Написано очень бойко. Динамика просто офигительная (сорри за мой французский). Куча аллюзий, причем хорошо считываемых. Мир не новый, но за счет тех же аллюзий принимается на ура. Первая треть текста читается взахлеб.

Потом количество событий, монстров и непонятностей на единицу текста начинает зашкаливать. Это напрягает, но интерес "а что же будет дальше" еще сохраняется, поскольку некогда думать над сюжетом, надо торопиться за текстом, который тащит все быстрее и быстрее.

К последней трети мой внутренний читатель подполз уже в полном изнеможении, запыхавшийся и ничего не понимающий. Даже регулярная радость от считывания очередной аллюзии уже не вызывала такого восторга, как в начале текста - приелось. 

И вот я на финише! И что?.. А ничего. Меня заставили бежать спринт, который превратился практически в марафон. Я осилила, но никакой награды в конце не получила. Вряд в качестве награды можно принимать "продолжение следует". 

Извините, не зашло. Не поняла, чего ради так гналась. 

Поттера?

Не читала. А фильмы не вдохновили.

На всякий случай отмечусь, но не уверена, что с моими проблемами банально будет настроение. 

Всем привет.

Спасибо всем на добром слове. В этот раз РД весьма интенсивно стимулировал меня на написание новых и поиски старых текстов.

***

Пост хвастовства (в соответствующей теме тоже выложила):

«Репетиция вируса» вошел в сборник «Ожившие полотна» из серии «Истории, рожденные Фабианом» — издательство «Той» при поддержке издательства «Северо-Запад»

«Сказка о том, откуда берутся новогодние елки» и рассказ «И в походах бывают праздники» вошли в «Большую книгу праздников», написанную вместе с Юлией Андреевой в серии "Библиотека педагога * Растим гения" — издательство «Северо-Запад»

«Утраченные и обретенные» играли в конкурсе «Колодец эпох» и вошли в итоговый сборник. Название моего рассказа было использовано в качестве второго названия сборника.

***

По апрельской теме - не умею я подражать стилю других. Своего-то еще толком не наработала. 

К тому же и так художественного с начала года написала столько, сколько в иные годы за весь не писала. Кроме того успела отправить в печать две методички по работе, а сейчас надо срочно доделать учебное пособие. Так что не уверена, что будет время.

А можно я без обложек просто перечислю мои итоги РД 2020-2021:

«Репетиция вируса» вошел в сборник «Ожившие полотна» из серии «Истории, рожденные Фабианом» — издательство «Той» при поддержке издательства «Северо-Запад»

«Сказка о том, откуда берутся новогодние елки» и рассказ «И в походах бывают праздники» вошли в «Большую книгу праздников», написанную вместе с Юлией Андреевой в серии "Библиотека педагога * Растим гения" — издательство «Северо-Запад»

«Утраченные и обретенные» играли в конкурсе «Колодец эпох» и вошли в итоговый сборник. Название моего рассказа было использовано в качестве второго названия сборника.

"...и "города нет", который стал уже крылатым" - ты это серьезно? Я думала, что это просто меня так дразнили, когда я тексты для сборника искала.

Ого вы там развлекались))) Взрослые дяденьки и тётеньки))) 

Кто взрослые?! Где взрослые? Чуток больше тридцатника, а сестре едва за восемнадцать перевалило, но она уже профессиональным мастером была. Потому и приходилось купаться по-настоящему. )))

Простите, автор, я такие тексты называю терапевтическими. Надо выговориться о том, как не везет в жизни. Всё ждала, когда же что-то начнет происходить. Действие не двигается. Появляются и появляются всё новые и новые детали, но сюжет от этого не двигается. Он только обрастает этими деталями всё больше и больше, тяжелеет от них, и шанс, что что-то произойдёт, успешно тает.

А жаль. Потому что словом автор явно владеет.

Теперь ясно, откуда ноги растут у варениковской миньки, которая так мне понравилась. Там она выглядит завершенной. А здесь... Это вообще не рассказ, а просто набор воспоминаний, путевые заметки, дневниковые записи. Читаешь, и постоянно возникают вопросы: "И что? Ну? И ничего?" Не хватает стержня, который бы крепко соединил все эти зарисовки и картинки.

Fertes, Это была ролёвка в походе. Ролёвка, которая совпала с моими психологическими проблемами. Не сон, но странное состояние, когда понимаешь, что это игра, но одновременно и... Даже не знаю, как объяснить. Такое специфическое состояние надреальности. 

Этот текст был написан в 1999 году. В литературную тусовку я пришла в 2012. Мой первый Интерпресскон и первый мастер-класс по литературному мастерству. Тогда я и начала учиться. А до этого писала исключительно на эмоциях, на настроении. Хотела этакий абсурд соорудить. Зря, наверное, выложила такую сырую "детскую" вещь. Просто раз речь зашла о том, кто как тонул... Ладно, поздно оправдываться.

Что-то я все сроки проморгала. Никаких извещалок нет, вот и отвлеклась, забыла. (((

Упс... А я, кажется, пристроила "Утраченных и обретенных"...

Эффект Декамерона?

Рыжая , нет, те записи я до сих пор не могу трогать, поскольку там слышу голос. И меня срывает. 

Эту я писала по реальным документам. И с Осиповым я встречалась - он мне показывал и где всё происходило, и потом водил в зал Ученого Совета, где эта Венера сейчас стоит. Показал еще мраморную Немезиду, которую Берцев тоже помогал реставрировать.. И еще много чего показывал и рассказывал. Осипов - очень интересный человек и  реально повернут на коллекции Сергиевки. Безумно много сделал для ее поисков и восстановления. Об Осипове надо бы отдельно написать..

Гальваническая ванна для покрытия поверхности и гальванопластика - разные вещи. Для хромирования ты готовый элемент погружаешь, и на него наносится слой покрытия, который получается химически связан с поверхностью. А гальванопластика, как я понимаю, это когда на форме создается самостоятельный слой металла толщиной до полусантиметра, своего рода доспех такой. Тут при создании сложность в том, что потом отдельные элементы нужно еще спаивать-сваривать в единое целое и заполировывать швы. 

Куда-то все пропали (((

То ли рассказ, то ли очерк, то ли беллетризованная статья...

