Маркаб

tvorchestvo.kg,

Здравствуйте и вам.

Творчество эстрадного куплетиста.  Мне гармошка-концертино слышится)

Актуальный юмор, востребованный массами, из народного вышел- в народ пойдет. В целом, весело.

Я, ребята, – альбатрос!

Улица Октябрьская, протяженная, центральная. Там шумные перекрёстки, дома-скоморохи, но как уныло звучит- Октябрьская. Будешь пересекать, опаздывать, по-деловому сумочку застегивая на ходу, проверять, все ли на месте: ключи, кошелек, проездной...Едва ли свернёшь за угол дома, чтобы удостовериться: в мерзлой кашице таится подснежник. Машины Скорой мчатся: вероятно интересуются совсем другими подснежниками, белее белого.

То ли дело ул.Веселая Слобода - солнечная, низинная, народ там шальной, хочешь- щурься на солнце, ищи приключений.

Она, впрочем, выбрала улицу Достоевского, порывисто обвела жёлтым объявление; соседняя, Гоголя, также по душе.

Вера- человек с большим и беспокойным сердцем. Ей присуща маленькая слабость, с каждым днем набирающая силу: нечто давит на хрупкую грудь, рисует новые тупики в лабиринте. Вера любит помогать, но кажется, неумело это делает.

Сегодня она задумчиво, как после приснившейся дуэли, перебирает замшевые перчатки, которым уже надобно найти замену,- и не замечает их неопрятного вида. Зато смущена тем, что библиотекарь Эмма, пугливое и одновременно агрессивное существо, не один год посещает место работы, присутствует исправно, не кашляет-  накаляется под лампой, в своем единственном наряде из ангорской шерсти, обманчиво бирюзового цвета. Можно подумать, что в час означенный самовозгораются рукописи, лишь этим объяснишь сосредоточенность и враждебный настрой, расточаемые в  напряженное световое пространство мигающих лампочек.

Вера знает: дело не в наружности, хотя, при случае, горячо убеждает подруг, потерпевших  любовное поражение, в обратном- точно не в умении плести мценское кружево. Она тонко чувствует людей, и люди отвечают взаимностью: можно сказать, не чинят себе препятствий в этом, препятствий вроде совести или такта.

Веселого вида сверток  с милой запиской внутри ждёт Эмму у зеркала: « Вам к лицу солнечный свет. Я стыжусь обратиться напрямую: много лет назад  не вернул книги, примите же  этот скромный дар».  Здесь же консервативная дама найдет пару книг: не придраться.

На Веру трудно не обратить внимания: белокожая блондинка со стыдливой венкой на виске; в разгар душевного волнения та слегка бьётся, в минуты покоя, вот как сейчас, когда трамваи-тихоходы везут людей, их полуденные сны, когда ручьи стремятся  напоить ящерок в овраге, за городом,- образует застывшую молнию. Вера представляет, что в сугробе, свернувшись  уютно, дремлет змейка-волшебница. Вера ищет несуществующие связи- и находит их.  

Она идёт быстро, но успевает осторожно перешагивать лужи, прячет лицо в воротник жемчужной влажной шубы и чему-то тихо улыбается. Впереди движется молодая мама с коляской- видавшей многие виды тарантайкой, и не исключено- многие поколения. Надо понимать: Вера не любит достоевщины, хоть и проживает на улице имени Ф.М.

Не нуждаются ли они, чем  можно помочь? Стоит последовать за ними, небольшое расстояние. Но юная особа поворачивает к газетному киоску и выбирает дорогую одноразовую игрушку- безделицу.  Наверное, это ежедневный ритуал, караван гостинцев.

Вера счастливо провожает мать и дитя взглядом: как хорошо. Однако же ей стыдно, да, сейчас немного померкло в глазах. Венка уменьшилась и превратилась в едва видимую дугу.

Можно вообразить, возвышенное создание никогда не злится, но это не совсем так.

