lilia

Я будто сама побывала и на сватовстве Багии,  и на свадьбе Багии и Ягфара, и на похоронах Кашаффе Марджани. 

Спасибо, Шерон! Именно этого я и добивалась. В России по численности населения  татары занимают второе место после русских. Эти народы живут бок о бок не одно столетие. При этом татары хорошо знают русскую культуру, ее истоки, обычаи, язык, литературу и пр. Знают ли русские о татарах что-нибудь кроме того, что этот народ живет в Татарстане? Нет. Скорее всего, нет. Даже те, кто проживает в Татарстане ничего не знают. Я сама родом оттуда и могу это утверждать. Еще раз благодарю.

Лучше сразу и целиком. Проверено Не комментирую, потому что читала. Да и рождался "Посох", можно сказать, на моих глазах..

Спасибо, Фотка! Ты меня многому научила. Кланяюсь.

Нет, думаю, лучше встать от греха - вдруг еще чего-нить эдакое приснится

Светлячок, это же готовый сюжет к рассказу.

В один из дней Кашаф Марджани почувствовал себя неважно и понял: звезда его жизни клонится к закату, пришла пора задуматься всерьёз о судьбе дочери. И надо же, в дом пожаловала сваха, перевалилась утицей через высокий порог и давай лить мёды:

– Мир вам и процветания, здоровья, долголетия, пусть в каждом углу вашего дома ангелы живут и стерегут счастье. Пусть беда заблудится в пути и никогда не найдет дорогу сюда, а если доберётся лихая, пусть споткнется о высокий порог вашего дома. Бисмиллах ирра хман иррахим. Аминь.

Хозяин  пригасил улыбку.

– Ассаламэгалейкем, Хамида-абыстай!*

– Вэгалэйкемэссэлам!*

            Сваха тяжело, с крёхом опустилась на придвинутый к ней стул и, не мешкая, начала переговоры.

            – У вас товар, у нас купец.

            – Купец купцу рознь.

            – Истинно так. Разве стала бы я беспокоить попусту? За Ягфара хлопочу – сына Габдуллы Исхака!

Кашафф Марджани хорошо знал отца Ягфара: учились вместе в казанском медресе*, делили на двоих одну келью. Суковатая палка муллы не раз гуляла по спинам шакирдов*, изгоняя из голов сонливость и невнимательность к аятам* Корана. Много воды утекло с тех пор. Теперь бывшие сокелейники встречались на общих собраниях прихода, где решались самые разные вопросы: от законов нравственности до возведения новых мечетей. Габдулла Исхак слыл деловым, мыслящим человеком, знал свой род до двенадцатого колена и горд был тем, что далекие предки его входили в круг высшего духовенства. Кашафф Марджани лучшего свата – кода и желать не мог. Самого жениха видел, когда тот был ребенком, но ведь это не так и важно. Чтобы понять чужого сына, достаточно знать его отца. Обдумав предложение, Кашафф  Марджани дал согласие: пусть Ягфар засылает сватов.

Сваты прибыли на другой день: Хамида-абыстай, родители и старший брат жениха – Рашид чинно расселись на ковре, поджав под себя ноги по-турецки. Позвали невесту и велели ей пройтись, проверяли: не хромая ли? Поступь Багии была легкой, как дуновение; мягко звенели вплетенные в косы связки монет; сверкали, играя, самоцветы в ушах. Кашафф Марджани залюбовался дочерью, будто впервые видел, и дивился тому, как повзрослела она и стала похожа на мать: тот же неуловимо быстрый взмах ресниц и диковатый смелый взор тёмно-карих, почти чёрных глаз.

Багию попросили снять ичиги*. Она послушно стянула их, приподняла край платья и, выставляя напоказ изящные стопы, залилась жгучим румянцем. Сваты одобрительно переглянулись и велели принести воды. Помня наставления отца, Багия наполнила вёдра до краев и, подвесив их на коромысло с железными дужками, направилась к дому, двигалась короткими шажками, не сгибаясь под ношей. Важно было не расплескать воду. Сваты отслеживали су-юлы – колодезный путь – и остались довольны. Кашафф Марджани жестом указал дочери на женскую половину дома. Багия поспешно скрылась за тяжелой дубовой дверью и притворила её неплотно.

Предстояло решить вопрос о калыме. Кашафф Марджани запросил тысячу рублей. Сверх того выставил условие: молодые должны жить в собственном доме. Кияу* построит его. Со своей стороны отец невесты давал за дочерью богатое приданое. Список приданого был составлен им заранее, и он зачитал:

– Десять перьевых подушек, столько же одеял, две перины, дюжина полотенец,  пятнадцать женских платьев и пятнадцать мужских рубах, пять шерстяных ковров, столовое серебро, китайский из тончайшего фарфора чайный сервиз на двенадцать персон, отрезы шелка, адраса, бикасапа, ситца, два тулупа, ведерный самовар, медный таз, два медных кумгана*, десять пар шерстяных носков, две пары ичиг с кавушами*, два пуховых платка, одна праздничная шаль и три будничные.

Сваты, слушая Марджани, одобрительно кивали друг другу. Длинный перечень завершался самым значительным пунктом приданого. За невестой закреплялся надел – несколько сот десятин лучшей пахотной земли.  

Начался торг. Все заговорили хором, и только мать жениха – Аниса- ханум* – отмалчивалась. Она со свистом вдыхала и выдыхала воздух, при этом мышцы её лица оставались неподвижными. Краска то заливала дородные щёки, то отступала, оставляя за собой пятна, подобно тому, как вешний снег, растаяв, оставляет на полях белеющие островки. Рубиновые камни её браслетов тускло мерцали, отражая дневной свет. Нельзя было понять, что думает Аниса-ханум о происходящем.

Сваха источала похвалы, но, сколько бы ни говорила о  достоинствах Ягфара, о знатности происхождения, Кашафф Марджани оставался непреклонным, твёрдо стоял на своем и на все доводы о завышенном калыме отвечал:

– У каждого пальцы в свою сторону гнуты. Я хочу быть уверен в том, что зять сможет обеспечить содержание моей дочери и её будущим детям. Она у меня единственная.

