Публикации
Написано Жылдыз
И свои могут обмануть.
В сотый раз Жика пыталась настроить российскую сим-карту в своём китайском телефоне и в сотый раз убеждалась в тщетности этих действий. Ни звонить, ни смс отправлять, ни вообще хоть как-либо обозначать своё присутствие в телефоне симка категорически не желала. Вторая симка, доставшаяся бесплатно в комплекте с купленной первой, но уже другой сотовой компании, также ушла в глухую несознанку.
- Сим-карту взять не желаете? С российским номером? – услужливо предлагала молодая девушка спинам, толпившимся у линии на паспортный контроль. Спины суетливо сминались, корчились, отрывисто вопрошали «сколько» и снова разглаживались, готовясь к старту.
- Сим-карта? Российская? Вторая бесплатно? – подступилась девушка к Жике, обернувшейся, чтобы помахать на прощание маме. Взгляд зацепился за просительный взгляд диллера симок.
- Сколько? – ещё не решившись окончательно, скорее для проформы спросила Жика. Кто его знает, где она в Москве сможет купить симку, и как это у них там происходит. Венера-эже, конечно, поможет, но до неё ещё ведь дозвониться надо будет, найти в большом и чужом городе – встретить в аэропорту тётя её не сможет, работает в ночную.
- Пятьдесят сомов за эту, там баланс уже есть в пятьдесят рублей. А эту можете взять бесплатно. У вас же двухсимочный телефон?
Жика кивнула, протянула деньги и, взяв сим-карты, убрала их в карман пальто.
И вот теперь, сидя в Шереметьево, Жика непонимающе крутила в руках бесполезные пластиковые прямоугольнички.
«Активировать до…», - начала читать она, и тут всё прояснилось. Ну, конечно! Она взяла просроченный товар. Её облапошили! У сим-карт вышел срок активации, потому они теперь и не подают признаков жизни. А она наивная…
***
Вон тот долговязый лысый и бородатый мужик. Странный он какой-то. Всё левое ухо в переплетениях пирсинга, с мочки правого свешивается цепочка из канцелярских скрепок. Колечко на левой брови.
Покачиваясь в вагоне метро, Жика всеми силами пыталась не смотреть на интересного мужика, но получалось слабо. В серой массе пассажиров он выделялся ярким кирпичным пятном своей куртки, травяной зеленью штанов с многочисленными карманами, звонкими высокими ботинками на толстой тракторной подошве. Да, именно звонкими. Когда он переступал, меняя положение, чтобы встать удобнее, цепочки, застёжки и пряжки на его ботинках мелодично позвякивали.
«Как шпоры у мушкетёра», - подумалось Жике, и она снова опасливо, украдкой глянула на мужика. Он тем временем скучающе рассматривал свои ногти, выкрашенные чёрным лаком.
У себя на родине Жика нередко слышала жуткие истории о скинхедах, заполонивших Москву и методично выискивающих всех, кто не такой, кто отличается.
«А вдруг он тоже скинхед?» - мелькнула мысль. Почему «тоже», Жика не могла объяснить. Ведь «тоже» предполагает, что кто-либо рядом с ней, в этом же вагоне тоже скинхед.
Жика осторожно оглядела людей – кто-то сидел, кто-то стоял, привалившись плечом к дверям (хотя на них было написано «не прислоняться»), но у всех на лицах было то, что роднило – безразличие. Безразличие к тому, что происходит в вагоне, безразличие к объявляемым станциям, безразличие и к странному мужику, и к не такой Жике. Собственно, для них Жика была не Жикой, а каким-то невнятным пятном, как и всё, что не входит в поле их интересов. Невнятное, размытое пятно. Мелькнут на пару мгновений чёрные глаза, смуглая кожа. Губы… те и вовсе останутся незамеченными, потому что без яркого модного оттенка. Просто губы. Да и вся она просто девушка откуда-то оттуда, каких много в огромном городе. Тёмный, не маркий пуховик. Такая же невыразительная шапка. Безликая в толпе безликих.
И только этот… со скрепками в ухе светился на весь вагон. Тепло улыбался и смотрел на Жику, выделяя среди остальных.