Привычно Вера достает кошелек, старается по мелочи купить, хоть что-нибудь, лишь бы продавец в киоске, быстро состарившаяся женщина- вагоновожатая неподвижного состава, отвлеклась от безумного творчества сканвордистов, смогла, наконец, позволить себе хотя бы глоток кофе. И потом, в киоске порой можно приобрести книги неизвестных местных поэтов, поддержать своим порывом. Вера не обнаруживает  воодушевления, когда продавец бросает сдачу и тонкую книжку стихов непризнанной, судя по всему, поэтессы. Название не нравится- заурядное, пошлое.

«Почитаю дома, или в  скверике: там свежо», - раздумывает.

На скамейках располагаются воркующие пары, молодой женщине неловко, она спешит уйти.

…

Я весна , я твоя  весна

Красногубая, красноперая.

Но мгновеньям тоски нет числа.

И любовь у меня хворая...

На обложке изображены томный женский профиль, речка, камыши

Вера пытается оправдать поэтессу: скорее всего, честно отобрала свои стихи в сборник, или с редактором в льстиво-дружеских отношениях, и тот сдался на уговоры, оставил все как есть, первозданным:

…

Печали ты не слышишь

В сердце- заколдованная глушь.

Для Веры это погасший вечер, как будто немилый постоялец попросился на ночлег: из соседнего дома уже выпроводили. Будем справедливы, Веру нельзя назвать безотказной.

В углу последней страницы прилагался доверчиво почтовый адрес, для отзывов. Быстро, крупным почерком написала ответ. Она любила и ценила поэзию, и сегодня именно поэзию выбрала.

Вере не спится, ещё не остыла постель-несколько дней назад, не выдержав присутствия новой, незнакомой женщины, ушел муж: подумать, отдохнуть, проведать «низинных» жителей.

Не надо идти на работу: недавно белокурое чудо поскользнулось на весеннем льду.

Важно идут настенные часы прославленного когда-то завода; она изнеженно кутается в белое платье и  чувствует приближение мужа.  Где-то за городом, в овраге, на слюдяном ложе видит сны змейка-волшебница.

Что ж вы, Светлана, несчастным, по слову Радды, сделали рассказ? Он, вроде ничего, крепится.

Гармоничной личности можно и не заметить, ничто об этом не говорит. Неизвестно, продлилась бы безмятежность Н., узнай она о мысленном портрете соседушки, штрихах к нему. Но чем больше недовольства в адрес барышни с веером, тем мягче, нежнее становились черты героини. И летний неспешный день-вечер- лучший фон.

Были-небылицы порождает дачная скука , дремота, здесь она главный герой. 

Конечно, ожидала происшествия, в котором женщины проявили бы себя по-другому, чтобы затем вернуться в прежнее состояние. Казалось, они порядком начали раздражать друг друга.

Если и был предусмотрен накал, то здесь он расчетливо потушен (выключен)- что тоже гармонично.)

Нет насекомых, бьющихся о предметы, зато яйцо сердится.

20 ноября ( по новому  ст.) родилась Зинаида Николаевна Гиппиус (поэт, прозаик, критик, драматург)- моя немеркнущая, высокая, во всем исключительная.

Сердце старинного русского города, книжный развал;  будто у Снежной Девы выхватила гладкий скромный томик, или это был незаметно врученный подарок?.. Мело непрерывно, но не задувало "Тихое пламя".

Почти два десятилетия не разлучаюсь с ней.

СОСНЫ

Желанья всё безмернее,
Всё мысли об одном.
Окно мое вечернее,
И сосны под окном.

Стволы у них багровые,
Колюч угрюмый сад.
Суровые, сосновые
Стволы скрипят, скрипят.

Безмернее хотения,
Мечтания острей —
Но это боль сомнения
У запертых дверей.