Багия вслушивалась в разговоры старших и не могла взять в толк, чего она желает сама: оставаться под защитой отца или выйти замуж. Может, не случившееся сватовство будет лучше для неё?! С другой стороны, что скажут люди? Не станет ли отказ её позором? А если выдадут замуж, какая жизнь ждёт там, среди чужих людей? Она прислушивалась к своему сердцу; неопытное, оно трепетало, и не было никого на свете, кому могло бы довериться. То страх, то любопытство, то покорность, то все чувства одолевали разом, и тогда Багия принималась читать молитву:

 – Агузу, би-Лляхи, мин аш-шайтанир-раджиим... (Прибегаю к Аллаху от проклятого шайтана…)

Сваха горячилась, билась о глухую неуступчивость сторон. И кто знает, сколько бы всё это продолжалось и чем закончилось, но в самый горячий момент, когда казалось, дело не сладится, вмешался Рашид.

– За счастье моего брата готов уступить процент прибыли от принадлежащего мне конного завода.

            Рашид помедлил и, как человек, только что решивший для себя трудную задачу, со значением оглядев присутствующих, завершил начатую фразу:

– Пятьдесят на пятьдесят, – чуть повысив голос, добавил облегчённо, – Пусть это будет моим свадебным подарком.

            Такой неожиданный поворот означал: жених быстро исполнит выставленные условия. Сваха, потерявшая было надежду, затараторила:

– Вот уж подарок так подарок! Воистину Сам Аллах того хочет!

На разостланном ситцевом полотне, словно бы сами собой возникали угощенья: мед, каймак*, финики, изюм, свежеиспеченный хлеб, сахар. Эльмира – свояченица Кашаффа Марджани – подавала гостям чай. Аниса-ханум повеселев, с готовностью приняла из ее рук пиалу и, сложив губы трубочкой, шумно втянула в себя глоток душистого напитка.

      За чаепитием решили: хлопоты по выпеканию гульбадии* примет на себя сторона невесты, жениха – снаряжение  свадебного поезда.  Когда все до мелочей было продумано, включая и то, кого и какими подарками следует одарить, Кашафф Марджани, деланно кашлянул в кулак.

      – На меджлисе* Багия займет место рядом с мужем!

            Аниса-ханум поперхнулась. Рашид отставил пиалу, взглянул на мать, потом на отца. Габдулла Исхак положил руку на бороду и так и замер.

– Это против наших обычаев, – сказал он, – Невеста не должна сидеть за одним столом со старейшинами! Что люди скажут?!

            Кашафф Марджани наклонился вперед, словно хотел быстрее донести свое слово:

– Мы введем новый обычай. Габдулла Исхак, помнишь ли то время, когда мы оба были шакирдами?

– Помню.

– Помнишь ли наши споры?

– Споры? О чем?

– Ты хотел дать больше свободы женщине.

            Аниса-ханум посмотрела на мужа так, будто никогда не знала его.

– Я был молод.

– Я тоже был молод.

– Подумай, что будут говорить о твоей дочери!

– Cухой горох к стене не пристанет.

            Свояченица юркнула в боковую комнату и снова появилась, держа в руках блюдо с пирогом. Спор продолжался.

– Я воспитал дочь в труде и в послушании.

– Старейшины воспротивятся, мулла не прочтет молитву.

– Не посмеют! Или я не Кашафф Марджани? Разве не мы принимаем законы? Разве не мы поддерживаем приход и отчисляем закят* на общие нужды, опекаем сирот и бедноту?

– Так-то оно так, но подумай о тех, кто имеет взрослых дочерей на выданье!

– Я все сказал. Дважды азан* не возвещают!

Сваха запахивала-распахивала платок на своей непомерной груди. Тягостное молчание повисло над столом. Вода, капающая из носика самовара, громко билась о край блюдечка. Эльмира довернула кран. Рашид уставился в одну точку. Он достаточно пережил за этот день.

Свою свадьбу вспоминала Аниса-ханум. Ночью караульщики дверей впустили ее мужа к ней в спальню. Был он худощавый, узкоплечий, белолицый с блекло-голубыми близко посаженными глазами и орлиным носом.  С первой же ночи Аниса невзлюбила мужа за грубое нетерпенье и смирилась: на все воля Аллаха. Стерпится – слюбится, рассудила она. Родились сыновья. Старший всею наружностью пошел в отца. Младший удался в ее породу – тяжелый, широкий в кости, с ясными голубыми глазами на смуглом лице. Ягфару прочили большое будущее.

 Аниса-ханум вознесла руку над горкой сахара и, пораздумав, ухватила самый большой кусок. Кроваво-красным вспыхнули рубины её браслетов. Аниса-ханум покосилась на мужа и положила себе в рот лакомство.

Габдулла Исхак взвешивал все за и против. Не согласиться, расторгнуть договор – значит, потерять дружбу Марджани, тем самым ослабить собственное положение, это ясно;  согласиться – значит, настроить против себя многих. С другой стороны, надо было что-то менять. В самом деле, почему невеста не должна быть на своей свадьбе? В Коране нет никаких речений против. Кроме того, размышлял он, Багия – единственная дочь и наследница Марджани. Понятно, почему он ставит ее в особое положение. Но если это известно ему, Габдулла Исхаку, значит, известно и другим. Приход не может обойтись без дарителя. Насколько Марджани щедр, знает каждый. Габдулла Исхак пригладил бороду.

– Хорошо, пусть будет так, но с одним условием: Багия останется в своей комнате, пока мулла будет читать молитву.

            Кашафф Марджани кивнул. По согласию сторон день свадьбы назначили по окончании праздника жертвоприношения – курбан-байрам.

Для Хамиды-абыстай наступил долгожданный час. Её поздравляли, зазывали в гости. Войдя в дом, сваха долго сбивала с кавушей налипшую грязь,  озиралась по сторонам, словно бы соображая, куда ступить. На деле же притопывала дарёными ичигами в назидание: вот как надо высоко оценивать её услуги. Односельчане, понимая это, не скупились на похвалы, чистосердечно любовались сафьяном, тонким теснением и, спохватившись, всплескивали руками:

Не разувайтесь, Хамида-абыстай, проходите вот сюда, на почетное место, в самый центр.

Угощали на славу. Ещё никогда в своей жизни Хамида-абыстай не ела так много и вкусно. У одной хозяйки балеш* поест, у другой токмач*. Несколько раз на дню свежий чай дымился в её пиале. Умаслив гостью, хозяйки ждали  откровений. Самый частый вопрос был: много ли приданого дает за дочерью староста? Сваха закатывала глаза под потолок и начинала от вольного. К вечеру список вырастал так, что сам Кашафф Марджани подивился бы.

