Justa D

однозначно - весна может быть, это покажется странным, поскольку я родился поздней осенью, но все же... мне весенняя пора нравится тем, что жизнь проснулась после долгой спячки, зелень еще свежа, воздух прохладен и наполнен дивными запахами. весна всегда ассоциировалась у меня с рождением, с тем, что все еще впереди. хотя, положа руку на сердце, могу сказать, что мне нравятся все времена года. да что там - каждый день каждый день неповторим и никогда не повторится день сурка нервно курит в сторонке. и тем не менее, весна - в фаворе

это и увлечение и работа. увлечение - потому что доставляет удовольствие. работа - потому что над каждым текстом приходится трудиться. выискивать ошибки, корявые фразы, что-то переписывать. не знаю, конечно, станет ли для меня это основным занятием, но хотелось бы. а пока оно не приносит денег, приходиться заниматься тем, что приносит стабильный заработок писательство (громко то как звучит в моем случае! ), конечно, имеет для меня большое значение. оно помогает выплеснуться

спасибо очень лестно получить эстафетную палочку из ваших рук

я, наверное, вас разочарую, но в прозе только фантастика причем, научная или околонаучная, хотя и разделенная разными направлениями - постапокалиптикой, посткиберпанком или космической

интерес к фантастике, наверное, у меня вообще появился с детства, потому что это было неким альтернативным направлением русской и западной классической литературе, которую я "переел". у нас была дома огромная библиотека, огроменнейшая библиотека была у деда - он у меня был поэтом. сам я, правда, о графоманстве-писательстве никогда и не думал мне мечталось стать астрофизиком, потому что я болел и продолжаю болеть космосом. это, кстати, послужило еще одной причиной того, почему я люблю фантастику. ну а третья, и самая главная причина - то, что жизнь меня изрядно помотала и я видел много чего интересного. отчасти, потому, что попал в журналистику (а эта профессия связана с тем, что ищешь и получаешь огромный массив информации и впечатлений), отчасти - благодаря периоду до журналистики. однажды я понял, что никогда не смогу описать жизнь интереснее, чем она сама. реальность - весьма богата на замысловатые сюжеты, и создавать параллельную вселенную мне всегда казалось делом неблагодарным. другое дело, размыслить - а что дальше? фантастика, на мой взгляд, - это не просто мифотворчество, а попытка создать будущее. в этом фантастика, наверное, даже в чем-то схожа с футурологией фантастика для меня - возможность выдумать или предугадать сейчас, в этот самый момент, то, что появится потом, каким-то образом, стать строителем будущего мира

+1 у меня, почему-то, так же

а вот озвучка рассказа "Дубина" он занял второе место в конкурсе "Пустошь" озвучено проектом "Послесловие"
http://viboo.ru/fant/342.html

вопрос №13

Любите ли вы кого-то больше себя?

спасибо к слову, самая лучшая озвучка фантастики, которую я когда-либо слышал, была в исполнении Караченцова но то ж профессиональный артист

аудиоверсия новеллы "Зов Европы" озвучен проектом "Послесловие" http://viboo.ru/fant/341.html

Сталь и бетон – две стороны одной медали.
Жилы металла в камень оправлены.
Холодом сдавлены, смогом отравлены,
ставнями стравлены наши сердца.
Без лица дома, стены облеплены пылью.
В оковах закона наша свобода застыла.
Постылая! Тенью совесть прикрыла,
скована страхом под небом безликим.
Земля в асфальт закатана - нагая, неопрятная:
голодной дурой кажется, сажей труб мажется,
чтобы никто не видел ее слез
за детей непутевых – богатых или бездомных.
Скомкана ломкая жизни линия тонкая.
Звонкая монета ее цель заветная.
К кому-то – щедрая, а с кем-то – неприветлива,
где-то – в корсете, иной раз - раздетая.
Черная, белая – в полосы раскрашена,
но чаще – серая или такою кажется.
Одним финалом она кончается для каждого:
ямой два на два – вот и все что нажито.
В рамках депрессии, актом агрессии
в наши жизни вторгается, чтоб подчиниться заставить нас.
Но только не все боятся боли, ведь есть люди стойкие.
Их не судят, они сами уходят!

