Аноним-3

Просьба к организаторам не цитировать на других интернет-ресурсах.

 

 

Или надо просто подождать до весны?

 

М. К.

 

Давай разроем снег и найдем хоть одну мечту!

Ты сказала, ты знаешь — она живет там.

Принесём домой и оставим с собой до весны,

А потом с балкона отпустим её — пусть летит!

Чиж и К. Полонез

 

Почему одна веточка вырастает в толстую могучую ветвь, а другая ломается при первом же порыве ветра? Почему одна любовь живет годами, десятилетиями, а другая даже не успевает распуститься?

 

 

Он вышел из поезда, и она поняла, что он не похож ни на одну из своих фотографий.

 

— Какая ты классная! — сказал он.

 

И обнял. И у неё закружилась голова. Нет, ещё раньше — когда он только шагнул на перрон…

 

Знаете, что такое любовь по интернету? Весь день и полночи за компом; переписка, фотографии, прежде чем наконец услышишь голос в телефоне:

 

— Я тебе не верю, нельзя полюбить по интернету.

 

— Можно!

 

— Нельзя доверять незнакомому человеку!

 

— Можно.

 

Но теперь он уже рядом, в такси, и они то и дело поглядывают друг на друга из-под полуопущенных ресниц.

 

— Какие у тебя ресницы! — шепчет она.

 

— Какие?

 

— Длинные.

 

— Не замечал, — он решительно придвигает её к себе.

 

Он не такой, как она представляла, — он лучше. Потому и приехал не весной, как собирался, а прямо сейчас, зимой — на два месяца раньше…

 

Они смеются. От смущения, или от радости, или от шампанского, которое пьют за встречу? Они не ошиблись, они угадали, и у них всё будет. Нет, они не торопятся — они и так слишком долго ждали.

 

— Моё, моё, моё… — шепчет он.

 

«Неужели и моё?» — обмирает она, потому что ни у кого больше нет таких блестящих смеющихся глаз, таких рук, таких губ…

 

Петербург — это Невский проспект, Эрмитаж, Исаакиевский собор, Нева, Медный всадник… Нет, они так туда и не добрались, и он ничего этого не видел. Не успели, потому что бегали и искали ему работу. Гололед, потом грязный, подтаявший снег, но они держались за руки. Эйфория длилась… дней десять? В какой же момент он «разжал пальцы»? Или ей показалось?

 

— Нет. Ты всё это придумала. Сначала меня, а теперь, что мне не нужна.

 

Она качает головой.

 

— Иди ко мне…

 

Она снова качает головой. Несмотря на то, что по телу бегут мурашки только от того, что он рядом.

 

И снова они на том же вокзале.

 

— Иди, — говорит он. — Замёрзнешь.

 

Она прячет лицо за полу его расстёгнутой куртки:

 

— Пойду, а то заплачу.

 

— Я тоже заплачу.

 

Она поднимает голову — он наклоняется. Поцелуй выходит совсем лёгким, но она не спешит отрываться. Последний раз прижимаются друг к другу — и она уходит. На ходу несколько раз оглядывается:

 

«Остановить… Ещё ведь можно всё исправить, ещё не поздно… Он ждёт…»

 

«Ты всё испортила, — напишет он потом. — Если бы любила — не дала бы уехать. Хватило бы одного твоего слова…»

 

«Не знаю, кто испортил. Но ты прав в одном: я тебя придумала. Или не придумала? Какая теперь разница? Всё равно я запомню тебя таким, каким ты вышел из поезда…»

 

Не распустилось, замёрзло. Или надо просто подождать до весны?

 

 

                                                         Давай растопим лёд и спасём хоть одну любовь!

                                                         Ты сказала, что видишь в этом новый восход.

                                                         Мы напишем стихи о том, как нам хорошо вдвоём,

                                                         А потом ты научишь меня танцевать полонез, и мы взлетим…

Поверить в чудо.

 

Посвящается моей сестрёнке.

 

 

 Как же мало надо для счастья. Вспоминаю эту историю уже несколько лет, и хочу вам её пересказать.

 

 Знаете, меня всегда упрекали в том, что я не могу позаботиться о себе. Не считая уже защиту моей маленькой сестры. Но история эта не обо мне, и не о причудах родителей. Эта история про неё, и про чудо, что свершалось каждый день.

 

 Осень 1999 года. Мне тогда было 5 лет, а ей 3 годика. За всё время пребывания рядом с ней, я чувствовал облегчение и был по-настоящему счастлив.

 

 – Крид, поиграй с Лаурой, – мама стояла у порога в мою комнату. – Мне нужно готовиться к вечеру, сегодня праздник, папу повысили. Надо отметить.

 

 – Мы можем поиграть во дворе?

 

 – Нет, ты снова уйдешь со своими друзьями оставив Лауру одну. Пойди-ка лучше к ней в комнату, там и поиграете, – я всегда ощущал чувства мамы, когда она была злой, счастливой и когда она была готова сделать всё-всё на свете. – Я понимаю, ты уже взрослый мальчик, но мне нужна твоя помощь.

 

 В комнате Лауры стояла кровать и столы с множеством стульев: она играла в чаепитие со своими куклами, как и в этот раз.

 

 – Миссис Дженни, вы пьёте чай слишком быстро, придется заварить ещё, – Лаура сидела с краю одного из столов и разливала воздух по кружкам. – А вы Мисс Джейн, не пьёте вообще.

 

 – Лаура, хочешь я поиграю с тобой? – нехотя проговорил я, снова сидеть с ней…

 

 – Конечно Крид, заходи, присаживайся, – она поманила рукой, указывая на то, чтобы я сел. – Смотрите, у нас гость – Мистер Крид – очень уважаемый человек в этом городе, и работает он в крупной компании.

 

 Она сидела меж своих кукол и рассказывала им про меня, какой я молодец, какой уважаемый, какой аристократ.

 

 Эти круглые карие глаза завораживали. Маленькие ручки что разливали гостям чай, эти шелковые волосы, чистое и маленькое лицо. Она похожа на маму, однозначно.

 

***

 

 Как-то раз, возвращаясь домой, я заметил в парке брошенного плюшевого котёнка. Лауре скорее всего понравится, мысль промелькнула на мгновение, и я ухватился за эту мысль.

 

 Как и ожидалось – она была в восторге.

 

 – Я назову его Мистер Орин, - вот это было счастье, чистое удовольствие от того что она получила в подарок. Невзирая на то, что котёнок был потрёпан.

 

 Мистер Орин был похож скорее всего на рисунок маленькой девочки, чем на полноценного котёнка. Лицо у него было сшито из разных материалов, как и всё тело. Лапы длинные, ушки круглые.

 

 – Крид, мы с Мистером Орином пойдем разведывать пещеру, ты пойдешь с нами? – её карие глаза горят ярким и чистым огнём.

 

 – Даже не знаю…

 

 – Почему твои глаза цвета неба, но они не сияют? Скажи пожалуйста, Крид, почему твой рост такой высокий, но ты не видишь далеко? Почему ты такой добрый, но хочешь казаться грубым? – Лаура была обижена тем, что я не согласился, и критика с её стороны оправдана.

 

 – Хорошо, я пойду, - с нежеланием сказал я, но она улыбалась.