- I’m from Netherlands , - качнувшись к Жике, доверительно сообщил он.
- А? – испуганно спросила девушка.
- Netherlands , - медленнее, в такт поезду, сбавлявшему ход, повторил странный мужчик, - I am from Netherlands. And you? Where are you from?
- Кыргызстан, - вжав голову в плечи, ответила Жика.
- Good luck, Kyrgyzstan , - подмигнул Странный и вышел в открывшиеся двери. Жике предстояло ехать до самого конца ветки. А потом ещё пересаживаться на автобус, чтобы отправиться в темноту за МКАДа.
***
Разобраться в переплетениях московского метрополитена не проблема. Проблема найти нужный выход, чтобы не ошибиться с автобусом. После пары таких поездок в не-понять-куда Жике пришлось научиться ориентироваться. Ещё спустя пару дней уже не она, а у неё спрашивали дорогу. Но в Москве девушка по-прежнему ощущала себя чужой. Трудно было привыкнуть к этому сумасшедшему темпу-ритму, когда самой вроде и спешить никуда не надо, но все бегут, стремятся куда-то, и поневоле утягивают с собой. «Пускай река сама несёт меня», - нет-нет, да и вспоминались слова из детского мультфильма про маленького колючего зверька, потерявшегося в тумане. Только вот у него был тот, кто ждал его возвращения, ее же родные были настолько далеко, что иногда прошлая жизнь, до Москвы, казалась сном – словно перетекла из одного тумана в другой, ещё более плотный. И чтобы не задохнуться в нём, надо двигаться. Беспрестанно. Просто стоять на месте и ждать нельзя. Здесь – не дома, где можно было и опоздать.
В родном Бишкеке Жика никогда не боялась. Знала, что в любом случае успеет. Потому что редко кто приходит вовремя. Только по звонкам в школе можно было сверять часы, а в остальном не стоило переживать. Даже Общереспубликанское тестирование начиналось с опозданием. Но там Жика всё равно не успела ответить правильно на все вопросы. Слишком долго думала, забыв о времени, обманувшем её.
***
«Радуйся, что так всё сложилось, - говорила тётка по матери, Венера-эже за завтраком в небольшой двухкомнатной квартире, – где бы ты была со своей учёбой в Бишкеке? Уж точно не в Москве. А здесь есть шансы, есть возможности».
И Жика честно пробовала радоваться, засыпая вечером на диване в зале. Выскабливая крохи радости из будто онемевшей души, просыпалась утром, задолго до рассвета, чтобы успеть на автобус, в метро – на работу в одну из закусочных на Мясницкой.
«Радуйся, Жика. Радуйся, - Жылдыз старательно поднимала кончики губ к скулам, заставляя и глаза улыбаться. - Жизнь не так печальна, когда ты на раздаче фаст-фуда в Москве, а не врач в родной стране. Забудь о белом халате, о детской мечте, о желании спасать людей – всё это не практично, - услужливо кивала Жылдыз очередному клиенту. - На что жили бы твои отец, мать и братишка, будь ты врачом? Быть может, и не жили вовсе, ноги протянули, пока дождались бы только окончания твоей учёбы, - провожала взглядом беззаботно смеющихся школьников, получивших свой заказ. - А Бакытика самого в школу надо собирать, и мать болеет часто, и отец не всегда может найти работу. Радуйся, Жика. Радуйся. Ты спасаешь людей – свою семью».
Рассмотреть Москву во всей красоте не хватало времени. Когда Жика не спала – она работала. Когда работала – смотрела только на клиентов, деньги, цифры, буквы заказов. Чизбургер двойной, чизбургер обычный, воппер двойной, тройной, тендеркрисп, цезарь ролл, капучино, американо, латте, кола лайт…
А вечером вновь покачивалась в вагоне метро, уже совсем не заботясь – смотрит ли на неё кто-нибудь.
Закрывая глаза, Жика мечтала о том дне, когда вернётся домой, где вместо серых высотных домов из окна видны горы – снежные вершины на фоне синего неба.
