Лестада

Недурственно вышло. А всё же было бы более неожиданно, да и в полной мере отразило бы всю развращённость верхов, социальную пропасть, если бы Бекка погоревала не над трагической участью полоумной портняжки и её отца, а по поводу гибели блистательного сэра Альфреда и его друзей.
Читали Гюго "Человек, который смеётся"?

Никто не услышит

Белый коридор. Я бреду по нему, зная, что в конце тупик. Выхода нет. Отсюда ещё никто не сбегал. «Закрыты двери, в них заперты звери», - неожиданно приходит на ум. Из-под дверей палат несет гнилью, землей и чем-то приторно-сладким. Меня выворачивает прямо на кафельный пол.
Я быстро оглядываюсь в поисках тряпки, чтобы убрать за собой. Поздно. На лестнице слышится позвякивание эмалированного ведра и чья-то скрипучая поступь. Я мечусь, не зная, куда скрыться. Все койки вдоль коридора заняты. Под белыми простынями кто-то лежит. Вот и большой палец ноги с биркой на нем виден.
Флуоресцентные лампы под потолком мигают, жалобно дзинькая. По стенам ползут длинные тени, укутывая во мрак все, что встречается на пути.
Шаркающие шаги по полу отдаются болью в висках. Я бессильно зажимаю рот, пытаясь удержать рвущийся из груди крик. Что-то с гулким чавканьем падает на пол и принимается там ворочаться, смачно булькая. Страх склизкими щупальцами пробирается под кожу, устремляется по венам и опутывает сердце.
Дышать тяжело. Удар. Еще удар. В горле комок, а в ушах звенит от глухих ударов затухающего сердца.
Я с ужасом жду того, кто идет ко мне, кряхтя и постанывая при каждом шаге. И не могу сойти с места. Зачем бежать вперед, если там тупик? Помощи ждать неоткуда.
А из вязкой черноты проступает сморщенное лицо, в обрамлении седых, нечесаных косм. На месте глаз – темные провалы. Рот – зияющая рана, с расходящимися швами. Нос… давно прогнил. Под розовато-серой кожей белеет кость. Губы существа расползаются в жуткой улыбке, и меня накрывает удушающим вихрем черных мух, комьев земли и ошметков чьей-то кожи. Нестерпимое, назойливое жужжание ввинчивается в мозг.
Я задыхаюсь, когда ощущаю на своей щеке влажный язык, а костистые руки притягивают к себе и до боли вжимают в мягкое тело, из разверстого нутра которого в меня тут же проникают сотни белых, жирных червей. Я кричу. Кричу так громко, как только могу, но голос тонет в темнеющем коридоре, теряется в клубах черного дыма, застилающего глаза. Кричать нет смысла. Никто не услышит. Никто не спасет. Слишком поздно...

