зондов двадцать минут, отсчёт передаю на третьем канале связи.

Всё получилось, хотя в какой-то момент Лео сначала испугался, что не сумеет выровнять скорость планера и челнока, а потом, когда тряхнуло от лихо закрученной фигуры высшего пилотажа, что в них всё-таки попали… Обошлось. Как только челнок вышел на орбиту, Лео перебрался из грузового трюма в пилотскую кабину, сел в кресло второго пилота и, замявшись, произнёс:

— Спасибо. Это было неразумно… Всё равно спасибо.

— Дурак. Какой же ты дурак… — девушка отвернулась и сделала вид, что целиком сосредоточена на пилотировании.

За последние годы беседка чуть покосилась, прутья лежат не так ровно, как раньше, поэтому в куполе оплетающего свод зелёного винограда и хмеля появились прорехи. Да и лавочка покосилась. Сейчас Он уже научился делать куда более прочные и красивые творения. Но изящные павильоны и беседки безжизненны своей идеальной красотой и не принесут Ему покоя. Ведь только здесь оставила частицу своей души Она.

Лео вставил в спинку лавочки последнюю планку, сделал шаг назад и с гордостью осмотрел результат. Вышло очень даже неплохо, особенно для того, кто молотка и резца коснулся всего несколько месяцев назад. Последнее мерцание всё равно продлится не больше полутора-двух лет, поэтому операторам можно не сидеть в консервной банке станции — а посадить на планету жилой модуль и устроить себе отпуск. Уже через месяц оба неожиданно столкнулись с почти позабытой вещью: свободным временем, которое не знаешь, на что потратить. И принялись искать себе хобби… Лео вот увлёкся резьбой по дереву.

Впрочем, сегодня был особенный день не только потому, что он первый раз закончил не какую-нибудь мелкую поделку — а большую работу. Беседку, для которой два месяца готовил доски и жерди, кропотливо сидел с резцом и стамесками. И не только из-за того, что они отмечали первые шесть месяцев жизни на планете. Сегодня был день рождения Евы! И пусть во внешнем мире годы шли совсем иначе, они вели свой собственный календарь. По которому праздник должен случиться именно сегодня. А какой же это праздник, если нет особенного подарка? Осталось доделать самую малость — щедро высыпать на землю стимуляторы роста. Да, потом придётся восстанавливать плодородие почвы — но зато к вечеру беседка будет увита хмелем и виноградом, и продержится зелень не меньше недели.

Праздновать день рождения начали с небольшого банкета, Ева мучила поваренные книги и программировала пищевой комбайн всю последнюю неделю. Потом прозвучало коротенькое поздравление, и парень торжественно вручил маленькую резную шкатулку. Внутри оказался навигатор, призывно мигающий на мониторе стрелкой. Девушка вопросительно посмотрела на напарника, поправила чёлку, чтобы не лезла в глаза — на планете Ева волосы обрезать уставным ёжиком перестала, но вот привыкнуть никак не могла и вечно забывала их подстригать. Потом решилась и пошла за стрелкой, словно за путеводной ниткой сказочного клубка, петлять по лесу. Шаг, ещё шаг. На краю поляны с беседкой девушка замерла и выронила навигатор.

— Не может быть… Она же… Она же точь-в-точь, как в доме моих родителей… Но откуда?!

— Это и есть мой подарок. Ты показывала свои фотографии, вот я и решил…

— Здорово… А-а-а, здорово! Какой ты молодец!

Ева несмело подошла к беседке, осторожно присела. И нержиданно бросилась парню на шею и крепко поцеловала в губы. Её лёгкий сарафан вдруг взметнулся от налетевшего ветра, открывая колени, нахваливая стройные смуглые ноги, а одна из бретелей сползла вниз, обнажая полоску груди — но девушка не заметила или просто не захотела её поправлять. Кровь огненным водопадом ударила обоим в голову, затуманила ей, словно хмельное вино. Лео шутя отпрыгнул в сторону, потом побежал — но так, чтобы Ева могла его догнать. А она мчалась следом, то отставая, то догоняя — пока Лео не остановился, поймал девушку в объятия, крепко прижал к себе, поцеловал её в плечо, затем в шею, щёку, и, наконец, нашёл губы. Поцелуи не ласкали — они обжигали! Резким и немного грубоватым движением он вдруг повалил девушку на траву, а потом замер — и снова начал покрывать нежными поцелуями шею и грудь… словно и боялся близости, и хотел её. Но вот Ева вдруг ответила на поцелуй, нежные пальчики пробежали томной лаской вдоль позвоночника, и Лео решился…

В беседке время останавливается, и Он может сидеть здесь бесконечно. Пока существует Вселенная — и даже немного дольше. Но есть обязанности, которые нельзя отложить. Поэтому Он встаёт и идёт обратно. К техническому модулю. Проверить, пришёл ли, наконец, ответ на посланный сигнал: планета готова и ждёт переселенцев. Обратный путь короток, лёгким упругим шагом всего несколько минут Он возвращается обратно, входит в центр управления… И схватившись за грудь, которой вдруг становится нечем дышать, бессильно прислоняется к стене, чтобы не упасть. Каждый раз, едва Он переступает порог, помимо желания приходит одно и то же воспоминание…

Сигнал боевой тревоги выдернул Лео из постели посреди ночи. Любимой рядом не было. Месяц назад в наземном центре управления закапризничал вычислительный комплекс, а последние несколько дней вообще отказала часть блоков. И Ева, чьей специальностью были компьютерные системы, дневала и ночевала в контрольном центре, пытаясь найти источник сбоя. Из-за неполадок пришлось потратить драгоценные минуты на влезание в пилотский комплект: если атака серьёзная, придётся срочно подниматься в орбитальный комплекс, наполовину неработоспособный наземный центр управления может не справиться. И всё время, пока Лео одевался, а потом бежал в технический модуль, в голове билась мысль: «Кто? И сколько?» Три месяца назад в систему уже забрёл лёгкий крейсер Консулата Дайто… Впрочем, от точки перехода он ушёл недалеко. В последнюю сотню лет локального времени операторы запустили промышленный комплекс, который не только готовил материалы и оборудование для переселенцев, но и штамповал минные поля и защитные установки. Вот только в обломках нашли тревожную информацию: во «внешнем» мире прошло больше времени, чем рассчитывали, и предсказанный майором Вебером конфликт всё-таки начался. А ответ на сигнал о завершении проекта так и не приходил.