 

 – Только предупреждаю, путь до пещеры трудный, там столько опасностей. Ты не передумал? – с интересом и неким энтузиазмом Лаура спрашивала своего старшего брата.

 

 – Нет, не передумал, – я улыбался. Может, это и есть чудо... играть со своей сестрой, пробираться к пещере, делать всё чтобы она была счастлива.

 

 Путь и вправду оказался не легким, слишком много препятствий. Сначала лава на полу, пробираться прыжками с одной части пропасти к другой – дело не простое. Благо были небольшие камни, с которых мы перепрыгивали. Следом шли огромные стены, на вершине которых расположились лучники. Заметив малейшее передвижение, эти лучники начинали лить дождь из стрел. Было страшно, но мы пробирались всё дальше. Самое трудное препятствие – спящий дракон. Из-за его храпа вибрировал воздух. Этот дракон спал очень чутким сном: просыпался сразу же, если услышит посторонний звук. Мы пробирались на цыпочках, очень тихо и очень медленно. В конце, когда мы вот-вот выбрались из логова, Мистер Орин закричал: «Ура!». Дракон проснулся! Осталось совсем чуть-чуть до той самой пещеры, и мы рванули в ту сторону.

 

 – Мистер Орин! Нельзя так, не делайте так больше! – Лаура злилась на котёнка, но продолжала держать его в руках и не думала отпускать. Сама в ссадинах, а Мистер Орин в полном порядке. Прямо как наша мама. – Вот! Вот эта пещера!

 

 Моим глазам предстала самая большая и красивая пещера, которую я когда-либо видел. Широкий вход и внутри просторно. Сколько же лет прошло с момента основания этой пещеры, и кто её сделал? Мне было интересно, ведь такую красоту мог сотворить только великий человек, или Бог.

 

 – Мистер Орин, вы проголодались?

 

 – Да, Лаура, я не отказался бы от сельди. У меня в доме на порту была сетка, я ловил с помощью неё рыб. У вас есть рыба? – речь Орина была поставленная, говорил он как взрослый и уважаемый аристократ.

 

 – Извините Мистер Орин, но рыбы у меня нет, есть только чипсы. Не хотите?

 

 – Не откажусь, – Лаура сияла, она была довольна.

 

 – Мистер Крид, а что предпочитаете вы? – внезапно Мистер Орин спросил меня.

 

 – Ну, это… всё, что вкусно, полагаю.

 

 Лаура и Мистер Орин залились смехом.

 

 – Лаура, Крид, уберите подушки и выйдите оттуда. Я накрыла на стол, пойдёмте ужинать.

 

 Выйдя из пещеры, мы увидели маму – такая же прекрасная, как всегда. Мистер Орин замолчал, но улыбался.

 

 – Что это было? – тихо спросил я у Лауры.

 

 – Чудо, Мистер Крид,- она смотрела на котёнка с грустными глазами.

 

 – И оно исчезло…

 

 – Мистер Крид, чудо не исчезает, оно везде. Надо просто разглядеть, и просто поверить.

[Текст удалён по требованию издателя]

[Текст удалён по требованию издателя]

Памяти мамы…

 

С благодарностью Северной — ее рассказ напомнил мне эту историю

 

 

«Модное» имя (Тренинг)

 

Тренинг по продажам группа менеджеров некой весьма успешной компании воспринимала, как дополнительный отпуск. Еще бы: вместо офиса — уютная однокомнатная квартирка в центре города с крохотной прихожей и кухонькой, вместо трезвонивших телефонов и надоедливых клиентов — задушевные беседы, игры. В перерывах между занятиями хозяйка, психологиня Ирина Александровна, варила вкуснейший кофе, а потом, накинув куртки, все вместе — и курящие, и некурящие — с кружками с руках выходили на перекур в маленький дворик. Неудивительно, что уже на второй день сюда шли, как домой.

Занятия проходили в комнате с расписанными мультяшными героями стенами, мебель заменяли горы разноцветных подушек.

— Яна, не хотите что-нибудь рассказать?

Менеджеры по продажам — они ведь всегда, точно на сцене: улыбка, голос… Яна, девушка лет двадцати, строгая, с гладко зачесанными блестящими черными волосами сразу же выпрямила спину.

— Спать хочу. Нет, — она мотнула длинным «конским» хвостом.

— Александр?

Полноватый мужчина лет сорока вместо ответа лишь страдальчески скривился.

— Зубы?

Александр выразительно взялся за щеку.

— Ладно, не буду вас мучить. Николай?

Бойкий худощавый молодой человек — типичный офисный работник — с трудом оторвал взгляд от Яны и заерзал на подушке. Единственный из присутствующих в костюме и при галстуке он смотрелся нелепо на фоне кота Матроскина, дядюшки Скруджа и прочих. К счастью, со стороны себя Николай не видел, да и не стал бы он заморачиваться на подобной ерунде. Ослепительно улыбнувшись, он охотно начал рассказывать, как пробирался по пробкам, как с трудом припарковал машину.

— Олеся?

Улыбка Олеси, в отличие от дежурной улыбки Николая, завораживала. Если клиент начинал скандалить, если требовалось разрулить безнадежную ситуацию, звали Олесю. Сейчас, правда, девушка притушила начавшую было распускаться улыбку и опустила глаза.

— Давайте я, — взяла на себя инициативу Светлана, миниатюрная блондинка, примерно ровесница Александра. — По дороге сюда проезжала мимо техникума, в котором когда-то работала. Помнишь, Саш? — Точно хрустальную, Александр сначала осторожно поднял голову, затем не менее осторожно кивнул. — И подумала, как хорошо, что я там больше не работаю.

Видимо, Александр знал нечто такое, чего не знали другие, потому что вдруг засмеялся, но тут же опомнился и схватился за щеку.

— Ирина?

Иришка — единственная, кого пока никак не удавалось разговорить, — замотала головой и закрылась подушкой. На работе она вовсю хамила клиентам, но здесь с первого дня ушла в глухую оборону. Впрочем, Ирину Александровну это, похоже, нисколько не беспокоило.

— Не хочет нам ничего рассказывать моя тезка. Ладно. А сейчас, — она загадочно улыбнулась. — Поговорим об именах. Почему вас так назвали, нравится ли вам ваше имя? Зачем, объясню позже.

— Терпеть не могу! — подскочил на подушке Николай. — Коля, Колька… Ага, еще Колян. В самый раз у пивного ларька.

И он возмущенно смолк. Походило на то, что, данное ему от рождения имя он воспринимал не больше и не меньше, как угрозу будущей блестящей карьере.

— А как же тогда Николай Первый, Николай Второй… — вкрадчиво поинтересовалась Ирина Александровна.

Носитель «царского имени» мгновенно потерял весь свой офисный лоск: глаза вытаращились, рот приоткрылся. Правда всего лишь на мгновение: вот Николай уже приосанился, расправил плечи… Все испортила Светлана:

— А Коленька? Ведь это так красиво! Ко-о-о-ленька… — пропела она.

— Коленькой меня еще никто не называл, — буркнул Николай.