Утраченные и обретенные. Бесконечная история о Венерах Витали

В начале двухтысячных мне редко удавалось выбраться к Берцеву в гости, зато всегда находилось много тем для разговоров.

– Что это? – начинаю листать брошюру с изображением беломраморной скульптуры на обложке.

– Новая Володина любовь, – отвечает мне Ольга, его жена.

– Дама, приятная во всех отношениях, – смеется Берцев.

– Это та, которая в Русском музее стоит? – демонстрирую свою осведомленность.

– Она и не она.

– Это как?

– Тебе коротко или подробно рассказать, – Берцев хитро прищуривается.

Ага! Значит, есть, что рассказать.

– Давай подробно! Заодно, может, объяснишь, как статуя, которая выглядит как античная, вдруг в Русском музее оказалась? Вроде в его коллекцию собирают только произведения русских мастеров? А эта вся такая… как в Эрмитаже, в Греческом зале.

– «В Греческом зале, в Греческом зале», – не удержался от цитирования Берцев.

– Тут не только мрамор виноват, – продолжаю, – но и пропорции, соразмерность тела, естественность движения. Ну, обнажённая, разумеется, и прическа у нее, как у греческих богинь. Этакий типичный образчик того, что принято назвать высокой классикой.

– Ладно, подробно, так подробно. Что ты знаешь о Николае I?

– Э-э… Царь российский.

– Это все знают, – усмехается.

– Правил между двумя Александрами, – напрягаю память. – Кажется, между первым и вторым. Годы примерно… э-э…

– Угадала, – мы смеемся. – Так вот! Как в сказке, жил-был царь и было у него две дочери – Мария и Ольга. Пока они росли, царь занимался разными делами. Например, он подружился с неаполитанским королем, и тот подарил Николаю маленькую бронзовую статуэтку Венеры, найденную на раскопках Помпей. Не знаю, чем она так нашего императора поразила, потому что не сохранилась до наших дней. Может, я несколько вперед забегаю, но искусствоведы говорят, что подобных статуэток чуть не семь десятков по всему миру известно.

– Но та единственная, которая помпейская, наверное, самая-самая была? Правильно я понимаю? Царь-то, поди, произведениями искусства вполне избалован был!

– Опять угадала, – мы снова смеемся. – Так вот. Прошло какое-то время, и Николай I пришел своему любимому скульптору, которого он профессором Академии художеств сделал, Ивану Петровичу Витали с той самой помпейской статуэткой.

– Иван Петрович вроде как русский, но Витали… – вот вечно я встреваю да перебиваю!

– Итальянец. По происхождению. Настоящее имя что-то вроде Джованни. Но родился в Петербурге, вот его Иваном на Руси и назвали. Талантлив до гениальности! И ведь нигде не учился! Нет, учился, конечно. Он и родился в семье скульптора, и на занятиях в Академии художеств бывал, но скорее по знакомству. Систематического образования у него все-таки не было.

– Совсем как ты, – теперь смеемся мы с Ольгой. – Тоже художественного образования не получал, а вон сколько и из дерева всего повырезывал, и картин понарисовал.

– Короче! Попросил Николай Петрович мастера своего, чтобы сделал тот полноценную ростовую скульптуру, в смысле, в размер реального женского роста. Видать, и в самом деле та маленькая статуэтка очень хороша была, потому как другие, фотографии которых я потом смотрел, особого впечатления на меня не произвели. А Витали лестно, наверное, что император так к нему благоволил. Согласился, естественно.

Первую гипсовую модель Витали делал в классе скульптуры Академии художеств. Сколько натурщиц позировало, этого никто не знает. Говорят, даже жена Витали в качестве модели выступала. От каждой скульптор взял самое лучшее, самое совершенное! Удивительно: получиться-то должно было как в «Молекулярном кафе»! Знаешь такое?

– Па-а! Я ж вроде как с фантастами общаюсь, так что Варшавского знаю. Только там-то все самое вкусное в одно блюдо машина мешала, а тут, как я понимаю, этим гений занимался.

– В точку! Когда император гипсовую Венеру увидел… Боюсь, что фотографии этого передать не способны! Тут не только глазами видишь, но и руками ощущаешь красоту и совершенство. Анатомически абсолютно пропорциональна, с плавными изгибами тела. Очень живая поза, когда Венера, опираясь локотком на опору, чуть наклонилась, чтобы развязать тесемку сандалии. Кокетливый поворот головы, чуть манерно отставленный мизинец на руке. Который, кстати, едва разыскали.

– Кого? Мизинец едва разыскали?!

– Дойдем уже скоро и до него. А пока гипсовая Венера Покорила Николая Павловича до глубины души. И повелел он исполнить деву в мраморе. Так появилась мраморная Венера, которую сейчас называют первой, хотя на самом деле она стала второй после гипсовой. Ее-то царь и повелел поставить в Ротонде – императорской столовой Зимнего дворца. При следующем императоре она переехала в зал русской скульптуры Нового Эрмитажа. А когда создали Императорский Русский музей имени Александра III, Венеру переместили туда и включили в ставший классическим «Каталог Русского музея» Врангеля. Позднее она была выставлена в Академическом зале Михайловского дворца. В подвале этого же дворца она сохранялась в годы Великой Отечественной войны, а после вернулась на свое место в зале и в новые каталоги. У этой Венеры вполне спокойная и счастливая судьба. Ее-то Осипов и поместил на обложку своей книги, которую ты смотришь.

– Врангель – это который барон и военначальник? У этой? Значит, есть еще какая-то? А с автором книжки, Осипов который, ты, похоже, знаком лично? – посыпались из меня вопросы.

– Тпру, дорогая! Не гони! Врангель, который каталог составил, был искусствоведом и коллекционером, а барон, который у всех на слуху, его сын. Осипов же Дмитрий Владимирович – мой друг. Он-то и познакомил меня с этой прекрасной дамой. Точнее, когда знакомил, прекрасной ее назвать было сложно, но не будем бежать впереди коней. Знаешь ли ты, за что я люблю Николая I?

– За то, что он повелел Витали сделать эту статую?