В контрольный центр Лео буквально ворвался, краем глаза убедился, что Ева уже на месте, рухнул в своё кресло и тут же вывел на монитор информацию. Корабль, крупнотоннажный, один, идентификация с вероятностью 94,3% — принадлежность Консулата. Остальные характеристики Лео даже не смотрел. Поражённый тем, что противник уже отошёл от точки перехода на три астрономические единицы, а минные поля деактивированы… по команде с пульта Евы. На несколько мгновений парень засомневался, ведь не просто так Ева сейчас активно ведёт переговоры с судном? Лео подключился к каналу связи. Автоматика послушно спроецировала на сетчатку изображение рубки, в которой сидели двое. В комбинезонах со знаками различия Консулата Дайто.

— Ева. Как. Это. Понимать?

Девушка подняла взгляд на любимого и вздрогнула: на неё смотрел холодный зрачок пистолета.

— Это пассажирский лайнер. Они попали под случайный обстрел и после нескольких слепых прыжков вышли к нам. Я услышала сигнал бедствия…

— Они из Дайто.

— Ну и что! Им нужна помощь. Там женщины и дети, а системы жизнеобеспечения дышат еле-еле! И, может быть, мои родители также когда-то просили о помощи, но никто не отозвался… — последние слова девушка прошептала.

— Молодой человек, — раздался усталый голос пожилого пилота. Канал связи был двусторонний, поэтому на корабле видели и слышали всё происходившее с другой стороны, — если вас настолько беспокоит секретность… Прошу вас, дайте нам просто уйти. Данные о системе видели только я и мой навигатор. Мы сотрём их из памяти бортовых систем, дадим вам коды доступа, чтобы вы убедились. А потом останемся в спасательной шлюпке, и, как только корабль стартует, вы спокойно сможете её уничтожить.

— Ева. Отойди от контрольной панели. Немедленно.

Девушка закусила губу, кивнула, соглашаясь… И вдруг кинулась к кнопке сброса аварийной перегородки, которая разделит рубку на автономные секции. Два выстрела прозвучали сухим коротким кашлем. После чего Лео повернулся к своему пульту и начал активировать минные поля.

Он никогда не сожалел о сделанном. И повторись всё ещё раз — Он снова поступил бы точно так же, не колеблясь ни секунды. Вот только почему Ева приходит каждое утро, садится возле его постели и молчит? Просто смотрит и молчит…

I. Тень героя

 

Лампы замерцали и тут же погасли: теперь рубку освещали только большие навигационные экраны, полукругом огибающие кресло. А воздух с каждой минутой становился всё гуще, превращаясь в душный кисель. Интересно, сколько ему осталось? Он до секунды помнил, во сколько отключилась вентиляция, знал объём помещения, содержание кислорода в атмосфере корабля и скорость потребления воздуха человеком. Легко можно высчитать, когда он потеряет сознание и наступит смерть — но не хотелось. Всё-таки ни один человек не желает узнать, когда настанет его час. Даже приговорённый к казни старается забыться. Не думать об оставшихся днях и минутах, а мечтать о помиловании. У него такой надежды нет — но высчитывать всё равно не хочется. Лейтенант Воронин поудобнее устроился на жёстком металлическом полу и прикрыл глаза. Интересно, каштаны рядом с памятником Командору ещё цветут?

Парк для Димы Воронина всегда был самым любимым местом в городе. Особенно дальние аллеи, где корабельные сосны и белые берёзы сменялись стройными рядами каштанов. Даже кафе напротив парадного входа училища ему нравилось меньше, хотя именно туда бегали знакомиться с девушками все курсанты, от желторотых первокурсников до умудрённых жизнью шестикурсников. Сверкающий стеклом и хромом зал всегда покидали парочками или шумной весёлой компанией — а по тихим дорожкам парка можно гулять одному... Словно невзначай выходя каждый раз к памятнику Командору Андрееву. Когда-то ещё на заре освоения планеты его экипаж спас колонию. Корабли не смогли прорваться сквозь аномалию к поселенцам, чтобы доставить лекарство от вспыхнувшей эпидемии, и лишь командор Андреев со своими товарищами рискнул пройти на одноместных шлюпках. Шанс был, наверное, один из тысячи… Добрались лишь двое, но помнили и всех остальных. Учили биографии в школе, а мальчишки и девчонки все как один мечтали оказаться в героическом экипаже

Статуи героев встречались на всей Верее: по одному и вместе, в парадной форме и в повседневных комбинезонах. В парке за училищем Командор был изображён не в парадном кителе с орденами, и не в лётном комбинезоне. Причудливый гений скульптора изваял Андреева в рубашке, которая выбивалась из-под форменного ремня брюк: словно её, вместе с волосами, растрепал ветер, застывший в бронзе. И каждый раз, приходя к памятнику, Дима представлял себя рядом со своим кумиром в момент Подвига. А ещё будущему звездоплавателю всегда хотелось узнать: о чем думали эти герои, когда шли на смерть ради совсем незнакомых людей.

Война пришла нежданно. Консулат Дайто уже давно точил зубы на пограничный мир Кёнсан, и дело было не только в его ценном стратегическом положении. Два поколения назад планета нашла способ уйти из-под власти Великих консулов, переметнувшись к злейшему врагу — Терранской федерации. Смертный приговор вынесли даже детям, которым ещё предстояло родиться под властью федералов… Но силы двух ветвей Человечества были равны, а с наскока густонаселённую и хорошо укреплённую систему не захватить. Шаткое равновесие сохранялось несколько десятилетий, пока Великие консулы не сумели тайно заключить союз с расой хельмов. Войска союзников сходу прорвали оборону границы и изрядно «порезвились» не только на Кёнсане, но и вырезали население ещё нескольких миров... Но уже скоро война перешла в иное русло: на стороне Терры выступила раса гильдов. Люди-птицы враждовали с чешуйчатыми хельмами много тысячелетий и молча смотреть, как они будут наращивать силы, заселив миры Федерации, не собирались. Сразу же появились линия фронта, сводки о десантах и сражениях эскадр и всё то, что так красиво и героически смотрится из безопасной глубины тыла.