Внимание от покрасневшего, как помидор, молодого коллеги отвлек Александр:

— Вроде отпустило. — Он провел рукой по темным, с легкой проседью, волнистым волосам. — Будучи в интересном положении, матушка увлеклась Испанией, — бархатный баритон сначала звучал лениво и как бы нехотя, но потом вдруг заиграл, множась разнообразием интонаций: — И решила назвать меня Рикардо. Батя заявил, что только через его труп. Чуть не подрались. В конце концов, вспомнили своего преподавателя Александра Петровича, которого оба очень уважали, и назвали в его честь.

— Мир в семье, — резюмировала Ирина Александровна.

— Вроде того, — хмыкнул Александр.

— А меня назвал папа!

— Яна — это от Янины? — уточнила Ирина Александровна.

— Нет! Папа сказал, никаких Янин — только Яна. Она одна такая. И самая красивая.

Если бы сейчас кто-нибудь посмотрел на Николая, то не усомнился бы в этом ни на минуту.

— Здорово! — улыбнулась Ирина Александровна. — Олеся?

— Мама очень любила Марину Влади. Еще в детстве посмотрела фильм «Колдунья» и уже тогда решила, что если у нее будет дочка, то обязательно назовет Олесей.

— А почему не Мариной? — изумился Николай.

— Ты не читал Куприна? — светлые, широко расставленные глаза Олеси распахнулись от удивления. В этот момент она действительно здорово походила на знаменитую французскую актрису.

— Фильм был снят по мотивам повести Куприна «Олеся», — на всякий случай пояснила Ирина Александровна. Ну, а вас, полагаю, — она повернулась к Светлане, — назвали из-за песни? Во времена моего детства из всех репродукторов звучала песня «Светлана». Самое модное имя было…

— И да, и нет, — Светлана на минуту задумалась. — На самом деле история слегка… — она поискала слово, — мистическая. В то время не было никаких УЗИ, поэтому пол будущего ребенка оставался тайной. Могли лишь предполагать. К примеру, в бане…

— Понимаете, каждый год 31 декабря мы с друзьями ходим в баню, — не удержался Николай, но под взглядом Александра, который вместо сослуживца, словно увидел свой больной зуб, невольно втянул голову в плечи.

— Вроде того, — засмеялась Светлана и, чуть посерьезнев, продолжила: — Тогда не было не только УЗИ, но и телевизора, а у многих и горячей воды, поэтому ходили в баню. Так вот в бане к беременной маме несколько раз подходили совершенно незнакомые женщины и, глядя на ее живот, говорили: «У вас будет мальчик». «Ну, мальчик, так мальчик…» — маме было все равно. А когда начались схватки, в голове у нее вдруг зазвучало «её, мою желанную, не зря зовут Светланою». «Ничего себе мальчик!» — подумала мама. И родила меня.

Затянувшееся молчание нарушила Ирина Александровна:

— Какое замечательное напутствие. Ведь выбирая имя, родители невольно дают своему ребенку напутствие в этот мир. А теперь…

— А я? — перебила вдруг Иришка. — Вы не спросили меня…

 

 

 

Картонный человек

 

 

Она шла медленно. Одна из всей серой массы, что шагает по улицам, она выделялась походкой, взволнованным взглядом и ярким румянцем.

 

– Обычно такое не часто встретишь, – сказал один из мужчин, стоявших на станции. – Спорим она из новой коллекции? Я слышал, что их тела состоят из силикона, есть кровеносная система, прочнейший скелет и даже искусственные нейроны, благодаря чему они могут чувствовать.

 

– Кто бы мог подумать, что техника до такого дойдет! – засмеялся в ответ другой.

 

– Да уж, старина, – к ним подошел офицер. – И, правда, техника!

 

Он выглядел совершенно иначе. Если все вокруг выглядели как манекены: однообразные, почти одного роста, с большими глазами и искусственными волосами, то он – был большим картонным человеком. Звали его Пэйп. Плоский, но большой. У него была нарисованная форма, улыбка, глаза, нос, губы – все было небрежно вырисовано, как рисунок восьмилетнего ребенка. Но он гордился тем, кто он есть. У него были большие мечты. Такие же большие, как и он сам: почти 2 метра в высоту, что на целую пластиковую голову выше, чем у остального населения.  Он добродушно улыбался своей широкой улыбкой. К сожалению, картон – не тот материал, который может менять мимику, так что выбора у него не было.

 

Пэйп взглянул туда, куда смотрели завороженные манекены. Но той девушки уже не было видно.

 

Несмотря на основу его тела, в нем были наилучшие технологии, позволяющие следить за порядком. Можно было бы подумать, что он полностью автоматизированный робот, но нет. Когда–то, до нашествия моды на искусственные тела, он работал в большой корпорации, был немного толстоват, но в целом, очень приятен на вид, да и умом не обделен. Но, все–таки, недостаточно он был умен, чтобы предвидеть, что желание целого мира превратиться в пластик станет обязанностью граждан, и впервые тела можно будет приобрести бесплатно. Пэйп отдал все свои сбережения на перемещение разума в микрочип размером с таблетку от кашля, и тогда еще самое модернизированное тело, которое дало сбой уже через год. Тогда ему предложили тело картонного офицера вместе с должностью. Тут уже либо умирать, либо быть большим куском картона. И он сделал свой выбор. Конечно, страх дождя, абсолютная незащищенность микросхем и непривлекательное тело не делали его счастливым, но зато он знал, что приносит в этот мир пользу.

 

Пэйп последовал за толпой, выслеживая девушку. Может, ему было просто интересно взглянуть на молодую леди, облаченную в силиконовое тело, а может, он заподозрил в ней одну из Настоящих. Настоящих осталось совсем мало. Каждый, кто отказывался после стольких лет принять гражданский долг, должен был либо стать одним из офицеров, либо умереть. Он пробирался сквозь толпу марширующих граждан, неуклюже толкаясь и сбивая с ног пластмассовых людей. Через некоторое время он понял, что потерял ее след и она, скорее всего, скрылась в переулке за магазином пластмассовых животных. Это ввело его в некоторый ступор, ведь такая леди с таким телом не должна посещать такие места. Он направился обратно к своему посту, убеждая себя в том, что она поймала такси, а его сенсоры дали некоторый сбой. Но, по пути, он решил все–таки заглянуть в тот сквер, на всякий случай. Там не было ничего примечательного. Кирпичные здания, уродливые, мусорные баки, забитые пластмассовыми отходами, в частности запчасти от кошек и собак: разноцветные лапы, микросхемы, искусственная шерсть и настоящая. Некоторые могли себе позволить животных из настоящего меха, и никого при этом не волновало, что для этого отстреливают последних собак и кошек. Пэйп достал из мусорки то, что осталось от механической кошки, погладил шерстку, заглянул в пустые механические глаза, вздохнул и положил на место.

 

Вдруг его сенсоры уловили странный звук. Это был писк, похожий на крысиный. Он доносился из коробки рядом с мусоркой. Пэйп открыл ее и отпрянул в сторону: в коробке ворочался маленький, пухленький щенок. Удивленный, он медленно подполз к коробке и снова ее приоткрыл. Щенок был совсем крохой, не больше месяца отроду. Рядом с ним лежала бутылочка с молоком, одеяльце и грелка.