- Ивановна, что это у тебя тут? – молодой врач спешит к техничке, застывшей с хрупкой девушкой в руках.
- Да… тут… это… мою я пол, значит, а тут эта выползает из палаты. И ведь как доползла? Ног-то нет. Вы ж ей ампутировали ноги-то? – подслеповато щурясь, вопрошает Ивановна. Врач кивает, подхватывая девушку, зовет санитаров, раздает указания.
- А чегось с ней произошло? За что вы её так?
Вопрос любопытной технички остается без ответа. Девушку уже увезли в реанимацию. Ошарашенная Ивановна опускается на скамейку рядом с пухлой женщиной с лихорадочным румянцем на щеках. Поверх зимней одежды у той наброшен медицинский халат.
- Это коаксил.
Ивановна вздрагивает от шепота соседки. А та невидящим взглядам сверлит дверь операционной.
- Чегось? – рискует обратиться техничка к странной женщине.
- Мою дочь сейчас оперируют. Она будет такая же. Ей ампутируют ноги. Коаксил. Она колола его в пах. Хотела скрыть от меня факт употребления наркотиков. На руках вены чистые были. А в паху… там сплошное гниющее мясо. Коаксил… Его продают как антидепрессант, а моя дочь… Наркоманы колют его внутривенно. Разводят эту гадость и пускают по вене. Потом тромб. Потом грязь в крови. Гниение, - женщина резко замолчала. Ивановна обеспокоенно заглянула той в глаза и поразилась: надо же, тут такое горе, а она сидит, белая, как стена, и ни одной слезинки не выдаст.
- А ты это… - замялась техничка, не зная, что сказать – ну, бросить наркотики она не пыталась?
- Бросить? Она не успела. Коаксил убивает быстрее, чем героин. Чем любой другой наркотик. Раз укололся и получил зависимость. Ломки… ломки страшнее, чем при героине. Она несколько раз вены резала. В окно шагнуть пыталась. И по врачам таскали. Выходит, и опять за старое. А потом… Потом исчезла на долгое время. Нам позвонили два дня назад из больницы. Спросили, не наша ли это дочь. Ее нашли в одном из наркопритонов. Она уже давно не ходила. Просто лежала и получала дозы. Она… Я в мельчайших деталях помню тот день, когда она появилась на свет. Как она кричала, прижавшись к моей груди. Как я радовалась тому, что у меня есть дочь, что есть человечек, которому я отдам всю свою любовь. Мне пришлось много работать, чтобы у моего ребенка было все, о чем она мечтала. Частые командировки, задержки на работе. Я ведь ее почти не видела. И не сразу заметила, когда все так изменилось. Когда… Когда это началось. Вы извините, вам, наверное, нужно идти, - прикрыв глаза, бесцветным голосом заключила женщина - А я тут посижу.
Ивановна все поняла. Она тактично поднялась. Подхватила звякнувшее ведро и пошла мыть палаты. Что она могла ей сказать? Что ее собственный сын умер прошлой зимой от передозировки? Нет смысла говорить там, где словом не поможешь.

Переменчивость

Она сразу обратила на него внимание, как только он запрыгнул в маршрутку. Чуть выше среднего роста, с поднятым до самого носа воротником черного полупальто, он показался неправдоподобно хрупким и даже женственным. У Айпери мелькнула мысль, что это и не парень вовсе, а девушка. Она уже видела в городе таких людей, по виду которых сложно было определить половую принадлежность. Айпери посмотрела более внимательно, пытаясь найти в облике нового пассажира ответ на свои догадки. Как назло лица было совсем не видать – нижнюю часть скрывала одежда, а верхнюю – длинная косая челка. «Эмо?», - приготовилась клеить очередной ярлык девушка, когда парень стянул с руки кожаную перчатку. «Или гот?», - совсем растерялась Айпери, разглядев черный лак на ногтях, невольно залюбовавшись его пальцами: длинные и изящные они с равным успехом могли принадлежать как девушке, так и парню. Но отчего-то Айпери казалось, что перед ней существо мужского пола, хотя четкой уверенности не было.

- Что? – вдруг обратился он к ней, встретившись взглядом.

- А? – растерянно тряхнула волосами Айпери, только сейчас осознав, что все это время совершено неприлично пялилась на незнакомого человека. И вот теперь он возвышается над ней, требуя ответа. А у девушки в голове никаких мыслей, кроме отчаянно прыгающей: «А голос у него мужской. Во дела».

- У меня на лбу что-то написано? Чего уставилась? – недовольно буркнул парень и уселся на свободное сидение рядом с Айпери – Что молчишь? Воды в рот набрала?

- А чего ты наезжаешь? Умный такой, да? – не выдержала девушка и бросилась в ответную атаку. Она смотрела в его презрительно сузившиеся карие глаза, подведённые чёрным, и понимала, что пропадает. Влюбляется, как последняя дура, в человека, которого даже не знает и, судя по всему, вряд ли узнает. Он расстегнул пальто, и теперь Айпери могла в подробностях изучить его лицо, чтобы в очередной раз усомниться в том, что перед ней сидит парень, а не девушка.