Дима вместе с друзьями с замиранием сердца следил за военными сводками. Каждый из выпускников хотел оказаться среди героев, защищающих Родину! Но их, неопытных юнцов, в бой пока никто посылать не собирался. И всё, что оставалось молодым мичманам[1] — ждать назначения и спорить до хрипоты, мучаясь от нетерпения. Когда Дмитрий неожиданно получил назначение в действующий флот, он был на седьмом небе от счастья. На одном из рейдеров срочно понадобилось заменить младшего навигатора, а никого подходящего из ветеранов Адмиралтейство найти не смогло. Поэтому в экипаж брали пусть и необстрелянного, но всё же одного из лучших выпускников этого года. Повестка пришла поздно вечером, и Дима уезжал в страшной спешке, радуясь, что наконец-то окажется «там». Хотя и жалея в глубине души, что никто из товарищей и знакомых девчонок не увидит его в погонах младшего лейтенанта. Самого первого офицера из всего выпускного курса Лётного училища.

К своему кораблю лейтенант Воронов добирался с каким-то детским восторгом и ожиданием чуда. А когда прибыл к «месту назначения», то от коменданта сразу же поспешил в доки. «Щука», стоявшая рядом с исполинской тушей тяжёлого крейсера, казалась совсем крохотной. Подойдя поближе, парень незаметно прижался к шершавой броне: его первый корабль! Пусть это не стоящий в соседнем доке «Гром», пусть не новейший линкор «Паллада»… Зато — его, отныне и до последнего дня. Куда не занесёт молодого лейтенанта, а потом может быть даже и капитана, судьба и служба — «Щука» навсегда останется для него самым важным и самым лучшим кораблём. Как первая любовь и первый поцелуй…

А вот знакомство с экипажем Дмитрия разочаровало, хотя он и не подал виду. Остальные полтора десятка душ оказались людьми резкими, чёрствыми и необщительными. Лишь момент атаки вызывал в них какой-то яростный подъём, какую-то лихорадочную энергию. Впрочем, после первого боевого вылета, Дмитрий решил, что это, наверное, свойство всех глубинников. Ведь главная специфика таких рейдов — ожидание. Словно древние подводные лодки, корабли сквозной атаки неделями могли лежать в точках перехода на самой границе гипера, выбросив на «поверхность» лишь буй-перископ. Положение опасное, всегда можно «провалиться» по неосторожности или от близкого взрыва специальной бомбы слишком глубоко в иное пространство. И соскользнуть в неконтролируемый переход. Зато у такого корабля есть шанс успешно атаковать даже самый защищённый транспорт конвоя или самый мощный линкор. Вот только ожидание, пока небольшой экипаж неделями заперт в клетушках отсеков, страшно выматывает. К тому же все остальные члены команды потеряли семьи ещё в самом начале войны и говорить за пределами устава и службы с желторотым новичком не желали.

Время на передовой летело быстро. Эскадры линкоров сталкивались в кровавых схватках, стараясь сломать и перемолоть противника. А «Щука» с неизменной хищной грацией ходила в рейды, стараясь не пропустить вражеские суда к линии фронта. Стремительно и неотвратимо атаковали — и хитро прятались, если их обнаруживали эсминцы конвоя. Дмитрий даже заработал благодарность от капитана, когда удержал корабль от «провала» после близкого взрыва. И с каждым днём, с каждым рейдом молодой лейтенант как можно больше старался походить на старших товарищей. Опытных, всегда спокойных и уравновешенных. Даже во время стоянок в портах и на базах Дима старался выглядеть настоящим глубинником — человеком, невозмутимым в любой ситуации и каждый день идущим по лезвию ножа.

Место младшего навигатора в одиночной резервной рубке: и во время боя, и во время рутинных дежурств. Остальной экипаж молодой лейтенант лишь изредка видел в столовой да сталкивался в спортзале, посещение которого было обязательным для всех. Но парня это не тяготило: ведь лишь на вахтах он позволял себе сбросить маску «бывалого волка». Оставшись один, Дима долгими часами любовался звёздным небом, мечтая о дальних экспедициях и таинственных неизведанных мирах. А ещё писал стихи, стыдливо читая их центральному компьютеру, к которому в первую же неделю тайно от всех запрограммировал нештатный канал связи. Лучший выпускник своего года, он неплохо знал смежные специальности. А компьютер, замечательно защищённый от атак снаружи, оказался удивительно легко доступен изнутри. Это было, конечно, серьёзным нарушением, и скрывал Дима канал как можно тщательнее — хотя и был уверен, что проверять никто не станет даже на базе… Ему слишком был нужен собеседник. Пусть не настоящий: создавать полноценный искусственный интеллект не научились даже тагини, хотя их и называли мудрейшей из рас галактики. Но Диме хватало и той имитации, которую могло дать неживое сердце корабля.

Это был третий в его жизни свободный поиск. Словно тихий, но опасный хищник «Щука» прокралась сквозь линию фронта и затаилась глубоко в тылу возле одного из маяков на перекрёстке транспортных путей Консулата Дайто. Ждать подходящей цели пришлось целых полторы недели. Они даже пропустили без ущерба два небольших корвета: капитан искал крупную добычу и не хотел выдавать своего присутствия. И лишь когда из соседней точки перехода показался огромный пассажирский лайнер, по кораблю прозвучала холодная команда:

— Боевая тревога. Торпеды к бою. Приготовится к атаке.

— Капитан, это гражданская цель! — не выдержал Дмитрий.

— В этой войне нет гражданских целей. Они сами так решили.

— Но эти люди не виноваты!

— Заткнись, щенок. Они все виноваты. А здесь летят сынки или сами папаши, натравившие на нас хельмов.

