Сообщений в теме: 8

[Fertes]

Автор - Фабер Август

 

Ала-Арча

 

Уже четыре часа дня, а их все нет. Неожиданно было, что здесь так хорошо. Воздух чистый. Пока мы ждали гостей все разлеглись на карематах. Кто не в курсе что такое каремат – это теплоизоляционный коврик, а также он не дает влаге попасть в спальные мешки. В общем отличная вещь для путешественников. Было довольно жарко, хотя нас предупреждали взять теплые кофты и куртки, пока этого было не заметно. Все разлеглись под тенью арчи.

Наконец автобус с туристами подъехал. Это были поляки. Трое мужчин и две женщины. Мы были белбоями, т.е. должны были нести вещи туристов. Мне попались вещи Кажика, пожилой мужчина, не слишком приветливый. Не повезло Манасу, ему достались палатки. В целом у каждого из нас сумки весили больше пятнадцати килограммов. До того, как мы начали взбираться, все казалось проще.

Как выяснилось гости задержались на Иссык-Куле, где их радужно встретили и даже зарезали барана под это дело. Яцек организовал для своих эту поездку. Он был под впечатлением. Все начало пути он рассказывал о том, как их встретили, об устаканах которые им дали, что ему понравился кумыс.

На середине пути к разбитому камню мы начали выдыхаться. Оказалось, довольно тяжело нести рюкзаки на подъеме. Была небольшая остановка, все выпили воды, отдышались и пошли дальше. Мы потеряли много времени, нужно было спешить.

Я был здесь впервые, тут было очень красиво, а когда мы достигли разбитого камня, открылся просто превосходный пейзаж. Очень долго я был увлечен им и даже получился один удачный кадр.

 

 

 

Сняв груз, можно было прыгнуть и улететь, чувствуешь себя таким легким. Эта остановка была долгой. Все ждали отстающих.

Мы молча шли по узкой тропинке, никто не разговаривал друг с другом. Думаю, тяжко было идти и говорить физически. Изредка попадались люди, идущие сверху. Они доходили до водопада и возвращались. Вот и нам наконец открылся вид на него.

 

 

 

Честно сказать издали заметить было сложно. Тем временем солнце начинало скрываться за горами. Мы дошли до водопада на закате. Сергей, главный гид, решил разбить лагерь на склоне горы. Пока мы были возле водопада, те, кто остался ставили палатки, вытаскивали ужин, не большие газовые горелки.

Не считая туристов и Сергея, нас было шестеро, шестеро белбоев. С тремя я был знаком, один из них мой хороший друг Данияр. Было удивительно что есть каши быстрого приготовления.

Водопад оказался большим. Это только с дали он казался незначительным. Веяло приятной прохладой. Как это обычно бывает, я взял с собой один красивый камень.

 

 

 

Когда мы вернулись лагерь был разбит. Меня послали за пресной водой. Вечером идти одному по горам не самая лучшая затея, особенно когда у тебя очень хорошо работает воображение. Но выбора не было, запас воды питьевой еще был.

 

 

 

 

Нам была нужна вода для приготовления пищи. Оказывается, есть каша быстрого приготовления, никогда не слышал о таком, не то чтобы видел. В небольшую кастрюлю закинули гречневую кашу и пару сосисок. Я был удивлен, все туристы бросали мусор строго в пакет. И этот пакет несли с собой на протяжении всего пути. Я сразу же представил наших. Конечно они не бросили бы мусор на открытое место, но укромные прощелины нашли бы быстро. Пока это все дело готовилось мы сели разговаривать. Речь зашла о политике, Сергей сказал, что он за Американский образ жизни, но против ее политики, как сказал Манас: «Этой фразой он все разъяснил». Поляки тоже высказывались в этом духе. Им не нравилось какой курс берет Европа. Все начали доставать ложки, пластиковые тарелки и стаканы. Честно сказать вкус у такой кашки был не очень, хотя другого и не надо было ждать. После ужина Сергей сказал нам подождать и не ложиться.

Как выяснилось туристы спали в палатках. Нам дали спальные мешки. Когда туристы разошлись по палаткам к нам вернулся наш главный гид, в руке у него была бутылка водки. Он улыбнулся и сказал, что без этого никак, замерзнете. Разлив все мы выпили, затем по второй и жидкости не стало. Пищевод приятно прогрелся. Было очень прохладно.

Что я вам могу сказать о сне на склоне горы в спальном мешке. Ничего хорошего, просыпаешься каждые два часа от того что затекает рука, или нога, переворачиваешься на другой бок и спустя какое-то время повторяешь процедуру. Как бы то ни было утром я проснулся и чувствовал себя довольно бодро. Мы быстро сложились и пошли вверх по крутому склону.

 

Начинался самый тяжелый этап пути. Держали путь мы к хижине Рацика, оттуда к ближайшим ледникам.

 

 

 

 По пути я перекинулся парой раз с Яцеком, мой английский не так уж и хорошо, но тем не менее простые беседы поддержать вполне могу. Он спрашивал где я учусь и прочее. Меня же интересовала его работа. Он собирал людей, организовывал путешествия. Мечта, а не работа. Яцек рассказал, как перед этой поездкой побывал на финале чемпионата мира 2014 года, когда Германия играла с Аргентиной, что потом посетил Японию. Он знал испанский, английский и французский.

Знаете, вот только в таких моментах ты начинаешь ценить свою жизнь, когда ты проходишь по узкой тропинке на склоне, и справа от тебя обрыв. Одно не верное движение, и ты поскользнувшись уходишь вниз.

Скалы, это было легче если честно по сравнению с прошлым участком пути. Тут были камни и можно было карабкаться по ним. Тут не было песка и гравия.

Когда мы добрались, перед нами открылся вид на ущелье. Было большое ровное пространство. Была видна хижина. Если честно я ждал другого, что она будет окружена деревьями, в лесу. Но нет, там была каменистая земля.

 

 

 

Все облегченно разлеглись, сняв все вещи. Глянув на небо можно было удивиться как быстро плывут облака и меняется погода. Вроде бы три тысячи метров над уровнем моря. Туристы пошли смотреть ледник, почти все белбои остались на отдых. Было обеденное время, и мы почти целый день лежали в палатках, играли в карты, дурачились.

Чуть не забыл самое главное, от сюда был виден пик «Корона», как облака прорезают его вершины. И туда поднимаются альпинисты, просто за душу берет.

 

 

 

К вечеру стало очень холодно. Теперь я понял зачем нам нужны были теплые вещи. На мне была ветровка, рубашка и шорты, остальные коллеги были одеты почти так же.

Как было здорово услышать одну вещь. Мы будем спать в хижине. Это не описать словами, там были как бы два яруса уложенных в ряд досок, на них темные большие пледы. Стало так тепло и хорошо. Было очень удобно, думаю сон на склоне горы к этому причастен. Не будь его, быть может было бы не столь комфортно. Мой вам совет, конечно спать в палатке это круто, но если вдруг вы будете здесь и у вас будет возможность спать в хижине, даже не задумывайтесь.

Утром нас ждала приятная неожиданность. Кажется, это были сайгаки, хотя я не особо в этом силен.

 

 

 

Мы собрали вещи, мусор и пошли в обратный путь. Сумки стали легче.

Это был один из лучших дней в моей жизни.

Сообщение отредактировал Yuliya Eff: 15 Февраль 2017 - 10:36

[Fertes]

Автор - Скирлин

Огненная земля

 

(часть первая)

 

Взгляд первым делом выхватил слишком большое расстояние между её глазами - широко распахнутыми в тревоге, темными - а затем уже тончайший хребет носа и припухшие, чувственные губы на покрытом короткой мягкой шерстью лице. Шелковистые ворсинки отливали легким ржавым оттенком кофейной гущи. Она что-то быстро шептала, указывая на конец каменного коридора, рвущаяся в бег, нервная - затем протянула мне худую, жилистую руку, и с усилием произнесла на плохом русском:

 

- Иди со мной. 

 

Я вдохнула - сырой, стылый воздух тяжелым ликером скатился по гортани и дальше по трахее, в бронхи, в легкие - каждый раз будто бы оставляя грязную частицу себя внутри, и никуда не деться от него, обволакивающего, проникающего. Я закрыла глаза в надежде, что наваждение схлынет, и я снова окажусь перед своим компьютером, в промозглой тёмной комнате с единственным источником тепла в углу от обогревателя. Часто я, сидя на коленях перед красной коробкой, грела руки у галогеновых ламп в темноте, замерзшая от долгого печатания, скроллинга и почти медитативного сёрфинга в Сети. 

 

Так было и в этот раз - немного согревшись я вернулась к потёртому, облитому прошлогодним вином, эргономичному своему стулу у рабочего стола с компьютером. Я ждала загрузки страницы Гугл Карт по адресу 1399 Баия Сан Хулиан в Ушуайе, в аргентинской части архипелага Тьерра дель Фуего - на экране должен был появиться уже привычный мне двухэтажный зеленый дом с железной решетчатой оградой, за которым высились заснеженные пики гор под ярким синим небом. 

 

Наблюдение за жизнью этого дома на обратной стороне Земли стало обязательной частью дня - меня тянуло заглянуть в их окна, посмотреть что там за дальним углом, что нового у их дочери - нечеловечески красивой девушки, чертами похожей на нас самих, кочевников степей и гор. Мне всегда хотелось получше рассмотреть её лицо - смуглое, обрамленное копной блестящих черных волос - но увеличивать масштаб просмотра изображения до бесконечности невозможно. Я могла лишь представить себе - высокие скулы, бездонные, черные глаза под густыми бровями, в меру широкий нос, немного полные губы и упрямый подбородок с ямочкой. Выражение лица - всегда спокойное, будто бы знающее больше, чем все остальные. Иногда, в летние месяцы, она появлялась в легком ситцевом платье на бретельках, и тогда можно было заметить что-то вроде черно-белой сбруи, кругом обхватывающей плечи, спину и ключицу. Это была часть племенной татуировки её народа - Ямана, как мне стало известно позже. Я назвала её Юкико - ассоциативно с трэком Tricky, всегда сопровождавшего меня в моих вуайеристических путешествиях в Ушуайю.

 

Иногда рядом с Юкико появлялся мальчик-подросток - наверное братишка - худой, смуглее своей сестры, в шапке из неуправляемых волос, торчащих в разные стороны. Их родители казались слишком пожилыми и скорее всего были им бабушкой и дедушкой. Жизнь они вели простую, но поводов для жалоб, мне казалось, быть не могло - на старом красном хэтчбэке неведомой фирмы отец/дедушка привозил туристов в свой дом, комнату в котором они по всей видимости сдавали. 

 

Я часто представляла себе их жилище изнутри - вход был между двумя крыльями дома для быстрого доступа в обе части. Деревянный пол с шерстяной ковровой дорожкой, выбеленные стены, картины нарисованные Юкико - южноамериканская пастораль, лестница ведущая на второй этаж. В левом крыле - хозяйские спальни и гостиная. В правом - светлая кухня и комнаты, сдаваемые путешественникам. Окна этих комнат выходили на сторону угловой дороги, за которой начинался низкий лес, растянувшийся на километры и окаймлявший этот рукав архипелага. Проплыть отсюда всего тридцать минут и вы уже в открытых водах Южного океана, у самого края Земли. Отбоя от богатых туристов у этой семьи не было, как и у их соседей. 

 

- Иди со мной, прошу, - мерцающий голос вырвал меня из желанного заточения в мыслях. Наваждение оказалось настойчивым. Открыв глаза я снова огляделась - всё то же зловонное подземелье или пещера со склизкими стенами. Неизвестного происхождения вода ручейками пробегала меж моих домашних тапочек, уже почти промокших. Пробирающий до костей холод, от которого не спасала флисовая зимняя пижама, купленная совсем недавно за большие деньги. Мне всё ещё казалось, что возможно это просто очень сложный, реалистичный сон, вызванный последним гугл-сеансом. Вместо зеленого двухэтажного дома, мне предстало изображение пустой, обледенелой равнины, на которой чем-то вроде костей, выкрашенных в красное, были выведены слова: 

 

ПРИХОДИ

 

Возможно и сам гугл-сеанс уже был сном, а этот - сонной матрешкой основного.

 

Не увидев знакомых пейзажей, а главное - Юкико и её братишки - я встревожилась. Мне показалось, что эта картина как-то связана с ними, с их тотальным исчезновением. Как бы я могла прийти туда? Даже если бы у меня были деньги— но их не было, поэтому дальнейшие рассуждения были бессмысленны. Расстроенная я стала смотреть на скриншот ставших родными людей, сделанный в прошлый раз, когда мне повезло как никогда - вся семья вышла встречать новых туристов. Они были неподвижны, но камера карточного гугл-дрона запечатлела их в момент приветственной улыбки. Юкико была прекрасна - в длинной светлой тунике, под которой угадывалась сила молодого, страстного тела. Её братишка был, как всегда, одет в футбольную форму и кроссовки на босу ногу. Мать - в широкополой шляпе, немного сгорбленная, в традиционном платье - протягивает руку, чтобы поздороваться с блондинкой в темной ветровке и спортивных брюках, позади которой двое мужчин - оба в солнцезащитных очках, в такой же спортивной одежде. Отец - все еще за рулем, но видна его левая рука из окна машины, которую он паркует на момент съемки. День был облачным, ветреным, судя по развевающимся волосам Юкико. 

 

Но не успела я разглядеть все детали скриншота, как активировался Chrome с открытой страницей на гугл-картах. Я ничего не трогала, не нажимала ни на что, находясь в полузабытьи я не ожидала такой резкой смены кадра. Дело могло быть в простом - я вспомнила, что не выключала свой компьютер уже недели три и возможно это были обычные машинные глюки. Но нет - слова на экране сменились. Теперь там было написано:

 

ТЫ НАМ НУЖНА

 

Это было уже слишком - и что вообще это могло быть? В испуге я отодвинулась от компьютера, будто бы он мог что-то мне сделать. Осознав эту глупость, я нервно хохотнула, и снова придвинулась - вовремя, чтобы увидеть как буквы, составленные из покрашенных в красное костей, стали расти, заполняя собой весь экран, и будто бы вылезая за его пределы - я уже ничего не понимала, и только думала: красная охра, кости вывалены в красной охре. В один момент сдвинулась вся парадигма моего бытия, выкинув меня на неизвестном пересечении времени и пространства, где на меня просительно смотрело странное существо из дебрей чьего-то подсознания.