Среда обитания многоэтажная:
Любовь продажная здесь нужна не каждому.
От простого к сложному, от правды – к ложному,
От веры в Бога к отрицанию возможного
Шаг отделяет один любого с детства.
Со смертью мы каждый день по соседству.
Смешана с душами, криминалом задушена,
на землю брошена, а перед тем надкушена,
истина – высшая, чистая, вычтена,
сдавлена, взорвана, верой надломлена,
в камне надгробия эпитафией высечена –
то ли с ненавистью, то ли с любовью,
кровью и болью, темнотой неволи.
Что может быть выше ее на поле боя?
Масса покоя бетона и стали
Нам преградила дорогу к раю.

Я так не могу: не показываю никому недописанную вещь - потому что все время что-то дополняю или выбрасываю, меняю местами главы... Бывает, ваще вся концепция изменится...

я тоже об этом думал. потом пришел к выводу, что, наверное, лучше выкладывать частями. это стимулирует. иначе, боюсь, затянутся роды на полгода или год. боюсь, не выдержу болевой порог, видимо, не тот ) в конце концов, изменить порядок глав никогда не поздно формат форума это позволяет

если совместить сочность языка с захватывающим сюжетом = бестселлер. Чего и желаю.

спасибо. осталось начать, да кончить в целом, согласен: сочности не хватат. и вот с чем столкнулся при написании: нужно сделать так, чтобы сначала была динамика, чтобы читатель зацепился, был заинтригован. ради нее, любимой, сократил объем текста на треть, наверное. резал детали, як мог, чтобы добиться лаконичности и емкости. из-за этого угробил на достаточно короткий объем, млин, аж почти три недели ( писал, стирал, переписывал, снова писал, стирал... ой, как чяжело, оказывается, пытаться воплотить в жисть то, что должно быть объемным, многостраничным, по определению. и как тяжело уже только потому, что, по большому счету, вещь задумана, как дебютная... р-р-р-р-р-р! пока получился скелет, на который нужно наращивать мышцы, нервы, кожу. вопрос, получится ли? очень-очень хочется, чтобы получилось.

fotka

спасибо за поддержку стилистом не хочется быть уже только потому, что есть вполне сложившийся стереотип а вот сыскать новый, но не менее интересный образ, еще только предстоит. но ничего, мы есчо повоюем

Часть первая. Летучий голландец

1. Старый лис

Толкнув дверь, я переступил порог кабинета, чувствуя спиной сочувственный взгляд секретарши. Яркая ряженая амеба либо знала больше меня, либо на рефлекторном уровне уяснила азбучную истину - просто так к шефу не вызывают. Меня, по крайней мере. Или это другая секретарша? Черт их разбери: все - на одно лицо, словно штампованные, смазливые, большеглазые, губасто-грудастые, длинноногие. Бери хоть сейчас, и на рабочий стол или постер, в один-два клика - легко и непринужденно. Таких девиц, помнится, отбирали для виртуалки – стандартного пакета программ для релаксации, рекомендованных заботливым правительством тем, кого отправляло на передовой край человеческой экспансии. Если бы оно знало, сколь изощренной окажется человеческая фантазия, и какие удивительные персонажи рождались в кибер-мирках суровых космопроходцев, лишенных женского общества долгими и световыми годами...

Начальство управления полевых операций пребывало в другом – теплом и уютном мире, и предпочитало воодушевляться живым присутствием дев. Оно как бы намекало на традиционность ориентации, в чем нередко и, порой, вслух сомневались сотрудники, которых долг службе забрасывал в самые отдаленные уголки обжитого человечеством пространства. Я, признаться, и сам нет-нет, поминал шефа добрым словом. Ему от этого хуже не становилось, а у меня на душе - и легче, и светлее: нехитрый служебный аутотренинг помогает стоически переносить испытания, насылаемые дражайшим командованием. Разве нет?

Руководство о настроениях в кругах подчиненных было осведомлено прекрасно – стукачество присуще людской природе в любой исторический период, и облегчить жизнь сотрудников не стремилось. Так что я даже не удивился, когда меня выдернули из постели, чтобы потребовать немедля (немедля! – как будто расстояние в десяток парсеков можно преодолеть за пару-тройку секунд) и лично предстать перед руководством. Двое суток полета, три пересадки и вот - стучу подкованными каблуками по настоящему звонкому паркету высокого кабинета, пытаясь понять, в чем и где прокололся.