 

Слипшиеся глаза, малюсенькие ушки и совсем маленький хвостик – ну кто тут устоит? Пэйп, как должностное лицо, должен был сдать щенка в высшие органы, но разве можно отдать такую малютку на живодерню? Он погладил щенка по его черной шерстке, разглядел два белых пятнышка – на левом ушке и животе. Щенок, привыкший к теплу в своей коробке, начал дико скулить. Пэйп вернул его в коробку, укутал тонким одеяльцем и поднес к морде бутылку и щенок начал жадно пить молоко, причмокивая и ворча от удовольствия. Картонный человек всерьез задумался, что же делать с щенком: либо отнести его к себе в коморку и надеяться, что никто и никогда не узнает об этом, или оставить его здесь.

 

Тем временем за ним следила та самая девушка, спрятавшись за деревянным забором. Когда она поняла, что Пэйп собирается забрать щенка, у нее не оставалось выбора, кроме как выдать себя. Девушка перепрыгнула через забор, толкнула картонного стража и схватила коробку, но Пэйп быстро сообразил, в чем тут дело и сбил ее с ног. Щенок в коробке завизжал от резкого удара. Она, встав на колени, подползла к коробке, достала беднягу и крепко прижала к сердцу, ощупывая конечности на предмет перелома. «Бедный, бедный Чар!» – прошептала девушка. Она повернулась к офицеру, все еще закрывая своим телом  щенка. Тот опешил, пережевывая все, что произошло.

 

– Прости. Он как? В норме? – еле слышно спросил Пэйп. – Мне очень жаль, что все так произошло.

 

– Если ты отнесешь его в участок – то нет, – сквозь зубы произнесла девушка.

 

– Я хотел отнести его домой, чтобы позаботиться о нем.

 

– Это не твоя забота, картонка. Если ты отпустишь нас, с ним все будет хорошо.

 

– Ты ведь понимаешь, что у меня будут проблемы? Ты одна из Настоящих.

 

– В таком случае тебе лучше уйти и стереть это из своей памяти, – она встала, уложила щенка обратно в его убежище, вырвала доску из старого забора и протиснула туда коробку, даже не глядя на картонного офицера.

 

– Я провожу вас.

 

– Чтобы потом мы искали новое убежище? – с ухмылкой сказала она, повернувшись к Пэйпу. – Расслабься, милый, мы будем в порядке.

 

Ее миниатюрное тельце скрылось через дыру в заборе. Пэйп понял, что эта девушка – невероятна. Его интересовало много вопросов: откуда у нее молоко, где она живет, с кем, почему она так вцепилась в этого щенка и, конечно же, насколько сильно она может ненавидеть таких, как сам Пэйп. Он вздохнул, понимая, что, скорее всего, больше ее не увидит.

 

***

Прошло два месяца. Так уж принято у картонных полицейских, что каждые полгода они стирают память, чтобы поддерживать дисциплину и сохранять порядок в штабе. У Пэйпа оставалось всего 3 месяца, прежде чем он забудет о щенке и той милой девушке. В надежде снова их увидеть, он ушел с поста поздним вечером и направился к зоомагазинчику, где он видел их в последний раз. Он подошел к той самой мусорке, увидел коробку, похожую на коробку щенка. Заглянув в нее, он увидел грелку, бутылочку с остатками молока и одеяльце. Пэйп понял, что мог прийти туда и на следующий день после встречи и вновь увидеть новорожденное чудо и Настоящую вновь. Он сел рядом с мусоркой, положив на картонные колени коробку, и начал разглядывать одеяльце. Маленькое, с кружевными оборочками по краям и вышитой надписью в уголке «Эмма». Было видно, что тот, кто вышивал это имя, старательно делая каждый стежок, испытывал много нежных чувств.

 

Пока Пэйп рассматривал одеяло, за ним все так же, как и в прошлый раз наблюдали. Только на этот раз не девушка. Это был щенок. Черный, с пятнышком на ушке, он, хоть и не узнавал этого странного человека, но чувствовал в нем что–то доброе, родное. Он, высунувшись из дырки в заборе, едва слышно тявкнул, проверяя реакцию Пэйпа. Но тот не откликнулся, и даже не обратил внимания. Пэйп посчитал это отголоском в памяти. Тогда щенок тявкнул громче, и тут картонный страж слегка повернул голову. Щенок тявкнул еще громче, но, понял, что сделал это слишком громко и тут же спрятался за забором, поджав маленький хвостик. Пэйп понял, что ему не показалось. Он медленно встал, подошел к забору, но было уже поздно. Все, что он увидел – это сверкнувшая пятка той девушки в подворотне. Картонный страж с трудом перелез через дырку в заборе и пустился в погоню. Он бежал, изредка теряя девушку из виду, но, в конце концов, выбежав на пустую улицу у заброшенных домов – он сдался. Она могла быть где угодно. Пэйп понял, что теперь ему точно никогда не найти девушку с щенком, и, истошно вздохнув, плюхнулся на тротуар.

 

– Эмма! – крикнул тот, уже даже не надеясь на ответную реакцию.

 

Но это дало результат – девушка замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Что–то заставило ее вернуться обратно и выглянуть из за угла. Она поняла, что он в отчаянии. И это заставило ее подойти ближе, выйти на свет. Пэйп, заметив ее, резко встал и тут же пожалел – она вернулась обратно в темноту. Он медленно приближался к ней, приговаривая «прости, прости, не бойся, я тебя не обижу». Она разозлилась: никто и никогда не смел ее обижать.

 

– Чего ты хочешь от меня? – крикнула она.

 

В след послышалось тихое рычание Чара.

 

– Я.. Я не знаю, я просто хочу подружиться, – он изобразил добродушную улыбку фломастером на своем картонном лице.

 

– Я тебе не верю.

 

– Вот, глянь, GPS и рация выключены! – Пэйп указал на две лампочки, расположенные на воротниках нарисованной рубашки.

 

Она посмотрела на него оценивающим взглядом. «Ладно, пошли» – буркнула она, направляясь в здание заброшенной аптеки. Они вошли в маленькую комнатку, где стоял деревянный стол, красный диван с различными узорами и маленькими подушками. Эта часть города была заброшена и лишена энергопитания, поэтому девушка зажгла свечи. В этом свете она казалась более красивой: темные волосы с медным блеском струились по ее плечам практически до пояса, глубокие серые глаза, острый нос, слегка напоминавший клюв ворона. На ней был темный плащ, рубашка, корсет и шорты до колена. Но все же красавицей ее назвать было сложно, хоть она и обладала большой долей обаяния.

 

– И ты не станешь нас арестовывать? – спросила она.

 

– Нет, не буду, – ответил Пэйп, находясь все еще в дверях.

 

– Проходи, – крикнула она, убегая в другую комнату.

 

Он неуверенно сел на диван, где уже лежал, свернувшись в клубок, маленький Чар. Пэйп провел по его шерстке, и тот, заворчав, прикрыл свой нос лапой и тихо вздохнул.

 

– Прости, мне нечего предложить такому как ты, – девушка вернулась с банкой кока–колы и уселась на стул, который так же принесла с собой.

 

– Ничего, я и не ем, и не пью. Мне это не нужно.