– Угадала! Но не только за это. Еще за то, что умный был мужик, науку уважал и мужей ученых слушал! Вот порекомендовали ему несколько членов Петербургской академии наук одного немца, который электродвигатель изобрел. Как его в немецкой среде звали, сейчас и не вспомню, а по-русски стали Борисом Семеновичем называть. А фамилия у него Якоби. Он для русского престола много чего сделал. И телеграф разработал, который не символы передавал, а сразу буквы печатал, новый тип противокорабельных мин придумал. Но самое для нас главное, что он открыл гальванопластику!

– Ага, похоже, мы приближаемся к сути! Только можешь в двух словах уточнить, что это за зверь такой – «гальванопластика»?

– Вообще это раздел прикладной электрохимии, – подмигивает Берцев.

– Понимаю, – усмехаюсь. – Сразу все стало так понятно! Ты попроще – для ботаников.

– Попроще? Берется большая ванна, в нее с разных концов помещаются анод и катод. В ванну заливаются специальные реактивы, через которые пропускается электрический ток, – приступает Берцев к лекции.

– Извини, па, но поподробнее я просила про Венеру, а не про электрохимию. Что в результате получается?

– В результате на подоснову наносится слой металла, обычно меди, толщиной в несколько миллиметров. Он полностью повторяет рельеф поверхности, на которую наносится. Получается очень точная копия. Так были сделаны скульптуры на нефах Исаакиевского собора. То есть они внутри полые.

Николай I способствовал развитию всего этого дела. В Петербурге было открыто две гальванопластических мастерских. Одна – при литейных цехах герцога Лейхтенбергского, который позже зятем Николаю станет. А второй владел некто Иван Гамбургер.

– Как-как?!

– Гамбургер. К бутербродам никакого отношения не имел, если под бутербродом мы не имеем в виду гальванические пары, – Берцев весело подмигивает. – И звали его на самом деле, скорее всего, не Иваном, а тоже как-то по-немецки. Но тут как: живешь в России, изволь, батенька, русским именем прозываться.

Так вот, кроме мраморной, Николай Павлович повелел изготовить еще две гальванопластические копии. Знакомые историки и искусствоведы так и не смогли разобраться, почему две копии были заказаны двум разным мастерским. Подозреваю, что таким образом Николай за счет конкуренции хотел получить два идеальных результата.

Итак, первая копия была заказана мастерской Гамбургера. Немецкий мастер постарался на славу. Работа его была одобрена, и копия заняла место перед Ольгиным павильоном на Ольгином острове в Петергофе. Ее сейчас называют «Ольгиноостровской Венерой». Увы, но после Великой Отечественной войны эта скульптура пропала, и судьба ее до сих пор неизвестна. Только круглый пьедестал из гранита и остался.

– Но как же?.. Я только с конференции по историческим садам и паркам. Там моя однокурсница доклад делала по Петергофскому музею-заповеднику. Так вот на ее фотографиях Венера на месте.

– Не гони коней. Мы пока идем по утратам, потом перейдем к обретениям.

Гамбургеру царь потом заказал еще одну копию. Гальваник и ее выполнил, как говорится, на «отлично», «получил высочайшее одобрение». Эта копия была отправлена в дар дочери Николая I – королеве Вюртембергской Ольге Николаевне в Штутгарт, за что и получила название «Венеры Штутгартской».

– Целое семейство Венер, – шучу я.

– Угадала. Искусствоведы потом так их и стали называть. Но вернемся к Венере Штутгартской. Во время Второй мировой войны, когда земли Вюртемберг-Баден оказались оккупированы армией США, эта Венера тоже пропала из поля зрения историков, искусствоведов и коллекционеров. Насколько везло Гамбургеру с заказами на копии Венеры, настолько же не везло самим копиям.

Едем дальше. Заказ на вторую копию Венеры получило литейное заведение герцога Лейхтенбергского. Эта копия предназначалась старшей дочери императора Марии Николаевне. Здесь часть истории покрыта мраком. Эта работа Николая чем-то не удовлетворила, и он повелел изготовить другую копию. Что там произошло? Куда делась неудачная копия? Ничего не известно, но заказана была новая.

– А почему тогда не Гамбургеру? Ведь у него все хорошо выходило.

– Слушай, это тебе у Николая бы спросить надо. Говорю ж, что история там темная. Вроде как при изготовлении первой копии сам герцог болел и потому пригласил сделать копию самого Витали. Может, копия и понравилась, но Витали ее себе попросил, и царь пошел на уступку для любимого скульптора. А может, чисто по-родственному дал зятю возможность исправиться. Короче, копия сначала стояла в Зимнем дворце, где находилась мастерская герцога, потом переехала в Мариинский дворец, в котором жила Мария Николаевна с мужем. Вскоре они достроили усадьбу «Сергиевка», ставшую их родовым поместьем. Туда впоследствии, на первый этаж, в приемную Марии Николаевны и установили скульптуру, получившую название «Венеры Сергиевской».

Ни революция 1905, ни 1917 года «Сергиевку» не затронули, а вот в Академии художеств неграмотные большевики много чего уничтожили, в том числе и первую гипсовую модель Венеры, которая долгие годы служила экспонатом для студентов, обучавшихся рисунку и живописи.

В 1920 году вся усадьба с дворцом, постройками, парком перешла в ведение только что организованного Петергофского Биологического института. Так что коллекция скульптуры, которую герцоги Лейхтенбергские собирали несколько поколений, хоть немного и пограбленная, но осталась при институте. Впоследствии коллекцию пытались описать, атрибутировать, как это правильно называется, но не успели. Началась война. Не успели ни вывезти, ни как-то спрятать. Ничего не успели. А в августе 1941 через территорию усадьбы прошла передовая линия обороны Ораниенбаумского плацдарма.

Говорят, ничего не осталось. Осталось… Развалины, руины, обломки…

А вот теперь можно начать и про Осипова рассказывать, который после войны поступил учиться на биофак. Дирекция Биологического института организовала студенческие отряды для восстановления дворца и усадьбы.

И вот в июле 1960 из-под обломков извлекли сильно поврежденную статую Венеры. Как и полагается Венерам, у этой не было обеих рук. Повезло, что их потом тоже нашли. Даже нашли отломанный палец. Но и в таком виде скульптура поразила Осипова совершенством форм, красотой линий тела и живостью движения так же, как когда-то Николая I. Но что мог сделать студент? Даже аспирант? Только мечтать, что когда-нибудь… может быть… А пока бережно сохранить в сарае, желательно так, чтобы никто до нее как можно дольше не добрался.