С моей последней аудиенции здесь практически ничего не изменилось, разве что почетных грамот и медалей на стене, обитой деревом, прибавилось. Шеф восседал за широким полированным столом вполоборота к огромной интерактивной панели, по которой бежали какие-то графики, цифры, символы, вспыхивали и гасли маленькие квадраты картинок. С края сиротливо жались несколько архаичных деревянных стульев. У окна в человеческий рост обитал все тот же антикварный журнальный столик – кусок стекла на металлических ножках. Рядом – пара угловатых кресел, обитых настоящей кожей. Поговаривали, что шеф – большой знаток и исключительный ценитель классического примитивизма начала 21 века - приобрел их вместе со столиком на одном из аукционов, заплатив за комплект баснословную сумму. И нигде ни куска пластика. Когда-то аскетичная роскошь этого помещения вызывала у меня раздражение, но время учит смотреть на многое философски.

Завидев меня, шеф отставил чашку вареного кофе, чей терпкий аромат я уловил еще за дверью, и приветливо улыбнулся. В последний раз старый лис так лучился перед тем, как под предлогом создания регионального управления любимейшей нашей службы сослал меня на спутник Арктура-6. Случилось это пару лет назад, и с тех пор мне довелось вернуться в метрополию впервые. Спасибо отец-командир за то, что помнишь! Низкий тебе поклон! Вновь отправишь к черту на кулички?

- Явился! – благодушно воскликнул шеф. Ишь ты, подумалось мне, настроение у него какое хорошее. Ой, неспроста... – Нехорошо заставлять начальство ждать!

- Так 37 световых лет, Виктор Иванович, - ответил я. – Не поле перейти.

- Эх, вольница! – притворно вздохнул шеф и потянулся к кнопке вызова секретаря. – Распоясались «полевки» у меня, у демократа. Чайку? Кофейку?

- Кофейку, - Предложенная игра мне не нравилась, но не поддержать ее было нельзя. Не уполномочен. - С булочками. У вашего секретаря, Виктор Иванович, они ой как хороши.

- Подерзи у меня, - погрозил он пальцем, продолжая улыбаться. – Понравилась?

- Аппетитна! – сказал я, мысленно морщась от того, что приходится разыгрывать из себя недалекого солдафона. - Нам на перифериях, Виктор Иванович, очень таких не хватает. Чаще, сами понимаете, эрзац пользуем.

- Будет тебе, - молвил шеф. – Присаживайся.

Я занял ближайший стул.

- Читал твой последний отчет, - шеф внимательно посмотрел мне в глаза, будто силясь разглядеть в них свое отражение. Я на всякий случай потупился.

– Молодец! – шеф хлопнул рукой по столу. – Другим – пример! С поставленной задачей ты справился успешно, пора передавать дела смене. Вместо тебя, Стеклова на Арктур отправим – засиделся он на Земле. Не виделся с ним еще?

- Не до встреч, Виктор Иванович. С космопорта – сразу к вам, - сказал я. Удивительное дело: Стеклова ссылают. Интересно, за что? С его-то блатом заслужить ссылку едва ли было мыслимо. А впрочем - неважно, и не жалко. Стеклов долго и топорно набивался мне в приятели, пытаясь споить и склонить меня к откровенным беседам, но я старался держать с ним дистанцию. Мерзавец резво поднимался по карьерной лестнице благодаря единственному реализованному таланту – строчить доносы на коллег.

- Ну, увидишь – удивишься, - пообещал шеф. - Стеклов себе животик отрастил. Пора бы ему и жирок растрясти, как полагаешь?

- Как скажете, Виктор Иванович, - сказал я, разве что каблуками с подобострастьем не щелкнул. – Мне теперь куда?

Шеф вдруг нахмурил рыжие с проседью брови, то ли выдерживая театральную паузу, то ли о чем-то мучительно размышляя. Думы не доставляли ему удовольствия, и он постучал карандашом по полированной поверхности стола. Я заерзал на стуле, заставив его жалобно скрипнуть.

- Есть у меня деликатный вопрос... – начал он, почесал кончик носа и снова замолчал. Я же про себя ухмыльнулся: будет еще начальство полевых сотрудников, которых здесь, на Земле, презрительно называют «полевками», ради деликатных вопросов на метрополию отзывать. Ну-ну. Начальство, похоже, ждало встречного вопроса, но я, изобразив на лице неподдельный интерес, тоже решил сыграть в молчанку. Шеф вздохнул и спросил:

- Ты хочешь вернуться на Землю?