 

– Бедняжка! – посочувствовала она ему, но вспомнив, что он один из тех, кто променял тело на удобство, потому что так велела мода, тут же изменила тон, показывая иронию в голосе. – Ничего, зато у тебя есть это крутое тело!

 

Пэйпу стало обидно. Тело и, правда, было не очень, но ведь это не его вина. Или его? Он задумался.

– Ладно, как тебя зовут?

 

– Пэйп, – обиженным голосом ответил он.

 

– Амелия, – она протянула руку картонному человеку.

 

Почувствовав подвох, Пэйп посмотрел на девушку, потом на протянутую руку, потом опять на девушку и, чуть–чуть помедлив, протянул руку в ответ.

 

– А-а-ай!

 

– Хм, так ты чувствуешь боль? – она удивленно разглядывала иглу в руке картонного офицера.

 

– Ну, если проткнуть нерв, то да!

 

– Искусственный нерв, – поправила она.

 

– Очень гостеприимно с твоей стороны!

 

– Прости, – она резко вытащила иглу из его руки.

 

В ней было столько интереса, что злость в нем быстро угасла. Следующие несколько часов они разговаривали. Он и не заметил, как ее потянуло в сон, и Амелия заснула, пока он рассказывал о своей жизни перед нашествием пластмассовой эры. Пэйп накрыл одеялом девушку и ее маленького питомца одеялом, что висело на стуле. И тут он задумался, что ничего так о ней и не узнал толком, не разведал, кто такая Эмма. А еще его посетила мысль, что за поимку Настоящей, ему полагался настоящий дом, пластмассовое тело и более солидная должность, но он тут же отогнал эту мысль и задул свечи в помещении. Перед уходом он кинул взгляд на девушку и подумал, что хотел бы вернуть свое нелепое тело, если бы была такая возможность.

 

Прошло несколько недель. За это время он приходил к ней по вечерам, раз пять, но все никак не осмеливался спросить о ее жизни. Каждый раз, когда он приходил к ней, больше всего радовался Чар. Он прыгал на картонного человека с разбегу и вылизывал его картонное тело. Пэйп понимал, что может ее отпугнуть, и прекрасно знал, что она ему не доверяет. И вот, когда они разговаривали об одной книге, которую она прочла на досуге, он все–таки решился. Он скукожился, неловко ковыряя нарисованным каблуком ботинок дырку в линолеуме, и еле слышно произнес: «Кто такая Эмма?». Амелия изумленно смотрела на офицера:

– Чего? Где тама?

 

Но Пэйп не ответил. Он достал из своей картонной сумки коробку, развернул одеяльце и показал Амелии.

 

– Эмма – это моя дочь. Ее назвали в честь меня, когда сочли мертвой. С тех пор я ищу ее. И пока мои поиски привели сюда, в этот грязный город. Сейчас для меня самое главное, чтобы она не стала такой, как вы. – Амелия смотрела на одеяло, нежно поглаживая вышитые буквы.

 

– Хочешь, я помогу?

 

– От этого хуже будет. Поверь.

 

– Не будет, я ведь полицейский. Какая у нее фамилия? Сколько ей?

– У всех последних Настоящих одна фамилия. Либерти, – девушка отложила одеяльце и подошла к витрине заброшенной аптеки. – Ей уже пять лет.

 

– Надо сказать говорящая фамилия.

 

– На то и расчет, – она изобразила улыбку.

 

Пэйп знал, что это опасно. А еще он знал, что, скорее всего, потеряет Амелию и Чара, если она найдет дочь. И, размышляя об этом, он спросил, куда она отправится, если найдет дочь.

 

– Мы поедем туда, где нет пластиковых людей. Где только леса и поля. Где ребенок сможет дышать полной грудью.

 

– Знаешь, у меня есть одно условие. Возьми меня с собой – с ноткой самоуверенности сказал Пэйп.

 

– Я подумаю, – поправляя рукава рубашки, произнесла девушка.

 

Пэйп был слегка озадачен. Он знал, что будет сложно, и предполагал, что за ним начнется слежка. Все, что нужно было для выполнения задачи – найти девчонку и смыться. Опускаться ниже было уже некуда. За сокрытие Настоящей любому гражданину грозит лишение тела, промывка мозгов и, в самом крайнем случае – смерть. Но что такое смерть, когда ты борешься с диктаторским режимом, заставляющим детей менять тела, не испытав всех радостей жизни, таких как разодранные коленки, запах пыли после дождя, ощущение солнечного тепла после долгих заморозков. Пэйп собрался с мыслями и разработал план. Он долго сидел и думал, карябая на листе бумаги все возможные варианты исхода событий. Мозговой штурм был закончен и он отправился на работу.

На следующее утро офицер появился в главном штабе.

 

– Эй, как дела, Эрл? – крикнул он на весь зал ожидания своему коллеге, абсолютно идентичному картонному человеку, разве что только форма его немного отличалась – у Пэйпа была фуражка полицейского, а у Эрла – фуражка охранника.

 

Но в ответ Пэйп получил лишь ворчливое бормотание. Пэйп зашел в кабинет к капитану.

– Здравствуйте сэ..

 

– Чего надо? – перебил его капитан.

 

– Мне бы поисковой базой воспользоваться.

 

– Меня не интересует, делай что хочешь, – не отрывая глаз от бумаг, произнес босс.

 

Такой реакции Пэйп не ожидал. «Получается, граффити, которое он рисовал ночью, пропадет зря?» – подумал Пэйп. Но задерживаться в кабинете капитана он не стал – себе дороже. Пэйп направился в отдел информации, сел за самый дальний стол.

 

«Поиск: Эмма Либерти

Нет информации по данному запросу»

 

То, что выдал экран, слегка озадачило Пэйпа. Он уже подумал, что Амелия напала не на тот след, но чуть–чуть подумав, продолжил поиски.

 

«Поиск: Амелия Либерти

Амелия Либерти. Происхождение неизвестно. 28 лет. Балерина, известная под именем Эмми Сонг. Детей нет. Мужа нет. Особо опасна»

 

Чуть ниже висела ее фотография, перекрытая огромной надписью «Настоящая».

«Поиск: Эмма Сонг

Нет информации по данному запросу.

Поиск: Эмми Либерти

Эмми Либерти. Происхождение неизвестно. 5 лет»

 

И хотя фотографии на этот раз не было, ниже на квадратике для фото красовалась надпись «Настоящая». «Хорошие новости, ее не нашли» – подумал Пэйп. Это сильно усложняло его задачу, но он хотя бы мог заставить Амелию радоваться. Он только–только встал из–за стола, как его резко вырубило.

 

***

Пэйп открыл глаза. В голове что–то жужжало. Он не понимал, что это и почему все вокруг движется. «Так, надо расставить все по полочкам. Где я был, когда меня вырубило? Где я сейчас? Куда я направляюсь? О! Отличный вопрос, я куда–то иду. Вот откуда это жужжание. Хорошо, тогда почему я иду не по своей воле?» – размышлял он. Пэйп попытался повернуть голову, но она не слушалась. Лишь уголком глаза он увидел, что рядом кто–то идет. Кто–то очень маленький. Он попытался что–то сказать. Не выходит. «Ок. Значит надо искать знакомую местность» – продолжал размышлять картонный человек. И тут он понял, что идет в сторону аптеки. Он часто пробирался через эту пустошь, чтобы не привлекать внимания. Раньше с ним было подобное, когда сильно уставал и включал автопилот, но на сей раз, это было что–то, что достойно дикой панике, ведь на этот раз он и головой пошевелить не мог. Он попытался повернуть голову еще раз и она, нехотя, но все-таки послушалась. Рядом, схватив его за большой картонный палец и пританцовывая, шла маленькая девочка. Она подняла свои большие голубые глаза и спросила:

– А долго нам еще идти?