- А не хрена пялиться так. Я тебе не урод в кунсткамере, чтобы меня разглядывать, - и он отвернулся, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

- Я… я вовсе не думаю, что ты урод! – вспылила Айпери, до боли в костяшках пальцев сжав кулаки – Совсем наоборот! И вообще… - замялась она, набираясь решимости.

- Что вообще? – не поворачивая головы, спросил он. А Айпери зажмурилась и выдала скороговоркой:

- Давай выйдем, пройдёмся!

- Что? – он удивленно посмотрел на покрасневшую до корней волос девушку.

- Я… так… просто… это… вот… - начала мямлить Айпери, мысленно отрывая свой чересчур длинный, когда не надо, язык. Неожиданно парень хмыкнул и протянул руку.

- Ну, пойдём, выйдем.

<…>

Впоследствии, вспоминая тот вечер позднего октября, Айпери, как ни старалась, не могла понять – каким образом они сошлись с Эрдаром? Как ей удалось разговорить его настолько, что незнакомец, представший вначале в образе буки и социопата, превратился в обаятельного, легкого в общении парня? С ним было интересно, захватывающе волнительно и… непонятно. Айпери смущала его манера одеваться, его плавные жесты, долгие взгляды исподлобья. Рядом с ним она ощущала себя грубоватой, нескладной. Эрдару удалось то, над чем так безуспешно бились родители и старшая сестра: Айпери, наконец, устроила глобальную ревизию в шкафу, отправив в утиль большую часть бесформенных толстовок, хламид, туник, штанов-афгани, растянутых футболок и свитеров с вытянутыми рукавами. Ей захотелось стать хоть чуточку красивее, чтобы быть достойной, чтобы не выглядеть на его фоне серой мышью. Вот только отправляясь на очередную прогулку, она нервно одёргивала юбку, казавшуюся слишком короткой, и спотыкалась в новеньких замшевых сапожках на жутко неудобных каблуках, будто, впивавшихся в пятки.

Ожидая его у курантов, дрожа от холода, бесцеремонно забиравшегося под тоненькую курточку, Айпери проклинала свою затею преобразиться. Ей уже было стыдно, что она вырядилась, словно кукла. Впервые накрасила глаза, хотя в последний раз делала это три года назад на выпускном в школе. Ей всегда казалось лишним прибегать ко всем этим женским ухищрениям. «Какой смысл, - думала она – рисовать себе лицо, надевать мишуру, если рано или поздно человек всё равно увидит тебя настоящую? Так пусть лучше он сейчас увидит, с кем ему предстоит иметь дело и не тратит время впустую». Но то было в прошлом. В том прошлом, в котором остались объёмные пуховики, широкие, крупной вязки шарфы и смешные шапки с помпонами. В настоящем она ёжилась от пронизывающего ноябрьского ветра, отрешенно констатируя, что если Эрдар задержится ещё на пару минут, она останется без ушей. Они отвалятся отмороженными кусочками плоти, а сама Айпери превратится в ледяную статую, потому что противный ветер проникал даже в капюшон. «Можно подумать, ему тоже холодно, и он надеется согреться за мой счёт», - невесело хмыкнула девушка, ковыряя носком сапога ямку в снегу, когда из-за поворота показался Эрдар.

Пока он подходил, Айпери прокручивала в голове варианты отмазок, силясь найти среди них хоть одну, объясняющую её вид. Ночевала у подружки, была на свадьбе, участвовала в студенческом спектакле, сошла с ума… Последнее подошло бы больше всего. Айпери ужасно боялась увидеть, как лицо Эрдара исказит гримаса презрения, и губы скривятся в снисходительной усмешке. Поэтому, когда он приблизился, девушка отвернулась. «Если не смотреть, то можно отдалить момент казни. Если закрыть глаза, то можно представить всё, что угодно, даже восхищение», - думала она, закусив губу, пытаясь сдержать горячие слёзы, оставляющие обжигающие дорожки на напудренных щеках. Но любопытство взяло вверх, и Айпери всё же рискнула обернуться и встретиться с ним взглядом.