- А разве я не на Земле? - брякнул я, чтобы скрыть замешательство. Если сложить вместе все дни, что удалось провести на родной планете за годы, посвященные работе, едва ли наберется и нескольких месяцев. Признаться, складывалось впечатление, что меня намеренно держали подальше от метрополии, опасаясь, что, ощутив под ногами земную твердь, я - безродный сорняк - тут же пущу корни. По той же причине, очевидно, высокое начальство постоянно перебрасывало меня с места на место, не позволяя закрепиться, и обрасти простыми человеческими привязанностями. Плод кадровой селекции - перекати поле искусственного происхождения.

Шефа моя реакция позабавила.

- Вижу, что хочешь, - он хитро прищурился. – Мы... Кх-м. Я... Могу предоставить тебе такую возможность... Тебе нужно выполнить ответственное задание.

- За другие не беремся, - браво доложился я, понимая, что начальственная длань простерлась надо мной не для того, чтобы почесать за ушком. Сослать ведь снова куда-то хочет, как пить дать. Чу, дальше пограничья не отправит, а там я как рыба в воде.

- Паяц! - шеф поднялся из-за стола – высокий, статный, значительный, строго сверкнул глазами на меня сверху, и подошел к окну. Вид из него открывался чудесный: зеленый перелесок, за которым подпирала небо урбанистическая панорама с тающими в дымке горизонта небоскребами. Не окно, а загляденье: я не отказал бы себе в удовольствии обзавестись таким же. Нам, «полевкам», очень не хватает земных пейзажей. Шеф же демонстративно повернулся к окну спиной, показывая, что выступает от имени всего цивилизованного человечества, создавшего блистающее великолепие за стеклом, сложил руки на груди, и продолжил.

- Ты, наверное, думаешь, что опять в самую задницу пошлю? – сочувственно спросил он. – Не отвечай, сам вижу, что так и есть.

- Я, Виктор Иванович, далек от подобных ассоциаций, - сказал я, скрывая растущее раздражение. Глядите-ка, старый лис спустился с небес, чтобы с «полевкой» потешиться. Съел бы уже, и дело с концом, да костьми подавиться, поди, боится.

- Понимаю, у тебя все это в печенках давно сидит, но кроме тебя поручить никому не могу, - в хорошо поставленном начальственном голосе зазвучали нотки участия, но верилось в них с трудом. Шеф – потомственный чиновник: их с детства приучают ко лжи, и нам, рожденным в плебсе, с ними не тягаться. Вот только выдавить из себя раба у него не получалось. Стать подвела.

- Не томите, Виктор Иванович, - сказал я. – В печенке интриги уже сидят. Не молод я, если помните.

- Да брось, - сказал он. – Выглядишь молодцом, лет на двадцать пять.

- Служу отечеству, - сказал я, мысленно скрутив ему кукиш. Пилюли молодости, которые позволяли сохранять здоровый и цветущий румянец, были, пожалуй, единственным достойным бонусом полевой работы. Сотрудникам земного аппарата их не выдавали. Хотя, кого я обманываю? Были бы связи, и за ваш счет - любой каприз. Я только поступил на службу, а шеф уже был старым коварным лисом и с тех пор внешне нисколько не изменился. Прохвост наверняка тайно принимает препараты, продляющие жизнь и Луну сорвет с небес, если на случай отставки он не позаботился о возможности омоложения.

- Шутишь, значит? – начальство снова удостоило меня улыбкой. – Это хорошо! Не растерял, смотрю, форму, волчара! Отбрехиваешься!

«Забрехаешься с вами», - подумал я, сказав вслух: - Давайте, Виктор Иванович, прямо.

- Хорошо, - сказал он, и вперил в меня взгляд. - Ты помнишь летучий голландец?

У меня екнуло в груди. Как не помнить... Сорок лет прошло, а забыть не могу. Ни одной детали... ПрОклятый корабль никогда не отпускает тех, кого принял на борт.

получил удовольствие от хорошего повествования. автор растет, что видно по стилю, по тому, как он работает с текстом и это не может не радовать уря!

В тяжелом влажном воздухе плыл запах страха, который не смогли перебить ни капли дождя, ниспадающие с мрачных небес, ни пороховая гарь. Несло со стороны убежища, в котором затаился противник, и у Тима, который занял позицию за камнем в десятке метров от бетонного сооружения, невыносимо свербело в носу. Он чихнул и глянул на таймер. Время, отпущенное «чистюлям», истекло.