Дмитрий недоуменно смотрел на бегущие по одному из экранов «данные всплытия». Но ведь… Вчера они перехватили с маяка сообщение о том, что и Консулат, и Федерация согласились принять тагини как арбитра в конфликте: иначе обе стороны продолжат вербовать союзников, и кровавое побоище втянет в себя остальную Галактику. Но если сейчас сожгут пассажирский лайнер — мирных переговоров не будет. Так нельзя! Война вспыхнет с новой силой, и миллионы семей разделят участь погибших у границы. Так зачем же он приносил присягу, в которой клялся «служить и защищать, не жалея своей жизни»!

Дима не раздумывал ни секунды. Всего несколько минут — и он подключается к центральному компьютеру. Минуя все сторожевые программы и приоритеты капитана, из резервной рубки вместо стихов идут команды. «Смена центрального поста погибла! Тревога!» — замерцала перед ним красная надпись. И компьютер послушно переводит всё управление кораблём на резерв. Датчики из коридора, ведущего к запасной рубке, истошно вопят о разгерметизации и радиоактивном заражении, после чего послушная автоматика намертво блокирует двери, спасая человека… Корабль тем временем проваливается в неуправляемый скачок.

Ему грозили. Его уговаривали. Пытались взломать дверь. Всё было бесполезно — чтобы пробить броню переборок, нужно слишком много времени, а с каждой минутой шансы на возвращение в обитаемые места становятся всё призрачнее. Наконец кто-то из инженеров сумел отключить вентиляцию, а затем и освещение. В надежде, что «щенок» выберется из норы сам.

Дмитрий тяжело дышал, привалившись к двери. Он знал, что осталось недолго: скоро погаснет сознание, а потом придёт милостивый покров смерти. Его статуя никогда не будет установлена рядом с Командором, их корабль просто запишут как ещё одну сгинувшую в неизвестность жертву этой никому не нужной войны. Но теперь он знал, о чём думал Командор, когда шёл навстречу своему подвигу.
********

И требование мое личное как читателя, чтобы это состояние было выдержано.

вот согласен на все 100%. И тут уж либо попало в настроение читателя либо нет.

Писал довольно давно, сразу после просмотра - очень впечатлило. Но раз уж тут клуб киноманов, подумал, что стоит и сюда. Фильм стоящий.
Предвзятые впечатления от фильма Вима Вендерса "Алиса в городах" (Alice In Den Stadten).



Классику принято любить – будь это книга «Золотого фонда» или фильм, созданный известным режиссёром. И часто главная причина такой любви – потому что предмет, о котором надо высказать своё суждение, является «общепризнанным шедевром мировой культуры». А дальше всё идёт по сценарию, тоже ставшему «классическим»: острая социальность поднятой темы, глубина раскрытия личностей персонажей, любовь к (родине, жизни, свободе, женщине/мужчине – ненужное вычеркнуть). И так далее – вплоть до высокохудожественной работы оператора и блестящей игры актёров.
Такая судьба, как мне кажется, во многом постигла и фильм «Алиса в городах» (Alice In Den Stadten) немецкого режиссёра Вима Вендерса. Этот фильм для многих связан в первую очередь с прославленным создателем, с известными актёрами, которые там играют. На него пишут похожие как две капли воды рецензии про «общественный момент», про «одиночество и смысл жизни», про «ярко выраженный приговор современному обществу потребления», клеят множество других ярлыков. Кто-то не задумываясь, кто-то искренне следуя привычке, оставшейся со школы – когда любого автора (от Пушкина до Булгакова) разбирали по «пяти типовым признакам». Но о чём же, всё-таки, фильм?
Прежде чем заговорить об «Алисе», стоит вспомнить, когда он был задуман и снят. Итак, тысяча девятьсот семьдесят третий год. Кажется, мир наконец-то успокоился после Вьетнама – подписано мирное соглашение, и бойня, так сильно волновавшая обитателей США и Европы, отошла на второй план. Людей теперь чаще интересует не политика, а экономика – на улицы выходят не из-за событий в Алжире или Сайгоне, а с требованиями об улучшении труда, о повышении зарплаты. В этот же год с вхождением ряда стран в европейский экономический союз будущее объединение Старого Света принимает свои грядущие очертания. Бурно начинает развиваться коммерческое телевидение (и телевизор становится в доме уже не роскошью, а предметом первой необходимости). Жизнь стала намного комфортнее, сытнее и приятнее – теперь, например, слетать через океан на несколько дней или недель уже не подвиг и даже не проблема. А вопрос простого желания, средств или необходимости.


Именно в эту эпоху и путешествует по Соединённым штатам 31-летний немецкий журналист Филипп Винтер (которого играет замечательный актер Рюдигер Фоглер). Проезжая на автомобиле немалую часть страны, делая фотоснимки на свой «Polaroid» и пытаясь написать заказанную ему статью о жизни и культуре американцев. Получается откровенно плохо – хотя Филиппу и очень нравится Америка, он почему-то всё больше от неё устаёт. От навязчивой рекламы, которая прерывает фильмы каждые пятнадцать минут, От занятых только собой и своим успехом людей. И от одинаковости городков и мотелей, где он останавливается. Хотя по-прежнему считает, что страна ему близка – если бы не некоторые мелочи. Как принято говорить в таких случаях «полноценный творческий кризис» – который выливается в ссору с редактором (ему-то бедняге статья срочно нужна) и желанием бросить всё и уехать на родину в Мюнхен. Потому что, хотя Филипп и обожает Нью-Йорк вместе с остальной страной – деньги заканчиваются, а аванс за ненаписанную работу издание платить отказывается.



Впрочем, неприятности у бедняги продолжаются – сначала забастовка в немецких аэропортах, которая вынуждает его купить билет до Амстердама вместо Мюнхена. Затем ссора со знакомой, которая после душеспасительной беседы о причинах «творческого кризиса» выставляет Филипа за дверь, вынуждая ночевать в гостинице. И вся эта цепочка случайностей приводит к тому, что летит он теперь в Европу вместе с Алисой (Йелла Роттландер): девятилетней девочкой, с которой они познакомились в аэропорту, когда Филип помог её маме-немке, не знающей английского, купить билет. К тому же ситуация вдруг поворачивается так, что в последний момент мать Алисы сообщает, что неожиданно должна задержаться В Америке на день и потому просит соотечественника присмотреть за дочерью в полёте и возможно в Амстердаме, куда она вылетает следующим рейсом. С этой минуты и начинается путешествие этих таких разных, но в чём-то таких похожих людей. Они ссорятся и мирятся, они могут смотреть друг на друга «врагами», а могут дурачиться вместе.