Восхищение. Она не могла ошибиться. В его глазах было столько тепла, что даже ветер, казалось, притих и настороженно прислушался к сбивчивому шагу двух сердец. Эрдар словно видел её впервые. Он нерешительно протянул руку к волосам девушки, уложенным в этот вечер красивыми волнами, и тут же отдёрнул. Склонил голову на бок и восторженно выдохнул:

- Охренеть…

Айпери скромно потупилась. Обычная ребячливость куда-то испарилась. Новая Айпери не могла также крепко выразиться. Новая Айпери не могла снять напряжение скабрезной шуткой. Новая Айпери могла только дрожать от внутреннего жара и смотреть во все глаза на удивительно красивого парня перед собой, всё ещё более красивого, чем она сама. А тот перебирал пальцами пряди её волос, вдыхал аромат цветочного шампуня, шепча что-то о хрупкой сирени посреди снежного ноября, и искал губами её губы…

<…>

Малиновое небо. Редкие прохожие. Крупные хлопья снега. Морозный воздух. Но Айпери не холодно. Искусанные губы, плавящаяся под поцелуями кожа, бессвязные слова нежности, обещаний, которым не суждено сбыться. В этот вечер она позволит себе забыть о морали, приличиях, обязательствах, о себе. Раствориться в другом человеке, растаять в его объятьях и плевать, что будет потом. Есть только здесь и сейчас. Есть только…

- Извини. Мы заигрались, - резко отпрянув, прошептал Эрдар - Прости. Нам лучше остановиться, пока мы можем это сделать. У нас ничего не получится. Прости. Ты не сможешь принять меня таким… таким, какой я есть.

- Что? – мозг был всё ещё затуманен эйфорией. Айпери пыталась восстановить дыхание, унять сердцебиение и понять, осмыслить сказанное Эрдаром – Каким таким? О чём ты вообще?

- Прости. Не стоило, наверное, это начинать, - говорил он, избегая смотреть ей в глаза – Я виноват. Я позволил себе увлечься тобой. Позволил… влюбиться в тебя… - при этих словах Айпери забыла, как дышать, а Эрдар продолжал – Слишком многое позволил. Но нам надо остановиться. Потому что… потому что… у нас ничего не получится.

- Почему? Почему ты решаешь за меня? Решаешь за нас? Кто дал тебе это право? С чего такая уверенность? – закричала Айпери.

- Всё… всё слишком быстро развивается. Ты не готова… к таким отношениям… и… я… я, наверное, тоже.

- Слишком быстро всё развивается? Ты шутишь, что ли? Ты сейчас вообще о чём? О сексе? – злость и обида захлёстывали Айпери. Неудовлетворенное желание всё ещё сворачивалось тугими кольцами внизу живота, а бледный парень как будто дрожал от холода и усиленно делал вид, что не замечает того, что происходит с ней.

- И о сексе тоже, - тихо произнёс он.

- Ладно, - кивнула девушка – Я готова подождать до тех пор, как ты будешь готов. Слушай, - снова вспылила она – Ты вообще парень, а?! Может, я ошибаюсь, и парень здесь я?!

- Нет, - грустно улыбнулся Эрдар – Ты не парень. Ты очень красивая девушка. Ты – самая красивая девушка, с которой мне когда-либо доводилось встречаться. И я больше чем уверен, что ты красивее всех девушек на земле, во Вселенной.

- Так в чём проблема, мать твою, Эрдар?! В чём проблема?! Чего ты мне мозг паришь?! Что не так?!

- Всё не так. Нам лучше…

- Нет, Эрдар! Ты заткнёшься и будешь слушать меня, потому что я не желаю упускать своего счастья, и тебе не позволю! Ты понял?! Я спрашиваю, ты понял?!

- Да, моя королева, - уже смеясь, ответил он – Что ещё изволит приказать Ваше Величество?

- Королева изволит, чтобы её целовали, - с пафосом изрекла Айпери, но тут же оправилась – Ладно, так уж и быть. Пока обойдёмся без приглашений в постель.