 

- Куда и зачем? - мой голос звучал низко и глухо в этом месте. 

 

- Ты нам нужна, - повторились слова, но уже сформированные губами этого существа. Она снова протянула мне руку, на ладони которой я насчитала четыре пальца, не пять. 

 

- Зачем? - я не хотела никуда идти. Всё было слишком странно, ситуация изменилась слишком неожиданно - обычное дело в сновидениях - поэтому я решила дождаться конца сна, не поддаваясь его иррациональной логике. 

 

- Юкико ждёт смерть.

 

Три простых слова, прошелестевших в темноте пещеры, впились в меня, прожигая себе путь сквозь нанометры эпидермиса, артерий, губчатое вещество костей (вываленных в красной охре!) - и внутрь, все дальше, пока не застыли в скорбном молчании в самой глубине солнечного сплетения. По сути - кто она мне такая? Неизвестная девушка из народа Ямана, живущая на другой стороне Земли, не имеющая обо мне никакого представления. Я следила за её жизнью за отсутствием своей, где единственной отдушиной для меня служила всемирная Сеть, всегда терпеливо ожидавшая своей очереди поглотить меня после бессмысленной работы в офисе. 

 

Отработав планы и повестки дня, отсидев на галстучных встречах, я шла домой после семи, избегая маршруток и назойливых таксистов - дворами, парками, трещинами в асфальте. По праздникам я навещала родителей и родных, откуда убегала не просидев и часа от бесконечных вздохов осуждения и вопрошаний - «когда», «почему», «зачем» и «ведь мы тебя хорошо растили!» Неизвестно откуда у вполне состоявшихся людей могут возникать подобные иллюзии. 

 

Юкико действительно могла ждать смерть. А возможно это всё тот же сон. Но рисковать жизнью человека, которая за пять месяцев стала мне ближе родной семьи, я не хотела. 

 

 

- Хорошо, - сказала я и взяла за руку существо.

[Fertes]

Автор - Джаста

Полустанок "ВР"

 

Мощный пинок чуть ниже спины заставил Гогу спешно покинуть тамбур и приземлиться на холодный бетон пустого степного перрона. Следом из вагона, тающего в густом сумрачном тумане, вылетел тощий рюкзак.

 

- Чтоб тебе эта ложка боком встала! – прокричал удалявшийся голос. – Автостопом катайся!

 

Ругань и стук колес растворились во влажной мгле, а потом ушла и она, поддавшись порывам неожиданно злого и холодного ветра. Уши заложило ватой, саднили ладони и болел ушибленный лоб. Сейчас бы очень пригодилась холодная ложка – приложить, чтобы не выскочила шишка. Но ложки не было и Гога сел, подтянул к себе рюкзак с нехитрым скарбом и огляделся. Справа потрескивал глупой мошкарой единственный на весь перрон фонарь. Он освещал крохотную будку то ли стрелочника, то ли обходчика. У деревянной стены постройки сонно жевал рыжую траву меланхоличный верблюд. К появлению незнакомца он отнесся равнодушно.

 

По другую руку тускло светились пыльные окна убогой одноэтажной кирпичной конструкции, которую венчал циферблат с одинокой кривой стрелкой, безвольно повисшей на шести часах. Чуть выше желтела затертая песчаным ветром и временем табличка. Когда-то, наверное, на ней значилось название полустанка, но сейчас можно было угадать только пару букв «В» и «Р» - то ли в кириллице, то ли в латинице. Гога решил отложить разгадку ребуса до утра, когда станет светлее.

 

Массивная металлическая труба, служащая ручкой двери, была неожиданно теплой и наэлектризованной. Оглядевшись зачем-то по сторонам, он потянул дверь на себя, ожидая услышать скрип, но та пошла легко и беззвучно. В лицо влажно и очень знакомо пахнуло нагретой резиной, маслом и металлом. Гоге вдруг показалось, что он застыл у дверей станции метро, и сейчас навстречу хлынет, растекаясь по сторонам, спешащая и обезличенная человеческая масса. Но никто не выходил, и герой заглянул внутрь.

 

Почти половину пространства крохотной станции занимала пара стоящих друг против друга длинных лавок. На одной пьяно храпел бородатый мужик в валенках. На полу с побитой плиткой раскинула уши зимняя шапка из овчины. В углу светился автомат с разноцветной снедью и напитками, в противоположном – видавшее виды деревянное бюро, за которым никого не было.

 

Дверь за спиной неслышно закрылась. Гога бросил в автомат монетку, подхватил банку с газировкой и сел напротив спящего мужика. Храпун балансировал на самом краю дрожащей лавки и выглядел так, словно сбежал с карнавала фриков: грубая и расхристанная рубаха, латаные штаны на подвязке, стоптанные валенки. Лошадка с дровенками, наверное, оставлена где-то на запасных заснеженных путях.

 

- Эй, селянин! – весело гаркнул Гога. Селянин от неожиданности вздрогнул, потерял равновесие и, очутившись на полу, удивленно повел невидящими спьяну глазами из стороны в сторону, пытаясь сфокусироваться на источнике звука.

 

- Где тулуп потерял, бедняга?

 

- Там, - мужик пьяно махнул рукой в сторону бюро, закрыл глаза и перевернулся на бок. – Туда, барин.

 

- Барин, эка, – Гога хмыкнул и, подбоченившись, глянул, куда показывал крестьянин. К его удивлению, там, за брошенным бюро, обнаружилась арка, которую он не мог не заметить, когда входил. Из нее пробивался теплый, уютный свет, греющий зал ожидания.

 

За аркой открывалось то, чего здесь быть не могло из-за скромных размеров полустанка. Однако Гога собственными глазами видел залитую мягким рассеянным светом галерею, заканчивающуюся рифлеными ступенями, ведущими куда-то вверх! Что за чертовщина? Он оглянулся на селянина, но тот уже спал, подложив под голову стянутый с ноги валенок. Оставив со этой сценой возникшие было сомнения, Гога ступил в арку, бодро прошагал по галерее, удивляясь свежести воздуха и чистоте, и на миг остановился перед подъемом.

 

Любая человеческая лестница имеет свойство заканчиваться, даже если забраться на последнюю ступень очень тяжело. Впрочем, в данном случае задачи утомить поднимающего не ставилось: неведомый зодчий сделал лестницу движущейся, и скоро Гогу вынесло к выходу в огромный и галдящий на сотнях языках зал.

 

Определенно, того, что видел перед собой Гога, не могло существовать в реальности. Сооружение, способное вместить в себя этот помещение, должно было быть колоссальным, да что там – циклопическим. Как далеко вверх устремлялись высокие стены, не представлялось: они таяли в океане все того же мягкого и рассеянного света, скрадывающего тени и контуры твердых фигур. Может и не было здесь никакого свода, кроме небесного, но откуда же лился свет, если над перроном висела ночь?

 

- Посторонись, смерд! Чего рот раззявил!

 

Мимо, едва не сбив обратно на эскалатор, прогарцевала кавалькада господ в богато украшенных одеждах, вооруженных длинными тяжелыми клинками. Подковы высекали искры из камня мостовой. Чуть поодаль горячо обсуждала что-то важное группа мужчин в пыльных мундирах.  Обиженно цокала каблучками дама в креолине. За покачиванием ее бедер с восторгом наблюдал кудрявый юноша в серой тунике, присевший у костра с раскрасневшимся оленеводом. На открытой площадке приземлялся с грохотом побитый космический корабль, заставляя даму ускорить шаг.

 

Перед Гогой возникла прозрачная проекция плутоватого человеческого лица. Физиономия хитро подмигнула.

 

- Не потерялись? Сожалею, что заставил ждать. Но зримое вокруг стоит того, не правда ли? Я - ваш проводник в этом интересном месте. Прошу за мной.

 

Гога потерял дар речи. Истолковав его реакцию по-своему, проекция продолжила.

 

- Я отведу вас к справочной, где после окончательной идентификации сможете уточнить место и время убытия. По пути буду рад ознакомить с некоторыми правилами пребывания в нашем уютном центре обслуживания. Вопросы?

 

- Куда я попал? – Гога продемонстрировал, что вернул контроль над речевым аппаратом. – И что тут происходит?

 

- Вы во временной лакуне, - туманно ответила проекция, незаметно увлекая незадачливого собеседника за собой.

 

- Исчерпывающе, - буркнул Гога. Он еще не понял, о чем говорила проекция, но счел нужным вставить слово, чтобы окончательно реабилитироваться после досадного молчания. Рожица состряпала страдальческое выражение.

 

- А прогрессивный вроде индивид, - проекция окинула собеседника оценивающим взглядом. - Туман помните?

 

Гость нахмурился, вспоминая перрон.

 

- Туман - самое распространенное явление, сопровождающее пробой во времени-пространстве. Временная и пространственная последовательности так давно были вместе, что между ними не могла не проскочить искра.

 

Рожица издала недвусмысленный смешок.

 

- Это привело их в некоторое замешательство, явившее аномалию - лишнюю секунду и пузырь, диаметром в расстояние, которое успел за это время проскочить шальной фотон. Я ясно выражаюсь?

 

- Вполне, - ответил обалдевший Гога.

 

- Чудесно. Долгие лета этот пузырь был бесхозным и никому не интересным. Вселенной с ее масштабами, откровенно говоря, вообще было на подобную мелочь плевать. Тем более, что формально аномалии в последовательности не существует. В физическом мире она имеет место в незначительных проявлениях в разных эпохах и координатах. Сюда пропадают ложки, носки, другая мелочь и, иногда, люди. Иронично получается, не правда? Не правда! Ничего такого здесь нет, только скучная наука, вавилонское столпотворение людей и свалка разнообразного хлама. Осторожней!

 

Мимо прозвенел внушительных размеров грузовик, наполненный ложками. Где-то там, наверняка, была и исчезнувшая мельхиоровая ложка проводника, грубо высадившего Гогу на полустанке из-за подозрения в мелкой краже. Сюда б его, и в кучу мордой ткнуть. Ищи, мил человек, не жалко!

 

- Остолоп! - физиономия, отрастив кулачок, потрясла им вслед машине. – Напокупали прав!

 

- То есть, я выпал из своего времени и пространства? – мрачно переспросил Гога.

 

- Можно и так сказать, - согласилась проекция, провожая глазами низко летящий авиалайнер. Пассажирский самолет, из тех, что перевозят сотни человек, выпускал шасси, готовясь к приземлению.  – Но наш центр создан для того, чтобы помочь решить эту проблему. Ведь она, как вы наверное уже догадались, носит массовый характер.

 

- И во что мне это обойдется? – с подозрением поинтересовался Гога.

 

- Узнаю влияние развитого капитализма! А если я вам скажу, что помощь не стоит денег? Поверите?

 

- Не знаю, - честно признался Гога.

 

- И правильно, - сказала проекция. – У центра своя выгода. Нам интересно время, которое вы потратите у нас в гостях.

 

- Время – деньги, - задумчиво протянул гость.

 

- Треть своей жизни обычный человек бездарно тратит на сон, - проинформировала физиономия. – А вам жалко немного времени на то, чтобы выбраться из лакуны? Удивительный вы, люди, народ!

 

- А вы – не люди? – решил уточнить Гога. Рожица округлила глаза.

 

- Лично я – элемент обслуживающей программы, а Центр - стартап молодого бизнесмена из периода, который вы можете считать относительно недалеким будущим, - пояснила она. - В мире, завоеванном корпорациями, свободных ниш на рынке нет, и организация центра обслуживания во временной лакуне - неплохой способ найти свой рынок сбыта. Шучу, какой же это рынок. Это разовая операция, сулящая мгновенную прибыль. Куш, сорванный с крохотной доли секунды во временной последовательности, прекрасен одной своей возможностью. Кстати, мы пришли. Придется немного подождать – желающих покинуть лакуну много, а справочных окон на всех не хватает. Когда подойдет очередь, вас известят, а мне предстоит встретить очередного гостя. И запомните – здесь нельзя говорить о будущем. Такое странное правило! Адье!

 

Проекция исчезла, не дав возможности что-нибудь брякнуть в ответ. В ладони возник металлический жетон с пятизначным номером. Гога разочарованно присвистнул. Судя по цифрам, ждать придется долго.

 

Место, куда привел проводник, представляло собой открытое поле, на травке которого расположилось несколько десятков человек. Кто-то спал, кто-то курил или считал ворон. В центре возвышалась будка из непрозрачного стекла, у которого нетерпеливо переминалась небольшая очередь из тех, кто хотел попасть внутрь без очереди.

 

В сторонке призывно играла тихая музыка открытого бара, за стойкой которого суетился осьминог-мутант. Другого определения созданию с многоглазой головой, плавно переходящей в длинные гибкие конечности, Гога подобрать не мог. Одним щупальцем головоногий сгребал монеты, другими смешивал напитки, подавал или забирал хрустальные, граненые, деревянные, металлические, керамические емкости у разношерстной публики. Человек любил хмелеть во все времена. Полюбовавшись издали на то, как рыцарь, отставив в сторону шлем с плюмажем, пьет на брудершафт с татуированным по самую шею байкером, Гога решил, что тоже не прочь смочить горло.

 

- Бармен, водки! - крикнул он, протиснувшись к стойке.

 

- Чем платить будете? - низко проурчал тот, наполняя рюмку беленькой.

 

- Деньги? – Гога облизнул губы. – Проводник сказал, что здесь платят временем.