А сосны всё качаются
И всё шумят, шумят,
Как будто насмехаются,
Как будто говорят:

«Бескрылые, бессильные,
Унылые мечты.
Взгляни: мы тоже пыльные,
Сухие, как и ты.

Качаемся, беспечные,
Нет лета, нет зимы...
Мы мертвые, мы вечные,
Твоя душа — и мы.

Твоя душа, в мятежности,
Свершений не дала.
Твоя душа без нежности,
А сердце — как игла».

Не слушаю, не слушаю,
Проклятье, иглы, вам!
И злому равнодушию
Себя я не предам,

Любви хочу и веры я...
Но спит душа моя.
Смеются сосны серые,
Колючие — как я.

1902

КОНЕЦ

Огонь под золою дышал незаметней,
Последняя искра, дрожа, угасала,
На небе весеннем заря догорала,
И был пред тобою я всё безответней,
Я слушал без слов, как любовь умирала.

Я ведал душой, навсегда покоренной,
Что слов я твоих не постигну случайных,
Как ты не поймешь моих радостей тайных,
И, чуждая вечно всему, что бездонно,
Зари в небесах не увидишь бескрайных.

Мне было не грустно, мне было не больно,
Я думал о том, как ты много хотела,
И мало свершила, и мало посмела;
Я думал о том, как в душе моей вольно,
О том, что заря в небесах — догорела...

1901

Примечательно, что автор данной темы Benzin и З.Г. родились в один день- 20 ноября.

Пламенеть- и не сгорать дотла.

Спящие школы,  детские сады, не обязательно заброшенные, -это нечто.

Представляете, встретиться в полутьме с вечным дежурным "на звонках".

И хорошо, что звукоподражание не получилось  междометийным.

Сменщика назову лишним)

fotka,

тоже, знаете ли... неоднозначно звучит) спасибо, что заходили, можно и в обуви.

Justa D,

охотно доверюсь. из чешского стекла колье

Бесы, черти- это нечистая сила, нечисть, падшие ангелы. Теперь уже привычно обобщают. А нежить- существа, не имеющие души, мифические существа, порожденные фантазией или не порожденные- сами принимайте. И конечно же, они не могут быть добрыми- надморальные, скажем так.) Домовые, русалки, кикиморы.

Про домовых поверье: считалось, что слышать нежить можно сколько угодно, а вот видеть ‐ это всегда очень плохо. Бытовало в те времена, когда люди знали не меньше об окружающем, а может и больше.

Возможно, парализация связана с изменениями физиологическими: сердечко часто шалит в нежном возрасте, судороги всякие.

В общем, две версии вполне уживаются друг с другом)

И как назло, все спят- пушкой не разбудишь!

"холодно,арктически холодно"- что-то новенькое, обычно в жар бросало. 

Ваша сестра случайно не щебетала сомнабулически во сне, не обязательно в ту ночь? Компенсация.

Что же у мальчиков, какие визитеры.

цепочкой никакой не является,

Спасибо на добром слове

Лестада,
Рада знать

scyrlin,

там я была агентом, потому отчетность, "фотографирование". Морскими млекопитающими одно время бредила.

Успела проводить, да, с легким сердцем. Спасибо и вам.

***

Подземное расширяется- теперь это здание старого аэропорта, стойки где-то далеко, зал вылета небольшой, давно не метенный и не мытый- потому что ангар, для людей. У входа притулились на редких слитых лавочках будущие пассажиры: смотрят в пол, бледные, измождённые ожиданием. Скорбные складки на лицах, уныние крепко держит спины, не дает подняться. Женщина с кудрями черного пуделя несмело поднимает глаза и расстраивается ещё больше, видя меня, плывущую по воздуху.

Я замечаю знакомую фигуру, возникшую посредине: бодро идет вдоль колонн-стен, и Он- единственный, чей вид радостен; торопится, размахивая на ходу дипломатом, опрятно одет, подтянут- и здоров, выглядит моложаво.