***
Близился конец смены, когда возле кассы, мелодично позвякивая, нарисовался тот самый странный мужик из метро.
- Оу, хай, Кыргызстан, - расплылся он в улыбке и заказал фишбургер с эспрессо. А после дождался, пока Жика тёмной тенью прошмыгнёт к выходу, и предложил погулять по Москве. И отказать ему не хватило смелости.
Находиться с ним рядом было и страшно, и волнительно одновременно. На ломанном русском, старательно выговаривая слова, Карел (так он представился) рассказывал о своём увлечении русской культурой и языком, перечислял любимых писателей и поэтов, пытался даже цитировать что-то, удивляясь, почему Жика до сих пор не была на Красной площади.
А теперь они вместе зашли в сувенирную лавку, вместе же полюбовались на многочисленных наштампованных матрёшек, подивились ценам, рассчитанным не ясно на чьи доверчивые кошельки, и зашли в небольшой церковный храм. Жика не знала его названия и даже сначала долго мялась перед дверями, не решаясь отворить, боясь вновь оказаться чужой. Но Карел отворил смело, увлёк за собой девушку, и они тихо прошли вдоль стен, вдыхая тягучий аромат ладана и уютный свечей. Наверное, там были иконы, но Жика не заметила их. Всё плыло, размывалось в золотой туман: язычки свечей, стены, женщины в платках, кресты. Один Карел был чётко очерчен. Жика заворожено смотрела на то, как подмигивали скрепки на его ухе, как они вдруг исчезали, оставляя только сияющие улыбающиеся глаза, оказавшиеся зелёными – яркими-яркими, как трава в родном Кыргызстане.
Потом, вышагивая по булыжной мостовой, мокрой от моросящего снега, Жика рассказывала о Кыргызстане, в свою очередь удивляясь тому, что Карел знал (и не просто знал, а читал) Чингиза Айтматова. К стыду своему, Жика не могла назвать других таких же выдающихся кыргызских писателей. Вспомнила несколько строк из Алыкула Осмонова, прочитала по памяти на родном, на кыргызском самое любимое:
Мен кеме, келчи жерге эрте жеткен,
Кебелбей эки жагым кычыр эткен,
Коз жеткис бул дениздин аркы учуна,
Жынайлак жаштыгымды таштап кеткем. (1)
И вспыхнула, заметив каким восторженным взглядом смотрит на неё Карел.
- Что? – тихо спросила Жылдыз.
- Красиво, - так же тихо ответил Карел. - Твоё имя... оно как-нибудь переводится с кыргызского?
- Да. Звезда, - опустив взгляд, сказала она. - А твоё? Что оно означает?
- Оу, всего лишь человек, - осветился широкой улыбкой.
- Мне пора домой, - спохватилась. – Тётя волноваться будет.
- Я провожу?
- Нет, не стоит. Мне далеко ехать. Ты в другой стороне живёшь. Наверное. Да и неудобно мне.
- Но я провожу.
- Нет, Карел. Увидимся завтра. Если хочешь. Приходи после смены, - сказала Жика и испуганно прикрыла рот ладошкой. Сказала и поняла, что только что сама пригласила мужчину на свидание. Пригласила того, кого видит всего второй раз в жизни, но с кем так уютно, хорошо и тепло. Тепло несмотря на снег и холод вокруг. Отец бы не одобрил. Да и мать тоже. Никто бы не одобрил дома. Но она ведь не дома, так?
Они простились на станции метро. Карел крепко стиснул ей руку перед тем, как она шагнула в вагон, и попросил позвонить по приезду домой. Жика кивнула и, уже глядя на Карела сквозь толщу стекла, робко помахала. Подумать только, в первую встречу он показался ей таким… странным, даже пугающим, а теперь… теперь просто не похожим на других, особенным.
Опустившись на сидение, Жика погрузилась в себя, свои мысли. То и дело мечтательно улыбалась, подносила кулачки к раскрасневшимся щекам и снова улыбалась. И не замечала агрессивных взглядов, направленных в её сторону. Несколько парней, одетых в мало отличавшиеся друг от друга чёрные дутые куртки, чёрные штаны либо потёртые джинсы и кроссовки, уцепившись за поручни, в упор смотрели на Жику, изредка негромко переговариваясь и паскудно посмеиваясь.