 

- Пребыванием, - уточнил осьминог. – Не путайте это со временем. И только за основной пакет услуг. Досуг – дополнительная услуга. Принимается любая обеспеченная банками валюта – дорожные чеки, казначейские билеты, монеты, кредитные карты, мобильный перевод. 

 

У стойки возник чернявый нечесаный бородатый дикарь в небрежно наброшенной набедренной повязке. Бородач ударил пустой деревянной кружкой и швырнул горсть ракушек. Осьминог ловко подхватил деревянную кружку и плеснул в нее светло-коричневую жижу, от которой остро несло перебродившими ягодами. Гога покосился на бармена.

 

- Так я могу ракушками отдать?

 

Бармен с подозрением навел на него один глаз и внимательно осмотрел.

 

- В твоем времени ракушки не конвертабельны, - наконец сказал он. - Но гипотетически можешь, если отыщешь, кто обменяет их на что-то представляющее для тебя материальную ценность.

 

- Чушь какая-то, - пробормотал Гога. – Ты принимаешь ракушки от дикаря, но не хочешь от меня.

 

- За удовольствие надо платить, - философски заметил осьминог. - Это бар, а не богадельня.

 

Занимательную беседу неожиданно прервала трель, которую издал жетон, оставленный Гоге.

 

- Ваша очередь, - осьминог ткнул щупальцем в сторону справочной. – Желаю сделать верный выбор.

 

Смысл пожелания бармена Гога понял внутри стеклянной кабины, где его поджидали свободный стул, стол и сидевшая за ним блондинка в строгой серой униформе, скорее подчеркивающей, чем скрывающей аппетитные формы.

 

- Разрешите, - спросил Гога, изображая галантность.

 

- Присаживайтесь, - милостиво разрешила хозяйка кабины и положила ногу на ногу. Ножки у нее были длинными и точеными. В изящных ручках красотки возникла канцелярская папка, которую она открыла, демонстрируя некоторый интерес. Однако движения блондинки были слишком точны и выверены, чем выдавали в ней искусственную природу.

 

- Как живая, - восторженно прошептал Гога.

 

- Если это комплимент, то сомнительный, - сказала девушка, не отрываясь от изучения папки. – Человеческая психика вряд ли бы справилась с таким наплывом клиентов и это привело бы к катастрофическим ошибкам. Однако хочу вас удивить: у нас есть вполне теплый и осязаемый органический персонал. Бармен – эмигрант с одной из лун Юпитера. Есть и местные – в основном волонтеры и студенты, собирающие исторические данные. Но вы вряд ли представляете для них интерес. Ваша эпоха представлена широко. Интернет, знаете ли, вобрал огромный массив данных о вашей эпохе, хотя, буду откровенна, бОльшая его часть – бред или порнография.

 

- Очень жаль, - расстроенно выдавил Гога. За наследие эпохи было немного обидно.

 

- Все относительно, - девушка пожала плечиками. – Чем незаметней индивид в своей эпохе, тем более свободен. Парадокс социума.

 

- Я не об этом, - сказал Гога. – Но неважно.

 

- И действительно, - подытожила девушка. – Процедура идентификации завершена. Личность подтверждаю. Гога, он же Ненский Георгий Григорьевич, безработный, 32 года, детей и места жительства нет, в точке перехода оказался, бесцельно путешествуя по стране рождения.

 

- Я – свободный художник, - уже вполне искренне обиделся Гога.

 

- И как свободный художник вольны вернуться к точке перехода и своему образу жизни, - продолжила красавица. – Но редко кто соглашается. Только здесь и только однажды вам предложат несколько альтернативных пространственно-временных направлений и, соответственно, новые возможности самореализации. Вас не интересует прошлое? Может, будущее?

 

- Вот так вот сразу? И вы не дадите мне подумать? – возмутился Гога.

 

- Думайте, сколько влезет, но сначала ознакомьтесь с возможными направлениями, - девица протянула ему лист. – Отметите, на чем остановите выбор, и вас препроводят к выходу. Да, и еще. Все же рекомендую не тянуть. Вы здесь не один, а билеты сгорают.

 

По листу бежало несколько строчек, заканчивающихся пустыми квадратиками для отметок. Одна из них на глазах исчезла.

 

- Уп-с, - воскликнула девица. – А я предупреждала!

 

- Негусто, - заметил Гога.

 

- Чем богаты, - сказала девушка и пропела куда-то в сторону: - Следующий.

 

- А куда я попаду, если надумаю не возвращаться в свое время? – поинтересовался Гога. Красотка глянула на него со всей возможной строгостью.

 

- На этот вопрос ни я, ни кто-то другой вам отвечать не уполномочен. Более того, это запрещено под угрозой депортации. Так что выясните на месте.

 

Свернув лист в трубочку, Гога покинул справочную и вернулся к бару. Посетителей прибавилось, и свободное местечко удалось найти с трудом.

 

- С возвращением, – подмигнул бармен и кивнул в сторону справочной. – Ну как? Впечатлило?

 

- Порядком, - Гога стоически выложил на стойку содержимое карманов и рюкзака. Набралось немного: пара купюр мелкого достоинства и несколько монет. Бармен хмыкнул, но оказался неожиданно щедр. Отобрав одну банкноту, осьминог выставил запотевший графинчик и бонусную рюмку, наполненную до краев. Хлопнув ее для смелости, Гога развернул лист.

 

Центр предлагал на выбор всего пять конечных, два из которых были в недавнем прошлом и столько же в не столь отдаленном будущем. Пятое предполагало возвращение в точку перехода. Гога задумчиво почесал затылок. Выбирать кота в мешке – то еще удовольствие.

 

- Разрешите?

 

Сказано было на британском английском, но Гога его понимал со школы и подвинулся. Место у стойки рядом с ним занял усатый мужчина в пыльном военном мундире.

 

- На Западном фронте без перемен? – поинтересовался Гога. Британец смерил его недоверчивым взглядом и буркнул: - Норфолкский полк, сэр. Сэндрингэмская рота *!

 

- Дарданелльская операция? – Гога присвистнул, умудрившись вложить в звук не только удивление, но и уважение к новому знакомцу. – А я о вас читал! Вы вошли в туман... И оказались здесь?

 

- Так точно, - военный задумчиво постучал пальцами по столу. – И мы здесь уже пару часов, поскольку не знаем, что предпринять.

 

- Вам не разрешают покинуть зал ожидания? – Гога заинтригованно наклонился в его сторону.

 

- Отнюдь, сэр, - вздохнул британец. – Полковник Бошем считает, что надо возвращаться в бой.

 

- А вы?

 

- Нельзя подводить боевых товарищей, - сказал военный и, помедлив, добавил: – Наша рота состоит из добровольцев, и мы не робкого десятка. Но это место... Оно все изменило. Кое-кого мы уже недосчитались...

 

- А если я скажу...

 

- Попридержи язык, парень, - напомнил о своем присутствии вездесущий бармен. – Ты не пифия и не пророк. К тому же, знакомить клиентов центра с вероятным будущим строго воспрещено.

 

Осьминог принял от военного пару монет и поставил перед ним бокал бренди. Тот благодарно кивнул, глядя куда-то в сторону. Некоторым трудно бороться с ксенофобией. Когда осьминог отвлекся на других посетителей, британец шепотом спросил: - Что вы хотели сказать?

 

- Если вы вернетесь в бой, он станет для вас последним, - также шепотом ответил Гога.

 

- Да будет так, сэр, - британец мрачно опрокинул в себя бренди и поднялся. В его движениях появилась целеустремленность. – Да будет так!

 

Гога вернулся к листку. Появление солдата британской армии натолкнуло его на неприятную мысль: центр явно мошенничал, поскольку по меньшей мере одно из представленных клиентам направлений вело к одному и крайне печальному исходу. Не потому ли никто никогда не слышал об аномалии и странном стартапе? Если бы кто-то выбрался отсюда живым, об этом месте давно трубили б в желтой прессе. Уж она-то не прошла мимо такой сенсации.

 

От водки тяжелые мысли становились еще мрачней и Гога отодвинул от себя ополовиненный графинчик. Черт дернул его послушать селянина на полустанке. А может просто не стоило покидать перрон?

 

- Слышал, ты из будущего. Так?

 

Человек, бесцеремонно прервавший ход тревожных раздумий был молод, не слишком чистоплотен и носил архаичный котелок. Длинную и тощую шею незнакомца обвивал грязный шарф, придавая ему вид птицы, попавшейся в силки удава. Глаза навыкате только подчеркивали сходство с задыхающимся пернатым. Гога, придав мине скучающее выражение, огляделся по сторонам. К справочной устало брела женщина в экзоскелете**, украшенном звездой Давида. Шлема на ней не было, и темные волосы рассыпались по плечам, частично скрывая компактный ранец – то ли с оружием, то ли с каким-то неизвестным Гоге приспособлением. На траве у бара безмятежно спал подросток в белоснежном скафандре.

 

- Уверен, я здесь такой не один, - отрезал Гога.

 

- Ты – уникум, - вкрадчиво продолжил «котелок». – Другие как в рот воды набрали, а ты готов поделиться советом.

 

- Вот как, - неопределенно ответил Гога.

 

- Готов заплатить, - молодой человек показал зубы с щербиной и с жаром добавил: – Я из 1916 года. Мы готовим мировую революцию. Власть капитала вот-вот падет! Нам капиталов не жалко!

 

Гога вздохнул, потянулся к графинчику, удивляясь, почему ловкий осьминог не успел его спрятать под стойку, меланхолично наполнил рюмку.

 

- Трудно что-то рекомендовать человеку такой убежденности. 

 

- О, я просто хочу быть стопроцентно уверен!

 

- Тогда прыгайте на сто лет вперед, - посоветовал Гога, вспоминая про себя жуткие рассказы деда о том, как раскулачивали семью. – Не ошибетесь. Все, как Маркс предсказывал.

 

- Благодарю, - ответил «котелок» и подмигнул кому-то за спиной Гоги. Оглянуться «пророк» не успел. Сзади навалилось что-то тяжелое и холодное, бесцеремонно скрутило руки за спиной. В баре стало очень тихо.

 

- Вы что творите? – закричал Гога, попытался лягнуть того, кто был за спиной, и взвыл от боли. То, что держало его за руки, было металлическим и, видимо, имело ту же природу, что и блондинка в справочной.

 

- Вы задержаны по подозрению в воздействии на выбор другого индивидуума путем разглашения конфиденциальных сведений, - строго сказал «котелок». – Тяжкое деяние!

 

- Беспредел! – Гога безуспешно попытался вывернуться из цепких конечностей металлического напарника «котелка». – В нашем времени это даже не преступление! В худшем случае – политические или медийные технологии!

 

- Ни грамма раскаяния, - сокрушенно сказал «революционер». – Договорится до чрезвычайного трибунала.

 

- Я предупреждал, - вставил реплику бармен, но поймав красноречивый взгляд «котелка», заткнулся. Удостоверившись, что Гогу надежно упаковали в транспортное средство с зарешеченными окнами, осьминог убрал графин со стойки и слил содержимое в бутылку. Водка нисколько не станет хуже в безвременье. Жаль, такой же трюк не провернуть с селедкой.

 

Путь от бара до камеры оказался коротким и в переносном и в буквальном смысле. Уже через пару минут Гогу выволокли из «воронка» и металлический конвоир запихнул его в помещение с парой деревянных двухъярусных нар. На одной шконке уже расположился неопределенного возраста тип в неопределенного вида облачении, которое напоминало хитон из ткани со стальным отливом. На другой увлеченно ковырялся в мобильном телефоне бородатый дед в яркой цветастой рубахе и потертых джинсах. Остальные были свободы.

 

- Вечер в хату, арестанты, - неожиданно для самого себя выпалил Гога. Дед на секунду отвлекся от аппарата, глянул на новичка и, не обнаружив в нем ничего интересного, вернулся к прежнему занятию. Его сокамерник презрительно сверкнул желтой коронкой и сел, свесив босые ноги.

 

- Господи милосердный, что за примитивный фольклор? Где вы только нахватались подобных манер? Хотя можете не отвечать. Я о вас все сам узнаю.

 

- Валяйте, - Гога бросил рюкзак на свободные нары. – Здесь все обо мне все узнают. Я один, пожалуй, не знаю о себе ничего.

 

- Я – прорицатель, - важно сказал «хитон». – Поэтому меня и упрятали сюда.

 

- Меня посадили по той же причине, - язвительно ответил Гога и улегся на нары. – Приятно познакомиться, коллега.

 

- Вы не похожи на прорицателя, - серьезно сказал «хитон».

 

- Совсем не похож, - подтвердил, не отрываясь от мобильника, дед.

 

- Вы, между прочим, тоже, - парировал Гога прорицателю и забросил руки за голову. Тот почесал пятку, мягко, по-кошачьи, спрыгнул вниз и сел прямо на пол, не сводя глаз с новичка.

 

- Зря ты не веришь прорицателю, сынку, - сказал дед, обращаясь к Гоге. – Он мне нагадал, что месяц тут чалится буду, ага. И что ты думаешь – я тут почти месяц. Уверовал! Но потом – свобода!

 

- Далеко не отпустят, почтенный, - предупредил прорицатель.

 

- Кто тебя пророчить просил? – дед так расстроился, что забыл про мобильный телефон. – Молчи! Знать ничего больше не желаю.

 

- А тебя, дед, за что замели? - полюбопытствовал Гога.

 

- За взлом системы, - вздохнул старик. – Хотел выбрать временные направления самостоятельно, а не из того, что тут предоставляют. Теперь думают, что со мной делать, ага. Я, так вышло, узнал кое-какие секретики, которыми, сам понимаешь, делиться центр не желает.

 

- Что за секреты? - Гога даже приподнялся на локтях. Прорицатель предостерегающе погрозил пальцем.

 

- Разговорите деда, никогда отсюда не уйдете!

 

- Тьфу на тебя, - в сердцах воскликнул дед и обратился к Гоге. – Я с ним в шахматы намедни пытался сыграть. На интерес, ага. Но это невозможно. Он наперед знает, куда и какую фигуру я двину. Скука смертная и никакого удовольствия.

