Публикации
Ну во-первых, хочу, чтобы это случилось зимним вечером, лучше бы в декабре. Я зиму очень люблю. В окно будут заглядывать старые знакомые – тополь и фонарь, они такие, подумают, что мне страшно. Глупые, я никогда ничего не боялась, так стоит ли начинать в самом конце? Буду сидеть в кресле-качалке, вспоминать всякую всячину и ждать.
Во-вторых, хочу, чтобы в этот момент я была одна. Поэтому накормлю пирогами дочь, внуков, правнуков (я еще не говорила, что собираюсь жить бессовестно долго?), а потом отправлю всех по домам. Вот не желаю, чтобы меня держали за руку, поминутно предлагали воду и украдкой смахивали слезы. Мне и сейчас не особенно нравится держаться за руки, когда ревут, вообще не выношу, да и водохлебом никогда не была. К чему тогда раздражаться в последние минуты? Накормлю пирогами, пообещаю не забыть принять таблетку и отправлю по домам.
В-третьих, хочу соображать, что происходит. Легкий маразм, конечно, допускается, но желаю почувствовать все от и до. К сожалению, написать об этом уже не смогу, но хотя бы осознаю собственную степень заблуждения о смерти.
Так вот, буду сидеть, раскачиваться и ждать. И очень надеюсь, что в это время в мою голову не полезут мысли о не взятых мировых премиях или о не заработанных миллионах. Я не хочу уходить с чувством вины и разочарования. Лучше вспомню, что долго не поливала цветок, встану и полью – пусть растет. Достану елочные игрушки, будет Новый Год, будет много Новых Годов – пусть пригодятся моей семье. Разыщу свои талисманы: белый плоский камень, старинную монетку, седую от пыли игрушечную мышь и еще с десяток всего, положу на самое видное место – пусть теперь послужат другим.
А после вспомню какую-нибудь ерунду, которую так и не сделала, и завещаю это выполнить родным. Ничего сложного. Например, позвонить одному человеку и сказать: «Знаете, бабушка тогда была полной дурой. Дурищей! Ей бы за вас замуж выйти, а она возьми и смойся в черти куда – карьеру делать. А потом, сами понимаете, уже поздно было. Да и опять же, писать начала, а это и электрошоком не лечится. Мы-то ее по необходимости терпели, а вам это совершенно ни к чему. Зачем звоним? Просто она просила передать вам огромный привет». А если бы этот человек не взял трубку, то еще проще – прочитать в пустоту и обойтись без привета.
Или вот, что завещаю: написать письмо мальчику Джону в Ливерпуль. Хотя, вернее, уже не мальчику, а дедушке. Можно на русском. Джонни должен хоть немного помнить русский, он его в школе изучал. «Здравствуй, дорогой Джонни. Пишут тебе внуки-правнуки давней знакомой из Советского Союза – Лены. Совсем недавно она, как бы это тебе сказать дорогой Джонни, а вот! – махнула в кругосветку, но накануне отъезда перебрала свое старушечье барахло и обнаружила пять наклеек с собаками, которые так тебе и не отправила. Ей, видите ли, показалось абсолютным капиталистическим хамством, что ты попросил «вызлать еще много токой наглейка» и прекратила дальнейшую переписку. Но ты, Джонни, не переживай, «наглейки» высылаем. Правда, болонка сильно пожелтела, а у дога треснула морда, но ведь это пустяки. На бабушку зла не держи, не такой уж рьяной пионеркой она и была, просто «наглейки» стоили целых пятнадцать копеек за штуку. А когда она их все-таки купила, то поняла, что уже выросла. С пожеланием всех благ…».
И еще завещаю: никаких траурных рамок! И вообще не надо рамок, дайте уже отдохнуть человеку. Запихните меня черно-белую и меня цветную, маленькую, молодую, старую в чемодан – и на антресоли. Там тепло, в углу поселился паучок, и стоят банки с яблочным вареньем – моим любимым. И не надо приносить мне мертвые цветы и крашеные яйца. На кой черт мне крашеные яйца, если я неисправимая атеистка? И на кой черт мертвые цветы, если я буду жить в чемодане?
Вот примерно о таких вещах я и стану думать, покачиваясь в кресле. За окном пойдет снег, это здорово, если пойдет снег. Ведь снежинки такие разные. И замечательные, все до одной. Да именно этого я и хочу: через много-много лет глядеть на снежинки и ждать самого торжественного момента. А когда мне откроется истина, и на землю упадет последняя снежинка, я улыбнусь собственным размышлениям о смерти и начну жить заново. Правда, уже в чемодане. Рядом с яблочным вареньем.
Мне никогда до такого не дойти, завидую белой завистью. 