Вот тут и возникает тот вопрос «о чём», на который, как я говорил выше, принято отвечать в колее «тематической направленности» и «социальной остроты». Не обошла эта дорога и филь «Алиса в городах»: рецензии пестрят бойкими фразами про «одиночество в толпе», про «социальность отношений взрослых и ребёнка», про творческий и душевный кризис героев, про… В общем только не хватает любви к той самой Родине, потому что Филип Германию как раз и недолюбливает, предпочитая жить в Америке. Только вот так ли это на самом деле? Если посмотреть внимательно? Ведь ни Филиппа, ни Алису нельзя назвать одинокими и неприкаянными. У девочки есть мама, которая её любит. Есть бабушка, да и сама Алиса вполне довольный и счастливый ребёнок. По крайней мере не меньше, чем любая девочка её возраста. То же самое можно сказать и про Филиппа: бойкий симпатичный парень, любитель рок-н-ролла и женщин, легко находящий себе подружку. И очень легко сходящийся с людьми, журналист с талантом – потому что очень точно чувствует границы и тонкости отношений с людьми (это довольно наглядно заметно в сцене, когда Филипп вынужден ночевать в одной гостинице с мамой Алисы – ситуация несколько раз оказывается «на грани», но он так и остаётся всего лишь молчаливым исповедником). Нельзя сказать, что в путешествии герой Вендерса ищет и выхода из душевного и творческого кризиса: ведь домой в Мюнхен он едет за спокойствием и неторопливыми размышлениями, чтобы закончить очерк и вернуться в Америку. А путешествие с Алисой, в которое он ввязывается добровольно, для него сплошные нервы и беспокойство.
Но ведь что то же их объединяет? Ведь не смотря на обстоятельства, на массу возможностей расстаться, они всё равно едут все дальше и дальше. Едут вместе – в этом как мне кажется дело. Нет, им нужно не общество – им нужен конкретно кто-то. И именно это, как мне кажется, хотел показать режиссёр. Герои хорошо чувствуют себя частью общества – но именно это их и тяготит. Мама любит Алису – но любит в первую очередь потому что это её дочь, а у нас положено заботится о детях. Она потому и перекладывает на плечи Филипа заботу о девочке, потому что жизненная ситуация требует убрать Алису из сферы конфликта. То же самое и с Филипом: и редактор, и случайная подружка на ночь – все ведут себя ровно и строго в рамках социальных функций и механизмов. Даже его бывшая любовница и та считает долгом не выставить бывшего дружка за дверь, а объяснить в чём у него жизненные проблемы. Причем делает это искренне, потому что нельзя бросать человека в беде.
А вот друг с другом Филипп и Алиса просто общаются. Вместе едут, вместе отдыхают, ссорятся и мирятся. Потому что так хочется, потому что такое у них сейчас настроение, ­а не из-за того, что так надо. Алиса может разбудить Филиппа рано утром и утащить чуть ли не из постели подружки, тот может из вредности отказать ей в мороженом. А она в ответ… всё что угодно, потому что перед ней живой человек, а не винтик общественного механизма. Именно об этом, думаю, и хотел сказать Вендерс: о том, как мы всё чаще заменяем живое общение «общественными нормами». О том, что мы теряем, переставая видеть в окружающих просто людей. И, на мой взгляд,file:///C:\Users\yaroslav\AppData\Local\Temp\msohtmlclip1\01\clip_image011.jpg у него это блестяще получилось. Всем приятного просмотра.

Собственно эта та работа. по поводу которой я долго собачился на форуме Эксмо. Ух чего я там только не наслушался... обвинили и в религиозной пропаганде и... в общем только лампочки по подъездам не бью)))

Имя для Бога

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». А какой он – Бог? В детстве, когда я спрашивал, все мне отвечали по-разному. Батюшка из церкви неподалёку показал икону, пастор Клаус подарил красивые комиксы с ангелочками и Христом. Жили в нашем тихом городе и евангелисты, и мусульмане со своим неизображаемым богом. Была даже община кришнаитов, которые считали своего бога многоликим и каждый раз рисовали его иначе. Но у всех бог был какой-то ненастоящий – словно каждый, кто пытался рассказать мне о нём, старался вложить частичку себя, сделать бога по своему образу и своему подобию…

Серж стоял на горячем бетоне Новой Терры и счастливо улыбался, рассматривая бесконечные плиты до горизонта и корабли, причудливо разбросанные по взлётному полю космопорта. Наконец-то солнце и свежий воздух – пусть воняет гарью и техникой, зато не многократно профильтрованная и идеально сбалансированная дыхательная смесь сухогруза, которой он дышал последние два месяца. Увы, денег на нормальный билет не было. Серж и на место в идущей на Новую Терру пузатой «канарейке», то есть, простите, многоцелевой грузовой барже CANR-74, набрал только потому, что земляки сделали ему скидку как неплохому повару: слишком уж обрыдло экипажу питаться семью продуктовыми наборами, рекомендованными ассоциацией транспортников и заложенными в кибер-кока.