 

– Ку...да? – выдавил Пэйп из своего непослушного нарисованного рта.

 

– Как куда? Дядя полицейский, ты обещал меня отвести к маме! – удивленно пропищала девочка.

 

– Эмма?

 

Девочка кивнула. У нее были глаза Амелии. И, кажется, нос отдаленно напоминал нос Амелии. И форма лица. Девчушка, хоть и казалась копией, но все же была намного милее и симпатичнее своей мамы, в прочем, как и все дети ее возраста. И тут Пэйп осознал, что попался. «Это ловушка. Меня используют» – эхом отдалось в его картонной голове.

 

– Пэйп! – он услышал чей-то крик.

 

«Только не это». Он повернул голову и увидел Амелию. Она находилась в метрах пятнадцати от Пэйпа и Эмми. Пэйп, стараясь остановиться, сжал кулаки и изо всех сил крикнул: «Сто-о-о-о-о-о-ой». Тело, будто постеснявшись, немного притормозило.

 

– Беги к маме.

 

Девочка сделала один шаг, потом другой, потом рванула со всех ног и прыгнула в объятия к маме. На глазах Амелии были слезы:

– Ты смог! Ты сумел! Ну чего ты там стоишь? Поехали! – крикнула она офицеру.

 

Она была слишком далеко, чтобы различить его всхлипывания.

 

– Не подходи ко мне. Уходите отсюда, – дрожащим голосом крикнул Пэйп.

 

Амелия стояла в недоумении. Тут из–за угла выбежал Чар. Он несся к Пэйпу сломя голову, перебирая толстыми лапками.

 

– Останови его! – крикнул Пэйп, всхлипывая.

 

Но было поздно – щенок пронесся мимо Амелии и Эммы, а те даже не успели и голову повернуть. Черный щенок, размером чуть меньше табуретки, бежал, как мог, к предмету своей любви. Произошел взрыв. Амелия автоматически прикрыла своим телом Эмми. Куски картона были разбросаны повсюду, пепел, подобно снегу, опускался на землю. На асфальте осталась лишь лужа крови. Амелия закрыла глаза дочери, схватила ее на руки и убежала прочь.

 

***

Так началась революция Настоящих против правительства. Ее возглавила Амелия Либерти и продолжила ее дочь – Эмма. Наша революция началась 23 ноября 2034 года и длится по сей день. Сегодня мы вернем наш дом, мы вернем наши тела! 

Ну, как я и ожидал: будет засилье женской прозы. Переживания, воспоминания, ми-ми-ми и плак-плак. Девочкам понравится, несомненно. Вроде и язык хорош, и сюжетец имеется, и аж на сто лет растянута история... Но не моё.

Слезодавилка.

Фи, какой вы. Разве не главное - качество произведения? Какая разница, кто его написал: мужчина или женщина? Ваш рассказ про осколок, кстати, мне понравился, и оценку я ему поставила  высокую. Хотя тоже могла заявить, что все эти там драки и войнушки - чисто "мужская" тема и "не моё". И никакой специальной "слезодавилкой" я не занималась. Обидно, честное слово ((((

[Текст удалён по требованию издателя]

Здесь можно посмотреть больше фотографий:

http://www.ljpoisk.r...ve/7144292.html

 

Запощу ещё парочку.

 

 

Этот балкончик в давние времена служил обычным туалетом. Всё сливалось на задний двор по каменной стенке. (с)

Представляю, как там пахло жарким летним днём.

 

 

Дворец Бебенхаузен

 

 

Дворец Бебенхаузен (Schloss Bebenhausen) находится в 4 км от города Тюбингена ( Tübingen), на территории земли Баден-Вюртемберг. В 1183 году, по инициативе Рудольфа – пфальцграфа тюбингенского, здесь было основано аббатство ордена цистерцианцев. Монахи из Шёнау поселились в Бебенхаузене в 1889 году.

В средние века многие здания строились укреплёнными. Монастырь Бебенхаузен (Kloster Bebenhausen) тоже был обнесён массивной стеной. Аббатство в те времена было богатым и преуспевающим. Монахи поставляли в соседние с Тюбингеном города мясо, вино и рыбу. На внутренней территории они устроили огород, где разводили лекарственные растения.

В XVI веке, в период Реформации, Ульрих Вюртембергский закрыл и распустил монастырь. В опустевшем здании была организована гуманитарная протестантская школа.

http://holidaygid.ru...etskih-koroley/

История профессора Шпрангера

 

Тюбинговские достопримечательности

Если вы когда-нибудь задумаете путешествие по старой доброй Германии, обязательно загляните в Тюбинген. Фахверковые дома, Средневековый дух, царящий не только в Хоентюбинговском замке или монастыре Бебенхаузен, или в других исторических достопримечательностях, пощажённых временем, — вас очарует всё.

 

А может быть, вам захочется причаститься другим духом, литературным? Тогда вас позабавит двойственное отношение к гению поэзии Гёте, следы присутствия которого здесь хранятся в табличках, как-то: «Здесь жил Гёте» и «Здесь стошнило Гёте». Говорят, вторая надпись стала ироничной местью по отношению к поэту, остановившемуся здесь всего на десять дней и посмевшему высказаться о премилом городке уничижительно. И если вы выберете литературу, то уж совсем точно вас заинтересует Хоентюбинговский замок как жилище герцога Вюртембургского, да-да, того самого, упомянутого Гауфом в его «Сказании о гульдене с изображением оленя». До сих пор герб Тюбингена венчают две руки, держащие оленьи рога. Как знать, возможно, старина Вильгельм не так уж и сильно приукрасил выдумками свою историю о взаимоотношениях трёх братьев, доброго Куно и его сводных хамовитых Шалька и Вольфа.

 

А может быть, вам повезёт и вы встретите всеобщего любимца, девяностолетнего профессора медицины Ульриха Шпрангера, неторопливо бегающего по утрам вдоль реки Неккар или спешащего на лекцию в свой знаменитый Эберхардовский университет, или просто неспешно прогуливающегося с улыбкой счастливого человека. «Быть довольным, как Ульрих Шпрангер», — так говорят в Тюбингене о человеке, постигшем наиважнейшую премудрость — удовольствие от жизни.