Поговорив о том, о сём, сваха умолкала вдруг, сжимала губы в тонкую плотную линию, будто опасалась выболтать лишнее. Будто боялась, что слово тайное само проложит себе путь, раздвинет створы ее рта, вырвется наружу, пойдет скитаться, как тот ослушник без роду, без племени по чужой земле, и нигде не найдет ни почестей, ни званья, загинет, пропадет задарма. Однако всякому было ясно: тайное это тяготило почтенную сваху. Чего же не сделает хатын-кыз*, лишь бы потешить свое любопытство. Задабривали кто чем: кто дегтярного мыла сунет, кто кусок мяса завернет, кто рублем осчастливит. Сваха принимала дар и вела себя сообразно ценности его. Если он был пустяковый, выдыхала секрет одним махом и, не давая опомниться, торопилась к выходу; если весомый – начинала издалека таким обстоятельным предисловием, что могло показаться: никакой тайны нет.

– Багия – красавица наша, дитя без материнской любви выросшее. Пусть Аллах пошлет здоровья Кашаффу Марджани, всякого процветания дому его. Такую дочь воспитал! Скромница! И шить мастерица, и вышивать. Какие полотенца приготовила на подарки! Вот и мне досталось сплошь тамбуром* расшитое. Тонкая работа! Разве станешь этим лицо вытирать или руки?! Не-е-т! Беречь буду. Мне уж теперь такого второго никто не подарит. Дай Бог счастья моей красавице! Пусть все её дни будут светлыми! Пусть у её детей все дни будут светлыми! И дети детей её пусть никогда горя не знают! Пусть...

            Сваха неожиданно прерывала излияния.

– Что я сказать-то хотела?! А, вот что… меджлис пойдет по русскому обычаю, невеста за стол сядет рядом с женихом.

– Ой-е-ой!

            Без кривотолков не обошлось.

– Туй* пройдет по-русски. Самогон гонят, пиво варят!

– И-ех-тый!

– Богатым все к лицу! Сам Аллах с ними заодно.

Апайки* судачили о меджлисе, спорили о приданом. Каждая вплетала в пеструю ткань молвы свою яркую нитку. Вдоволь обсудив и то, и другое, вздыхали о невесте: умна, скромна, послушна и статью вышла.

Багия умирала от страха перед неведомым и одновременно томилась от любопытства. Думала, гадала о женихе: каков он из себя? Всякий раз выходило одно и то же: чалбар*, кулмэк и тюбетейка. Но вот, например, какого он роста? Толст или худ, красив или нет? Одна апа* говорила: высок и крепок; вторая твердила:  худой, как мосол. Третья посмеивалась: не крепок и не худ, а хорошо упитанный и совсем невысокий, но молодой. У него короткая борода и усы бархатно-черные. Багия слушала и безнадежно вздыхала. 

Посох Тенгре

Повесть

 

Раздел: ???

                                       

 I       

Лет ей было много. Лицо походило на скорлупу сушёного грецкого ореха. Во рту сидел единственный уцелевший зуб, длинный и жёлтый. Катаракта выела цвет глаз, сделала их блеклыми, почти бесцветными и совершенно незрячими. Время въелось в тело её, изувечило, иссушило суставы, но не коснулось осанки, не согнуло в дугу позвоночник. Одежда на ней была проста и просторна. Батистовый кулмэк* куполом спускался до щиколоток. Из-под нижнего края одеяния торчали льняные шальвары*. Голову покрывал платок, два  соседних угла его соединялись под подбородком, полотнище, распущенное по спине, облегало костистые плечи  старухи мягкими складками. Это была величественная старуха. Звали её Багия.

 

Слепая сидела на дощатой кровати, как изваяние и, беззвучно шевеля губами, перебирала четки. Над ее головой на стене висел шамаиль* с изречением Корана: «Прибегаю к Господу рассвета, который наступает после ухода ночи, прося у него защиты от зла ночи, когда её темнота становится мрачной».

Было раннее утро. Неприкрытая плафоном лампочка свисала с потолка на проводе и весело разбрызгивала свет во все стороны. Центр комнаты занимал массивный обеденный стол. Простенок между окнами – кованый  с двумя ручками по бокам сундук, набитый платьями одного покроя. Из дорогих «китайчатых» тканей были когда-то сшиты они. В противоположном от кровати углу стоял буфет. У печи сверкали медные тазы, до блеска начищенные заботливыми руками Ханифы. Всё хозяйство держалось на ней. Сама  она держалась на вере в справедливость Аллаха, неугасаемом жизнелюбии и на всё ещё крепких, для ее почтенного возраста, ногах, носивших безотказно статное тело.

 

Ханифа – дочь Багии – просыпалась до петухов и первым делом шла доить козу. Коза была молочной, но очень своенравной: нет-нет,  да и взбрыкнет, опрокинет  наполненную кружку. Вот и в это утро случилось такое. Белая лужица таяла, уменьшалась на глазах и бесследно исчезла в земляном полу сарая. Ханифа привязала веревку к рогам козы и повела на пастбище, всю дорогу совестила питомицу.

 

– Эх, и безголовая ты, Бяля!* И чего тебе не хватает?! Ешь и пьешь вволюшку. А, ну, как перестану дергать тебя? Что будет? Сама подумай! Ведь это ж надо характер какой! Прямо не знаю, что с тобой делать. Отдам на живодерню, присмиреешь.

 

Бяля беззаботно покачивала пустым выменем и цокотила за хозяйкой. Возвратясь домой,  Ханифа раздула в самоваре угли,  поставила казанок с картошкой в печь: будет, что клевать курам. Наступил час молитвы. Ханифа расстелила на полу намазлык* и, поворотясь лицом в сторону Каабы*, раскрыла перед собой ладони. В эти минуты гром греми, весь мир лети в тартарары, богомолица не поднимется с колен, пока не завершит молитву.

 

– Бисмиллах ирра хман иррахим.* Аминь. (Во имя Аллаха милосердного и милостивого.)

 

Забурлила вода в самоваре. Ханифа, прижимая к груди кругляк белого хлеба, нарезала большими ломтями, достала из погреба корт*и сливочное масло, которое тут же покрылось испариной. Две старухи принялись за еду. Ханифа поддернула широкие рукава платья.

 

– Молока к чаю нет. Бяля опрокинула. Наверно, шайтан* в неё вселился. Может, продать? Руки у меня болят, так и ломит – дождь будет.