-Дедушка!

Фигура замирает на секунду, оборачивается, я преодолеваю воздушное половодье и собственную слабость, теперь уже лечу к нему.

-Дедушка!

-Нина, иди домой, - говорит, явно расстроенный моим появлением. Не знает,  что сказать, но все ещё улыбается мягко.- Возвращайся, а мне пора.

Я очень хочу проводить до конца, удостовериться,он не позволяет, настойчив в этом:

-Нина, иди, скорее.

Слышу ещё одну фразу в своей голове: «Ты умрешь со  мною в один день». Кто-то внушает мне, но это не дорогой человек, отмахиваюсь.  Дата-ловушка ничего не значит.

Потом я вспомню, и не раз, и задним числом.

Я хочу что-то сказать на прощание, но дедушка спешит, машет рукой, не оборачиваясь, сосредоточенный на своем пути.

Плыву обратно, без интереса разглядывая сидящих, понурые лица на мгновение оживляются:  люди следят за моим перемещением, а мне почти все равно, скольжу мимо. К  счастью, впереди дверь, и на ней крупными буквами значится: ВЫХОД.

Когда спустя шесть лет я впервые в жизни не могла встать с постели, сокрушенная внезапной болезнью, тяжелой, изматывающей, когда перед сном я смотрела в потолок-а больше некуда - и хотела лишь одиночества, покоя, я вспоминала дату и сейчас же оттесняла на задворки памяти. Да, совпало, тринадцатое.

Говорила что-то соседке, прибитой тяготами и бедностью, уходящей в ночное, на каторгу, и потому равнодушной внешне, про Красную Шапочку и Волка, вроде последнего скрытого привета, на случай если Волк решит навестить...

Попросила прощения, и, перед тем как забыться- навсегда или на время, о том не знала, - сказала твердо, во всеуслышанье: я проснусь и буду здорова, почти здорова, я поднимусь. За всё благодарю.

Неведомое и темное распласталось по потолку, чтобы провести со мной ту ночь, понаблюдать- уйти ни с чем: мое обращение лишило его силы.

* * *

-Я поеду туда, мне очень надо, дом прибрать, отопление проверить, котел...

«Надо оживить стены своим присутствием, "надышать" жизни, развести огонь», -мысленно добавляю.

-Хорошо,- соглашается мама и задумывается. - Поезжай.

Пришел срок; мы все оттаивали, прежде замороженные. Воспоминаниям не было места- вчера случилось, вчера значит недавно. Послушно и чудно вели себя на прощании, погосте, поминках, сдержанно и вдумчиво отмеряли шаги, слова.

Было холодно и бесснежно, песком мело, редким гребнем разделяло ветки, листва под ногами крошилась, мерзлая, -нищета земли и сухая глина.

Дорога тревожила; тряский пригородный автобус-ни сесть, ни вжаться, чтоб застыть и в подкожное схорониться,-толкания, мех царапает, кожа дубовая сидений;  затем пункт пропуска, пограничники родом из солнечных городов, уже привыкшие к  притаежному чертовому колесу-службе, тоже хоронятся, в овчину: ночей иначе не одолеть. Я знала, что солдаты по ночам были пытливыми астрономами-любителями.

Я- без лица, умею отделяться, прятаться, будто и нет меня, пропуск небрежно и быстро предъявляю-снисхожу.

Осталось одно: встретить собак, их много, отщепенцев, после стремительной застройки. Крупный Валет- черный кобель с  раскрытой  пастью, сверху инеем покрытой.  Другие, помельче, изуродованы собачьей судьбой - челюсть изглоданная одного пса и дикий взгляд другого. Валет никому не дает спуска, и едой он также не делится. Встречает меня издалека, несется и я, обмирая, прошу  спасти и сохранить.  В детстве нашла способ усыплять их агрессию и даже голод: надо  говорить с ними, здороваться дружелюбно.  Делаю и в этот раз, обещая что-нибудь подкинуть оголодавшим. Они встречают почти радостно, смиренно ждут, окружив дом по периметру.