В те дни, когда полёт становился совсем уж невыносимым, Серж начинал жалеть, что дал этой крысе-капитану в морду… Глядишь, и не уволили бы с позором, без наград и пенсии. И не лишился бы красавец-сержант заветных звёздочек и звания младшего лейтенанта, приказ на которое уже был подписан... Но приступ хандры проходил, и Серж начинал жалеть о своей несдержанности иначе: в спину надо было стрелять этой сволочи, в первом же бою – в спину или в голову. Уж у мастера-снайпера возможностей хоть отбавляй… А так получился двадцатишестилетний оболтус, который умеет только стрелять. Да ещё взрывать, хотя стрелять, конечно, лучше. И куда ему теперь? С «волчьим билетом» только домой, вкалывать на заводе или работать охранником. Нет уж, ни-за-что! Да и не тянет на сонную жизнь обывателя – в детстве нахлебался.
Зато сейчас, когда он стоял на земле Новой Терры, жизнь казалась прекрасной. Всё-таки удачно ему позвонил Руди, сокурсник по учёбке. Узнав, что Серж «на берегу», он позвал приятеля в Серый Легион. Конечно, будь это любое другое наёмное подразделение – Серж сразу бы отказался, слишком брезгливо относился профессиональный военный к «солдатам удачи». Но Легион всегда стоял особняком: за смердящие дела не брался, привлекал лучших – и мог выбирать нанимателя. Чем и пользовался, соблюдая свои, пусть необычные, зато нерушимые понятия о чести и порядочности.

Размышление прервал небольшой автобус, подъехавший к кораблю за экипажем. Серж мгновенно подобрался, благодушное настроение как рукой сняло: конечно, Руди обещал замолвить словечко, да и хорошие снайперы на дороге не валяются… но и расслабляться перед потенциальным нанимателем не стоит.

«Неисповедимы пути господни»,– любил говорить Клаус, а старик турок, к которому мы лазили в сад за сливами, глядя на помятые розы, только вздыхал: «кисмет»[1]. – «А как же свобода воли?» – смеялся я, когда вырос. Ведь ваш бог наделил каждого правом выбора, даже если люди и использовали его по своему разумению. Много позже я понял: Господь действительно ведёт нас. Только не так, как думают некоторые, не творит предначертанное – а лишь задаёт вопросы, на которые человек сам должен дать ответ…

Серж возился с очередным «ёжиком», проклиная и свою вторую специальность взрывника, и автора поганого изобретения, и правительственные войска вместе с повстанцами, активно применявшими контейнеры с керамическими бомбами-минами во время боёв за столицу провинции. Никакой взрывчатки, ни грамма металла и пластика – только полсотни собранных вместе стрелок-игл из перенапряжённой керамики в таком же керамическом корпусе. Готовых в любой момент разлететься во все стороны со сверхзвуковой скоростью, а попав в тело – раскрошиться множеством осколков, даруя мучительную и неотвратимую смерть.

Обнаружить «керамику» сложно, и почти невозможно обезвредить. Единственный способ – заставить сработать от взрывной волны. Найти все мины на выбранном участке, рассчитать и установить заряд… и молиться, чтобы ни одна стрелка не залетела в укрытие. К концу дня Серж выматывался так, словно весь день таскал тяжеленные камни. Но самым паршивым было то, что по вечерам ребята из батальона отмечали конец нелёгкой военной компании и начало тихой гарнизонной жизни. Отмечали все, кроме десятка «чистильщиков», вынужденных весь вечер сидеть трезвыми… и отказывать всем симпатичным официанточкам, так и норовившим затащить в постель островки благополучия в виде бравых солдат с деньгами. Но правила сапёров строги и написаны кровью неудачников – все удовольствия только после окончания разминирования.

Хлопок заряда, свист «иголок» и наступившая тишина, настроили легионера на благодушный лад. Вроде сектор чист, последний раз пройтись со сканером и на сегодня можно заканчивать. Серж присел и оперся на прохладный бетон разбитой стены. «Да, навоевали они тут без нас, – подумал легионер. – Грязно, неаккуратно. Полстраны разнесли, прежде чем догадались специалистов позвать…. А, может, ну его, этот сектор? Завтра повторно пройдусь, ещё раз проверю. А сейчас – спа-а-ать…» Вдруг чуть дальше, возле чудом уцелевшего среди развалин дома, послышался шорох. Повернув голову, Серж увидел, как оттуда к нему незаметно подкрадывается мальчишка лет одиннадцати… точнее, ему кажется, что незаметно. «Старательный пацан. И лицо вроде знакомо… Но откуда?»

Всё случилось почти мгновенно, хотя потом Сержу казалось, что события двигались медленно, словно преодолевали толщу воды. Он вспомнил, как пять дней назад ему достался очень сложный участок, и в бар снайпер-сапёр пришёл выжатый как лимон. Сопляк удачно подвернулся, чтобы сорвать на нём напряжение... А теперь пацан, видимо, решил отомстить? Легионер повернулся, чтобы пугануть мальчишку – и похолодел: рядом с домом лежал шар пропущенной мины. «Назад!» – успел крикнуть Серж, и хотел было кинуться, оттолкнуть ребёнка… как услышал характерный звук, означавший, что «ёжик» встал на боевой взвод и вот-вот сработает. Дальше за солдата думали наработанные годами рефлексы, бросив тело в укрытие. Лишь дикий животный крик боли и ужаса застыл в ушах навечно…

Я долго искал тебя и не мог найти. Один человек, который встретился мне в пути, сказал: «Зачем ты ищешь несуществующее? Ведь Бога нет!» Я только улыбнулся несмышлёному: если Тебя нет, то кто же приходил к нам в Галилею?

Серж стоял на выходе из пассажирского терминала, ошеломлённо глядя в переливающееся пятнами тусклой радуги небо. Света эта палитра безумного художника давала немного, но его вполне хватало, чтобы превратить безлунную ночь в какое-то подобие предрассветных сумерек. «Так вот ты какая, Альбия – мир, не знающий темноты… Может, хоть ты станешь для меня местом, где я наконец-то смогу остановиться? – подумал он. – Ты дала приют стольким ищущим покоя – так неужели не найдётся здесь места ещё для одного неприкаянного путника?»

Пять лет, как он расстался с Легионом – но так и не смог найти себе места. Ни в тихой спокойной жизни обывателя, ни в путешествиях. Стоило только притупиться ощущениям от новых краёв, от новых знакомых – и опять возвращались и лицо, и крик… и горькая мысль: успел бы или нет? Иной, наверное, попытался бы утопить свои переживания в алкоголе – но Серж за время службы насмотрелся на человеческие обломки, отдавшие себя во власть дурмана. Хотя в минуты самого чёрного отчаяния и проклинал себя за свою нерешительность, за невозможность утонуть в сладком дыме наркотических грёз.