 

Багия вкушала молча, перекатывала во рту хлебный мякиш, орудовала единственным зубом. Щёки её раздувались, сдувались, а на кончике носа повисла прозрачная капля. Ханифа подлила в пиалу заварку.

 

– Хоть бы внучка приехала. Всю зиму не виделись. Подруги её все тут. Молчишь? Слышишь ли меня? О чём думаешь? Помнишь ли чего?

Багия осушила нос краем подола, пересела на перину, взяла в руки чётки и снова погрузилась в свои мысли. Что ещё остаётся человеку, когда и молодость, и судьба, и даже старость его – всё в прошлом…

                                                   

Издалека подбирается степь к пологому берегу реки Мялля*, переступив ее, вздымается вверх, встает на дыбы, словно стремится быть ближе к небу, взбирается на округлые, лобастые холмы, где воздух, приправленный ярким запахом чабреца, витает над разнотравьем и земляничником. Встречающиеся на пути пашни и сквозные рощицы не могут изменить вольного характера степи, её открытости и беззащитности. Она простирается далеко на восток и разбивается о каменный хребет Урала.

Татарская деревня Алькеево, теснимая грядой холмов и руслом реки Мялля, растянулась между ними, раскинулась на три сотни дворов вдоль единственной улицы, замкнутой с двух сторон полевыми воротами – басу капка. У северных ворот расположились мельница, общественные хлебные амбары, у южных – баня, в центре – байская усадьба и дома зажиточных крестьян, каменный лабаз и, как сахар, белая мечеть с одним куполом и двумя башнями-минаретами. Выше, за обширным двором мечети, в неглубокой лощине виднелась выкрашенная в голубой цвет ограда  кладбища.

 

Оживление царило в ауле. Апайки* толпились возле колодца, будто у всех разом закончились запасы воды. Неутомимо скрипел колодезный ворот, крутился вперед-назад, бадья ныряла вниз-вверх. Чуть не до дна был вычерпан источник. Конечно, богатые свадьбы справлялись и раньше, но эта обещала быть не такой как те, другие. Приглушенный говор обрывался возгласом:

 – И-ех-тый!

 

Сам Кашафф Марджани выдавал замуж единственную дочь. И то сказать – староста аула, бай-землевладелец, дающий работу многим. Народ кивал в сторону его усадьбы, укрытой от любопытных глаз сплошным глухим забором, над которым торчали макушки садовых деревьев и передняя часть четырехскатной кровли дома. Резная невиданная птица, украшавшая створы ворот, питала зависть простых селян.

– В золотой клетке держит Марджани свою дочь.

– Жар-птицу!

– Сироту!

– При матери больше бы видела света?!

– С байских детей спросу больше.

– Кто посватался к наследнице?

– Говорят, сын Исхака Муслимова!

– И-ех-тый!

– Деньги к деньгам липнут!

– У него всё в дом – и в дверь, и в щель.

 

Судили-рядили о Кашаффе Марджани, перетряхивали события его жизни. Был он к себе строг, воздержан в еде и питье, соблюдал посты, следил за чистотой мыслей и тела и потому до старости сохранил статность фигуры и гладкость кожи. Кипенно-белая борода обрамляла благородное лицо. Две жены его, дружные меж собой, как сёстры – старшую звали Бонат, младшую Зайнаб, – словно сговорившись, рожали недоношенных мёртвых сыновей. И вот, испросив разрешения у обеих, семидесятилетний глава семейства взял третью жену. Энжюда подарила ему дочь и вскоре умерла от послеродовой горячки. Девочку нарекли Багией, нашли для неё кормилицу. Не успел Кашафф Марджани оплакать молодую, как новое горе постигло его: Бонат и Зайнаб дружно сошли в мир иной.

 

За короткий срок овдовев трижды, Кашафф Марджани заботой окружил дочь. Со временем обучил счёту, письму, языкам: арабскому, турецкому. Когда ей исполнилось двенадцать лет, отец решил, что она достаточно образованна, и нанял к ней мастериц. Они учили прясть, ткать, шить, вышивать, а также, исподволь, – женским тайнам, готовили к самому главному делу добропорядочной мусульманки, – выйдя замуж за достойного человека, рожать детей и воспитывать их. Багия начала собирать приданое. Минуло четыре года. 

 Благодарю, сударыня! Видите, сударыня?.. Гляньте!

Может, лучше не сударыня, а матушка, как никак монахиня и к тому же игуменья. Или я чего-то не поняла? Этот рассказ тоже помню. Читала. Да, так вот по-житейски. Монастырь монастырем. а газопровод нужен. Хорошая идея!!! И написано, как обычно со знанием дела.

Слушай, у меня, кажется, сломался зуб…

Ну, все, это последняя капля. Зубы не волосы, не вырастут. Бывают такие люди. У них как начнется непруха, так и не остановится. А, главное, те, кто находятся рядом с этими "везунчиками" рискуют заразиться...

                                                Салон мадам де Лямур

 

            Свой тридцать пятый день рождения Вика отпраздновала шумно, широко, наутро проснулась от головной боли, сунула ноги в тапочки и прошлепала в ванную принять душ. В эмалированной купели отмокали длиннющие розы, подаренные Николаем Правдиным. Вика усмехнулась. Вчера он привез ее из ресторана домой и впервые не захотел остаться. Если б такое случилось года два-три назад, ни за что не простила бы, но с тех пор многое изменилось. Любовь дала трещину. Трещина разрослась и превратилась в овраг. Не перепрыгнуть. Не докричаться. Вика сама вызвала такси для Николая, на прощание пафосно чмокнула в щеку.

             – Мы в ответе за тех, кого напоили.

 

            На что он, подавляя зевоту, пьяно икая, отшутился:

             – Как ни крути, а жопа сзади.

 

            Пришлось искать вазу для роз, но, оказалось, вся подходящая посуда занята и даже сливной бачок в туалете был задействован. Из его вместительной утробы топорщились букеты, спеленутые целлофаном. Крышка бачка стояла на полу, аккуратно прислоненная к стене. Цветы были всюду. От их предсмертного тошнотворно-сладкого дыхания Вике сделалось дурно. Не раздумывая долее, она воткнула розы в мусорное ведро и встала под хлесткие струи воды. Головная боль понемногу отступала. После душа захотелось покурить. Вика порылась в сумочке, но вместо пачки сигарет выудила визитную карточку «Салон мадам де Лямур». Под простым запоминающимся номером телефона было написано: «Хочешь изменить судьбу? Звони!» Вика удивленно прищелкнула пальцами.