 

Сам герр Ульрих на вопрос о том, как ему удаётся пребывать в столь замечательной физической форме и положительном настроении, каждый раз начинает рассказывать о чудесной силе нейромедиаторов, в частности, моноаминов и катехоламинов — адреналина, дофамина, серотонина — и полезного гормона счастья — эндорфина. Профессор попытается вам доступным языком объяснить, что «эндорфин ходит рядом с адреналином и поэтому нет лучшего способа избавления от депрессии, чем бег или прыжок с парашютом, или путешествие в незнакомые страны». Что «сама природа подарила человеку уникальное средство для купирования абстинентных синдромов и нормализации процессов вегетативной регуляции» — тот самый эндорфин, который ваш организм обязательно будет вырабатывать, если, конечно, у вас «не наблюдается истощения эндорфинергической системы, попросту, эндорфинодефицита, как у людей, истощённых болезнями и депрессией». Нет, конечно, современная медицина пытается что-то предпринять в этой связи, изобретает различные модуляторы настроения, например, основанные на принципах электростимуляции, но вряд ли вам захочется лежать на кушетке и получать слабые разряды тока для того, чтобы поднять себе настроение. Тогда уже нет лучшего способа избавиться от депрессии, как посидеть на электрическом стуле, потея от страха и прощаясь с собственной жизнью. Затем быть оправданным и, освободившись от мешка на голове, наконец, понять, что только вы в состоянии сделать свою жизнь счастливой и нравящейся вам, даже если вы абориген засушливого африканского района. Можно антидепрессанты глотать пачками и лечиться годами от уныния, но «более всего рекомендуется научиться самому вырабатывать в себе этот самый эндорфин, взять в привычку, а не полагаться на гипофиз вещества беталипотрофина, когда он, наконец, отреагирует на стресс».

 

Если у вас хватит терпения выслушать всё выше изложенное, стать адептом «эндорфинного образа жизни» и посетить несколько лекций герра Ульриха, не исключено, что тогда вы подружитесь с этим улыбчивым приятным человеком. И тогда за чашечкой чая вам будет рассказана удивительная история, случившаяся с самим профессором и изменившая его представление о счастье.

 

Ну а я, простой журналист, поделюсь рассказом, избегая по возможности научной терминологии, как полагается рассказывать истории для избалованного простотой слушателя.

 

Изобретение профессора

Профессор Ульрих Шпрангер был тогда сорокалетним профессором университета Эберхарда-Карла, писал диссертацию по нейромедиаторам и мечтал сделать открытие или, как минимум, изобрести совершенный прибор, который помог бы человечеству быстрее и качественнее избавляться от депрессии, превозмогать стрессы. Для достижения своей научной мечты даже вступил в студенческое ёжинное братство (1), которое помогало начинающим студентам влиться в университетское сообщество; ненавязчиво наблюдал за психологическим состоянием новичков и оказывал необходимую помощь.

 

В начале своих изысканий Ульрих Шпрангер испробовал все известные на тот момент научные методы, направленные на улучшение ментального состояния человека, который не мог выбраться из депрессии либо реагировал на стрессы стандартным образом — распитием кружки пива в прикуску с местными знаменитыми колбасками, а утром опять возвращался в своё серое состояние, встречаясь с действительностью.

 

В конце концов герр Ульрих пришёл к навязчивой идее создания некоего прибора, который мог бы не только излечить депрессию, но и действовать глубже — в первопричину недуга, избавлять человека от привычки быть несчастным.

 

Мало-помалу герру Ульриху пришла в голову одна блестящая идея. Он отказался от таблеток, памятуя об опасном ЛСД, на заре своего создания считавшимся лекарством. Отказался от любого способа, который мог быть связан с уколами, ударами малого тока — всем тем, что рано или поздно выдаёт свои последствия, выраженные в народной мудрости «одно лечить — другое калечить».

 

Он изобрёл (правда, ещё не проводил испытания на людях) собственную машину счастья — прибор «Абсолют». Представлял собой «Абсолют» небольшую кабинку-душевую, в которой несчастного человека омывало трижды разными потоками воды, структурированной по образу молекулярных связей эндорфина, адреналина, дофамина. Так им образом, по мнению герра Ульриха с человека смывался весь негатив, заряжая тело не только положительной энергией, но и помогая клеткам мозга настроиться на решение невыполнимых, как могло показаться, проблем, из-за которых и случалась депрессия.

 

Сначала профессор провёл испытания на меланхоличных мышах и болеющих животных и получил удовлетворительные результаты, которые не могли не обнадёживать: этот способ работает! Оставалось дело за «малым» — испытанием на человеке. Поскольку прибор «абсолютного счастья» находился дома у профессора, а не в лаборатории (Ульрих мудро решил раньше времени не оглашать своих безумных идей, поскольку хорошо понимал, что даже конгениальное полезное изобретение люди умудряются обращать во вред себе), постольку желающих стать подопытной крысой нужно было ещё найти. Ульрих уже подумывал, как и полагается настоящему учёному, испытать прибор на себе самом, но каждый раз его что-то останавливало. И в день, когда он собирался наконец последовать девизу университета, в котором он работал — «Attempto!» (2), —отправился на прогулку, дабы собраться с духом.

 

Ноги сами понесли рассеянного, задумчивого Ульриха в ботанический сад, где учёный некоторое время расхаживал, не отвечая на приветствия знакомых.

 

И вдруг Ульрих заметил печального незнакомого человека лет тридцати в неопрятной одежде, который, понурив голову, сначала сидел на скамье, а затем, шатаясь, пошёл к выходу из сада. Что-то ёкнуло в груди Ульриха, и он последовал, будто загипнотизированный, за незнакомцем, напоминавшим то ли пьяного хиппи, то ли опустившегося в горести человека.

 

Несчастный пришёл к берегу Неккара, перелез через перила и собрался было прыгать в воду, но руки профессора ухватили мужчину за одежду и спасли от необдуманного шага.

 

Опущу ненужные подробности и скажу только, что звали самоубийцу Ханс Майер. Ещё год назад благополучно жил он в Аугсбурге, служил в одном из банковых отделений, получал солидную зарплату и радовал себя приятными излишествами жизни. Потом колесо фортуны по неизвестным причинном застопорилось и заглохло, отменяя все приятности жизни. Сначала у Ханса начались неприятности на работе, затем он узнал, что его молодая жена ему изменяет. Кроме перечисленных скорбей, словно по указу свыше, на Ханса был вывалено содержимое ящика Пандоры — от болезней до нелепых случаев типа ежедневной чёрной кошки, перебегающей дорогу, вечно ломающихся, искрящих бытовых приборов. В финале этой печальной истории Ханс оказался сокращён на работе, изгнан из собственного дома, а друзья стали сторониться его, одарив прозвищем «Тысяча несчастий».

Как мы видели, мытарства привели несчастного Ханса к тому месту, где, судьба вдруг запела дудочкой феи-крёстной и свела с профессором, ищущим кого-то нуждающегося, вроде невезучего герра Майера.

 

Ошибка

Ульрих привёл Ханса домой, чем вызвал некоторое недовольство со стороны любящей опрятность жены и сына-гимназиста, однако перечить главе дома не стали. Ханс находился в таком безнадёжном состоянии духа, что он не раздумывая согласился на предложение чудаковатого профессора, лишь бы наполнить желудок горячимсупа и выспаться в месте, для сна более подходящем, нежели уличные скамьи.