Зато, когда в 1980 году Осипов стал директором института, тут-то он и развернулся. К тому времени, как мы познакомились, он уже сделал попытку восстановить две каменных вазы – вполне успешную. Теперь замахнулся и на Венеру. Бывают у людей разные заскоки, так вот Дмитрий Владимирович вбил себе в голову, что к 275-летнему юбилею Университета обязан восстановить скульптуру. На профессиональную реставрацию деньги нужны и немалые. Но где ж их взять? Дмитрий знал, что я руками умею работать, вот и позвал меня да друга моего кафедрального – Виктора Цыбулю, чтобы помогли деву в божеский вид привести.

А мы – что? Мы согласились. Любопытно же. Чтобы нам удобно работать было, издал директор распоряжение, согласно которому всем женщинам института в течение некоторого времени пришлось посещать мужской туалет, поскольку в женском имелась большая ванна. Там Осипов и поместил свою любимую Венеру и нас – двух физиков. Так вот, сначала кроме нас и Дмитрия Владимировича никто не был в курсе, что же на самом деле творилось в закрытом для всех помещении.

Днем там ничего не происходило. Венера лежала в ванне, обмотанная тряпьём, пропитанным кислотами и щелочами. Вечером приходили мы с Цыбулей и принимались за статую. Приходил и Осипов, который только и мог, что кормить нас да чаем поить, чтобы силы наши поддержать, поскольку засиживались мы там до последней электрички.

Это сложно объяснить, но, когда мы очищали скульптуру, придумывали, как приделать ей назад руки, словно медитировали. Про время совершенно забывали, усталости не чувствовали.

Осипов нашел консультантов в КГИОП – сложная такая аббревиатура, так и не выучил, как расшифровывается.

– Ой, ну, это ж совсем просто: Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры, – выкладываю я.

– Да, именно так. Комитет… как-его-там? – и мы снова смеемся.

– Так вот, – продолжает Берцев. – Подсказали нам, какие шпильки-скобки нужны, чтобы руки назад приделать. Только их советы нам не совсем к месту были. Они ж сами статую не смотрели, просто излагали нам теорию соединения элементов гальванопластических копий. А нам это совсем не подходило. Ну, мы и приделали, как получилось. Отмыли Венеру, как смогли. Решил Осипов, что пора показать сотрудникам, а главное – сотрудницам, над чем мы там трудились. Надо Венеру из дамского заведения выносить. А я не говорил, что она тяжеленная?! Вдвоем с Цыбулей еле-еле ее поворачивали.

– Ты ж говорил, что гальванопластические – они полые внутри, – удивляюсь. – Разве не должны быть легкими?

– Не торопи! Все скажу. Так вот. Осипов нам и говорит: мол, вы и так такую ответственную работу исполнили, беречь себя надо, а не тяжести таскать. Сейчас рабочих, мол, пришлёт. Прислал. Работяги как Венеру увидели, обалдели, прикоснуться боятся. Но все же кое-как ее подняли, к выходу потащили. Мелкими шажками, лишь бы не уронить… В дверях запнулись-таки, за косяк зацепились, и… Видать, любой Венере без рук комфортнее. Отломили руку, пришлось обратно деву в дамскую комнату возвращать.

Теперь уж никак утаить не получалось. Увидеть – никто не успел, но работяги в каждой лаборатории потом чаю попили и не по одному разу. Зато и женщины перестали на директора за закрытие удобного туалета ругаться. Да называть стали Осипова Пигмалионом. Как Дмитрий Владимирович шел к нам, когда мы снова с рукой венериной разбирались, шептались: «Опять к своей Галатее пошел».

Так вот, поправили деву, припаяли руки покрепче. Последний раз прошлись тряпочками с полиролью по изящным обводам женской фигуры. Вытаскивали сами, без чужой помощи уже. Ну, и без проблем. Проблема ждала дальше, когда приемка придет…

30 апреля 1999 года пришла комиссия специалистов Государственного Русского музея принимать выполненные нами реставрационные работы, а заодно акт передачи в Петергоф оформлять, потому как за тамошним музеем-заповедником числилась гальванопластическая копия скульптуры И.П. Витали «Венера, снимающая сандалию». Жалко-то как! Осипов с этой Венерой со студенческой скамьи сроднился, можно сказать, мечту свою реализовал. Только обрел, а теперь предстояло расстаться.

– И забрали?

– А не забрали! Помнишь, Николай I сделал повторный заказ гальванопластической копии своему зятю, не приняв первую копию. А помнишь, ты спрашивала, должна ли она быть такой тяжелой? Так вот! Комиссии пришлось признать факт, давно ставший для нас очевидным, что перед ними стояла во всей своей красе не зарегистрированная в описях гальванопластическая копия, а… авторский бронзовый отлив Венеры Витали!

Так окончательно были утеряны следы гальванопластической копии, выполненной в литейной мастерской герцога Лейхтенбергского, зато появилась неизвестная до этого авторская копию, которая и осталась. И осталась она в Биологическом институте. Дмитрий Владимирович установил Венеру в зале заседаний Ученого совета института.

– Как хорошо, что эта история так хорошо закончилась! – радуюсь я.

– Так не закончилось, смеется Берцев. – Десять лет спустя генеральный директор государственного музея-заповедника «Петергоф» попросил разрешение сделать с Венеры Сергиевской форму для выполнения бронзовой копии, которую собирались заново установить на Ольгином острове взамен утраченной в годы войны. Разумеется, Осипов разрешил, и формы были изготовлены. В 2009 году, в Международный день музеев, установили новую бронзовую статую – копию «Венеры, снимающей сандалию» Витали – на сохранившемся историческом круглом гранитном пьедестале, около Ольгина павильона на Ольгином острове. Так вновь обрели Венеру Ольгиноостровскую.

– То есть на Ольгином острове новая Венера стоит? Не историческая?

– Именно так. А в благодарность реставраторы Русского музея провели патинирование Венеры Сергиевской, которая снова вернулась на своё место во дворце герцога Лейхтенбергского. Но и это ещё не вся история.