            – Ну, и ну. Я, думала, избавилась от нее.

 

            В ресторане, где Вика с коллегами отмечала свой юбилей, странная особа не сводила с нее глаз. Собственно, в назойливом внимании заключалась вся странность, внешность дамы ничем не была примечательной, если не считать оранжевую с широкими полями шляпу. Дама в одиночестве потягивала красное вино из высокого бокала.

 

            Вика, одетая в маленькое черное платье, выглядела сногсшибательно. Шику ей добавляли чистейшие, якутские бриллианты в ушах. Они вспыхивали при малейшем движении Вики. Поначалу она думала, что бриллианты привлекли внимание незнакомки. Затем поняла, почувствовала: дело вовсе не в камешках, а в камне за пазухой. Вика нервничала. Гости провозглашали тосты.

 

            – Виктория, значит, победа! За Победу!

            – Нашему топ-менеджеру! Гип-гип ура! Ура!

            – За викторианскую эпоху нашей компании!

            – Золотой Телец покровительствует нашей Виктории!

            – За прекрасные зеленые глаза Победы!

             – За женщину красивую, умную, независимую! За Викторию! За несравненную Вику! Мужчины пьют стоя!

 

            Стол, накрытый в три яруса, ломился от холодных и горячих закусок и сходился к центру, к овальному серебряному блюду. На нем, вытянув рыльце вперед, возлежал, запеченный целиком, молочный поросенок. В прорезях его глаз светились маслины и, казалось, придавали взгляду какую-то осмысленность. С двух сторон серебряное ложе подпирали, выдолбленные изнутри, наполненные дольками фруктов, арбузы-корзины. По бокам их гроздьями свисал виноград.

 

            Тостующие пили до дна. Все хорошенько поднабрались. Вихрь бесшабашности подхватил празднующих и понес танцевать. Вика взяла курс на оранжевую шляпу. Хозяйка шляпы с готовностью поднялась навстречу, вручила визитку имениннице и, не проронив ни слова, удалилась.

 

            Наконец-то Вика могла расслабиться. Она облегченно вздохнула, штопором ввинтилась в круг танцующих, извивалась, отрывалась на полную. Остаток вечера гости мигрировали от танцплощадки к столу и обратно и когда, оркестр свернул программу, продолжили посиделки, разбившись на группы по интересам.

 

             Две молоденькие девицы рассуждали о старости. Одна из них, механически поднося ко рту зажженную сигарету, выдыхала колечки дыма и говорила отрывисто, наставительно:

             – Никакие крема не восстановят упругость кожи, и никакие правила здоровой жизни не помогут. – Вдох-выдох, колечки. – Что-то изменить в лучшую сторону можно только операбельным путем. – Вдох-выдох, колечки. – Причина старения заключается в работе клеток организма. Каждая из них делится до пятидесяти раз и дальше умирает, и хочешь ты этого или нет, старость придет в виде безобразных морщин, отвисающих брылей и бесформенных губ. Одним словом, полный пипец. Так что кури и не парься.

 

            Вике разговор показался скучным, она перекинулась к другой группе. Здесь вниманием коллег владел Правдин. Левой рукой он обнимал талию соседки, правой – рюмку. Он был великолепен. От него пахло деньгами, успехом, пресыщенностью и новомодным парфюмом Del Mar. Он пророчествовал:

             – Все началось с Большого Взрыва и тем же закончится. Вселенная склубилась из хаоса и вернется к хаосу – наступит конец всему живому и не живому. Такова суть энтропии! Наступит тепловая смерть всей нашей солнечной системы.

 

            Как сговорились все, заладили о старости, о смерти, – подумалось Вике.

 

            – Мрачноватый прогноз, – вставил реплику Холодков, недавно получивший должность старшего менеджера. Мысли его были далеки от затронутой темы. Он думал о солидной прибавке к зарплате, о своей причастности к элите огромной торговой компании, о новом дорогом костюме от Hugo Boss, купленном специально для этого вечера. Холодков только для того и вставил эту реплику, чтобы привлечь к себе внимание. И теперь все, кто был невольно втянут в свидетели дискуссии, с любопытством ожидали, что скажет Правдин.

 

            Он выдержал паузу.

             – Хаос и порядок – родные сестры.

             – И что с того? – опять вклинился Холодков.

 

            Правдин в задумчивости раздувал щеки.

            – Попробую объяснить на бытовом уровне. Если в доме не поддерживать порядок, то начинается беспорядок. Так?

             – Допустим, – легко согласился Холодков.

 

            Правдин, заботясь о том, чтобы всеми быть понятым, терпеливо излагал суть своей теория о конце света.

            – Для поддержания порядка нужны направленные усилия. Во втором случае ничего не надо, энтропия все сделает за вас. Она ревностно следит за всякой самоорганизованной системой. Посмотрите на этого молочного поросенка, вернее на то, что от него осталось. Мы насытились и навели в себе порядок, пополнили энергию, и при этом разрушили целостность несчастного животного. Это тоже проявление энтропии: выживать по закону сильнейшего.

            – И чем это нам грозит? – подначил Холодков.

 

            – Чем? Подумайте сами. Энтропия изобрела Троянского коня для создания дестабилизации внутри системы и для возникновения конфликтов между системами. В результате чего системы принялись уничтожать друг друга. Она же породила: дефицит, конкуренцию, ссору, войны, драму, трагедию, чуму, каннибализм. Черт побери! Проституция, алкоголизм, наркомания тоже дело ее рук! Чернобыль, катастрофа с подлодкой «Курск», цунами в Таиланде и, боже мой, развал СССР – все это ее происки и нет конца черному списку. Апокалипсис неизбежен.

 

            Правдин опрокинул в себя содержимое стопки, отщипнул виноградину, занюхал и бросил в арбузную корзину. Холодков утвердился в роли оппонента.

             – Но, ведь, именно благодаря конкуренции цивилизация достигла высоких технологий, качество жизни растет. А какая конкуренция обходится без конфронтации, без ссор или войн?!

 

            – В этом-то и состоит вся трагедия в законе борьбы единства противоположностей. Чем больше создается систем, тем выше рост энтропии. Вот и получается, что цивилизация сама себя кусает за хвост. Всякая замкнутая система стремится к хаосу. Без преувеличения скажу, над нами злой рок, дьяволица с копытцами. Она участвует в созидании лишь для того, чтобы затем уничтожить. Вот на что направлена ее сила.