И двор, и дом, и сторожка, я не удивлена, мертвы. И поселок дачный безлюден, ближний дом не пустует, но там баррикады, воплям не пробраться сквозь стены: на страже уюта холодные сердца.

Хозяина больше нет, что-то притянуло меня сюда, обязательство, потребность, зов.  Я слышу, как хрипит ветер; сумеречно рябит вокруг.

Надо приниматься за работу, превозмогая Все, что дышит и не дышит на тебя. Окаянная нужда. И собакам не забыть вынести, только что я дам - все мерзлое, старое. Варю им обед, втягивая ноздри: тошнит, дурно.

Я скоро управилась, всюду включила свет -хрустально и не так одиноко.

Приходится выбегать на улицу, снова соприкасаться с вражьим. Много воды, ледяной, много дерева- стылого и колючего. Стоит развести огонь, затопить печь, а  я непрактична: расходую березовые чурки.  Дом большой, меня особенно занимает подвал и лестница вниз. В подвале просторно и чисто –здесь бы петь и танцевать, скользить по влажным широким плитам.  

Сегодня мне жутко, я озираюсь беспрестанно, стараюсь думать о хорошем- о том, что несчастье подкараулило, выхватило свой кусок, но больше этого не случится, а если случится, то честно: с  неясной маетой по утрам, предупреждениями голубиными и прочей спасительной ерундой.

Валет снова ничем не делится, я стараюсь обмануть - нет, он начеку, отбирает еду, глотает полусырую куриную тушку. Где они спят? Под кустом дикой малины или на кедровых настилах?..

Уже довольно темно, кромка таежного леса подвигается ближе, заспанные звезды кутаются в дымку, но если смотреть вперед, а не мечтать, кажется, что медвежьи и тигриные морды тычутся в петли- ветви.

Спешу укрыться в доме, с трудом  запираю дверь: колотит меня. На веранде Его одежда, инструменты, здесь Он последний раз плотно ужинал в кругу родных, летом, тихим летом. Что-то прильнуло к стеклу- это сизая рваная рубаха зимнего вечера .

Я смотрю на люстру: игривые пересветы, мигания, сверкания...

Зазвонил телефон. Странно, работает, а говорили:связи нет, перебои. Что я делаю на втором этаже, в кедровой сказочной комнате, убранной для медвежьего семейства?  Мы здесь встречали Новый Год.

-Алло...Кто это?

Молчание, гул.

-Это Анюта,- звонкий девичий голос отзывается. Раздается хохот. Анюте и вправду весело. Началось: пришлое, тварное, не спрашиваясь, нашло себе расщелину, просочилось в дом-оттого и вид у него замученный, будто все последние ночи кто-то в нем резвился.

Я кладу трубку. Дура ты, Анюта.

На сердце неспокойно, мне совсем не нравится здесь: не отогрето ещё.

Быстро спускаюсь и застываю на пороге, ведущем в подвал. На мне белый саван-сорочка до пят, нерасшитая. С минуту решаю что делать и не спеша плыву вниз, не касаясь перил, ступеней.

Постепенно становится светлее, виден вход;  я чувствую силу тяготения, но стараюсь держаться, перо в густых чернилах. Дивлюсь новому пространству, это не отвлекает. Я знаю, куда стремлюсь и кого намерена увидеть.

Cont...

fotka,

кошмар  любой консервативной хозяйки до и после отопительного сезона. У страха глаза велики, я бы сказала. Признаюсь, однако, сами посматриваем

Я обратила бы внимание на мусор, ржавь и пр. хлам, если бы кошмары снились реже. Вода-  многозначно.

Проходной такой сюжетец( в коллекции снов)

"Лампа Абонды" вышла в финал. Я, конечно, понимаю, что мы не выиграем, но даже выход в финальный этап для нас - маленькая победа. Оченя нам приятно.