Погружённый в свои мысли, он не заметил, как сошёл с крыльца и направился куда-то в сторону стоянки автобусов. Ночной воздух внезапно взбодрил своей свежестью, к тому же подул лёгкий ветер – и Серж словно растворился в окружающем мире. Хотелось идти и идти, не останавливаясь. До города, а может, и дальше – к самой границе облаков, что толстым ватным одеялом окутывали подножие плато, на котором располагались космопорт и столица.

От раздумий отвлёк коммивояжёр, принявший иномирянина за богатого туриста. И потому настойчиво предлагавший «экстремальный тур по страшной сельве Альбии, где человек легко может затеряться и погибнуть». Бывший военный только вежливо покачал головой и отказался: за время службы в Легионе он повидал немало по-настоящему кошмарных планет, да и после отдал дань экстремальному туризму – пока ему не надоел фальшивый суррогат для пресыщенных бездельников. А здешние джунгли по его меркам вполне тихое и спокойное место. Конечно, неопытный горожанин в них пропадет, но любой знакомый с лесом не по голофильмам сможет устроиться в здешних «страшных лесах» вполне комфортно. Вот только зачем? Не для того он проделал столь долгий путь, ему нужно иное.

И нет власти не от Бога. И жалки те люди, что пытаются подменить собой власть Твою и слово Твоё. Ибо Слово, что было в начале всего – Закон. Ибо сказано было узнавшим Тебя и познавшим мудрость Твою: как раб подчиняется закону в доме господина своего, так и человек должен подчиниться закону Твоему. Только так с помощью Твоей сможем мы понять и простить, чтобы не отвечать обидой за обиду, чтобы не приумножать страдания мира Твоего. Слаб человек и грешен, только волей Твоей соблюдает он благие заповеди и порядок – даже если алчет поступить иначе к выгоде своей и к греху своему…

Зазвучал колокол, зовущий к молитве, и фигуры в рясах, до этого неторопливо двигавшиеся вдоль грядок, стали разгибаться и разминать затёкшие спину и ноги. Нудное и кропотливое занятие, но стоит зазеваться, пропустить хоть пару побегов красного вьюна – и большую часть урожая овощей можно считать погибшей. Пока выкорчуешь пустившегося в рост пришельца, хищная травка испортит половину огорода. Потому-то и монахи, и послушники, и даже живущие при монастыре миряне в эти месяцы тщательнейшим образом проверяли посадки каждый день.

«Сколько я здесь? – подумал Серж, неторопливо идя вслед за остальными. – Два с половиной… нет, уже три года». Три года назад пришёл он, неприкаянный и исстрадавшийся, в обитель «Десяти тысяч мучеников». Или, как говорили жители соседнего городка, в монастырь «опалённых»... Но ведь и правда все здешние обитатели обожжены … или, скорее, сожжены войной, как и Серж. Три года он здесь, сначала мирянином при монастыре, а потом послушником. Пытается искупить грехи прошлой жизни. Господь принял раскаяние и простил его, страшные сны перестали возвращаться. А недавно отец настоятель благословил готовиться к постригу, чтобы смог новый брат все отпущенные ему дни посвятить смирению и трудам праведным...

Внезапно на дороге к монастырю послышался рёв грузовика, за ним второго, третьего… «Целая колонна! Они что, всем городом куда-то собрались? Быть такого не может», – удивился Серж. Такое же изумление было и на лицах остальной братии: тяжёлые грузовики в здешних краях были редкостью. Причудливая природа наградила Альбию множеством огромных столовых гор^[2], на которых и жили люди. А у подножия исполинских глыб за непроницаемым облачным слоем кипела своей дикой жизнью сельва. Прокладывать дороги в джунглях сложно, да к этому и не стремились: слишком разными были общины православных, мусульман, католиков, неоапостолов, поклонников преподобного Хаббарда, просто колонистов и многих других… Каждая жила на своей одной или нескольких горах, сообщаясь, при необходимости, друг с другом и с космопортом огромными грузовыми дирижаблями – благо кустарники основной экспортной культуры, радужного кофе, с избытком поставляли гелий. Такими же дирижаблями, только поменьше, пользовались, если надо было переместить крупный груз, и внутри поселения. А в остальном семьи колонистов или ходили пешком, или пользовались небольшими двух- или четырёхместными машинами.

Снова зазвучал колокол, только теперь он звал всех не в церковь, а на монастырский двор. Где вошедших ждало ещё более удивительное, но при этом тревожное зрелище: возле гусеничного транспортёра, гружёного зелёными ящиками военного снаряжения, стояли незнакомый Сержу пожилой майор и глава местной общины Андрей – оба с короткоствольными автоматами на плече. Зачем?! Альбия, хоть официально и считалась фронтиром – была исключительно тихим местом. Оружие, наверное, водилось только на обязательной для каждого мира имперской базе, да на складе армейского имущества рядом со здешним городком. Этот же склад служил и тренировочной школой для мальчишек-новобранцев, которые готовились к отправке в военное училище одного из центральных миров. Но таких, насколько знал Серж, сейчас насчитывалось всего два десятка человек – слишком мирной планетой была Альбия.

Убедившись, что собрались все, и получив разрешение от отца настоятеля, заговорил военный:

– Сегодня ночью секта Истинного Пути преподобного Хаббарда подняла мятеж, объявив о выходе Альбии из состава Империи. И о построении грядущего рая просвещённого разума…

– А как же гарнизон? А имперский флот? – ошеломлённо спросил настоятель.

– А нет у нас больше ни гарнизона, ни флота, – вдруг зло ответил Андрей. Его худощавое лицо исказила гримаса. – Дорогие заумные системы нападения и защиты – на всех хватило одного предателя, на десять минут отключившего наблюдение, да грузовика с булыжниками, брошенного с орбиты.