– Да она какая-то просто бесконечная получается!

– Да-а! Дело в том, что, когда изготавливают бронзовую скульптуру, технология требует, чтобы сначала были выполнены гипсовые фрагменты скульптуры, с которых потом и изготавливались формы для отлива этих фрагментов. Затем части соединяются между собой при помощи крепежных шпилек, как мы со своей Венерой и делали. Специальными приемами обрабатываются швы, полируют, патинируют и так далее, пока скульптура не будет готова. Разумеется, после получения бронзовой скульптуры все гипсовые части уничтожаются, чтобы не было возможности сделать несанкционированные копии. Но всё-таки Венера – богиня любви. Добрые отношения между участниками проекта копирования позволили Осипову получить согласие на то, чтобы гипсовые фрагменты не уничтожить, а собрать из них цельную гипсовую статую.

Новую Венеру составили из гипсовых кусочков, покрытие сделали под мрамор, назвали Венерой Румянцевской и передали в дар особняку Румянцева, что на Английской набережной.

Вот такая история утрат и обретений в семействе Венер Витали сложилась.

– Да, уж… – а что тут еще сказать.

– Но и это не конец! История-то бесконечная! – снова смеется Берцев. – После истории с обретением никому не известного авторского отлива искусствоведы предприняли усилия в поисках Венеры Штутгартской. Оказывается, Великая княгиня Ольга Николаевна увезла свою Венеру на Виллу Берг. Там скульптура и пережила военные годы. Оттуда после войны попала в городской штутгардский Лапидарий, где и находится по сей день. Правда, называют ее там просто «Купальщица» и состояние у нее не очень хорошее. Нас бы туда! Ей бы очень наш опыт реставрации пригодился.

Забавно, но и немцы поспособствовали приращению семейства Венер. Немецкий меценат Адольф Зиглох основал в Канштате – это маленький городок под Штутгардом – Минеральные купальни, где установил бронзовый отлив скульптуры, в качестве модели для которой послужила Венера Штутгартская. И назвали эту Венеру… – Берцев вопросительно смотрит на меня.

– Венерой Канштатской? – подхватываю я, и мы смеемся.

– Угадала! Вот теперь упомянуты все Венеры Витали, существующие на сегодняшний день. А реставрировать Венеру Сергиевскую мне понравилось, – смеется Берцев.

– Еще бы! – смеемся уже все.

fotka, Казаков велел нам уложиться в тысячу слов, вот и втискивались, кто как мог, выбирали, о чем говорить, а что умолчать. Должен быть "отправитель", который вляпает ГГ в историю, должен быть, разумеется, антагонист, помощник, ложный герой, искомый персонаж, даритель-советчик и т.д. Должны быть архетипы младенца, матери, жертвы, сокровища, возрождения, трикстера и т.д. Должно быть двенадцать шагов конструирования сюжета мифа. Все это требуется завернуть в обертку иррационализма и синкретизма. И - не забываем - втиснуть всего в тысячу слов. При этом еще хочется и характеристики дать персонажам, и местами красивостей понавставлять. Как ты понимаешь, моему тексту в рамках тысячи оказалось очень тесно, так что сокращала, как могла. Вот теперь и хочу понять, что следует раскрыть поподробнее.

Вот только не поняла, почему ты решила, что рассказ юмористический? Я же юмор писать не умею абсолютно. (

Justa D, спасибо на добром слове. Значит, реально схема Казакова работает. Потому что обе тепы, прозвучавшие в тексте, абсолютно не мои, а весь текст сконструирован по набору правил.

Мифу свойственны иррациональность и синкретизм, которых у меня как раз мало, по сравнению с другими. Слишком я тяготела к реализму, и у Казакова долго не получалось заставить меня плюнуть на логику. ))) 

А с теткой напутал: она просто свихнулась на роке. Кстати, вот и первый прокол: это там (на семинаре) все из описания персонажей знали, что тетка исходно терпеть не могла рок. Надо это показать, видимо, выпало, раз все и так это знали.

То, что героиня сошлась с искомым персонажем (тип героя), это один из сказочных вариантов окончания мифа.

Семинар называется "Технология мифа". Казаков дал алгоритм составления сюжета мифа, его признаки, элементы и компоненты. Давал пошагово, а мы потом, используя полученную информацию, должны были выполнять частные задания, подводящие нас к формированию нашего собственного мифа в заданном им сеттинге. Сначала характеристики мифологического пространства, население (герой, антагонист и т.д.), затем 12 шагов сюжета, в результате которых появляется классическая трехактная структура сюжета. В конце работали с архетипами и символами. И каждый раз получали на ночь домашнее задание, в котором должны были применить полученные знания (чтобы были 12 шагов, 7 персонажей, 6 архетипов, около десятка символов, троекратная повторяемость и т.д.). С утра мы читали друг друга и разбирали, насколько удалось воплотить заданный сеттинг, как получились персонажи, видны ли все архетипы, работают ли символы. И последнее задание: по проработанному сюжету написать рассказ. 

Самое удивительно, что Димина схема работает. Правда, в конце он нам признался, что давал заведомо невыполняемые задания, так что мы перестали расстраиваться, что у нас не все получалось. Зато это такой мозгосдвиг в писательском направлении!

Да, это один из первых, который писался как иллюстрация к конкретной игровой сцене. Тогда я вообще писать не умела. Просто навеяло обсуждениями.

Justa D, а говоришь, ничего не понял ))) Есть там и о преодолении фобии. )))

Татьяна Берцева

Практика, рок и Евграфия (рабочее)

Вот он — самый замечательный итог самой проклятой практики! Нет, не красный диплом и даже не направление в интернатуру. Это билеты на концерт «Идолов идеала», полученный из рук самого Джо Доджера — моей сбывшейся мечты.

Тетка Евграфия наконец заткнулась. Все ее «твоя мать… горячая точка… ты обязана продолжить ее дело» я знала наизусть с детства. Однако было в ее словоизлияниях и рациональное зерно: главрач отправил дочку на практику в Германию, поэтому на отделении, где начинала карьеру хирурга моя мама и где до пенсии тетка работала старшей сестрой, освободилось местечко. Спасибо Евграфии — подсуетилась: профессору моему по спецкурсам капнула, Закрайнему — заву своему бывшему — звякнула, пристроила меня.