 

            Правдин снова наполнил рюмку.

            – Человеческий разум не способен вместить всю сложность существующего мира. Этим, кстати, объясняется живучесть религии. Она примиряет человека со вселенной, дает ему доходчивое объяснение о ее происхождении. Я и сам готов бы поверить в Творца. Сожалею, что нет во мне этой спасительной веры и надежды нет, и любви тоже нет. Я абсолютно выхолощен. Вот уж действительно: во многой мудрости много печали; умножающий познания – умножает скорбь.

            Старший менеджер зевнул украдкой. Правдин заметил это, хотел добавить что-то и махнул рукой:

             – Давайте-ка лучше выпьем за здоровье Виктории!

 

            Выпили и еще выпили, и еще. Холодков схлынул по-тихому. Пророк был совершенно пьян. Шелковый галстук съехал в одну сторону, холеная бородка вытянулась в другую. Он совсем раскис и, уткнувшись в плечо Вики, расплакался.

 

             – Сам не пойму что не так. Ведь, хорошо живу. У меня ведущая должность в компании. Жена. Дети. Квартира – шик: паркет, высокие потолки, район респектабельный, огромная лоджия. И ты всегда рядом. Но почему, когда я выхожу на эту чертову лоджию, меня так и тянет сигануть вниз.

 

            Вика ножом водила по краю пустой тарелки.

            – Вижу, мое место не призовое.

             – О чем ты?

             – Ну, как же?! Ты сам только что перечислил все в приоритетном порядке: должность, жена, дети, квартира, паркет, потолки, район, лоджия и следом за лоджией я.

 

            Их разговору никто не мешал. Гости развлекались сами по себе. Правдин сорвал галстук.

             – Ерунда какая-то. Не там копаешь. А вот представь, кого мы воспитали, кого вырастили с этим ЕГ. Мой сын пишет диктант. В диктанте попадается слово гребля. Слово у него выпадает на конец строки и целиком не умещается. Знаешь, какой он делает перенос? Гре – бля. Подумал, подумал, исправил гр – ебля. Опять не хорошо. Еще подумал, зачеркнул и написал сверху гребля. Гребаный ученик, гребаные учителя, гребаная жизнь. Выдать бы всем им ковбойского пенделя.

           

Правдин ухватил Вику за талию. Она отвела его руку.

 

            – Хватит жалеть себя. Пожалей меня.

             – Чего тебя жалеть? Ты вон какая! Красивая, самостоятельная, успешная.

            – Правдин, я на тебя три года жизни ухлопала. Думала, женишься на мне, и все у нас будет хорошо.

            – Ты с ума сошла. У меня дети. Я глубоко женатый человек.

            – Что ж не вспоминал об этом раньше?

            – Ну, да я во всем виноват. А ты, конечно, не причем. Допустим, ушел бы я к тебе. Через полгода, максимум через год ты мне дала бы отставку. Ведь, если разобраться, тебе никто не нужен. Ты самодостаточна, как морской конек.

 

            Вика аккуратно положила нож справа от тарелки.

             – Вот и поговорили. Не будем взбивать кудель прошлого. Пусть все остается как есть. Взгляни, какую визитку мне сегодня вручили.

            Вика протянула визитку Правдину, тот покрутил ее, порвал и бросил клочки на пол.

            – Шарлатанов развелось мать их так. Давай, Клубничка, выпьем за жизнь. Она коротка, как шорты.

            Изменить судьбу? Вопрос в том, что на что менять. В своей профессии Вика достигла потолка. Выше не прыгнуть. Да и надо ли напрягаться? Денег хватало. Путешествия, туры, вечеринки, машина, квартира. Чего еще желать? Чего?! Сейчас Вике хотелось излить потоки слез, выкачать себя до дна, очиститься и ничего не получалось. Она разучилась плакать. Промаявшись половину дня, отправилась по магазинам. Шопинг – лучшее средство от хандры. Вернулась, груженая пакетами и коробками и не стала их распаковывать. Платяной шкаф, набитый до отказа, не вместил бы в себя новые вещи.

 

            Вика устроилась в кресле и задремала. Странный сон привиделся ей, будто, стоит она перед нарядно-пряничным домом и не решается войти. Точнее с места сдвинуться не может, будто, на ногах у нее гири пудовые и со всех сторон тьма наползает и никуда не деться от нее, не спрятаться. На углу дома отчетливо светится табличка: Цветочный 1.

 

             «Что это было?» – Вика стряхнула с себя дремоту. Непонятный страх вселился в нее: хотелось убежать из дома, бежать, бежать и, захлебнувшись от бега, упасть лицом в траву и так лежать, ничего не чувствуя, не думая ни о чем. Вика потерла ноющие виски, приложила к ним лед и понемногу успокоилась.  

            Бесцельная прогулка по загородной трассе – второй проверенный способ ухода от хандры. Ловко объезжая все ямы, Вика ехала, будто, на автопилоте, и сама не поняла, в какой момент, на каком перекрестке свернула в сторону от главной дороги и очутилась в незнакомом поселке. Петляя по его улочкам, пыталась выбраться на трассу, и резко нажав по тормозам, остановилась, вздохнула глубоко, выдохнула, ущипнула себя.

             – Бред какой-то.

 

            Перед ней стоял дом из ее сна. Руки сами потянулись к мобильнику, пальцы сами набрали номер. В трубке щелкнуло. Приятный женский голос ответил:

             – Салон мадам де Лямур. Слушаю вас.

            Вика набралась смелости.

            – Можно ли записаться на прием?

            – Да, пожалуйста. В какой день вам удобно?

            – Сегодня.

            – Время двадцать ноль-ноль вас устроит?

            – Да.

            – Записывайте адрес: поселок Цветочный дом один.

 

            До приема оставалось немного времени. Вика достала карту, хотя, и так знала, что находится как раз напротив нужного ей дома и все-таки решила проверить. Населенного пункта с таким названием не значилось ни в одном направлении от города.

            Узкая, опрятная улочка, вымощенная булыжником ровным, гладким, будто нарисованным и вдоль нее нереально красочные дома, похожие на игрушечные цветные кубики вызывали умиление, но в этом по-детски безмятежном краю не было главного. Не было жизни. Ни собак, ни кошек, ни птиц, ни людей, вообще никого, ничего ни звуков, ни запахов. Вся округа смахивала на яркую, сочную декорацию, от которой становилось не по себе. Это первое что пришло Вике на ум.