<…>

Они всё так же встречались по вечерам, когда оба были относительно свободны после дневных забот. Гуляли в опустевшем парке, загребая подошвами ворох осенней листвы, присыпанной снегом, жались друг к другу в кабинке колеса обозрения, стараясь укрыться от вездесущего холодного ветра, и согревались горячим шоколадом в уютных кафе. Иногда Айпери удавалось затащить Эрдара в кино и там, на последнем ряду, как и полагается влюблённым, они целовались. Долго, исступлённо, до дрожи в коленках, до внутреннего жара, до тех пор, пока в зале не загорался свет. Тогда приходилось вставать, идти к выходу, с волнением ожидая того момента, когда они войдут в тёмный подъезд дома, в котором жила Айпери, и продолжат целоваться, вжиматься друг в друга бёдрами, сплетаться пальцами, пока в какой-то момент Эрдар не отпрянет, с шумом выдыхая воздух, и заявит, что ему нужно идти. И бесполезно будет цепляться за его пальто, в попытке остановить. Айпери не понимала, чего он боится, почему останавливается всякий раз, когда очевидно, что и ему хочется продолжения. На все вопросы он отвечал лишь одним коротким «Подожди». И Айпери ждала.

<…>

До календарной зимы оставалось всего пятнадцать дней, когда они впервые поругались. Как обычно, сидели в полюбившемся кафе, перебрасываясь незначительными фразами, потягивали горячий шоколад и одинаково морщились от криков излишне громкой компании, расположившейся за соседним столиком.

- Ты прикинь?! Вот это его угораздило! – возмущался, размахивая пивной кружкой, коренастый мужчина в ядовито-оранжевом свитере – Девятнадцать лет жил в однополом браке, и только недавно узнал об этом!

- Где это? – подключился второй.

- Да в Бельгии этой наркоманской.

- Наркоманская у нас Голландия, - вмешался третий.

- Не суть, - осадил его «Оранжевый» - Я к чему веду? Надо всех этих транссексуалов, гомосеков и прочих извращенцев загнать в резервации, и пусть там живут себе. Или лучше кастрировать их всех на хрен, чтобы не лезли к нормальным людям!

- Ну, ты радикально, конечно, - попробовали его увещевать приятели, но Айпери уже не прислушивалась к ним. Она поражённо смотрела на застывшего Эрдара, чьи губы сжались в тонкую полоску. Он нервно теребил пальцами салфетку и отчего-то не желал встречаться взглядом с Айпери.

- Эрдар, что с тобой?

- Как считаешь, они правы? – тихо спросил он.

- Не знаю. Мне сложно судить об этом, - попыталась честно ответить на вопрос она – Я считаю, что не нужно выставлять свою личную жизнь и во всеуслышание заявлять о своей ориентации. Хотя, как по мне, так это мерзко, когда мужчина… с мужчиной, или женщина с женщиной. Это неестественно. Это против законов природы.

- А что, если, природа ошиблась? Ты не думаешь, что и она не безгрешна?

- А с чего тебя это так заботит? Ты же не из этих… ну…

- Из кого из этих? – опасно сузил глаза Эрдар – Договаривай.

- Блин, Эрдар, ты же не извращенец! Ты же нормальный парень!

- А что если нет? – спросил он, понизив голос – Что, если мне приходится заниматься не совсем приличными вещами, чтобы насобирать деньги на операцию?

- Как это? О чём ты?

- Я был прав, нам не стоило продолжать, - отрезал он и, бросив деньги на стол, встал.

- Подожди, Эрдар! – вскочила Айпери следом – Объясни!

- Мне нечего тебе объяснять. Ты не поймёшь. Всё это было ошибкой с самого начала. Прощай, - накинув пальто, Эрдар поспешил к выходу.

- Эрдар! Подожди! Не уходи!

Айпери бежала за ним, цеплялась за рукав, но он отпихивал её и упрямо шёл вперёд, оставаясь глухим ко всем её мольбам и вопросам.

- Эрдар! Я люблю тебя! Не уходи! Не надо! Я, правда, не понимаю, что я сделала не так, чем обидела, но я обещаю исправиться! Честно!