 

- Ну раз вы действительно пророк, расскажите, что меня ждет, - попросил Гога прорицателя.

 

- Исполнение приговора, - туманно ответил тот. – Причем, через несколько минут.

 

- А суд? – переспросил Гога. Однако ничего ответить прорицатель уже не успел. Дверь открылась и в проеме появился робот.

 

- С вещами на выход, - проскрежетал он, ткнув пальцем в Гогу. Тот нехотя поднялся.

 

- Все хорошо, - успокоил прорицатель.

 

- Мне бы вашу уверенность, - Гога подхватил рюкзачок и покинул камеру. 

 

Робот-конвоир повел его по узкому коридору, который закончился тяжелой дверью.

 

- К стене, - рявкнул робот. Гога послушно повернулся к стене. Послышался лязг, скрип, словно где-то рядом заработал механизм, давно требующий смазки. Гога почувствовал загривком движение влажного ветерка. 

 

- Ненский Георгий Григорьевич, решением чрезвычайного трибунала вы лишены выбора временных вероятностей и приговорены к депортации, - голос металлического конвоира был подстать материалу, из которого он был собран. – Приговор приводится в исполнение.

 

- Постойте, - попытался возразить Гога. – Не было никакого трибунала!

 

Но робот либо его не слышал, либо был запрограммирован так, чтобы не вступать в бессмысленные дебаты. Он схватил приговоренного за шкирку и развернул к открытой двери.

 

Мощный пинок чуть ниже спины заставил Гогу спешно покинуть теплый и светлый коридор, чтобы приземлиться на холодный бетон, накрытый пледом густого тумана. Рядом приземлился тощий рюкзак. Когда злые порывы холодного ветра сдули мглу, взору открылся пустой степной перрон, едва освещенный потрескивающим мошкарой фонарем. На месте, где условный час назад стояло строение, которое он принял за полустанок, колыхался ковыль. Вдалеке горел красным глаз семафора. У ног лежала мельхиоровая ложка. Гога бережно положил ее в карман.

 

*Сэндрингэмская добровольческая рота батальона 1/5 Норфолкского полка под командованием капитана Фрэнка Реджинальда Бека во время Первой Мировой войны участвовала в Дарданелльской операции на полуострове Галлиполи. 12 августа 1915 года в ходе атаки турецких позиций британцы вошли в облако тумана. Когда туман рассеялся, ни живых норфолкцев, ни их тел на земле обнаружено не было. Это событие послужило источником для возникновения так называемой «городской» легенды с несколькими вариантами интерпретации. Тела британских солдат были обнаружены уже после окончания войны, в 1918 году.

 

**Устройство, предназначенное для увеличения силы человека за счет внешнего каркаса. Экзоскелет повторяет биомеханику человека для пропорционального увеличения усилий при движениях.

[Fertes]

Автор - Терпсихора

 

Борода, скрипка и тройной одеколон

Случается, некоторые страны, запоминаются не архитектурными чудесами и особенностями культуры, а событиями с вами там произошедшими.
В Турцию я собиралась налегке: пара танцевальных туфель, четыре сценических костюма, эстрадное платье в пол да губная помада. Долго я там задерживаться не собиралась, потому как мне нужна была небольшая сумма, чтобы перекантоваться месяц-другой до более серьёзного контракта. Но кто бы знал, что путешествие может так затянуться. А ведь всё начиналось с банального тройного одеколона…

В первый день моего приезда в Анкару я сидела в концертном зале старого клуба, насквозь пропитанным ароматом тройного одеколона. Я пыталась выходить пару раз, но капельдинеры блюли порядок и каждый раз пытались спрыснуть меня этой "лимонной водичкой", воображая, что мне душно. Я смирилась и постепенно прониклась к концерту. Мы слушали скрипача, а домбрист и певица вторили ему. Да-да, именно ему. Певицы сменяли одна другую, а скрипка всё стояла и пела. Певицы казались мне самоуверенными, но публика поощрительно улыбалась сцене, находя в этой грубости женскую гордость и достоинство. Я тогда ещё спросила, есть ли в ансамбле артистки с высоким голосом. Борода хмыкнул мне в ответ и скрестил руки на груди. В течение концерта я поняла, что моё колоритное сопрано здесь никто не оценит, да и платье видимо тоже не пригодится. А вот новый апломб придётся перенять.

 

Но апломб перенимать не пришлось. На третий день моего приезда в десять часов вечера музыка была остановлена на середине танца. Закулисный шум быстро сменился тревожной тишиной. В гримерку зашёл Борода и что-то сказал про пять минут. Числительные были, пожалуй, самыми понятными из тех немногочисленных слов, что я понимала на турецком. Плазма на выходе показывала перекрытый Босфорский мост, а наш автобус был уже заведён. Я не могу сказать, что в воздухе пахло керосином, дождём или приключениями, нет, но он был отрицательно заряжен и автобус довёз нас до отеля так быстро, будто невидимый магнитный полюс притянул его за считанные секунды.

 

Лифт был один да и тот маленький. На восьмой этаж я поднималась пешком, не ждать же очередь в сотню человек, да и пребывание в холле бередило сознание вездесущим одеколоном. Окно на лестничной площадке седьмого этажа было открытым. Гул в небе привлекал внимание, но оттенялся бесперебойным потоком сигналящих машин, спешащих выехать из города по объездной. Хотелось выглянуть из окна и понять, что же всё-таки происходит.

 

Не так далеко от нас раздался мощный взрыв и ударная волна ворвалась в окно. Лифт открылся, а из-него с гвалтом высыпались кубинские артисты. И без того шумные, они подняли настоящий переполох: кто-то бросился к окну снимать происходящее, кто-то в панике скрылся в номерах, а некоторые повернули обратно и кнопочка лифта загорелась на минус втором этаже. Борода поднимался с этажа на этаж и просил всех не поддаваться панике и оставаться на своих местах. Я зашла в номер и грянул второй взрыв. На этот раз много ближе, видимо прямо на центральной площади Кызылай. Отель подпрыгнул и мне почудилось, что я нахожусь внутри маленького конструктора: каждая стенка отеля будто отделилась друг от друга и заскрежетала на шарнирах. Гул всё яснее наполнял воздух. Звенящий режущий звук стал приближаться... военная техника шла к жилому району. Отель замер.

 

Первый самолет, пролетевший над нами, издавал чудовищный звук надвигающейся войны. Он летел так низко, что казалось хочет сбросить бомбу именно на нас. У меня перехватило дыхание и я схватилась за стену ванной комнаты. Грянул второй взрыв. Тревожно и не по часам запела мечеть. Вопреки увещеваниям Бороды, Кубинки повыскакивали из номеров с воем и плачем. Но спуститься на тот самый минус второй они не могли, череда из трёх взрывов накрыла город. Все попадали на пол, закрыв голову руками, а стены отеля продолжали отдавать пружинной дрожью. Душистый аромат наполнил всё пространство. Ах, ну это же пресловутая лимонная водичка с запахом одеколона, видимо Борода разлил её... Было что-то удивительно будоражащее в этом духмяном воздухе. С одной стороны, запах одеколона говорил мне, что всё будет хорошо, ведь он был отголоском счастливого детства, когда с трюмо позволялось брать любой одеколон или духи; мне доверяли и знали, я не разолью. С другой стороны, было в этом дурмане что-то пугающе резкое, лимонно-кислое. Мечеть запела снова, она облачилась в скрипку, - так глубоко и настойчиво звучал голос муэдзина. Затем призыв повторялся каждые пятнадцать минут. А через час всё затихло и город погрузился в мертвую тишину.

От сильного стресса хотелось спать. В четыре утра грянул последний и самый мощный взрыв. Окна щёлкнули, отель завис в воздухе... и я заснула... Помню сквозь сон, как пела мечеть, как я обещала самой себе вернуться домой на прежнюю работу, лишь бы не было войны. И за это "лишь бы" я могла отказаться от всех одеколонов и воспоминаний из детства, отдать всё самое дорогое ради мира на земле.

***
Номер был с видом на мечеть. За мечетью красовался парк и небольшой пруд с мостиком через него. Солнце всходило и заходило много раз, а наслаждаться его лучами не представлялось возможным. Тихо отзывалась в воспоминаниях скрипка и щемила душу.

[Fertes]

Автор - Фотка

Призраки замка Фонтис

 

Уже несколько часов они бродили по склону холма, но никаких признаков входа в подземелье пока так и не обнаружилось. Ольд подозревал, что и не обнаружатся, однако Вит сдаваться не собирался.

 

— Вход обычно незаметен со стороны, но на него указывает какой-нибудь знак, — объяснил он.

 

— И что это за знак? — поинтересовался Ольд, который был настроен крайне скептически: слишком уж много времени прошло с тех пор, как в последний раз пользовались этим предполагаемым потайным ходом.

 

— Все, что угодно: камень необычного цвета или формы, приметное дерево...

 

«Твои камни давно покрылись мхом или вообще ушли под землю, а от деревьев остались только пни, да и те сгнили…» — приглядываясь к окрестностям, ворчал про себя Ольд.

 

Место поиска Вит выбрал по тому принципу, что вход должен находиться не очень близко, но и не слишком далеко. На его взгляд, для этого идеально подходил противоположный склон ближайшего от крепости холма.

 

— На стороне, обращенной к замку, какие-нибудь беглецы, когда они выйдут из подземного хода, будут как на ладони. А так их загораживает холм.

 

— Ясно, — не желая спорить, с мрачным видом согласился Ольд.

 

Холм, на котором стоял замок Фонтис — вернее, его руины, — был обнесен по всему периметру толстой кирпичной стеной. Вдоль нее курсировали отряды караульных. А в нескольких метрах от стены вилась выложенная булыжником дорога, за которой уже начинался город.

 

Что там за стеной, Ольд рассмотрел уже только с вершины облюбованного Витом холма. Ничего особенного: заросшие лесом развалины старого города. Внизу, когда проезжали вдоль стены, они могли видеть лишь плакаты на общем языке, категорически запрещавшие посещение замка. Там же перечислялись опасности, подстерегавшие тех, кто все-таки рискнет туда пробраться: обрушение ветхих перекрытий над головой и под ногами, неизвестные ловушки и прочая и прочая.

 

— Про привидения забыли, — хмыкнул читавших вслух обо всех этих страстях Вит.

 

— Скажи еще, ты их видел, — сидевший за рулем Ольд на секунду отвернулся от дороги.

 

— А как же! Что за замок без приведений? — притворно удивился Вит.

 

Кроме всего перечисленного, за попытку проникновения в замок был предусмотрен крупный штраф.

 

— По-моему, нам пора уже не вход искать, а место для ночлега, — глянув на небо, заметил Ольд.

 

— Пора, — не стал спорить Вит.

 

— Тут совсем недалеко прямо из земли бьет маленький источник. Там и заночуем.

 

— Как ты сказал? Источник? — у Вита загорелись глаза. — На языке благодетелей источник — фонтис. Вот тебе и знак.

 

Он оказался прав: поблизости от крохотного родника обнаружился лаз, который вел в подобие пещеры. Раздвинул заслонявшую его траву, Вит посветил факелом.

 

— Дверь! — вскоре радостно сообщил он. — А говорил, не найдем!

 

Расширив проход, Вит протиснулся в пещерку. Позеленевшая от времени металлическая дверь вросла в землю. Неудивительно — за столько-то лет! Очень походило на то, что в последний раз ее открывали еще до падения замка Фонтис.

 

Пока откопали, уже совсем стемнело, поэтому путешествие по открывшемуся за дверью туннелю отложили на завтра.

 

***

— Мне все-таки интересно, что ты предполагаешь найти в замке? — спросил Ольд, когда они, наскоро поужинав приготовленными Юной бутербродами, легли спать.

 

— Родовое древо. Их вырезали на толстых металлических пластинах, поэтому сгореть или треснуть они не могли, — ответил Вит.

 

— А оплавиться?

 

— Не думаю. Это какой-то хитрый сверхпрочный сплав. Обычный пожар для него не страшен.

 

Пластины с изображением родового древа Ольд видел, правда никогда не задумывался, из какого металла они изготовлены.

 

— Ну, предположим, найдем. Что это даст? — спросил он.

 

— А ты прикинь: замок Фонтис пал через двадцать лет после истории с поединком между Илаем и Янусом. За это время ребенок Юлии успел не только вырасти, но мог вступить в брак и даже произвести потомство.

 

— Думаешь, его вписали в родовое древо? Незаконного ребенка?

 

— Тут ничего не могу сказать, — согласился Вит. — Но проверить стоит.

 

— Если найдем пластину.

 

— Постараемся.

 

Вит заснул быстро, а Ольд все смотрел на догоравший костер и размышлял обо всех этих «если»: если не завалило проход — или не затопило; если найдется пластина с изображением родового древа, если род Фонтис признал законным внебрачного ребенка Юлии и Януса… Хотя где гарантия, что отцом ребенка был Янус?..

 

— Сколько можно дрыхнуть? Завтрак давно готов.

 

Странно, Ольду показалось, будто он только-только прикрыл глаза.

 

Уже светало, Вит помешивал висевший над костром котелок. Оставалось надеяться, что ему отпущена хоть часть таланта, которым наделена его сестра.

 

— Я сейчас, — Ольд поднялся и направился к роднику.

 

«Фонтис», — подставляя ладони под струю, произнес он про себя.

 

Ледяная вода разбудила мгновенно. Дрожа от холода, Ольд вернулся к костру и взял протянутую миску с кашей. Зачерпнул. Видимо, на его лице нарисовалось сомнение.

 

— Не бойся, я, конечно, не сестренка, но тоже кое-что умею, — подмигнул Вит.

 

— Вкусно, — проглотив первую ложку, с удивлением констатировал Ольд.

 

Над холмом вставало солнце, и было неприятно думать о том, что очень скоро придется спускаться в подземелье.

Они вымыли у родника посуду, собрались, подожгли приготовленные факелы, забросали землей костер.