Помню-помню. Так держать

* * *

Северо- Запад, географически далеко от моего дома.
Я выполняю спецзадание, при этом действовать следует по обстановке, самостоятельно.

Брожу по незнакомому городу, внешне ничем не отличаясь от местных жителей, не выказывая простодушной заинтересованности туриста. Одета по погоде- в штормовке болотного цвета, только волосы распущенные, держат форму  неестественно долго при высокой влажности.

Я с удивлением обнаруживаю: и город, и люди подвержены унынию, чем-то угнетены. Всюду чисто, даже грязь месится аккуратно, но светотень и бесконечная, не оседающая, словно качающаяся  в зыби масляная морось, делают здания, мостовую декорациями  в стиле нуар; встреченные лица приветливы- но при ближайшем рассмотрении мягкие черты кажутся застывшими гримасами. 

Я замечаю, что все стараются придерживаться края, не выходить в центр, на дорогу. Транспорта будто и нет.

Именно это необходимо проверить: обстановку, настроения людей, хорошо бы определить причину происходящего.

Период простоя, тихой прогулки сменяется другим- люди оживленно обмениваются репликами, движение становится хаотичным. Наступает ясность: облава. 

Охотится немногочисленный отряд, опознавательных признаков мало, кроме характерной сгруппированности, однотонности формы, серой, цвета сухого асфальта, с переливами. Отдаются приказы, выкрикиваются угрозы; я вижу оружие, современные образцы.

Хватают всех, кто попадается на пути, в основном мужчин. Людей направляют к двум крупным желобам бетонным, в некоторых местах они разъединены перегородками, в других образуют общее пространство, довольно объемное.

Плененных сбивают в своеобразное стадо, загоняют, не церемонясь особо. Люди вынуждены прыгать в отсеки, они почти не сопротивляются, только растерянно озираются, смешно и глупо мотая головами из стороны в сторону.

Я оказываюсь в гуще человеческой намеренно, смекнув однако, что выбираться надо сразу, потом будет поздно: давка уже ощутима, сзади напирают. В потайном отделении куртки нащупываю тонкое лезвие.
Вдруг началось нечто невоообразимое: и следом за людьми, и параллельно потоку, в соседнем желобе ползут, захлёбываясь в кровавой каше, десятки, а то и сотни дельфинов. Упитанные, гибкие тела, наоборот, подчиняются только инстинкту-жить! и высокому сознанию- дельфины пытаются освободиться. Это не тупоголовые гринды- афалины, в чем-то человекодобные.
С двух концов установлены детали самой настоящей огромной мясорубки, с резьбой и отверстиями, из которых медленно и тягуче плывет темный, постного вида фарш. Трудно идут потоки, но верно: это уже мясо, недавно копошившееся. 

Опасности для меня, впрочем, никакой нет: либо штормовка- невидимка активизировала свои  свойства, либо так нужно. Ещё будучи в живом потоке, я успеваю внушить парочке несчастных двуногих, чтоб те выпрыгнули, превозмогая себя, странную заторможенность. Участь остальных предрешена.

Я стою поодаль, наблюдая за бойней, Всего более я жалею дельфинов-борцов, плывущих в человеской крови и останках сородичей; ультразвук вряд ли передает привычные сигналы в Такой среде, наверное, искажение чудовищно- им вдвойне страшнее.
Но бездействовать, несмотря на секретность своего пребывания, переживаемый стресс, я тоже не могу. Мысленно обращаюсь к одному из надсмотрщиков. Они, с виду матерые, крепкие, брутального типа, насмешливо перекидываются словечками время от времени, при этом не отрываясь от зрелища.

 Итак, выбрала наиболее уязвимого, желая сместить  внимание испытуемого, а заодно внимание других. Но меня ждала неудача, хотя мы встретились глазами,- на "медок" убийца оказался не падок, подобрался весь и "закрылся".