- Ты не примешь меня таким, какой я есть, - сухо ответил он и, подняв воротник пальто, принялся ждать маршрутку, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

- Ты что? Ты, что, жен… женщина, что ли? – почти шёпотом спросила Айпери – Но я же… я же… когда мы обнимались, я же чувствовала, что там, между ног, у тебя что-то есть… я же чувствовала твой… твой… возбуждённый орган.

- Я не женщина. И никогда не был ею, - вглядываясь в туман на дороге, Эрдар стоял, зябко поводя плечами.

- Но в чём тогда проблема? – вскричала Айпери – Господи, Эрдар! Да даже, если бы ты был в прошлом женщиной… Пусть! Слышишь?! Пусть! Для меня это неважно! Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой! И я готова к знакомству со всеми твоими тараканами, какими бы дурацкими они не были! Только будь со мной, Эрдар? Не отталкивай меня? Я смогу, слышишь?

- Уверена? – он вытянул руку, тормозя маршрутку.

- Да! Да!

- Тогда слушай, - он приблизился к её уху и прошептал едва слышно – Я не женщина, но и не мужчина. Я и женщина, и мужчина, - и пока Айпери стояла с округлившимися глазами, силясь разгадать загадку Эрдара, тот запрыгнул в маршрутку и закрыл за собой дверь. Водитель дал по газам, и машина сорвалась с места, а Айпери всё никак не могла даже пальцем шевельнуть, сбросить оцепенение, сделать хотя бы шаг, когда в кармане куртки пиликнул телефон, извещая о доставке SMS-сообщения.

«И если ты готова меня ждать, то я вернусь к тебе мужчиной», - ошеломлённо прочитала девушка.

<…>

Близилось 1 декабря. Первый день зимы, а от Эрдара всё ещё не было никаких вестей. Он не отвечал на звонки и не звонил сам. Надеясь на встречу с ним, Айпери несколько раз проехалась до конечной маршруток, побродила по заснеженному парку, выпила в гордом одиночестве пару чашек горячего шоколада, показавшегося чересчур приторным и ненатуральным, с соевым привкусом. Но Эрдара нигде не было. Он исчез из её жизни, оставшись в последних тёплых лучах ноябрьского солнца и аромате прелой листвы. Надвигалась зима, и Айпери сильнее прежнего ощущала холод, забирающийся под кожу и сжимающий железными тисками сердце. Она кляла себя за то, что так и не узнала ни адрес Эрдара, ни место его работы. Оказалось, что она вообще мало, что знала о нём. Они болтали обо всём на свете, обсуждали фильмы, книги, музыку, события в мире, но ни разу не пытались заглянуть глубже. Тогда ей было достаточно этого. Тогда. Но не теперь, когда хочется выть от отчаяния, рисовать на стенах комнаты чёрными красками и тихо плакать в углу, обхватив колени руками.

Отдаваясь охватившему её горю, Айпери не сразу услышала трель мобильника. А услышав, кинулась к нему, сломя голову. Дрожащими руками схватила телефон, неверяще уставилась в высветившееся имя. Она так разволновалась, что забыла нажать «ответ».

- Пропущенный вызов, пропущенный вызов, - шептала Айпери, пытаясь снять блокировку экрана, когда пришло SMS-сообщение.

«Королеве всё ещё нужен фаворит? Я готов заступить на эту должность »

Я, наверное, буду предсказуема, но мне понравилось. Жаль, что резко оборвалось. Хотелось бы продолжения. Образ мало раскрыт. Так и просится вопрос: "А дальше что?"
аромат азалий в волосах... покосившиеся кресты, как согбенные старцы... мне определённо нравится. Было несколько, правда, спотыкушек, но в целом... текст выдержан в одном ключе. Вся это полуархаичная лексика (пардоне муа, если, возможно, не совсем правильно выразилась).
А я была на кладбище ночью Впрочем, это было так давно, что уже почти и забылась красота той апрельской ночи...