 

— Ну, вперед? — забросил на плечо рюкзак и связку запасных факелов, спросил Вит.

 

«Скорее вниз», — подумал Ольд.

 

Он уже собирался войти, но Вит покачал головой и тоном, не терпящим возражений, сказал:

 

— После меня.

 

Пригнувшись, он первым шагнул в пещерку и направился к темневшему за дверью проходу в недра холма. Спустя примерно минуту послышалось его ворчание:

 

— Не могли сделать потолок повыше.

 

Ольду, который двигался следом, повезло не больше: он тоже не мог выпрямиться во весь рост. Отделанный грубыми булыжниками коридор был метра полтора в ширину. Видимо, раствор, которым укрепили камни, изготовили на совесть: признаков обрушения, по крайней мере, на первый взгляд, не наблюдалось — камни по-прежнему крепко сидели в штукатурке. Когда вчера вечером, наконец, удалось справиться с дверью, из подземелья не пахнуло затхлостью. Вероятно, была проведена вентиляция. Что-что, а задохнуться здесь явно не грозило. Еще очень хотелось думать, что через вентиляцию не пробралась какая-нибудь не слишком приятная тварь и не свила себе гнездышко. 

 

Вскоре коридор повернул влево и постепенно пошел на спуск, закончившийся небольшой площадкой — от нее уже начинались ступеньки. Здесь потолок был повыше, поэтому появилась возможность распрямиться.

 

— Ну, у тебя и работа, — потирая шею, жалобным голоском заметил Вит. — Знал бы, не согласился.

 

— А ты думал! Это тебе не в библиотеке с книжечками сидеть, — подыграл Ольд и добавил уже серьезно: — Боюсь, не затопило ли внизу.

 

— Посмотрим.

 

Вит потянулся за факелом, который на время передышки вставил в держатель.

 

«И все-то у них предусмотрено», — забирая свой, подумал Ольд.

 

Спускались они не меньше часа, но строившие подземный ход действительно знали свое дело, и длинные марши регулярно сменяли площадки, подобные той, самой первой.

 

Одолев лестницу, у ее подножия — благо там не оказалось никакой воды — сделали привал. Предстояло пройти около километра, а затем подняться на холм, на вершине которого и находились развалины.

***

 

Ведущая наверх лестница перешла в узкую винтовую и закончилась площадкой с единственной запертой дверью. Отдышавшись после долгого подъема, Вит вытащил ломик и примерился к щеколде.

 

— Сбиваем? — повернулся он к Ольду.

 

— Подожди.

 

Возможно, это только казалось, но сквозь щели в проеме пробивался свет. Ольд припал глазом: так и есть. Причем свет был явно дневной.

 

— Похоже, сразу за этой стеной обвал, — выпрямившись, сказал он. — Очень осторожно.

 

— Буду осторожен как никогда.

 

«Так я и поверил», — Ольд отодвинулся, пропуская Вита.

 

Удар. Еще один — и, казалось, намертво прилипшая к стене щеколда подалась. Вит взялся за ручку-кольцо, потянул на себя, и Ольд невольно зажмурился: в проем хлынул солнечный свет.

 

Очень может быть, да даже наверняка, дверь была когда-то замаскирована, спрятана в каком-нибудь неприметном месте, но только не сейчас: противоположная стена рухнула вместе с большей частью коридора, а дверь осталась на практически отвесной стене на уровне третьего этажа.

 

«Замкового третьего этажа», — уточнил про себя Ольд.

 

— Ничего себе! — опустившись на четвереньки и заглянув вниз, присвистнул Вит. — Высоковато.

 

Он отполз от края площадки, а его место занял Ольд.

 

Вместо пола вдоль стены тянулся узкий карниз, да и то не сплошной: местами камни обвалились или держались просто по привычке. Наступишь на такой, и… В общем, попытка пройти по нему — чистое самоубийство. Вита, похоже, куда больше интересовало другое:

 

— Странный, однако, потайной ход: обычно они заканчиваются в подвале, а уже оттуда идет лесенка в покои кого-то из хозяев. Первый раз такое вижу.

 

— И много ты их видел?

 

— Таких — нет.

 

«Придется спускаться на веревке», — Ольд подергал дверь.

 

— Крепко, уже проверил, — обнадежил Вит. Он потянул из рюкзака моток веревки.

 

Веревки хватило, даже с запасом, и ее решено было использовать для страховки. Второй моток, с кошкой — из рюкзака Ольда — зацепили крюком за порог.

 

— Обвязывайся. Если что, смогу тебя удержать.

 

— Ты тяжелее, — покачал головой Ольд, — боюсь, ловить придется тебя.

 

Спуск оказался легче, чем предполагали: на неровной, с выбоинами, стене всегда находилось, куда поставить ногу. Вит довольно быстро оказался на земле и отвязал страховочный канат. Поднимая его, Ольд уже понял, что страховка излишня, но все же сделал все по правилам. Мало ли? А вскоре Вит уже хлопнул его по плечу. Как он, вероятно, посчитал, легонько, однако Ольд еле удержался на ногах.

[Fertes]

Потирая плечо, он первым делом посмотрел наверх. Отсюда проем, от которого тянулись веревки, казался не больше чердачного окна. И только потом огляделся.

 

Конечно, замок был разрушен очень давно, и развалины несколько облагораживала разросшаяся зелень, но все-таки даже сейчас, спустя столько лет в глаза бросались последствия произошедших здесь трагических событий — обугленные стены, оплавленные бойницы.

 

— Штурмом брали. Куда не копнешь — кости везде, — мрачно произнес Вит.

 

Столь жесткое выражение лица Ольд у него видел впервые.

 

«А ведь здесь наверняка воевал кто-то из его предков, — сообразил он. — Возможно, даже погиб».

 

— И копать не надо. Посмотри, — Ольд передал подзорную трубу и указал на площадку второго этажа полуразвалившейся башни.

 

— Ладно, и так много времени потеряли, — Вит вернул трубу и тряхнул головой, словно отгоняя только что увиденную картину. — Надо сообразить, где у них тут была картинная галерея.

 

— Ты серьезно? Надеешься, от нее что-то осталось.

 

— Это вряд ли. Только где портреты — там обычно и родословная.

 

Ольд снова огляделся. С одной стороны была та самая, чудом устоявшая стена. С другой — находившиеся на разных стадиях разрушения и теперь уже неясного происхождения постройки. А посередине заросшие травой и кустарником завалы из камней. Впрочем, подземный ход, по которому они с Витом прошли, наверняка вел в покои кого-то из светочей, а значит, где-то поблизости располагается и картинная галерея.

 

«Располагалась», — мысленно поправился Ольд.

 

Осторожно выбирая дорогу, он двинулся вдоль стены, припоминая схему замка Кандео. Очень может быть, что в замке Фонтис все было устроено по-другому, но с чего-то ведь надо и начинать?

 

Впрочем, довольно скоро стало ясно, что поиски в развалинах не имеют ни малейшего смысла. Если что-то и уцелело после штурма, оно давно и надежно похоронено под буйно разросшейся зеленью. Предстояло выбирать: остаться ночевать в замке или возвращаться. Оставаться очень уж не хотелось — Ольд предпочел бы провести ночь в подземелье. Поэтому они с Витом решили побродить еще немного и подниматься наверх. Однако в планы, как всегда, вмешалась неожиданность.

 

Присев отдохнуть, Ольд уже в который раз посмотрел на ожидавший их проем в стене, когда в глаза ударил отблеск заходившего солнца.

 

Блеснул застрявший в оконном проеме крохотный осколок — в замке Кандео таких сохранилось немало. Однако когда Ольд опускал подзорную трубу, окуляр скользнул вдоль ствола росшего неподалеку дерева.

 

«Странный наплыв…»

 

Вблизи дерево выглядело еще удивительнее: примерно в метре от земли толстый, в несколько обхватов ствол был уродливо раздут. Выглядело это так, будто гигантская змея заглотила добычу, но еще не успела переварить.

Ольд обошел дерево, внимательно рассматривая утолщение, и обнаружил подобие дупла. По форме это и было дупло, только вход в него закрывала… Он постучал по «дверце».

 

Явно металл. Протер рукавом — на матовой поверхности проступили буквы.

 

— Она, — едва взглянув, подтвердил подошедший Вит. — Все-таки нашлась.

 

Вырубить пластину из дерева до темноты уже не успевали, а лазить туда-сюда по веревке и лишний раз раскачивать проем, не хотелось. Пришлось остаться ночевать в замке.

***

 

Сначала расположились прямо под деревом с вросшей в него родословной почивших светочей. Костер не разводили — его могли заметить снизу. Однако стоило солнцу зайти за горизонт, выяснилось, что остаться среди развалин крепости — не самая удачная идея. В наступивших сумерках и без того неприятное ощущение, витавшее над руинами днем, только усилилось.

 

«Неужели трудно было похоронить погибших? Привести здесь все в порядок, сделать музей-некрополь? — размышлял Ольд. — Нет, поставили глухую стену, никого не пускают…»

 

Его всегда удивляла эта стойкость традиций. Крепость Фонтис считалась проклятым местом, но ведь прошло столько лет…

 

Впрочем, место здесь и впрямь было жуткое. Ольда с детства воспитывали относиться ко всему, что делали светочи, с благоговейным трепетом. Неудивительно, что и все связанное с ними представлялось в романтическом свете. С возрастом романтический ореол, разумеется, несколько поблек, а в последнее время, когда начали всплывать всякие нелицеприятные подробности, и вовсе померк. Если не сказать больше.

 

Разговор не клеился: обычно болтливый и жизнерадостный Вит отвечал односложно, в каждом его движении чувствовалось напряжение. Потом и вообще замолчал и вроде как оцепенел.

 

М-да, похоже, не часто ему приходилось заглядывать в «мертвые» замки. Сам-то Ольд в какие только переделки не попадал! Как-то — кажется, в замке Фламма — он провалился в погреб. Ноги-руки, хвала светочам, не сломал, но ударился головой, потерял сознание и очнулся, когда уже стемнело. Выбраться удалось только утром, а ночь пришлось провести рядом с закованными в кандалы человеческими останками.

 

Ольд покосился на Вита:

 

«А ведь я его совсем не знаю. Во что он верит? В загробную жизнь? В оживших покойников? Может, и не шутил вовсе, говоря, какой же замок без приведений? Поди пойми, что там творится у него в голове?»

 

От земли потянуло сыростью: видимо, у подножия холма заболотилось. Неудивительно, если там постоянно тень: то от холма, то от двухметровой стены. Не хватало еще тумана. День был солнечный, и если внизу вода…

 

Замок стоял очень высоко, поэтому наползавший снизу туман добрался сюда не сразу, но когда он начал просачиваться сквозь прорехи в крепостной стене, внезапно ожил Вит.

 

— Пошли, — прошептал он.

 

— Куда?

 

Вит указал на едва различимый в темноте проем, через который они спустились днем.

 

— Темно, — покачал головой Ольд.

 

— Здесь оставаться нельзя.

 

— И что будет? — нарочито спокойным тоном осведомился Ольд.

 

— Это место не для живых.

 

— Хочешь сорваться и остаться здесь навсегда? Воссоединиться со своим погибшим предком?

 

— Откуда знаешь, что он погиб именно здесь?

 

«Ну, как ребенок!»

 

На ребенка, впрочем, Вит походил сейчас меньше всего: лицо точно маска, в сощуренных глазах подозрительность.

 

— Просто догадался.

 

Вит ничего не сказал и будто бы даже слегка расслабился.

 

Тем временем уже совсем стемнело, и взошла луна. Стелившийся по траве туман потихоньку начал примеряться к возвышенностям. Густой, молочно-белый. Эдак скоро в нем и собственной руки не разглядишь. В чем-то Вит был прав: оставаться внизу решительно не хотелось.

 

— Давай поднимемся на ту башню, — негромко сказал Ольд.

 

— Н-на какую… б-башню, — у Вита стучали зубы.

 

«Зря я тогда дал ему подзорную трубу…»

 

— Мертвые не тронут. Ну, извинимся, что потревожили их покой…

 

Ольд заметил, что от звука его голоса Вит успокаивается. Продолжая что-то говорить, он встал и направился к башне, пока туман не затопил все вокруг. Вит послушно двинулся следом.

 

Еще днем Ольд рассмотрел, что лестница практически не пострадала. Даже поднялся на несколько маршей. Осторожно выбирая дорогу, обходя завалы, перешагивая через разбитые ступени, они с Витом добрались до площадки второго этажа. Все, что находилось выше, было снесено, вероятно, из катапульты. Да и здесь уцелела лишь часть стены высотой примерно полтора — два метра. Неровная, с точно погрызанными краями, она дугой опоясывала площадку; пол устилали переломанные и припорошенные землей человеческие кости, прямо сквозь них и между камнями пробивалась трава.

Стараясь не наступить на останки павших воинов, Ольд подошел к стене. Держалась она крепко, можно было не опасаться. Выглянул между двух зубцов, образовавших подобие бойницы, и посмотрел вниз, на клубившийся у подножия башни туман. Потом наклонился, бережно поднял череп и со словами «прости, друг» перенес его подальше от стены.

И в этот момент заговорил на языке светочей Вит. Ольд не раз слышал их речь, но сейчас она звучала как-то по-иному — более напевно, плавно, более торжественно.

 

«Читает молитву? Просит помощи у предков или прощения за бесцеремонное вторжение?»

 

Ольд смотрел на Вита, на его отрешенное лицо и думал, что происходящее походит на специально поставленный и отрепетированный спектакль: ночь, развалины старого замка, наползающий снизу туман, освещенная лунным светом фигура и звуки древнего языка. Буквально неделю назад Ольд сказал бы — божественного. Но, видимо, это ушло уже навсегда.

 

А еще он запоздало сообразил, что является не единственным слушателем: низкий голос Вита звучал в полную силу и, отражаясь от руин, разносился далеко по округе.