– Флот тоже не придёт, – тихим виноватым голосом добавил майор. – Я не знаю, сколько маяков им удалось уничтожить, но ближние не отвечают. А без них в здешнем облаке идти только на досвете – это год в самом лучшем случае, если уцелела хотя бы часть навигационной сети…

– В столице уже горят костры с несогласными, – устало произнёс Андрей, – а нас, тех, кто умеет воевать – всего девять. Это вместе с офицерами. Через три часа мятежники будут здесь… Людям же, чтобы уйти в сельву, надо хотя бы часов двенадцать… – на лице Андрея вдруг проступила смертная тоска, и он замолк. Но через несколько секунд, собравшись с духом, заговорил дальше: медленно, словно проталкивая каждое слово. – Я никогда никого не просил… Я знаю, что прошу от вас слишком многого… Я знаю, что прошу, наверное, невозможного… Но вдевятером мы не удержим дорогу.

Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
Прости раба Твоего, что не последует слову Твоему и не соблюдает закон Твой, за то, что нарушу заповеди Твои. Грешен я, Господи, но не могу поступить иначе!
И вместе с остальными я шагнул к грузовику с оружием.



[1] Кисмет (араб. «наделение») – то, что предназначается, определяется каждому провидением

[2]Столовые горы — изолированные горы с большими плоскими вершинами и более или менее крутыми, иногда ступенчатыми склонами

Здорово, смеялся от души. Снимаю шляпу.

Они, что птицы перелётные

запятая не нужна

Приусадебные участки, постройки ветшают без мужских рук

оборот не из того антуража, к героине не подходит

Хорошо, мило... вот только концовка какая-то смазанная, непонятная.

имхо конечно, но начинать чтение с предложения

Витые канделябры на высоких стенах, отделанных обоями, тиснеными золотом.

построенного по принципу тот, который, которого тяжело. А ведь перестроить
Витые канделябры на высоких стенах, отделанных тиснеными золотом.обоями - и на мой вкус легче

И вышколенные официанты, снующие между белоснежными столиками, с сидящими за ними избранными.

и тут та же самая претензия

дальше таких предложений меньше, но всё равно встречаются

В остальном... смысла рассказа я не увидел. Сюжет - есть, смысла нет.

Как и тогда, три раза назад, когда этот странный кай умирал в её саду, добрую половину которого он все-таки умудрился разворотить своим изломанным кораблём, к тому времени уже окончательно мертвым.

корявая фраза. И по стилю выбивается, и по атмосферности. А уж когда дальше оказалось, что корабль космический - вообще образ скачет. Я понимаю у вас сразу космос/инопланетяне, но я то читатель, я то по первым словам предоставляю совсем другое, по сказке Андерсена.

Натыкаясь на неровности льда, тень ломалась и дергалась, словно живая. Тяжелый глайдер девочка оставила у границы льдов

повтор?

И даже зеркальный шипоцвет растет у нее в саду,

коряво. Скорее "У неё в саду растёт даже зеркальный шипоцвет"
в русском усиление от начала к концу, а шипоцвет здесь важнее сада

Силовую защиту с наиболее ценных участков сада уже сняли, и Керелинг свернул направо, не доходя до дворцовой стены – он шел не сюда, просто сделал крюк, чтобы оценить нанесенный ущерб.

вот смысл так построенной фразы доходит с трудом. Слишком уж сложное нагромождение

Общее впечатление: сумбур. Слишком уж много автор пытается впихнуть информации на погонный метр текста. Образы - яркие, это да. Но вот некоторые линии, почему королева выгналала аж так, со слезами, что за клан, зачем ей куколки и так далее - они придают работе незавершённый вид. тут даже не сошлёшся, мол, рассказ и автор раскрывать не обязан - потому что в таком случае некоторые детали лучше не давать.

В общем мне лично кажется, что автор не всегда думает, как это будет воспринимать читатель. А ведь читатель к автору в голову не залезет и смысловая цепочка у него может быть другая

Но старая сказка на новый лад вышла в принципе неплохо. Не оригинал конечно (а с оригиналом сравнение увы неизбежно), но вполне читабельно. Но из уважения к оригиналу стоило бы подшлифовать

Остальная добротная, но серая масса ненавидит первых, но раболепствует перед ними, снисходительно относится ко вторым, но периодически подтравливает.

имхо, лучше "остальные"

И "подтравливает" на мой взгляд тут неудачно, вычурно выглядит - портит динамику

Спасибо. замечательный рассказ. Знаете, рассказы можно делать по разному. От одного лица, от разных, со стороны автора. А можно так,как у вас: от автора-расссказчика, когда его устами говорят разные герои. У вас получилось

Loki, Вы уверены, что работа „вышла неудачно“?
А я вот уверен, что автор как задумал рассказ, ровно так и осуществил его, исключительно в своем стиле, работая с теми языковыми формами, которые ему симпатичны, и с которыми он любит и умеет работать. Сейчас мне это очевидно, например.

Любой рассказ пишется для читателя. И потому вот я лично со своей личной читательской позиции говорю - неудачно.

Те, кто высказался против - высказывались как читатели. На мой личный вкус говорить про "непонятые особенности" в таком контексте нет смысла.

Мы оказались „неподготовленными читателями“. Сама тема конкурса ослепила нас, хотелось, чтобы кровь „фрицев“ литрами лилась, наверное, другое объяснение сложно придумать. Но все же писать биографию этого человека таким языком, нужно быть сверх-оригиналом. Это очень круто, как бы к этому не относиться...
Эх, как обидно, такого необычного писателя всем форумом дружно просрали! Так было бы пообщаться интересно. Ну как я, мудак, мог не заметить, обозвав текст „довольно посредственным“?! Мне очень стыдно, я прошу автора извинить меня, если возможно. Простите.

Я извиняюсь, но не соглашусь. Чем лучше ты пишешь, тем больше к тебе требований. И ссылка на "эксперимент" или "читателей" не подойдёт. На моём любимом портале "МФ", где меня знают давно, ничто не мешает громить меня в хвост и в гриву, если работа вышла неудачная. Но ведь это я виноват, а не читатель?

так и здесь. Конкретная работа вышла неудачно. Это не говорит об авторе в целом, это говорит о конкретной работе. Не более.