Тим высунул голову, и тут же заметил вспышку выстрела. Тяжелая пуля, выпущенная из снайперской винтовки, должна была разворотить ему череп, но он успел переместиться на несколько сантиметров. Смертоносный кусок металла прошел совсем рядом, просвистев у щеки, Тим пальнул в ответ из наплечного гранатомета, выскочил на открытое пространство, и в несколько прыжков достиг убежища, чувствуя, как там, за стеной корчились от боли и животного ужаса несколько существ.

Тим высадил плечом бронированную дверь и вступил внутрь, сканируя пространство. В убежище – тесном бетонном кубе с простой деревянной мебелью - укрывались трое. У окна-амбразуры лежал мужчина лет сорока, и этот противник уже не представлял опасности: судя по снижению электрической активности мозга, он умирал. Тим перешагнул через него, направившись к пожилой женщине, медленно оседавшей у стены, пачкая штукатурку кровавыми полосами. Лицо дамы искажала гримаса ненависти.

- Сдохни, нежить! – женщина вскинула автомат. Тим нейтрализовал ее выстрелом в голову, и подошел к третьему обитателю убежища, который лежал без движения лицом вниз у грубо отесанного стола. В спине человека чернела глубокая рана. Перевернув противника на спину носком ботинка, Тим в удивлении приподнял бровь.

Третьим обитателем убежища была девушка - совсем юная, очевидно, рожденная незадолго до Большого скачка, который привел к тотальной «вакцинации» нанитами – крошечными многопрофильными машинами, которых создали как панацею от большинства известных недугов, вирусов и травм. Родители девушки смогли «уберечь» ее от обязательной прививки, но они же обрекли на общество изгоев, презрительно названных довлеющим большинством «чистюлями».

Большой скачок - так символично назвали революционный прорыв в нано и биотехнологиях - случился в первой половине двадцать первого столетия. Он позволил людям усовершенствовать тела и открыть новые способности, однако у этой медали была и обратная сторона. Большой скачок разбил людей на две неравноценные группы, посеяв между ними лютую вражду.

В новом мире, где каждый получил возможность практически мгновенно изменять внешность, пол, специализацию и образ жизни, не осталось места национальностям и расам. Тим помнил, как сразу после Большого скачка за сторонниками естественной формы существования собирались закрепить обширные резервации, но «чистюли» попытались развязать глобальную ядерную войну. Они боялись и ненавидели носителей нанитов, считая их оборотнями, нежитью, исчадиями ада, коих должно стереть с лица планеты. За считанные годы карта мира радикально изменилась, оставив за теми, кто выступал против модификации человеческого тела, крохотные островки земли в труднодоступных горных районах или амазонской сельвы, и их площадь постоянно сокращалась. Их неустанно прочесывали группы следопытов, в одну из которых входил Тим.

Поселение, куда нагрянула группа Тима, засекли с орбитального спутника. Съемка с беспилотника подтвердила: в зеленке предгорий располагалось несколько обитаемых убежищ. Их обитатели встретили следопытов плотным огнем и группа залегла, предложив «чистюлям» капитулировать и дав время на раздумье, но сдаваться «оборотням» никто не собирался. В этих людях, как представлялось Тиму, продолжала работать природная программа самоуничтожения, которую в остальной части человечества давно нейтрализовали наниты. Если бы...

Девушка застонала. Тим присел рядом, осторожно убрал с ее лица пряди спутавшихся волос и невольно залюбовался изящными чертами, даже не требовавшими вмешательства модификантов. От его прикосновения девушка вздрогнула, потом открыла глаза и долго смотрела на него – без страха и ожидаемой им злости. Он улыбнулся, и она отвела взгляд, увидела бездыханные тела и заплакала. Тим растерялся и неумело погладил девушку по голове.

- Почему? – прошептала она. – За что вы ненавидите нас?

- Мы? – переспросил Тим, чувствуя себя глупо. – Нет, это вы ненавидите нас, а мы вас любим. Любим и хотим, чтобы вы стали лучше. Как мы.