 

«Представляю, что подумают в городе! Теперь сюда вообще никто не сунется. Хотя кто знает…»

 

 

Звуки древней речи смолкли. Вит сгрузил на пол рюкзак, опустился на него, привалился к стене и закрыл глаза. Спустя несколько минут он уже спал. Дышал он ровно, и Ольд, который сначала тревожно прислушивался, махнул, что называется, рукой и последовал его примеру.

***

Проснулись они почти одновременно. Хотя, возможно, Ольд спал чутко и проснулся от того, что пошевелился Вит. Кстати, вел тот себя, как обычно — будто ничего и не произошло.

 

«Неужели не помнит?»

 

Спрашивать Ольд, разумеется, не стал: ночью он всерьез опасался за психику своего помощника, но, хвала светочам, кажется, обошлось.

 

Наскоро перекусив, они спустились к дереву — хранителю родословной семейства Фонтис.

 

Ольд уже не раз видел подобное: деревья прорастали сквозь ограждения, скамьи и надгробные плиты; затягивали в свою утробу оружие. Пластина с родословной, вероятно, упала сверху прямо на дерево, с годами разросшееся и поглотившее «добычу».

 

С первого взгляда было ясно, что вырубать платину придется топором — слишком уж толстым слоем наросла древесина. Конечно, звуки топора услышат внизу, но Ольд решил рискнуть в надежде, что дурная слава охраняет это место надежнее двухметровой стены и приставленной к ней караульных. Тем более что вырубать полностью и не требовалось — достаточно было очистить лицевую часть. Правда имелась еще одна сложность: плита находилась под углом и, что называется вверх ногами.

 

— Ой, да ладно, прочитаю и так, — обнадежил Вит.

 

И от души хватил по дереву топором.

 

— Полегче, зарубки останутся!

 

— Какие зарубки? Я же говорил, хитрый какой-то сплав.

 

— А как же тогда на нем вырезали буквы? — удивился Ольд.

 

— Штука какая-то специальная есть. На холодный огонь похожа.

 

После каждого сколотого куска Вит изучал освобожденный участок, потом рубил дальше.

 

— Ну-ка, ну-ка… — в очередной раз изогнув шею, произнес он, — никак…

 

Еще удар — и Вит с торжествующим видом повернулся к Ольду.

 

— Есть! Юлия родила дочь Урсулу, которая… — он поддел и отковырнул щепку, — вышла замуж за Марка Мерума.

 

«Мерум. Вымерший род с закрытой границей…»

 

Впрочем, путешествовать в замок не было необходимости, потому что родословная фамилии Мерум имелась в «Полной родословной светочей». Только вот подробностей Ольд, к сожалению, не помнил. Захотелось немедленно оказаться в свое кабинете. Увы…

 

— Чего молчишь? — осведомился сияющий Вит.

 

— Да вот думаю, что Урсула, скорей всего, вступила в брак с младшим братом.

 

— Старший вряд ли бы взял в жены девицу с неясным происхождением, — кивнул Вит.

 

— Кстати, как она там записана?

 

Вит снова обратился к дереву:

 

— Урсула Фонтис. Отец не указан.

 

— А выйдя замуж, превратилась в Урсулу Мерум, — продолжал рассуждать Ольд. — Вот, где потерялась искра рода Кандео.

 

— Беда с этими девчонка: меняют фамилии, как перчатки, а ты потом попробуй разберись, — засмеялся Вит. — Ну что, не пора ли покинуть сей гостеприимный замок?

 

Ольд глянул на дерево, на матово поблескивающую внутри пластину с родословной. Лет десять назад, он бы ни за что не ушел без нее: вырубил бы и, чего бы это ни стоило, притащил домой. Настоящее открытие! Сенсация. Ольд представил заголовки газет… Сейчас, однако, он лишь кивнул, и они с Витом двинулись к ожидавшему со вчерашнего дня проему.

Первым поднялся Ольд, сбросил страховку Виту, который вскоре тоже благополучно оказался наверху. Последний раз окинув взглядом руины, Ольд на секунду задержался на своем несостоявшемся открытии:

 

«Значит, время еще не пришло…»

Запалив факелы, они с Витом закрыли дверь и начали спуск в подземелье.

* * *

До чего же здорово было снова оказаться у родника! Развести костер. Для счастья Ольду не хватало только «Полной родословной светочей», но садиться за руль сразу после перехода под землей явно не стоило. Приходилось набраться терпения.

 

— А что вообще из себя представляли эти Мерум? — глядя на дымящийся над костром котелок, поинтересовался Вит.

 

— Миротворцы. Славились своей неконфликтностью. Со всеми ладили, часто выступали посредниками в спорах между соседями.

 

— Редкое, я бы сказал, для благодетелей качество. Прям не верится, — покачал головой Вит.

 

— Каждый выживает, как умеет. Зато и просуществовали они достаточно долго.

 

— И все-таки не выжили. А что случилось-то? Выродились? Или опять война?

 

— Не помню, — Ольд только развел руками.

 

У Вита загорелись глаза.

 

«Опять чего-то задумал», — Ольд с подозрением приглядывался к своему беспокойному помощнику. Так и оказалось.

 

— А может, перекусим — и домой? — предложил Вит.

 

— Темнеет уже, лучше утром.

 

— Да ерунда. Поехали! Будем вести машину по очереди — к утру как раз…

 

— Все забываю спросить, где ты этому научился? — перебил Ольд.

 

Вит хитро улыбнулся:

 

— Долго рассказывать.

 

Особенно уговаривать Ольда не пришлось, он и сам рвался домой. Машина, которую они спрятали в кустах у подножия холма, хвала светочам, оказалась на месте. Проезжая мимо стены, Ольд глянул на руины крепости Фонтис, и его невольно передернуло. Не хотелось бы снова провести там ночь.

 

Когда выехали на пустынный тракт, за руль пересел Вит. Первое время Ольд придирчиво следил за каждым его движением, но потом успокоился: держался тот очень уверенно. Да и ведь довез же он их с Юной до владений Кандео.

«Что-то мне последнее время везет на приключения», — вспомнив еще одну необычную ночь, подумал Ольд.

 

Он не заметил, как заснул. А проснулся… от криков мальчишки-разносчика газет:

 

— Привидения в крепости Фонтис! Привидения в крепости Фонтис!

 

Ничего себе разоспался.

 

— Притормози-ка.

 

Вит сбавил скорость, и шустрый мальчишка, мигом это заметив, просунул газету в приоткрытое окно машины.

 

— Почему не разбудил? — расплатившись, попенял Ольд.

 

Вит только улыбнулся. Они поменялись местами: на водительское кресло пересел Ольд, а Вит развернул газету:

 

— Ух ты!

 

— Читай вслух.

 

— «О крепости Фонтис всегда ходили самые невероятные слухи. Однако прошлой ночью произошли события, подтвердившие известный афоризм i flamrnafutno estproximo[1]. Вот что рассказали очевидцы.

Анлаф сын Стига, страж порядка…

 

Вит сделал паузу и низким, с хрипотцой голосом продолжал:

 

— Я стоял в карауле. Когда стемнело, начал подниматься туман. Туманы здесь не редкость, но этот мне сразу показался необычным.

 

Пожилой, рассудительный служака у Вита вышел отлично — Ольд засмеялся.

 

— Наш корреспондент, — обычным своим голосом прочитал Вит: — Чем именно был необычен туман? — и снова перешел «на язык» Анлафа сына Стига: — Густой очень. Густой и белый — холм и развалины, будто саваном затянуло:ничего было не разглядеть. А потом раздался голос.

 

Наш корреспондент: Вы слышали голос?

 

Анлаф сын Стига: Не только я. Мой напарник тоже слышал — вместе в карауле стояли.

 

Наш корреспондент: На общем языке?

 

Анлаф сын Стига: Нет, на языке светочей. Уж тут не перепутаешь. Он заговорил, а туман вроде как заволновался, и по нему серые тени задвигались.

 

Наш корреспондент: Что они напоминали по форме?

 

Анлаф сын Стига: Людей. Воинов. Пеших и конных...»

 

— Ну, и воображение у этого Анлафа, — покачал головой Ольд.

 

— А ты постой ночью в карауле — еще не то примерещится, — мрачно заметил Вит.

 

— Ладно, что там дальше?

 

— Дальше интервью с некой Ингой дочерью Руна.

 

Инга в интерпретации Вита отвечала на вопросы хорошо поставленным певучим альтом:

 

«Инга дочь Руна, преподаватель: Мне не спалось, и я вышла на балкон. Замок оттуда не виден, поэтому я не сразу поняла, откуда раздается древняя речь.

 

Наш корреспондент: Древняя речь? Вы имеете в виду язык светочей?

 

Инга дочь Руна: Да, причем архаичный вариант — на нем говорили самые первые светочи. Тот самый полнозвучный божественный язык, который сохранился лишь в ранних документах.

 

Наш корреспондент: Что-нибудь удалось разобрать?

 

Инга дочь Руна: Видите ли, этим языком уже давно никто не владеет. Он очень сложен, к тому же звуки отражались от развалин и доходили до меня в искаженном виде. Могу только сказать, что речь шла о войне.

 

Наш корреспондент: Заметили еще что-нибудь необычное?

 

Инга дочь Руна: Утром со стороны замка слышались удары, похожие на удары топора, но утверждать не берусь.

 

Согласно «Хроникам», крепость Фонтис пала чуть меньше двухсот лет назад. С тех пор селиться там никто не рискнул. Руины пользовались дурной славой, да и остатки строений с течением времени сильно обветшали, поэтому было принято решение закрыть туда доступ и приставить охрану».

 

Вит свернул газету.

 

— Откуда ты знаешь мертвый язык? — спросил Ольд.

 

— А я и не знаю. Это древняя поэма. О штурме крепости. Отец ее очень любил, читал мне несколько раз, вот я и запомнил.

 

«Выходит, он вполне осознавал, что делает», — подумал Ольд.

 

— М-да, наделали мы шума, — сказал он вслух.

 

— Может, теперь хоть додумаются похоронить погибших, — буркнул Вит.

_________________________________

[1] I flamrnafutno estproximo (лат) — пламя следует за дымом.

 

[Fertes]

Автор - Лестада

Приключения банки

 

Она стояла на скамейке возле подъезда. Вся такая пузатая, блестящая и загадочная. Как она тут появилась, кто её оставил и зачем, что с ней делать – разбить на много стёклышек, чтобы устроить клады с фантиками или же придумать ещё что-нибудь не менее увлекательное? Все эти вопросы, да и многие другие – всех и не упомнишь – роились в наших головах – моей и двоюродной сестры Ленки, на два года младше меня. Она должна была только пойти в первый класс, а я училась уже в третьем. 

 

Мы как раз приехали на лето к бабушке и дедушке в Боярку – это такой городок под Киевом. Вечером нас встретили, вкусно покормили, а утром отправили гулять, чтобы под ногами не путались и чемоданы не мешали разбирать.

 

С местной детворой мы познакомиться ещё не успели. Видимо, утро было совсем раннее, а потому и во дворе никого не было, кроме нас. И банки.

Банка однозначно манила. Тащить домой её было нельзя – это точно. Отберут и даже поиграть с ней не дадут. Используют под что-нибудь «полезное». Поэтому некоторое время мы стояли возле неё, задумчиво изучая стеклянные стены и прикидывая, на что она может сгодиться для нас.

- А давай мальвы нарвём и затолкаем туда? Наполним доверху? – спросила Ленка.

 

- И что это будет? – с сомнением покосилась я на ярко-розовые и белые цветы, оплетавшие прутья навеса у подъезда.

 

- Это будет красиво, - заверила меня сестра.

 

- Ну, давай.

 

И мы воодушевлённо принялись ощипывать кусты, стремясь как можно быстрее заполнить банку, чтобы посмотреть – что из этого выйдет. Как вдруг Ленка остановилась и хлопнула себя ладонью по лбу.

 

- Послушай, но нам же влетит, - испуганно прошептала она. – Как есть влетит.

 

- Да уж, - мрачно согласилась я, - в банке уже красиво, а возле подъезда… не очень.

 

- И в куколки не поиграем, - опустив голову, грустно сказала сестра. У ног её сиротливо лежала оброненная шапочка мальвы – помятая и теперь не такая красивая, как раньше. Да уж, для куколок точно не пойдёт. Куколок мы делали с сестрой так: на палочку нахлобучивали шляпку цветка, либо же отрывали вместе со стеблем. И получалась принцесса в бальном платье.

 

Из задумчивости нас вывел гулкий, протяжный звук приехавшего лифта. Мы переглянулись.

 

- А что, если… - начала я, а сестра уже энергично закивала:

 

- Да!

 

Мы принялись вытряхивать из банки все цветы и листики, которые прежде с таким усердием туда утрамбовывали. С одной стороны, надо было спешить, пока никто из взрослых не вышел во двор и не стал свидетелем нашего преступления, или, что ещё хуже, не помешал нам совершить новое. С другой, оставлять так цветочный теперь уже мусор возле подъезда нельзя было. Мы быстренько собрали его и перенесли в палисадник, попытавшись рассредоточить по густой траве.

 

- Ой, які діточки! Чи граєте? Молодці! До бабусі з дідусем приїхали? – раздался сверху старческий голос. Мы с сестрой так и подпрыгнули, застигнутые врасплох. И пока соображали, что ответить умильной бабушке, ласково смотревшей на нас, та уже сама ответила: - Дивлюся, черв'яків копаєте? Он і банку у вас стоїть. На риболовлю з дідусем підете? Тільки тут черв'яків мало накопали. В іншому місці треба шукати. Ну ладно, піду я, молока треба купити.

 

И ушла. За год украинская речь подзабывалась, но всё же поняли мы, что бабушка своё решила и придумала за нас, будто на рыбалку мы пойдём, оттого и червей верно в банку собирать хотим. Мысль, конечно, занятная. Только что нам потом с этими червяками делать? На речку Снетынку мы сегодня вроде не собирались. А жаль - там всегда можно было найти красивые, большие, переливающиеся перламутром изнутри, раковины моллюсков.