Они вышли на той же станции, что и Жика. И так же группкой втиснулись в автобус. Доехали вместе с ней до конечной остановки и, когда она вышла, потрусили следом на некотором отдалении, выжидая пока рассосутся редкие пассажиры.
Чтобы сократить путь, Жика нередко ходила дворами. Вот и сейчас пошла, стремясь быстрее добраться до дома, чтобы рассказать тёте про удивительного парня, про красивую и сказочную Москву, про тёплый снег, когда её нагнал первый из преследователей и толкнул в снег. Остальные дружно заржали и обступили её кольцом.
- Что? Что вы делаете? Зачем? – Жика смотрела на них и не понимала. Они же… такие же как и она. Зачем они…?
- Ты позоришь кыргызских девушек! – зло прошипел один и со всей силы пнул её в живот. Жика задохнулась от боли и, скорчившись в снегу, всё так же непонимающе смотрела на них. Сделав над собой усилие, она опёрлась на руки и попыталась встать, но ей не дали – накинулись всей толпой и принялись избивать. Только один остался стоять на месте – деловито вытащил из кармана куртки телефон и принялся снимать расправу на камеру.
- Хватит! Остановитесь! За что?! Эмне кылдым силерге? Остановитесь! Суранааам урбагылачы! – мешая кыргызские и русские слова, молила Жика, захлёбываясь собственной кровью, а в ответ получала новую порцию ударов и ругательств: «жалап», «шалава», «шерменде», «позор». Они били её, кричали, что проучат, навсегда отучат встречаться с мужчинами другой нации, с «чужими». Выбивали из неё дух до тех пор, пока где-то наверху не хлопнуло окно, а вдалеке не завыли сирены.
Каким-то чудом всё ещё удерживаясь в сознании, Жика смотрела на небо, словно подсвеченное изнутри привалившимся к нему снегу. Небо дрожало, плыло, двоились дома, то падая, то отпрыгивая, когда Жика смаргивала слёзы. Боль… больно было так, что и не вздохнуть. Вместе с тошнотой накатывала и странная лёгкость – тёмная, обволакивающая. И хотелось просто закрыть глаза, позволить снегу плавиться на её коже, смешиваясь со слезами, с кровью.
***
Месяц спустя
- Их так и не поймали, - сообщила тётя Жике, задумчиво переправлявшей чаинки с одного берега чашки к другому. Рассвет только занимался. Они сидели на кухне своей квартирки при свете только безмолвно работающего телевизора. Тётя, подперев одной рукой подбородок, пальцами другой вычерчивала замысловатые узоры на скатерти. – И вряд ли поймают, - вздохнула она и откинулась на спинку стула.
- Угу, - кивнула Жика, целиком и полностью сосредоточившись на чаинках.
- Ты всё-таки решила? И не передумаешь?
- Нет. Не передумаю.
- А…
- Я остаюсь, Венера-эже. Пока остаюсь. Буду работать. Заниматься. Готовиться к поступлению. Карел подтянет с английским. Он уже обещал.
- А вдруг…
- Не уедет. Пока не уедет. И я вернусь домой. Когда-нибудь вернусь. Когда смогу дать что-то не только маме с братишкой, отцу, но и другим. Я вернусь, Венера-эже. Но не сейчас.
«Им не сломить меня», - хотела бы Жика так пафосно сказать. Уверенно, без страха глядя в будущее в чужом городе, чужой стране. Но страх был. Страх не успеть рассмотреть тех, кто на самом деле представляет опасность. Страх снова обмануться.
- Но только поборов свой страх, можно двигаться дальше, ведь так? – тихо спросила Жика и сама себе кивнула. Чаинки причалили к берегу.
-------------------------------------------------------------------------
Я корабль, но рано мой окончен путь,
И у пристани стою, скрипя чуть-чуть.
Взгляд стремится через море, в край родной,
Где я бегал босоногий, молодой. (пер. Зура Умарова)