 

Будучи чистым и накормленным, Ханс, не скрывая слёз благодарности, вошёл в святая святых — кабинет учёного, разделся и встал в испытательную кабинку. Зажужжали резонаторы, засверкали, переливаясь приятным перламутром, стены прибора «Абсолют» — и Ханса Майера вдруг окатила такая приятная волна, без цвета и вкуса, что испытуемый засмеялся, прикрыл глаза и вдруг вспомнил себя, мальчишку, наслаждающегося тёплым летним ливнем.

 

По окончании процедуры Ульрих, со слов Ханса, записал в дневник ощущения испытуемого, выдал новую одежду, чтобы уж совсем наверняка избавиться от старых «молекул несчастий», и отправил Ханса в приготовленную комнату для отдыха. Что ж, всё обстояло более чем благополучно. От процедуры даже морщины на лице Ханса разгладились, а сам он выглядел счастливым, не в пример тем минутам, когда профессор его встретил.

 

Оставшись один, профессор полез в кабинку, чтобы набрать смыв в пробирку, поскользнулся на краю поддона, упал и, ударившись головой, потерял сознание. В остывающей воде профессор пролежал некоторое время, очнулся, и всё же не придал особого значения последствиям своей неловкости. Анализ воды показал, что она снова приобрела свои свойства, должно быть, время оказалось потерянным.

 

Утром Ульриха ждало новое огорчение: утром Ханса не оказалось в комнате. Он сбежал, оставив для хозяев записку с бесконечными уверениями в благодарности и фразой, что сегодня ночью на него снизошло озарение, и он не может терять ни минуты, чтобы не попробовать начать жизнь с нуля, вернее, с единицы счастья.

 

Забегая вперед, скажем, что спустя некоторое время от Ханса Ульриху пришло письмо, более обстоятельное, чем оставленная записке. Оказалось, что Хансу удалось не только поправить своё безнадёжное положение, но и стремительно улучшать как карьеру, так и личную жизнь. Ханс добавил, что ничерта не помнит из той лекции, которую ему читал профессор до процедуры «Абсолюта», кроме одного — как быть счастливым. Теперь Ханс был безмерно счастлив.

 

После побега Ханса профессор испытал разочарование, ещё не подозревая, что гений его изобретения уже работает. Следующим вечером профессор хотел было испытать «Абсолют» на себе, но, увы, что-то сломалось в машине и не хотелось исправляться.

 

Следующий день настал, а профессор чувствовал себя как никогда разбитым и опустошённым. На лекции он ловил себя на мысли, что говорит чушь, и даже студенты почувствовали неладное, глядя на профессора изумлённо. День прошёл, а состояние не улучшилось. Нечто странное продолжало происходить: профессор вдруг среди лета простудился, потом начал подхватывать заболевания, включая те, которыми переболел в детстве. Словно бы он сам, Ульрих, поменялся местом с некогда невезучим Хансом.

 

К этому моменту было получено письмо от счастливого господина Майера, и Ульрих принял решение повидаться с ним, поехал в Аугсбург, где герр Майер исполнял должность управляющего того самого банка, из которого был когда-то изгнан.

 

Ульрих пришёл к Маейру, но тот едва взглянул на сильно изменившегося профессора и надменно сказал, что не имеет-де чести знать этого старика. Так долгожданный диалог не состоялся.

 

И тогда Ульрих понял свою ошибку: природа не терпит крайностей, и при наличии плюса всегда рядом будет находиться минус. Ханс «смыл» с себя несчастья, они-то и достались профессору, ведь ничто из ничего не берётся…

 

Дальше Ульрих более не удивлялся происходящему: ректор университета предложил герру Шпрангеру отдохнуть некоторое время от работы; деньги на банковском счету быстро истаяли; сын-гимназист увлёкся ставками в казино, а жена, добродушная хохотушка Катарина загрустила, однажды собрала свои вещи и уехала к матери, чтобы, по её словам, отдохнуть от всех этих несчастий.

 

В итоге одним холодным вечером Ульрих стоял, не осознавая своих желаний, на том самом месте у берега Неккара, где однажды собирался покончить с собой Ханс Майер. И Ульрих прыгнул.

 

К счастью, в том месте река оказалась неглубокой, а вода настолько отрезвляющей, что Ульрих быстро пришёл в себя.

 

— Какой я был дурак! Какой я был дурак!.. — начал восклицать профессор и, стуча зубами от холода, как был в мокрой одежде, бросился домой. Пока он бежал, задыхаясь, вдруг почувствовал то, что спортсмены называют «вторым дыханием».

 

В самом дальнем углу винного погребка была обнаружена запылившаяся бутылка глинтвейна, Ульрих согрел себе вино и, уже одетый в сухую одежду, уснул сном выздоравливающего. Утром же, едва солнце светало, выбежал на свою первую в жизни пробежку…

 

Что случилось с «Абсолютом», спросите вы. Ульрих разобрал прибор и более никогда не возвращался к его восстановлению. Вскоре вернулась жена и сказала, расплакавшись и уткнувшись в плечо супруга:

— Ты стал таким невыносимым занудой, что даже я не смогла этого терпеть! Прости меня, пожалуйста, я знала, что ты болеешь, но всё-таки не смогла долго выносить это.

 

То ли вода Неккара помогла, то ли сам Ульрих понял, что «сглазил сам себя» — только с тех пор дела пошли в гору. Что касается судьбы Ханса Майера, можем сказать, что кончил он плохо, не смотря на дарованный ему «эндорфинный эфир», а может, пары того испарились… Достигнув пика счастья, которое, по мнению герра Майера, состояло в большом количестве денег и всеобщем боготворении его самого, однажды он не рассчитал своего могущества и был (так писали газеты) убит в собственном особняке на берегу залива. Родных и прислуги рядом не оказалось, чтобы помочь истекающему кровью Хансу: сам он, однажды обжегшись, полагал, что семья только вредит счастью.

 

Так что, собираясь в Тюбинген, обязательно познакомьтесь с профессором медицины Ульрихом Шпрангером. Он как никто знает, что значит быть счастливым. И если вы подружитесь настолько, что он вам расскажет ту же историю, что и мне, не теряйтесь, простите подарить книгу, тамошний бестселлер «Абсолютное счастье» герра Ульриха Шпрангера. Только заранее предупреждаю читателя, любящего упрощения: это глубоко научный труд по биохимии.

 

А впрочем… вы можете просто полюбоваться достопримечательностями Тюбингена. Постоять на берегу Неккара, чьи воды считаются особенными после случая с профессором. Скорее всего, вам удастся увидеть прыгающих в воду, рядом с проплывающими лодками, отчаянных туристов, а может быть, и вам захочется сделать то же самое. Только помните, что настоящие тюбинговцы относятся к этому развлечению иронично: ведь в нашем теле, по мнению учёных, восемьдесят пять процентов воды и совсем не обязательно прыгать в мутные воды.

 

И, если вы будете стоять у Неккара рано утром или ближе к закату, возможно,  мимо вас обязательно пробежит трусцой или пройдёт быстрым шагом улыбающийся старичок. Доктор Ульрих Шпрангер, знаток простого человеческого счастья.

 

(1) — имеется в виду братство «Игель» («Ёж»)

(2) «Attempto!» - лат. «Я отваживаюсь!»

 

 

Тюбинген и река Неккар

 

 

 

Фахверковый дом

 

 

Надпись: "Здесь вывернуло Гёте".