Звезда



Я не умею светить, не умею любить. И дружить со мной невозможно. Я по ошибке на небе. И уйти не могу. Все привыкли, что я для них свет.

Ветер ласково гладил разноцветные волосы. Заглядывал в глаза и уносился прочь, не дожидаясь ответа. Только он понимал… а может и нет. Откуда ему знать, каково это быть звездой? И постоянно думать, что ты этого недостойна… Говорят, что все вампиры обладают сверхъестественными способностями. Враки.
Я всегда была где-то посередине. Мне хотелось создавать шедевры, но терпения не хватало. Начинала выписывать красоты местных озер, русалок в обнимку с водяными, и тут же получала обвинения в убогости мышления. Но стоило мне разозлиться и накалякать совершеннейшую в своей абсурдности абру-кадабру, как препод расцветал и называл меня талантливейшей ученицей. Чего только стоила серия закладок семейки вшивых блохастиков! После нескольких таких уроков до меня дошло, что прелесть искусства не в красоте помыслов и чистоте идеалов, не в совершенстве форм и чувстве цвета. Все это глу-по-сти. Самое главное, нарисовать что-нибудь посложнее и понесуразнее, потоптаться грязными ногами по холсту, завернуться в него, позвать кошку и попросить, чтобы она нагадила на ваше шедевральное творение… И всё! Можно смело вывешивать на всеобщее обозрение, уверенно дожидаясь общественного признания и возведения в ранг величайших художников мира сего. Потустороннего кстати, тоже.

Заниматься мазнёй мне надоело уже лет через тридцать. Извращалась я по-всякому. Рисование кровью – самое невинное и банальное из того, что приходило в голову, и что я с огромным энтузиазмом воплощала в реальность.

Петь мне нравилось всегда. Благо голос (чего уж скрывать?) у меня превосходный. Не такой чарующий, как у прочих вампиров, и не такой интересный, как у людей. С эльфийским волшебством я, кстати, тоже подкачала. Но из-за подобных мелочей лишать публику удовольствия слушать меня, было бы просто непростительно с моей стороны. Поэтому, поупражнявшись изрядно в искусстве какофонического пения, и оголив все, что только можно было оголить, я отправилась покорять сцену. По началу местный сброд был просто в шоке. Вернувшись в себя (и такое было!), но не найдя там объяснения тому, что ЭТО делает у микрофона, отдельные человечки призадумались. Посмотрев на таких же озадаченных товарищей по «счастью», приняли единственно верное решение – раз непонятно, значит круто. Дальше - больше, и вот я уже в списках самых востребованных певиц. Дебаты по поводу моего искусства не утихают, пластинки раскупаются с бешенным успехом, а я… надоело мне все это. Пойду писать стихи.

Со стихоплетством я никогда особо не дружила. Кровь-любовь, балабол-валидол, лук-сук и прочие незамысловатые рифмы легко ложились в столь же незамысловатые вирши. Надо усложнять, подумалось мне, и понеслась душа в Ад. Сравниваем несравниваемое, сочиняем всяческую муть, нагнетаем страху, посыпаем все пеплом и заливаем литрами крови, помешиваем на медленном огне страстей, спрыскиваем нагромождением стихотворных узоров и получаем сложное и непонятное, а значит великое блюдо поэзии. Критики чешут в затылках, и, боясь прослыть недальновидными невеждами, замирают в восхищении. Пытаются объяснить мои чувства в момент создания определенной строчки, наполняя смыслом, по сути, бессмысленные слова. Обыватели не желают казаться не модными, и взахлёб обсуждают мою личную жизнь (о которой ничего не знают), перемежая все это цитатами критиков и своими потугами понять, что же я все-таки хотела сказать тем стихом.

Все приедается очень быстро. И даже кровь уже не кажется такой сладкой. Быть может, мне попробовать себя на писательском поприще? Как думаете, получится? Только и это довольно скоро надоест.

Звезда. Как жаль, что все не так. Уйдут все эти люди, что восхищались мною. Исчезну с небосклона.

Хотя, что мешает начать все снова? Лень.