Всё хорошо, только велела тетка не раскрывать Закрайнему, кто моя мама. Что-то в прошлом не сложилось у мамы с ним. Еще, оказывается, Закрайний фанатично ненавидит рок, теперь придется ездить на практику в обычной куртке, не в кожаной косухе. Ерунда, прорвемся.

Собралась, пошла к Закрайнему на практику устраиваться. Смотрел он на меня, смотрел и как рявкнет:

— Мать кто?!

— Нет матери, не помню, маленькая была…

— Не юли! Была кем?!

— В горячей точке пропала.

— Кем была?! — Аж побагровел. — Не хирургом?

Руки опустились, лишь кивнула. А он на мои берцы уставился, что из-под брюк торчат. Не подумала. Зря.

— Не возьму! Иди в гинекологию.

Туда? Никогда! Как вспомню на той практике синее тельце новорожденного на фоне плаката улыбающегося младенца… Нет, только со взрослыми — их смерть не так неправильна. Машу головой.

— Завтра в восемь. Экзаменовать буду. Опоздаешь — сама виновата.

Без четверти восемь я в строгом костюме стояла у кабинета Закрайнего. Вместе со мной студент Паша. Разговорились, сдружились — в одну пропасть прыгаем.

Странно, он из военмеда, а на простые вопросы ответить не может, зато говорит быстро, четко, прям по уставу. Мне ничего сложного не досталось, хотя пару вопросов только в интернатуре изучают. Ерунда, прорвемся. Обидно, что Пашку Закрайний похвалил, в пример поставил, к себе взял. Меня назначил под начало некоей Грубиной. Судя по интонации, словно наказание назначал. Видать, у Грубиной отношения с ним не сложились, как когда-то у мамы.

Единственный проблеск улыбки увидела на его лице, когда он узнал, что спецкурс нам Добрин читал. Даже рекомендовал обращаться к нему за советами. Тут взгляд его уставился мне на грудь. Похолодела. Испугалась, что начнет клеить меня, но вдруг вспомнила, что на лацкане пиджака у меня значок с гитарой приколот. Прокол! Крах! Хорошо, документы на практику он мне уже заполнил.

Позвонила Доброву. Разумеется, Добряк согласился помогать.

— Сразу первый совет: никаких символов, никаких упоминаний рока.

Надо было вчера звонить. Хотя тетка предупреждала.

Со следующего дня полностью погружаюсь в работу, забыв о доме, институте, фактически живу на отделении. Исполняет все поручения Грубиной. Она таскает меня на осмотры, операции, учит правильно держать скальпель. Ерунда, прорвемся.

Пашка все время рядом. Закрайний дал ему трёх пациентов и пустил на самотек. Поэтому Пашка за нами хвостом ходит, слушает наставления Грубиной, раз Закрайнему не до него. Обидно: у Пашки три пациента, у меня ноль. Как учиться?

— Понимаешь, он меня терпеть не может, не сложились у нас с ним отношения, — призналась Грубина. — Я в первый рабочий день пришла в футболке с Цоем, а рок для Закрайнего, что красный плащ быку. Похоже, ты его чем-то… Видимо, хочет сорвать тебе практику.

Старый пень! Придется-таки выяснить отношения.

Главное — войти прямо, выглядеть уверенно. Закрайний — администратор, вот и буду давить бумажками. Он мне — тебе не обязательно, я ему Положение о практике. Он мне — там нет прямого указания, я ему — Программу практики. Он мне… не успел, я сверху договор практики положила.

— Хорошо, но пятерки тебе всё равно не видать, а угробишь — ищи другую профессию.

Евграфия звонит…

— Что? Какая авария? Какая машина? Ах, мотоцикл! — Деменция у нее что ли? Бред несет. В подворотне рок-клуба она какого-то байкера сбила. Он ее — понимаю, но она его… Хотя, это ж Евграфия! — Сама-то цела?

Теперь волнуюсь. Мне сейчас к ней не выбраться, пока практика.

— Проблемы? — возник рядом Пашка. — Сюда привезут: мы дежурная больница.

Следом возникла Грубина:

— Нас Закрайний вызывает.

Ого! Судя по виду Грубиной, где-то мы прокололись.

— Везут одного с аварии. Ее будет, — ткнул в меня зав. — От самого приемного покоя.

Ощущаю себя машиной: слой памяти — вспомнить все о первичном осмотре, порядке прохождения кабинетов, второй — запоминать симптомы, признаки, реакции. Третий — обрабатывать поступающие потоки, реводить в ответные действия. Всё на автомате, нельзя поддаться эмоциям, как бы страшно ни было. На отделении, пока пациента определяли в палату, успела заполнить половину электронной карты, когда кормили ужином — вторую, вместе с назначениями. Ради них звонила Доброву: он мои предложения одобрил, подробно рассказал о возможных осложнениях в ходе операции.

— Вы допустите меня к операции? — спрашиваю Грубину, рассказываю, что думаю о ходе лечения.

Да-да-да! Допустит. Случай простой, и она рядом будет. Наконец я возьму скальпель в руки! Хотя иглы нужнее будут.

Пашка давно рядом не появлялся. Даже странно. Или у меня внутренне время так исказилось?

На следующий день после операции, утром, проспав ночь на сидячем диванчике с надписью «хиротд3», я осознала, что мой пациент — Джо Доджер! Похоже, Грубина тоже это осознала. Обе возрадовались, что Закрайний так не любит рок. Бросилась вызванивать тетку Евграфию.

Всё хорошо, что хорошо заканчивается, как практика, по которой осталось лишь дописать отчет. Вдруг выясняется, что рекомендации в карту пациента внесены Пашкой. Типа он все придумал, назначил, расписал. Наверное, я тогда так ухайдокалась, что забыла выйти из личного кабинета. Дура! Тут даже Грубина не поможет, раз в карте от имени Пашки записано. И Пашка на последней конференции отделения претензии предъявил. Друг называется!

Грубина — классная! Потребовала пригласить Закрайнего, устроить опрос. Оба должны рассказать, как и какой диагноз поставили, какой и почему назначен план лечения, что и как сделано, какие результаты.