            – Нет. Нет. Этого не может быть. Для реальности здесь слишком мертво. Я сплю.

 

            Вика сильно зажмурила глаза и открыла. Картинка никуда не пропала.

            – Ну, что ж, – решила про себя, – подождем приема.

            Солнце быстро катилось к горизонту, и вскоре все погрузилось во мрак. Ни в одном из домов не зажегся свет, не видно было даже намека на него. Недоброе что-то, прятавшееся за нарядными фасадами, теперь бесшумно выбралось наружу и неотвратимо надвигалось на Вику. Она боялась шевельнуться, боялась выдать свое присутствие.

 

            В бардачке машины хранился карманный фонарик. Вика вспомнила о нем, нашла ощупью, включила и тьма отступила, и легче стало дышать. Ровно в двадцать ноль-ноль она позвонила в дверной колокольчик. Дверь незамедлительно распахнулась. Мадам де Лямур, молча, повела рукой, приглашая войти. Вика шагнула в прихожую и от изумления рот открыла. Она переступила порог своей же квартиры. Вот, нераспечатанные покупки, вот ее тапочки, дальше на тумбе возле телевизора чашка с недопитым кофе. Изо всех углов торчат, не расчехленные цветы, все-все в точности повторяло ее быт, который она покинула часа два тому назад. Вика опустилась на диван, машинально бросила взгляд на его светлую обивку и, заметив крохотное пятнышко от кофе, посаженное утром, окончательно сбилась с толку.

            – Я умерла?

 

            Мадам де Лямур печально улыбнулась.

            – И да, и нет. Выбор за тобой.

            Вика судорожно сглотнула слюну. Мысль о том, что она вовсе не у себя дома, не покидала. Между тем мадам де Лямур держалась по-хозяйски.

            – Ты хочешь изменить судьбу? Верно? Иначе не пришла бы. Ведь так?

            – Может быть.  Кто вы?

            Мадам придвинулась настолько близко, что Вика ощутила ее дыхание на своем лице.

            – Я – любовь. Я – содержание. Я – цель. Ты – замкнутая система. Всякая замкнутая система стремится к хаосу. Помнишь?

            – О чем вы? Я не понимаю!

 

            Мадам церемонно отворила дверцы шкафа, его содержимое  посыпалось на пол.

            – То же происходит с тобой, с твоим сознанием.

            – Это ничего не объясняет. – Вика честно старалась уловить суть сказанного.

            Мадам запутывала дело, говоря загадками и отвечая вопросом на вопрос.

            – Разве? Ты не знаешь главный закон?

            – Какой закон?

            – Что внутри, то и снаружи. Хаос и порядок – родные сестры.

 

            Мадам вложила в ладонь Вики брошку – дешевую бижутерию в виде бабочки, распахнувшей крылья.

            – Прими этот знак любви.

             – Я вам не верю! Нет никакой любви! Что значит вся эта буффонада? Что вам нужно? – сорвалась Вика на крик.

            Мадам улыбнулась.

            – Ну, тогда прими, как знак жизни и смерти.

            Вика взяла подарок и, не взглянув на него, прицельно отправила в мусорное ведро из которого торчали розы.

            Дальше все происходило, как в замедленных кадрах кино. Не долетев до цели, бабочка повисла в воздухе и вдруг ожила и, покружив над головой Вики, приземлилась на зеркало. Из глубины амальгамы пристально смотрела старуха. Вика узнала в ней себя и отшатнулась. Зеркало тут же покрылось мелкими трещинами. Откуда-то сверху посыпались цветные кубики, послышался вой сирены.

             

            На загородной трассе произошла авария: столкнулись легковая машина и грузовик. Водитель грузовика ходил по пятам за сотрудником ГАИ и твердил:

            – Она выскочила на встречную. Что я мог сделать? Что я мог сделать?

            Старший патрульного экипажа хмыкнул:

             – Чего людям дома не сидится? – и, повернувшись к помощнику, спросил, – Девушка жива? 

            – В коме, – вытянулся в струнку помощник.

            – Ну-ну, – вздохнул офицер, – Чего людям дома не сидится? Чего ищут, рыщут?

Замечательное интервью.   Вопрос №15  Сам люблю гитары, поэтому такой вопрос (тоже скомканый): расскажите про Вашу гитару (может, у Вас их несколько?), и вообще почему именно этот инструмент выбрали? Как научились играть? Песни, мелодии точнее, сочиняете именно с гитарой в руках, или же как бы в голове, внутри сознания? Очень интересная тема!

 

Любовь к песне привил мне мой отец. У него был очень красивый голос. Помню, я была еще маленькой, когда у нас в доме появился радио-проигрыватель на ножках "Регонда" были и пластинки с песнями Эдиты Пьехи, Ларисы Мондрус и т.д. Можно сказать, они были моими учителями пения. Я мечтала играть на пианино, хотела учиться в музыкальной школе. В то время пианино стоило тысячу рублей. сумма не подъемная для моей семьи. Мама сомневалась в том, что я увлекусь музыкой по-настоящему. Да и в квартире нашей места для такого инструмента просто не было. Мы впятером жили в двушке "хрущевке". А вот на покупку гитары, со временем, удалось родителей раскрутить. Потом гитар в моей жизни было много. Та первая, как сейчас помню, была со звукоснимателем и стоила она 60 рублей. Это к вопросу, почему гитара? Теперь о музыке и о гитаре. Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать. Приемами игры овладевала самостоятельно, известные мне песни подбирала на слух. Нотной грамотой не владею до сих пор. Один мой знакомый, закончивший консерваторию, как-то сказал в ответ на мои воздыхания на предмет моей же безграмотности: "Академизм испортит твой дремучий и вместе с тем такой самобытный подход к музыке. Так что не парься". Вот я и не парюсь. Сегодня у меня гитара одна фирмы "Ямаха". Мой друг, замечательный гитарист, музыкант, автор-исполнитель и мастер по изготовлению гитар взял мой инструмент, поколдовал над ним, поправил посадку грифа, расширил лады и т.д. Теперь я могу сказать с полным правом: инструмент у меня профессиональный. Музыку чаще всего мне диктуют стихи. В хороших стихах всегда есть своя музыка, только надо услышать ее. Иногда получается наоборот, музыка приходит раньше, чем стихи и тогда уже под готовую музыку пишу песенные вирши. И опять-таки музыка складывается то так, то эдак, то с гитарой в руках, то внутри сознания. Спасибо за вопрос.