Решаю продолжить путь. Задержаний больше нет, операция прекращена.

Понемногу жители наполняют улочки; воздух разреженный,  в листве резвятся золотинки солнца.

Я переместилась из центра ближе к окраине, при этом понимая, что иду в обратном направлении. Узнала много, но задание отчасти можно назвать проваленным: не подставил ли кто-то из своих.

Невольно прислушиваюсь к разговорам, люди в этой части города охотнее идут на контакт друг с другом и с чужаками. Узнаю, что да, облава окончена, скорее всего будет длительный перерыв. Все потрясены, но тщательно, по привычке прячут свое состояние. Говорят о неизбежной нехватке продовольствия, что уже ощущается. Город терпит набеги, осаду.

"Как же, - восклицает кто-то,- только что колбасы завезли, свежей, сочной на вид, не терпится уже попробовать!" 

Прохожие спешат в мясную лавку, а я, прибавляя шаг, покидаю город.

Купля-продажа:

Приобрету металлическую дверь-сейф, можно б/у.

***

Долгое время мне не удавалось окончательно расстаться с человеком, прервать сомнительную  дружеско-любовную связь. Отвращение росло с каждым сезоном неулыбчивости и язвительности, уже достигло предела, за которым и радость , и критика прежней очарованности, самообмана. Развязка произошла во сне, по ощущениям- нелегко она далась.

Я отдыхала в своей комнате, занимаясь исключительно собой: гляделась в зеркала, примеряла наряды, ходила из угла в угол, тосковала о чем-то, незваных гостей воспринимая как личных врагов.

За дверью послышались шаги, нетерпеливое движение. 

Минуту выясняла, в чем дело, кто явился. Едва успела понять, что  это меня страстно хотят видеть, мгновенно прислонилась к двери, ища опору. Меньше всего мечтала видеть означенного бывшего друга. Я рассудила его визит как предательство, беспардонное вторжение- с моими желаниями не считались! Отважились прийти, навязать свое общение в тот момент, когда я нуждалась в покое, барстве, погружении в себя.

Я тоже была хороша- потеряла самообладание, донести ничего не могла.

Началась борьба. Он хотел не войти- а ворваться, налегая всем телом с обратной стороны. Колотил, кидался зверем;  бессмысленным, дерзким казалось упрямство гостя, применение силы. Сорвавшийся с астральной цепи полуинкуб изводил и пугал.

Дверь и наши усилия резонировали. Я просто молилась на устойчивость примитивной конструкции. Сил, к счастью, пока хватало, но для противоборства требовались иные, сверх имеющихся возможностей- и я находила в себе неизведанные запасы. Врывающийся уже упирался лбом, в этом походил на человека-быка: голову склонив, нутряно мычал и делался не собой. 

Появилась щель, я запаниковала. И просила, и кляла, и бранилась: сейчас же убирайся, скот, мерзавец. Что ещё оставалось. Однако же мне совершенно не хотелось сдаваться.

Не знаю, как дверь выстояла,-  наступило затишье: он ушёл так же неожиданно, как и  появился. Безумный бык.
Представлялось: я вынесла нечто запредельное, грубое, несоразмерное. 

До этого "столкновения"  мы не поддерживали связь уже продолжительное время. В последующие  два дня "враг" позвонил, поделился своим горем: он отдыхал за границей, наслаждаясь вовсю  отпуском, как  вдруг получил извещение о смерти деда-  человека, пользовавшегося всеобщей любовью  и уважением, ветерана. Дело осложнялось тем, что срочно прервать поездку не получалось- проблемы с билетами, ступор. От меня требовались сочувствие и дельный совет, постаралась помочь.

Под действием печального события я заметно смягчилась, 

Осторожно взяла ножницы и раскроила когда-то шелковую-а теперь грязную, в лохмотьях нитяных, ленту.