Но девушка его уже не слышала: она снова потеряла сознание. Тим перевернул ее лицом вниз и внимательно осмотрел рану. Незнакомке оставалось недолго – тела «чистюль» были слишком хрупкими. Ранение оказалось серьезным, требующим серьезного и оперативного медицинского вмешательства, без которого она не имела шансов выжить. Тим колебался несколько секунд, взвешивая все «за» и «против», потом обнажил свою руку и сделал аккуратный надрез. Его кровь потекла вниз - в рану, зиявшую в девичьей спине. Рассудив, что с десятка миллилитров будет достаточно, Тим приказал коже затянуться, поднял незнакомку на руки и вынес из убежища - к транспорту, в который другие следопыты уже сгоняли пленных. В основном, детей: взрослые «чистюли» оказывали ожесточенное сопротивление, и многих приходилось уничтожать на месте – к контакту и последующей модификации фанатики не годились.

Транспорт поднялся в воздух, товарищи Тима погрузились в виртуальную сеть, покинутую на время выполнения задания, а он придвинулся к пленнице, и положил ладонь на ее лоб. Девушка «горела», что говорило: наниты, занесенные в ее тело его кровью, начали размножаться и действовать, помогая организму затянуть рану и восстановить поврежденные органы. Тим взял ее за руку и не отпускал, пока они не прибыли в полевой лагерь у границы территории, формально находившейся под контролем «чистюль».

Плачущих и стонущих пленников пинками и зуботычинами погнали к санитарному блоку, около которого выстроили в шеренгу. В конце нее встал Тим, вновь державший девушку на руках. Чумазый мальчик лет семи, около которого он занял место, покосился на него с плохо скрываемым ужасом и попытался отодвинуться, но, получив затрещину от охранника, опустил голову, сделав вид, что смирился со страшным соседством. Однако следопыт чувствовал флюиды страха: ребенок боялся. На его месте, подумал Тим, он чувствовал бы тоже самое.

Из санитарного блока вышел офицер. Он двинулся вдоль шеренги, внимательно осматривая захваченных «чистюль». «Годен», - говорил он, и пленного уводили в санитарный блок. «Не годен», - брезгливо бросал офицер, и «чистюлю» оставляли на месте. Тим знал, что датчики дистанционного сканирования психики, вживленные в офицера, позволяют безошибочно определять, кого можно принять в общество носителей нанитов, а кому лучше получить пулю в затылок.

- Годен, - офицер взъерошил волосы мальчику, который стоял у Тима, и повернулся к следопыту, все еще державшего на руках пленную. – Ты что здесь делаешь, боец?

Тим замялся и не нашелся, что ответить. Офицер криво ухмыльнулся, сделал несколько пассов над головой девушки, потом внимательно осмотрел ее рану. Дыра затягивалась, и в плоти были видны тонкие серебристые нити.

- Ты ее инициировал! - воскликнул офицер.

- Я хотел спасти ей жизнь, - ответил Тим.

- Вот как, – покачал головой офицер. - Ты знаешь правила: любой «чистюля» сначала должен пройти тестирование на психологическую совместимость с модификантами.

- Но...

– Ты дисквалифицирован, и я дезактивировал твои боевые модификанты, - в голосе офицера Тим услышал нотки сожаления. – Мне жаль терять следопыта, а ведь ты был одним из лучших, но это самое мягкое решение, которое могу принять.

- Что же мне делать? – спросил Тим, чувствуя, как из под его ног уходит земля.

- Беги, - еле слышно сказал офицер. - Беги, дурак, пока о том, что ты сделал, не узнал трибунал, иначе тебя разложат на атомы. – И уже громче добавил. – Отнеси ее в санблок.

Тим занес девушку в белоснежную комнату, утыканную приборами, положил на кушетку и немного посидел рядом. Температура тела все еще была высокой, и он не решился привести ее в сознание. Он поцеловал незнакомку в слегка приоткрытые губы, почувствовав горячее и частое дыхание, развернулся и вышел из палаты, бросив на девушку последний взгляд. Увидит ли ее еще когда-нибудь? А ведь он даже не узнал, как ее зовут. Осел! Дурак!

Тим неспешной походкой, будто прогуливаясь, миновал КПП лагеря и, немного отойдя, не выдержал и бросился в зеленку, колыхавшую листвой в паре сотне метров от периметра. Он долго бежал, время от времени останавливаясь и прислушиваясь – иногда ему казалось, что в воздухе гудят винты поисковых беспилотников или вертолетов, но погони не было, и он успокоился. Сутки спустя он неожиданно для самого себя вышел к поселению, опустошенному его группой и, посчитав это знаком судьбы, решил остаться, полагая, что здесь его искать не будут. «Чистюли» обходили подобные места за версту, что было прекрасно известно его бывшим товарищам - следопытам.