Пашка бойко отвечал, что было записано в карточку, но на объяснениях плыл. Разумеется, я ответила на вопросы, рассказала ход операции, о проблемах восстановления и рекомендациях на реабилитационный период.

«Вы же не сказали, что мне еще и это выучить надо», — жалобно глядя на Закрайнего проныл Пашка. Закрайний так и взвился, готовый прибить Пашку. Это стало началом конца обоих.

Пашке поставили трояк, Закрайний написал заявление на пенсию. А я получила все, что хотела, даже много больше. Вот только тетка Евграфия после той аварии совсем свихнулась и стала такой крутой рокершей, что я бы позавидовала, если бы ни Джо рядом.

Народ, всем привет. Я вернулась. Была в Корзе - это старинная карельская деревня под Петрозаводском. Там иногда проходят замечательные литературные школы. Я нежно люблю Диму Казакова, к которому приехала учиться уже не первый раз.

Казаком предложил нам некую методику: изложил теорию и провел несколько тренингов. Боюсь, хозяевам потом придется долго отттирать стены и потолки дома, по которым были разбрызганы наши взрывавшиеся мозги.

В результате каждый по этой методике в последний день написал рассказ. Но есть одно маленькое "но": поскольку мы обсуждали каждый шаг друг друга - мир, персонажей, символьный ряд, архетипы и т.д., нам сложно оценить, как сложился рассказ, получился или нет. Тему мы вытягивали случайным образом, выбора не было. Знаешь, не знаешь, а задания выполнять обязан. И Казаков по той же причине не мог нам сказать, получился ли рассказ. Он мог только оценить, насколько глубоко и точно использованы все методические приемы, которыми он нас вооружил. Поэтому я попрошу вас глянуть и сказать, что следует доделать, переделать или совсем уделать. 

Исходно мне достался мир больницы. 

Fertes, никакого риска не было, иначе Адмирал не повел бы команду на маршрут. В те годы это было совершенно нормально и даже естественно. Хотя для современных родителей того же возраста это и может показаться чем-то страшным. Нет-ент, это самая обыденная романтика.

fotka, после ухода Адмирала я долго лечилась от депрессии и потом боялась трогать эту тему, чтобы не спровоцировать рецидив. Ты в курсе, что я тогда отрезала волосы. Но я не просто так отрезала как символ траура, я дала себе установку, что когда косы отрастут до прежней длины, я научусь жить без Адмирала. Косы еще не доросли. Мне все еще очень сложно касаться этой темы, тем более детских, наиболее светлых воспоминаний. Наверное поэтому не получается выпустить из себя до конца.

Justa D, да-да, оно и есть.

Да, вводная получилась длинной: там и знакомство двух персонажей, и предыстория ГГ, и просто философствования. Лишь пройдя примерно четверть текста мы приходим к завязке: отведи меня туда. Если бы не Декамерон, дочитывать вряд ли стала бы. Зато дальше появилась динамика. Причем достаточно приличная, чтобы ее можно было иногда прерывать флешбеками  чтобы разгрузить от них затянутое начало.

Когда же началось собственно приключение, постоянно вспоминала АБС "Пикник на обочине": увидела за Барьеров старую добрую Зону. И здесь двойственное впечатление. С одной стороны, раз постоянно вспоминала, значит. что-то было похоже. С другой, да, постоянно сравнивала, но выходило в пользу АБС.

За кучей событий несколько потерялась мотивация персонажей.Если что еще всплывет - добавлю.

НОЧЬЮ

Костер. Друзья. Гитара. Песня. Тепло и уют огня, умиротворение и спокойствие. Дождь, прошелестев мокрым плащом, пытается пристроиться в круг. Но Дождь не умеет сидеть, поэтому он быстро уходит.

Солнце окончательно скрылось, и сумерки, густея на глазах, потекли по острову. Совсем стемнело. Еще пара песен, и все разойдутся спать. А пока доброе пламя ограждает поющих кругом света от мрака ночи.

Замолкла песня, зашевелились фигуры вокруг костра. А гитарный перебор продолжает звучать, предвещая новую песню. Стоит поднять глаза от огня, взгляд проваливается в темноту. Скользит в черноте ночи, не в силах зацепиться за какой-нибудь предмет. Погружается все глубже в бездонную пустоту ночного мрака.

Вспышкой падающей звезды врывается воспоминание.

* * *

Тоже поход. Тоже вечер. Только солнце еще висит над самым горизонтом, и многое еще можно разглядеть вокруг.

Река уже в ночной тени. Тягучая, маслянистая поверхность воды зеркально спокойна. Безмолвие и чернильно-черная пустота рядом с берегом.

Хочется смыть усталость ходового дня. Каждый вечер Она вступала в нежные соленые объятия Моря, которое ласковыми своими ладонями поддерживало обессилившее тело, соленым своим языком слизывало соленый пот, баюкало Ее на своей спине, даря отдых и покой.

Она скидывает одежду и легко соскальзывает в воду, черную воду, не Моря, но реки. Скользит и скользит в черноту воды, не находя, за что зацепиться. Погружается все глубже и глубже в бездонную пустоту речного мрака. Вода расступается, не задерживая движения тела на пути в бездну. И нет теплых, упругих, соленых волн, дельфинами выталкивавших Ее на поверхность, когда купалась Она в Море. Есть бесконечное погружение в холодный мрак, скользкими, ледяными руками хватающий за неожиданно бессильное тело. А вода все расступается. Черные руки тянут и тянут Ее ко дну, которого нет, в свой мир, который не Ее мир. И, чем глубже затягивает река, чем холоднее черные руки живущих под водой, тем сильнее ужас, охвативший мозг и сковавший тело. И не крикнешь под водой, нет там воздуха, чтобы вдохнуть. Только мрак, только холодные, мерзкие пальцы, цепляющиеся за ноги, опутывающие тело, не дающие шевелиться и не пускающие обратно, наверх. Туда, где еще не успело сесть солнце.

Она не помнит, как вынырнула. Память работает с того момента, когда Она, цепляясь окоченевшими от ужаса пальцами за камни, уже наползла грудью на берег, стремясь скорее высвободиться из черных объятий рук мрака, холодных и скользких, еще удерживающих Ее за ноги…

* * *

Вздох облегчения. Взгляд возвращается из темноты ночи к костру. Веселая игра язычков пламени на углях быстро прогоняет детский страх, и тот прячется в самый дальний, недоступный свету уголок сознания. Воспоминание мимолетно – еще не отзвучала песня.