 

- Пошли? – вставая и вытирая испачканные руки о платье, спросила я. Ленка кивнула, подхватила банку, и мы пошли.

 

В подъезде было ощутимо прохладно. Хотя солнечный свет уже пробивался сквозь окошки и золотил пылинки. Смотреть на это, скажу честно, было жутковато. Казалось, что пылинкам этим нет конца, и сыпятся они подобно снежинкам, грозя укрыть собою всё. И меня с сестрой в том числе.

Стараясь не попадать под лучи солнца с пылинками в них, я по стенке пробралась к лифту. Там с банкой в руках уже стояла Ленка.

 

- Ну, чего ты копошишься? - спросила она.

 

- Да здесь я, здесь. Давай банку.

 

- Почему это? - крепче сжав добычу, она сделала шаг назад.

 

- Потому что я первая её нашла. Вот почему.

 

- Мы вместе её увидели. И придумали тоже вместе, - упорствовала Ленка.

 

- Ладно, - согласилась я и нажала кнопку вызова лифта.

 

Всё то время, что он ехал к нам, спускался откуда-то с верхних этажей, мы боялись, что он окажется не пустой, привезёт какого-нибудь противного взрослого, и объясняй ему, чего это мы тут стоим с банкой.

 

Банка, к слову, была уже не такая блестящая, как вначале, но по-прежнему красивая. И ещё более загадочная.

 

Лифт приехал, створки открылись, Ленка, чего-то там себе подумав, передала банку мне, я торжественно поставила её на пол пустой кабины и нажала наугад первый попавшийся этаж – пятый.

 

Едва успела отдёрнуть руку, как створки громыхнули, закрываясь. И лифт поехал. А мы побежали догонять банку.

Таким образом катали мы банку очень долго. День был воскресный. Многие, наверное, ещё спали, или же ещё с вечера пятницы уехали на дачи. Словом, повезло нам.

 

Когда мы прибегали на нужный этаж, банка неизменно оказывалась в лифте, улыбалась нам пузатыми боками и уезжала дальше, чтобы потом встретиться с нами на другом этаже.

 

Набегались мы от души. Бегали бы и дальше, но нестерпимо захотелось воды попить. Да и время обеда подступало. Прокатнув банку последний разок, мы забрали её из лифта и пристроили под лестницу – чтобы никто не уволок. А сами пошли домой.

 

И вот тут случилось ужасное. Я зашла помыть руки, когда Ленка принялась рассказывать родителям и бабушке с дедушкой о путешествии нашей банки в лифте. Судя по голосу, рассказывала она настолько увлечённо, что даже и не замечала надвигающейся бури. А я сочла за лучшее на время закрыться в туалете.

 

И тут грянуло.

 

- Ах вы, такие-рассякие, как же вам в голову такое пришло только? – распалялись мамы, а бабушка им вторила:

 

- Разве вас не учили, что нельзя одним на лифте кататься?

 

- Учили! – возражали мамы и продолжали громыхать.

 

Промывали Ленке мозги долго. Настолько долго, что я прям сидеть устала в этом туалете. И выйти хотелось, чтобы за сестру вступиться и вместе понести наказание, но боязно было – а ну как наказание слишком суровым окажется?

 

За трусость ту мне теперь стыдно. Всё же, если совершаешь вместе какие-либо шалости, то и виниться должно вместе – чтобы и обидно никому не было, и в следующий раз хотелось новые шалости совершить с этим же товарищем.

 

Хорошо, что Ленка на меня не злилась. Да и никто к тому времени, когда я всё же выползла из туалета, не злился. Весь удар приняла на себя Ленка. Она же сейчас и сидела в кресле и старательно выводила крючком петельки. Дело она это терпеть не могла, насколько я знала. Но сопела и выводила, распуская, если случалось ошибиться. Я села рядом на стульчик, взяла другой крючок, клубок белых нитей и тоже принялась корпеть над будущей салфеткой под внимательным взглядом бабушки. Эх, скорее всего получится какая-нибудь непонятная каляка-маляка. Не люблю я это дело. Усидчивости не хватает. Зато хоть посопеть вместе.

[Fertes]

Автор - Юлия Эфф

В бане

 

 

Начиная сходить с ума от безысходности и одиночества, Егор набрал номер дяди Андрея, своего крёстного «фея», и напросился в гости. Суровый родственник, как только услышал по телефону надрывный кашель племянника, категорично затребовал его присутствия, пообещав поставить на ноги за два дня. И Егор поехал, в глубине души боясь выговоров за свой внешний вид бухарика-туберкулёзника. Поэтому сразу предупредил, что приедет через день, на выходные, и сразу принялся за уборку, насколько позволяло гриппозное состояние, будто крёстный лично, по внезапному наитию, мог приехать за племянником и проинспектировать его жилищно-бытовые условия. Вынес к бакам мешок пустых бутылок, под косые взгляды знакомых жильцов, смахнул со стола мусор – и работа была сделана. Покосился на оставшиеся пол-литра, скрипнул зубами да вылил остатки в раковину: глядишь, за сутки синева на роже побледнеет. Бриться и мыться не стал, на это сил уже не хватило, тем более у дяди Андрея баня своя, особенная. Там, если получится, Егор вылезет из старой шкуры и придумает, что делать дальше, как жить со всей этой случившейся жопой.

 

После уборки заварил себе китайской лапши, напился чаю – и завалился спать, моментально провалившись в тяжёлый сон температурящего человека.

 

*****

Егор любил Воронеж той самой благодарной любовью, которую испытывают пацаны, жаждущие сладострастной «распаковки» в объятии опытной женщины. Воронеж сделал его тем, кем Егор и стал впоследствии.

 

В тот раз они всей семьёй приехали на новоселье к дяде Андрею. Новоселье – грубо говоря, потому что жил там дядька уже год, но сразу жёстко поставил условие родне: пока не построит баню – никакой «обмывки». Мужик сказал – мужик сделал: и дом к приезду гостей выглядел как игрушка, и баня, обшитая внутри деревянными рейками, пахла волшебно, унося своим лёгким смоляным запахом куда-то в божественный Эмпирей.

 

Пока взрослые в поте лица обмывали дом, баню, обстановку, утварь, здоровье хозяев и гостей, молодежь развлекалась своим способом. Играли в «города», но не ту, знакомую многим, а придуманную двумя братьями – Егором и Степаном. Её суть состояла в следующем: садились в автобус, Игроку завязывались глаза, а эксперт тщательно записывал всё, что Игрок успевал почувствовать во время передвижения по незнакомому маршруту. Затем все «прозорливости» проверялись в библиотеке или у старожилов. Игру эту придумал Стёпа, а Игроком чаще был Егор, возможно, потому что не боялся ошибаться и показаться смешным в своём ментализме. И раз от разу получалось чётче угадывать, «откапывать» прошлое. Для Егора это прошлое являло собой нечто вроде слоёного торта: верхний слой самый вязкий, потому что в нём много людей и движения; в следующие нужно было прорываться через эту человеко-вязь, зато нижние слои были такими твёрдыми, что события на них прощупывались не хуже иероглифов на глиняных египетских табличках.

 

Интернета в то время не было, а энциклопедии родители не собирали. Единственное, что мальчишки знали, это прозвище Воронежа – «колыбель» русского военно-морского флота и воздушно-десантных войск. Триста лет назад Пётр Первый построил свой первый, без помощи иностранных учителей, пятидесятивосьмипушечный (!) линейный корабль. А в тридцатых годах именно здесь, всего в двух километрах от Воронежа, дюжина десантников совершила бросок из небесных высей на землю.

 

Сердце шестнадцатилетнего Егора забилось: город ему, чертяка его возьми, нравился! Первое, что Егор сказал заточившему карандаш «эксперту»: «Буду поступать в десантное!»

- Не фантазируй, - одёрнул брата Степан, - копай давай.

 

И город, почувствовав искреннее уважение и внимание, открылся своему гостю. Егор «копнул» - за крепким мужским духом современного города почувствовался знакомый коричневый (Егор так его называл) запах фашизма:

- По городу ходят фрицы!

 

Это было настолько неудивительно, что Степан поморщился:

- Пф, скажи, где они не ходили?

 

- Дальше Москвы, - огрызнулся Егор и снова углубился в свои ощущения.

 

- … Чую какой-то другой период. Это не советское время. Тут бурлит всё, люди с оружием бегают по городу…

 

- Революция, сто пудов, - Степан покачал головой, будто уже не надеясь ни на что новое.

 

- … Тётка какая-то бросает бомбу в мужика. Он ехал вон туда, - Егор махнул в сторону виднеющихся куполов, - не один, с семьей… Ба-бах! Разметало!.. Мужик ранен… Тётка с бомбой умерла…

 

- «Тётка с бомбой умерла», - криво из-за трясущего автобуса вписал Степан в блокнот.

 

- И дети там ещё… тоже… Мля…

 

- Копай ещё. Что за мужик?

 

- Не знаю, начальник какой-то, важный такой… Хочу глубже…

 

«Ниже» был всё тот же дерзкий, боевой дух, в котором ртутные люди стекались в лужицы, что-то выкрикивали, писали, шептали. А потом в нос ударил едкий «запах»:

 

- Воняет… Не как в больнице – как будто на кладбище. Много больных, очень много… И при чём тут колокола?

 

- Эпидемия какая-нибудь. В её время раньше часто в колокола били, чтобы отпугнуть, - суммировал информацию Степан.

 

- Да, скорее всего, так и было… Ещё запах. Гарь. Город горит. Весь…

 

- Проверим, - пообещал брат, записывая очередную реплику Игрока.

 

Позже, в библиотеке, расшифровали всё. «Тёткой с бомбой» оказалась эсэрка Фёдорова, погибнувшая в 1908 в результате неудачного теракта: губернатор Бибиков, цель террористов, остался жив, зато пострадало много невинных людей, в том числе и дети.

 

Чуть раньше, в начале девятнадцатого века, город пережил эпидемию холеры, начавшуюся по вине паломников, пришедших помолиться мощам Святителя Митрофана. А в 1748 город почти весь выгорел.

 

Угадал Егор многое, что информационными сгустками осталось в памяти города: и толпы пленных шведов, свозимых в город для постройки крепости Осеред; и  смерть Лжедмитрия Второго, и разгром казацкого войска, поддерживавшего Марину Мнишек; и стычки татар с местными жителями… Город оказался дерзким, решительным и харизматичным. В  нём не было так тяжело, как в Москве или Питере. И не было так пресно как в каком-нибудь небольшом молодом городишке.

 

- Всё! – Егор стянул повязку, когда почувствовал, что выдохся. И повторил: – Буду поступать тут в десантное!

 

Брат только ухмыльнулся.

 

*****

Спустя три года, в девяносто пятом, Егора отпустили на последнюю воронежскую побывку, дали четыре дня на прощание с городом и родными, а затем, по особому приказу, переводили в другую часть, московскую. Егор был зол, не смотря на то, что ему пообещали интересного руководителя (именно руководителя, сука!) и команду. Меньше всего Егор хотел стал штабистом:

- Что это, мля, за десантник, который без неба живёт? – жаловался на жизнь дяде Андрею, к которому заехал попрощаться да в последний раз помыться в его баньке.

 

- Ну, ничего, ничего… Может, оно и к лучшему. К матери и брату ближе будешь, - утешал родственник.

 

- Я им и так каждую неделю звоню, - буркнул Егор и залпом хряпнул стопку кедровой настойки.

 

К матери и брату он ближе не стал – после месячных занятий и инструктажа (знали бы родственники, какой хренью они там страдали!) свежеиспечённых «боевых экстрасенсов» отправили в Чечню. Потом – служба там, ежедневная игра со смертью. «Вот это жизнь!» - сладко замирало сердце Егора каждое утро: что готовит новый день? И со временем он почувствовал себя как рыба в воде - вдыхал риск, выдыхал адреналин.  И как всего этого не хватало после! Про последние месяцы и говорить не стоит. Можно сказать, Егор медленно умирал от безделья и отсутствия опасности.

 

 

Надо признать, смена обстановки и свежий воздух уже начали свою незамысловатую терапию. Так что Егор подходил к дому дяди Андрея в более жизнеспособном состоянии, чем когда закрывал трясущимися пальцами свою квартиру, точнее, квартиру друга, предоставленную на полгода.

 

– Ну-ну, педросексуал,– весело глядя на Егора, закашлявшегося у порога, хмыкнул самодовольно в густые усы дядька, – загнулся там в своём метро, а? И  ноготки-то отполированные не помогают, кхе-кхе?

 

Не мог не вспомнить любимую тему для спора. Ему были не понятны естественные привычки остригать ровно ногти и убирать кусты под мышками да в паху. А ещё пользоваться дорогим парфюмом от HugoBoss и предпочитать удобным безразмерным футболкам белые рубашки с дорогими костюмам, не купленными на рынке, а заказанным в ателье. Андрею казалось, что Егор на верном пути к потере природной половой ориентации. Однако нынче племянник оказался небрит, от него – и забитый нос гайморитника не ошибся бы – несло тяжёлым горько-кислым запахом протравленного спиртом и антибиотиками тела. В общем, был далёк от образа метросексуала, любимого объекта философствований усатого родственника.

 

- Бухал, что ль? – прозорливо спросил дядька,  терпеливо ожидая, пока гость расшнурует неряшливого вида ботинки.

 

- Есть немного, - признался Егор.

 

- А мать что говорит?

 

- А ЧТО мать говорит?

 

- Ну-ну… Ладно, я много не налью, раз на то пошло. Будешь пить только фирменную.

 

Под «фирменной» подразумевалась самогонка, которую дядька гнал привычно по ночам и раз в год, перед новогодними праздниками. На этот запах, точно чуял, приезжал из Семилук кум дядьки – Савельев. Егор его отчего-то не выносил. Глазки масляные, говорит, вроде, нормально, но всё норовит сказать плохое про отсутствующих и позавидовать «везучести» кума. И работа-то у Андрея «не бей лежачего», и платят-то ему «денжищи», и баба «не тощая килька».