Тим обошел убежища, вытащил и похоронил тела погибших, и только потом, успокоив проснувшуюся совесть, стащил в одно из них уцелевшую мебель, кое-что из утвари и бытовых приборов. Он соблюдал хорошо известные ему, как следопыту, правила световой и ментальной маскировки, не зажигал костров, не распахивал землю, выискивал съедобные растения и охотился на живность только с помощью своих рук и ног. Так прошла неделя, другая, а затем и третья. Потом Тим поймал себя на мысли, что деградирует: ему не хватало виртуальной сети и широких возможностей модификантов, а главное – глаз той, из-за которой он оказался здесь, но он утешал себя тем, что остался жив, и когда-нибудь, возможно, еще вернется в общество и спасенной девушки, ведь любой проступок бывает прощен за сроком давности, и, значит, рано или поздно это обязательно случится.

Листва на деревьях стала желтеть, а ночи - заметно холоднее. Осень принесла с собой депрессию, и однажды Тим решил, что больше так продолжаться не может. Он встал с кровати и подошел к двери, как вдруг услышал осторожные шаги. Тим замер. Кто-то за дверью тоже остановился. Тим осторожно попятился, дотянулся до старенького автомата, найденного в одном из убежищ, и снял его с предохранителя.

Дверь с грохотом влетела внутрь, сбив его с ног. В проеме Тим увидел изящную фигурку, закованную в броню следопыта. Гость сжимал в руках мощную импульсную винтовку.

- Стоять! - скомандовал забытый, но такой знакомый девичий голос. Тим послушно замер.

- Не ждал, нежить? – спросила девушка. Тим замотал головой.

- Мы знакомы? - осторожно спросил он, уже догадываясь, кто стоит перед ним. Это была она - та, кого он вынес из убежища и спас от смерти!

- Более чем, - подтвердила его ожидание гостья. – Ты наградил меня нанитами, поганая тварь! Зачем?! – она ударила его в грудь прикладом. – Зачем ты это сделал?!

- Потому что хотел спасти тебе жизнь и открыть мир с новыми возможностями, - ответил он. - Теперь ты можешь читать мысли, передвигать предметы на расстоянии, общаться с машинами, жить практически вечно, не зная болезней и старости.

- Ты убил моего отца и бабушку, – закричала она. - Проклятая жестянка!

- Я не жестянка, - горячо сказал Тим. – Я – живой! Я чувствую!

- Ты – киборг, - прошипела девушка и покачала стволом винтовки. – И я теперь – тоже. Ненавижу тебя!

- Потому, что стала нежитью? – он осторожно поднял глаза, надеясь поймать ее взгляд.

- Потому, что стала следопытом, - ответила она, сверкнув мертвенным бликом стали, скрытой за радужной оболочкой. – Стреляй! Или это сделаю я!

автору - браво. написано хорошо и стиль наличествует, да и сама пародия имеет полное право на существование. жаль лишь, что будет она принята как пародия не на так называемых "православных", восхваляющих большевиков, а на православных истинных, для которых период советской эпохи, как справедливо отмечено в тексте, принес много мученичества. посему, полагаю, быть может автору, при всем моем уважении, стоило бы четче обозначить предмет пародии, поскольку проекция на веру (а православие, уж выслушайте меня, как человека православного, все же не религия, а вера, система убеждений, нравственных ценностей) вкупе с литературной "канонизацией" Сталина и Ленина, коих одновременно считаю выдающимися политическими деятелями (по размаху) и кровавыми бесами (по ужасу и объему крови, в которых оба утопили страну) несколько оскорбительна. к слову - о замечании Antimat о возможном движении к Инквизиции. православие было известно терпимостью, и Инквизиции в истории своей не знало. более того, анализ истории, скорее, лично мне говорит о том, что движение к Инквизиции возможно не укреплением веры в душах, а нравственным падением людей, их неспособностью к понимаю инакомыслия, торжеством мракобесия как в рядах мирян, так и в среде духовенства. по большому счету, примерно к этому сейчас ведет культ потребления, который заменил собой стремление к духовному и интеллектуальному развитию. мы, если проводить исторические параллели, сейчас, как мне кажется, живем в период, подобный тому, в котором пребывала Римская империя перед своим крахом.