Костер. Друзья. Гитара. Что еще нужно? Можно плотнее прижаться к боку соседа, чтобы ночной холод не мог забраться под штормовку. Можно улыбнуться сидящему напротив, чтобы тот согрел тебя ответной улыбкой. А можно просто петь со всеми и ни о чем не думать. Обычный счастливый походный вечер.

Обычный…

* * *

— Ты готова? Идем! — голос Эри звучит чуть сурово.

Она поднимает глаза от костра и смотрит на Королеву. Неожиданно взгляд срывается в ночь, детский ужас промелькнувшего видения ударяет из прошлого.

— Я не смогу, Эри, я боюсь!

— Ты должна перебороть себя. Помни — я рядом. Если что, я прыгну за тобой. Идем! В конце концов и Он будет там…

Три темных фигуры в темноте ночи движутся по затопленному темнотой острову. Глаза, привыкшие к ночному сумраку, различают камни и щелья, деревья и тягучую, маслянистую поверхность воды.

— Эри, я не сумею! Не смогу!

— Сможешь, я рядом.

Третий молчит.

— Здесь? — спрашивает Эри.

— Нет, дальше, —  Она радуется любой возможности оттянуть хоть на миг то, что должно быть.

— По-моему, тут хорошо, — говорит третий.

— Нет, дальше, — Ее голос звучит упрямо, почти капризно.

— Вам виднее, — соглашается третий.

“Зачем Он здесь? Не хочу, чтобы Он видел мой страх! Зачем Королева позвала его?!”

— Пришли! — вздыхает Она, а страх уже держит на сердце свои цепкие пальцы.

— Абис, костер будет здесь! — это Эри. — А ты готовься.

Ночная прохлада охватила прикрытое тонкой туникой тело. Невольный взгляд, брошенный в сторону воды, —  и страх начинает сжимать потихонечку пальцы. Медленно, почти незаметно, но неотвратимо.

— Эри!

— Молчи! — оборвала Королева.

Костер разгорелся сразу. Абис знает свое дело. Эри тоже.

Она почти не слышала творимых Эри заклятий, пытаясь отгородиться от черноты, сосредоточиться на обряде, на словах, которые должно произнести в должный момент.

— Иди! — приказывает Королева.

Она решительно отходит от костра, скидывает тунику, делает шаг в воду… И останавливается, ощутив прикосновение холодной водной руки.

— Эри! — и совсем упавшим голосом, — не могу!

— Иди! — словно плетью по обнаженной спине, потом тише, мягче, — я рядом, я прыгну за тобой …

Она стоит, не в силах заставить себя сделать еще хоть один шаг в эту затягивающую черноту, где Ее ждут ледяные руки, чтобы затянуть в свою бездну, свой мир, который не Ее мир.

— Оставь Ее здесь, со всеми Ее страхами. Иди! — Эри уже не пытается заклинать.

“Оставить Ее, оставить!” — молится Она, глотая в бессилии слезы, соленые, словно Море.

Вот оно! Она выдирает Ее из себя, молча крича от боли! В груди пустота, сердце остановилось, дыхание замерло. Оглушенная собственным ментальным криком, Она падает в воду.

Вода расступается. Бесконечное погружение во мрак… неожиданно бессильное тело. Только мрак, только холодные, мерзкие пальцы, цепляющиеся, опутывающие, не дающие шевелиться и не отпускающие обратно. И солнце там уже село. Только мерцает звездочка обрядового костра. Под руками камень берега. Первый вдох звучит как всхлип. Первый удар сердца разрывает пустоту в груди.

Эри набрасывает ей на плечи плащ, ведет к костру.

— Кто ты? — вопрошает Королева.

— Терри!

— Кто ты?

— Свободная!

И снова Эри сплетает заклинания и руны, призывая в свидетели Небо, Ветер, Ладогу, Звезды, Огонь и… Абиса.

Но Терри не слушает ее. Внутри замерла огромная черная пустота, изредка тревожимая ударами сердца. Нет даже мыслей, только всепоглощающая пустота, от которой перехватывает дыхание.

Обряд рождения завершен. Эри распускает Терри волосы и отходит в темноту. Терри без сил опускается перед костром на колени, смотрит в огонь. Пустота гложет ее. В ней ничего нет. Только жаркое пламя перед глазами.

Постепенно костер согревает тело. Сердце бьется ровнее и увереннее.

“Да, пустота. Еще ничего нет. Ведь Я только что рождена! Откуда чему-то быть, если Я еще не жила?”

Костер горит ярко, ровно. Абис знает свое дело. Абис?! Пламя отражается в его глазах. Или это внутренний огонь его сути:

“Он был здесь все время? Он видел мой страх: Нет, не мой, Ее. Но понял ли Он, что Я — это не Она?!”

Огонь его глаз вливается в пустоту ее души и заполняет ее. И этот огонь начинает полыхать внутри, обжигая ее. Испугавшись этого огня, Терри уходит в холод ночи. Долго сидит она на камне, над самой водой. Теперь уже не такой страшной, потому что в нее не надо больше входить.

Эри мягко трогает за плечо:

— Все кончилось, идем к костру. Рождение надо отметить.

Втроем они сидят у догорающего костра.

— Пусто, пусто внутри, — говорит Терри. — Теперь я свободна. Но я не знаю, что мне делать с этой свободой! Я не умею ею пользоваться.

— Мы научим тебя, — отвечает Эри. — Мы будем рядом с тобой.

Третий молчит.

Третий? Абис. Свидетель…

В юности довелось тонуть, когда после моря зашли в реку, и я прыгнула в воду купаться. Контраст в солености! Речная вода не стала удерживать меня у поверхности и расступилась, пропуская мое тело вниз. Это оказалось так неожиданно, что я психанула. Отец весло мне с берега протянул, так что все нормально обошлось. Зато вспомнила те эмоции, когда однажды зарисовка понадобилась. Не знаю, как давать ссылки на рассказы, просто выложу его. Надеюсь, найдете.