 

Вот и в этот раз, не успел завязаться разговор, как раздался противный знакомый голос во дворе.

 

- Савельевы? Чё им надо? – спросил у нахмурившейся тётки Егор.

 

- В баню помыться приходят. У них летом котёл прохудился.

 

- Всей семьей полгода к вам ходят?!

 

- А куда им деваться?

«Сука!» - скрипнул про себя Егор. Меньше всего сейчас хотелось слушать завистливое жужжание этой семейки.

 

Гости, как это водится, пришли голодные: «Я только с работы пришла, а Савельев уже детей одевает, тащит к вам! Пришлось всё бросать!» - извинялась худощавая Евгения. И только четырнадцатилетняя Настя Савельева краснела одна за всех и, отказавшись от застолья, ушла смотреть телевизор. Егор тоже извинился и под предлогом, что пошёл подкинуть дровишек в баню, улизнул, оставляя позади себя восхищённое мурчание:

- Хороша рыбка у тебя, Марина Витальевна, с душой сделана! Женьк, спроси рецепт!

 

- Сука! – повторил Егор, подкидывая в жерло печи дрова и свою ярость.

 

Ненависть требовала выхода. Сходил за полотенцем, чистым нижним бельём и бутылкой холодного пива, приготовленного к банному священнодействию. Пусть баня не совсем дошла, лучше наблюдать за тем, как она постепенно набирает жар, чем пялиться на голодные, жадные до чужого добра и счастья глаза.

 

Баня! Чистилище русской души. Древняя, закопченная, с одиноким оконцем, через которое дым выходит на улицу… Обиталище домовых и первая больница древних. Ленка, бывшая жена, рассказывала, что в русских банях после полуночи можно чертовщину почувствовать. Не успел помыться вовремя – потом словно за спиной кто стоит и наблюдает. Егор подобного не испытывал: как-то всё не получалось познакомиться с домовым, а в солдатских казарменных банях нечисти не водилось. Боялись, верно, черти солдатский дух.  А в тех, что топились «по-чёрному» доводилось мыться. Такая баня всегда метила гостей на прощание: не рукой, так одеждой заденешь покрытые сажей стены. Поэтому старались мыться в ней по очереди: пока один держит одежду, другой – смывает с себя грязь.

 

Дядькино чистилище было европеизированным, с положенным котлом и трубой, так что Егор разделся безо всякой брезгливости и оставил свои пожитки с кислым духом перед дверью в намечающийся ад. Спустя несколько минут Егор понял, что недооценил температуру. Печка пела, переходя по крещендо от потрескивания к гулу. Егор плеснул пиво, разбавленное водой, на каменку – и сразу древесный запах разбавился ароматом жареного зерна. Выпить бы холодного пивка! Но кашель и боль в груди предупредили, мол, мы не потерпим экстрима! Тогда Егор налил пива в ковш и поставил греться на каменку, а сам, чтобы не страдать в ожидании, решил помыться, чтобы потом сидеть, паки агнец божий, на полке и выгонять через пот хвори.

 

Только намылился – в предбаннике завозился кто-то. Дядькин голос со стороны печки спросил:

- Егорыч, ты как там? Живой? – и, бум-бум, снова подбросил угля.

 

- Живой! Кто меня обещался берёзовым веником выпороть? – весело отозвался пленник «ада».

 

Дядька промолчал, а в баню ввалился Савельев:

- У-ух-ху-ху! Вот это я понимаю, баня!

 

Егор аж плечами повёл: этого ещё не хватало! Молча ополоснулся и поднёс горячее пиво ко рту. Савельев уже оглядывался по сторонам, заметил бутылку и потянулся к ней.

 

- Смотрю, ты уже не как его там… педро-метро…? – присвоил чужую шутку. В прошлом году так же случилось им в бане вместе париться, так заметил гладко выбритый пах, а после намотал на ус и шутку дяди Андрея.

 

- Не для кого, - буркнул Егор, - пойду остыну малость…

И вышел в предбанник, посидел там минуту. От резкой смены температуры зашёлся кашлем. Пришлось возвращаться. Отменяется берёзовый веник: эта сука будет сидеть в бане, наслаждаться первым чистым паром, а дядь Андрей не придёт: тесновато для троих.

 

Ещё раз быстро намылился и навёл себе воды, чтоб ополоснуться:

- Я всё. Позову Веньку.

 

- Его Женька помоет, - блаженно отозвался Савельев, старательно потея.

 

Егор уже был готов выйти, как его окликнул ненавистный голос:

- Цепочку свою забыл. Это что такое? Что за металл? – Савельев крутил в пальцах памятный медальон, выплавленный на прощание из осколка, ранившего в ногу.

 

На круге над облаками летел самолёт: сослуживцы знали преданность Егора небу, вот и запечатлели в осколке его мечту.

 

- Адамантий, - едва медальон коснулся пальцев, Егора будто током пронзила одна идея.

 

- Что за адамантий?

 

- Самый дорогой в мире металл. Про когти Росомахи слышал?

 

Савельев завозился заинтересованно, снова попросил рассмотреть безделушку:

- И почём грамм?

 

- Знаю только, что за эту монету можно спокойно баню построить.

 

- Э?

 

- Хочешь, покажу кое-что? Фокус.

 

- Давай! – Савельев был только рад собеседнику.

 

Егор, извинившись, что уже перегрелся, приоткрыл дверь в предбанник, запуская холодный воздух, подождал минуту, а  затем забрался на полог к Савельеву.

 

- Значит, смотреть надо прямо на самолёт, - Егор растянул цепочку и закрутил медальон, - примерно минуту, потом фокус будет.

 

- Ну, давай! – Савельев устроился поудобнее.

 

- Расслабься, иначе ничего не увидишь. Слушай мой голос, и что я говорю, попытайся представить себе картинку, - голос Егора изменился, стал душевнее, как показалось «зрителю», глубже. И вдруг увлёк за собой.

 

- «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат...» Глаза твои закрываются… Ты оказываешься рядом с Понтием Пилатом… Слушай мой голос… Следуй за ним… Ты готов слушать дальше?

 

- Да, - послушно прохрипел Савельев с закрытыми глазами.

 

- «Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух…» Ты видишь эту картинку?

 

- Вижу…

 

- Слушай, что говорит тебе Понтий Пилат: «Сейчас ты быстро помоешься и твоя семья тоже. А потом ты вернёшься к себе домой и больше никогда к Михайловым без приглашений не придёшь. Потому что тебе гордость не позволит». Слушай голос Понтия Пилата и внимай ему. «А ещё ты перестанешь завидовать другим, будешь сам работать в поте лица и сделаешь себе баню, как у Михайловых. Не будешь спокойно спать и есть, пока не сделаешь!» Это говорит тебе Понтий Пилат, великий прокурор Иудеи. А не сделаешь, - казнят по его приказу. Год тебе даёт на исполнение приказа! После – живи как сможешь… Слушай мой голос…

 

Егор призадумался на мгновение, рассматривая расслабленное лицо напротив сидящего и покачивающегося сорокалетнего мужика, и добавил:

- Начиная с этого дня будешь брить на теле волосы каждую баню. На лице. В подмышках. И в паху. Волосы будут тебя раздражать. Ты начнёшь чувствовать запах пота и испражнений, которые будут скапливаться на них… Слушай мой голос. Слушай голос Понтия Пилата. И следуй указаниям. Повтори, что ты понял?

 

- Волосы… брить… Баню построить… Работать… Не завидовать…

 

- Всё правильно. А сейчас я буду считать от десяти до одного. Как только скажу «один», ты откроешь глаза и будешь верить, что сам решил жить по-новому. И никому ничего не скажешь. Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три … два… Один!

 

*****

Марина сидела, задумчиво, и смотрела, как племянник с аппетитом ест. Егор как пришёл с бани, так завалился спать. Его накрыли двумя одеялами, чтобы пропотел. Встал через два часа мокрый, пришлось опять снимать одежду и одеваться в дядины. Но сначала опять ополоснулся в бане и теперь сидел за столом голодный, словно неделю не ел:

- Тёть Марин, я завтра в магазин схожу, скажите, чего купить надо.

 

- Ничего не надо. Всё дома есть. Ты мне лучше скажи, милый, что ты там, в бане, Савельеву сказал?

 

- А что случилось? Да вроде нормально мы помылись, я с ним почти и не общался, - Егор, как профессиональный врун, даже не улыбался.

 

- Наорал на пацана за то, что тот к нему мыться не пришёл…

 

- На Веника? А почему Веник не пришёл? Я же сказал ему, что батя зовёт.

 

- Да заигрался он… господи… эти ваши компьютеры… - тётя Марина вздохнула и принялась убирать со стола ненужную посуду. – И ушли они быстро. Настёна и чай попить не успела. Странный он какой-то…

 

На кухню, принеся с собой табачный запах и уличную прохладу, вернулся дядя Андрей:

- Егорыч, не переживай, завтра ещё баню натопим, и я тебя, как обещал, полечу веником. А сегодня что-то я уже устал. Останешься завтра?

 

Егор ответил, что торопиться ему особо некуда, так что до понедельника он задержится. А потом поедет домой, новую работу искать. Они поговорили ещё немного о перспективах за чаем, затем дядька непритворно зевнул, проморгался и упёрся руками в бок:

- Так. Тётка, ты постелила племяннику свежее бельё, а? Или он на мокрых простынях спать будет? С-сыкун…

 

Егор расхохотался:

- У меня теперь новое прозвище?

 

Дядька сощурился:

- Это как себя вести будешь. Не вылечишься у нас…

 

А Егору спать расхотелось, во всяком случае, пока: перебил себе ночной сон.

- Дядь Андрей, а у тебя домовой после полуночи в бане моется?

 

- Чаво-о?

- Да так, вспомнилось… Знакомые рассказывали, что после двенадцати в бане мыться только с домовым. Хочу проверить.

 

- Смотри, не усни на полке. Свалишься – домового разбудишь.

 

- Ну и шуточки у вас, - Марина проходила мимо с кастрюлей, - лучше б завтра к Митрофану сходил, себе за здравие поставил свечу. Когда последний раз в храме был?

 

- Может, и схожу, - уклончиво пообещал Егор и пошёл искать себе книгу для ночного чтения. Ночь предстояла долгая…

[Fertes]

Автор - Алмаз

Третье желание

 

- Аладин, друг мой, брат мой, опомнись! Откажись от последнего желания!

-Нет! Отвали и исполняй!

-Ну как же ты не поймешь, это займет много времени! Очень много! Пройдут года, столетия, прежде чем можно будет осуществить это! Твои пра-пра-пра-внуки умрут, а к исполнению желания я только приближусь на шаг!

-Пускай, это не моя забота.

-Но ведь и ты смертен, Аладин!

-Ну чтож, если я умру - ты опять вернешься в свою тюрьму и будешь торчать в ней тысячелетиями. Забыл уже, как мне чуть ли не задницу целовал?

-Не забыл...

- Так в чем же дело? Первое и второе же исполнил...Хотя с первым я лопухнулся... Хе-хе, надо же брякнуть: Сгинь, нечистый!

-  Это совсем другое! Аладин, еще раз повторяю: Мы - джины - не всемогущи! Мы не можем осуществить любое желание по моновению волшебной палочки! Мы просто обладаем даром внушения и всего лишь! Ты хотел стать султаном, я женил тебя на дочери султана, внушив ей любовь к твоей персоне. Султана мы потом благополучно убрали, как ты знаешь...

-Не будем об этом.

- Не будем... И вот...И вот ты на престоле!  Подданые, большие и мелкие души в тебе не чаят и все благодаря силе внушения. Но то что ты теперь пожелал это почти не реально! Ты представляешь через что мне придется пройти? 

-Какая мне разница? Ты же джин.

-Молю тебя, откажись! Не дай мне быть погребенным под тоннами информации! Этож сколько надо перелопатить, скольким людям дать толчок для сдвига науки в нужном направлении, сколько народу придется убить, ибо война - двигатель прогресса, сколько дорог изъездить, исплавать морей, сколько строить и претворять в жизнь научную мысль! Подумай, а ведь на дворе дальше колеса ничего фактически не придумано!

- Знаю, знаю, знаю! Но вот ничего с собой не могу поделать: хочу и все тут!

- Тупица! Какой же ты непроходимый, беспросветный, отвратительно недолекий идиот! Ну пожелай чего-нибудь другого! Хочешь весь мир положу у твоих ног? Все континенты склонятся пред тобой! Хочешь все богатства? Все золото, когда-либо отрытое и еще не нарытое, алмазы, изумруды?А хочешь мудрости, молодости, бессмертия в конце концов (хотя это тоже трудно, но результат будет быстрее)? Откажись!

- Не нужен мне весь мир. Власть, как я понял, обременительна. Богатство...Зачем мне больше, чем я имею сейчас? Куда девать? Молодость, мудрость, бессмертие - это тоже не дар, а одни мучения. Я сказал: Все! Хочу к звездам! И закончим разговор, я устал от твоей болтовни. Исполняй или катись к черту!

- Ну ты ган-он! С-ка, падла!

- А что такое ган-он?

-Это ты!!!

-Ну и ладно, а теперь отвали! Не пыхти тут, как чайник...

- Хорошо!!! Хорошо!!! Ты хочешь к звездам?! Я устрою тебе! Прям сейчас и начнем. Начнем этот, гребаный путь через тернии к звездам! 

-Что ты делаешь?!!!

- Погружаю тебя в летаргический сон! Ты же не хочешь раньше времени окочюриться? Ну, так вот, чтоб ты не сдох, надо тебя сохранить до того дня, когда в космос уйдут первые звездные корабли!

-А!!!

- Ага!!! Спи, сволочь! Усни, собака! На века!!!... 

 

***

 

- Чтож, пойдем искать кого-нибудь. Пусть для начала глобус построит, что ли...