№13 Лилия, сейчас что пишите в основном стихи или прозу?    №14  Какая она - ваша муза? есть ли место - где лучше всего пишется, сочиняется?

 

Стихи очень люблю. но в данный момент больше пишу прозу, поскольку устала ходить по канату поэзии, боясь сверзиться с высоты. Кроме того, рифмы часто уводят в сторону и часто совсем не в ту сторону. В прозе идешь свободно широкой дорогой по выбранному маршруту и это мне нравится. Хотя, конечно, и в стихах, и в прозе надо соблюдать ритм. Ну, так я иду. Чем не ритм? На счет места. Булгаков говорил: "Лучшие произведения пишутся на краешке стола". Я с ним согласна. На счет музы. Надо думать, она приходит к писателю и нашептывает ему вещие, пророческие  слова и осчастливленному таким визитом остается только записать  откровения. Я ее никогда не видела. Видимо, моя муза, если она вообще существует, большая лентяйка и ей явно не до меня и пока она где-то там баклуши бьет, мне тут приходится носом землю рыть.

Но опять же непонятно - то она собиралась отмечать дату с Любимым (пусть и забывшим про эту дату), то вдруг хочет вернуться к мужу. И получается, что Любимый - вовсе и не любимый, а с мужем она зря расходилась, потому что вот оно - счастье?

 

Если б все можно было объяснить с точки зрения логики, наверное, стало бы скучно жить. А ситуации бывают разные и хорошо.

№ 12 У меня не вопрос, а просьба - можно? Лилечка, ты опытная автомобилистка. А расскажи, как только начинала водить машину - слышала давно, забыла подробности. Про чайник... 

 

Спасибо, Светлячок! Вождению я училась в школе ДОСААФ. В то время частное авто - было явлением редким, еще более редким - женщина за рулем. Благополучно сдав экзамены в ГАИ и получив права, я купила подержанную машинешку - "Жигуль" и сразу же укрепила на заднем стекле красный треугольник. Для несведущих скажу, знак этот означал: за рулем неопытный водитель. Мне казалось этого недостаточно и в комплект к "Жигулям" купила хромированный, граненый чайник, который установила на крыше авто с помощью магнита. Знак "Чайник" появился гораздо позже. Таким образом, я подстраховывала себя от возможных неприятностей на дороге. И, когда разъезжала по улицам города, все участники движения держались на почтительном расстоянии от меня. Слева, справа, впереди и сзади образовывался вакуум. Я чувствовала себя королевой и свободно маневрировала, меняя полосу движения. Однажды меня остановил гаишник и, глядя на, жизнерадостно бликующий на солнце всеми гранями, чайник, веселился от души, оценил мое чувство юмора и все-таки оштрафовал за нестандартную, опасную для других участников экипировку.

Вопрос № 9 Лилия, раз мы уже говорим о пении  - какие эмоции испытываете перед выступлением, вовремя и после?   №10 Если волнуетесь, то как справляетесь с волнением перед аудиторией?   №11 Есть ли планки для вашего творчества? - достаточно ли вам ваших концертов или хотелось бы чаще выступать, стать узнаваемой личностью... 

 

Здравствуйте, Владимировна! Спасибо за вопросы. Какие эмоции? Всегда очень волнуюсь. Для меня очень важно, на какой площадке предстоит выступить. Не люблю петь в библиотеках и музеях. Как правило, залы там глухие. Приходится напрягаться. Зрители буквально смотрят в рот и это тоже не айс. Свободней чувствую себя на сцене с микрофоном. Микрофон, как бы, отделяет меня от слушателей, помогает дистанцироваться и петь не травмируя голосовые связки и, значит, душевней, тоньше. С волнением справляюсь усилием воли, а как еще можно с этим справиться? Во время выступления всегда думаю только о песне, которую пою, проживаю ее и все. Приглашают к участию в концертах чуть ли не каждый день. Не все предложения принимаю. Мои выступления не оплачиваются. Так что судите сами. На счет планки: нет предела совершенству. На счет узнаваемости: никогда не задумывалась об этом, а вот песню, которую бы подхватила вся страна, хотелось бы написать.

Ура! Даже не знаю, что и спрашивать - так вы мне нравитесь!) Но попробую) Слышала ваш колдовской сильный голос - и вопрос номер семь   Вы просто пели для себя или искали слушателя? кто они были - ваши первые поклонник

 

Запись песни сделана в Новгородской области, на берегу реки Шелонь. Там проходил фестиваль авторской песни. А первой моей слушательницей была степь. Я пятилетняя шла вдоль небольшой речушки и пела про Щорса, про рябину и степь чутко слушала меня. И еще помню, как выступала перед бригадой строителей. У них был обеденный перерыв. Кто-то поставил меня на табурет и я, выставив ногу вперед, затянула песню, Тетеньки плакали, дяденьки нервно курили. А потом карманы мои распухли от гостинцев. Это о моих первых поклонниках. Отвечаю дальше. Я выпустила три диска с песнями. Два из них на стихи современных поэтов - моих друзей. Третий диск я записала на свои стихи. Музыка во всех трех дисках тоже моя. Тираж, конечно, смехотворный и не только в масштабах страны или города. Ничтожен он даже для узкого круга песенного сообществ Петербурга. Иногда я устраиваю свои творческие вечера, иногда выступаю на коллективных концертах, бывает, езжу по городам. Спасибо за вопрос.

Вспоминаю Ваши рассказы, которые читал здесь, на форуме, у Вас получается очень легкая, но при этом подробная атмосфера быта, человеческой жизни в прозе (сам хочу научится создавать похожие эффекты, но пока не в силах), поэтому вопрос мой о методе, что ли: оно само так ложится, в основном, или же приходится подолгу и нудно шлифовать предложения, выискивать нужные слова, и т.д.? С какими трудностями, в основном, сталкиваетесь при сочинительстве? Что самое в этом процессе неприятное?  Такой, в общем, скомканый вопрос получился, но очень интересно было бы именно о препятствиях, технических проблемах услышать от Вас.  Спасибо.

Ганс, спасибо за вопрос. Вы буквально наступили мне на любимую мозоль. Именно так я и пишу в муках, ищу точное слово, выстраивая композицию, переставляю фразы и целые куски. Одним словом, мыкаюсь. На счет подробностей. Я подробный человек, люблю подробности.  Если проанализировать лучшие произведения мировой литературы, то становится очевидным, подробность в этих произведениях равноценна краеугольному камню, на котором держится здание сюжета.