Justa D

...Бункер давит на меня, гнетет всей своей железобетонной сутью. Склеп, а не убежище. Понятно, почему его аборигены оставили. Неужто нашим в поле нельзя было лагерь разбить? От кого тут прятаться? Местные, в основном, только в городах и остались, прячутся в руинах как крысы. Открытых пространств они боятся как огня. Может и правильно «нелюди», или как их там местные называют, очистили от автохтонов этот мир. На кой ляд им вообще планета была нужна? Чтобы расковырять, реки иссушить, землю в асфальт закатать? Места живого не осталось. Да и живым - тоже.

 

Мертвый город, медленно разлагающийся на поверхности, населен призраками былого блеска и величия. Они тянут ко мне свои щупальца из ржавых лимузинов и разоренных вилл, позеленевших памятников и почерневших скульптур, высохших фонтанов и покрытых барельефами мостов. Приметил намедни в квартале от площади с павильоном монументальное основательное здание с массивными каменными колоннами. Окна давно выбиты и, судя по темным подпалинам, внутри полыхал пожар. Грешным делом, принял за музей, но нет. В нем располагалось какое-то административное учреждение, полное почерневших металлических шкафов, сейфов, табличек на стенах. Что на них написано, не разберешь. Все покрыто слоем сажи, перемешавшейся с пылью, и смесь эта скрадывает звуки, цвета, минуты, годы. Смертная тоска.

 

Снаружи слышится звонкий детский смех. Звук доносится из ближайшего проулка и мне становится не по себе. Осторожно, чтобы не поймать шальную пулю или любой другой ее аналог, выглядываю из-за угла. Метрах в пятидесяти от меня врос в мостовую автобус с узнаваемым значком – бегущей фигуркой с ранцем. Окон в машине давно нет, двери раскрыты, каркасы сидений истончились, сквозь дыры в полу видно дорогу. Никто не садился в этот автобус десятилетиями, после того, как он в последний раз развез детей из школы. Но ведь я слышал смех. Наверное, схожу с ума. Но как здесь сохранить рассудок? Весь этот проклятый город – большая усыпальница, а в склепе никому не придет в голову смеяться.

 

Вся Надежда – склеп, и бункер, в котором размещается миссия, его неотъемлемая часть. Может быть поэтому и народ в нашем бункере подобрался в основном молчаливый, смурной, воздухом мертвого мира до костей пропитанный. Зашел я как-то после очередного выхода на поверхность в столовую, а они делают вид, что меня не видят. В упор. Дед Клаус разве что не отворачивается пока. До поры. Но чего я хотел? Боевого братства? Профессиональной солидарности? Чтобы по плечу похлопали. Садись, мол, брат-прогрессор, промочи горло, авось и забудется все мерзкое, что ты сотворить успел. Ан нет. Изгой, детоубийца. Чужак, он и на Надежде чужак. Будто и камуфляж не снимал. Нет меня здесь. Или «здесь» для меня уже нет?

 

Видеть никого не хочу. Ни Ольгу проклятущую, ни Котофея Марковича, ни подчиненных его, белоручек. А доведется с членом совета свидеться, в лицо плюну. В общем, забился я в свою комнату как таракан в щель, запечатал металлическую дверь на два оборота, и думаю: мне оно надо? Вот это все мне за что? Выдернули из джунглей, легенду о ранении запустили, да так, что ногу калечить пришлось, прихрамывать теперь, покуда на Землю не отзовут. А лучше – обратно, в устье Тары, чтобы в самое пекло. Пусть даже по возвращению на Гиганду мной контрразведка заинтересуется. Алайцы, доложу вам, не имперские крысоеды: миндальничать не любят, народ на расправу скорый, на заслуги перед герцогством смотреть не будут. И чхать будут на личный его высочества жевательный табак, которым меня сам герцог после одной из успешных операций отметил – за мужество и беспримерный героизм. Но плевать! Лишь бы забыться и о Надежде не вспоминать.

 

Кому, змеиное молоко, об этом расскажешь? Тот же Всеволод Маркович во мне убивца видит. Не в Оленьке своей, которая операцией руководит, почему-то. Во мне! Снайпер в его глазах, видите ли, тот же палач, только высококвалифицированный. Потому что только палач способен жертве в глаза смотреть и хладнокровно наблюдать, пока не потянет их поволокой, чтобы потом спокойно доложиться о поражении цели.

 

Чем крыть? Он и раньше ведь прав был, хоть и отчасти. Я в устье Тары, что уж скрывать, крысоедов положил на три жизни вперед, и такими же отпетыми головорезами командовал. Привыкнуть бы к смерти должен – во имя прогрессивной миссии! – но лица-то мне до сих пор снятся. Человеческие у крысоедов лица. А ведь с той стороны, возможно, такой же брат-прогрессор алайцев в оптику высматривает. И тоже, полагаю, не по своей нужде. Только, вот, в джунглях у Тары во взрослых мужиков стрелять приходится, а не как здесь. Знать бы, на что соглашался... Но так не предупредил никто, не намекнул даже. Секретности напустили по самое змеиное вымя. Особо важное задание! Как же! А теперь, выходит, прав Всеволод Маркович на все двести процентов. На все триста! Господи-боже, как с ума не сойти? Я человек, а не ангел смерти. Не мне через Лету детей переводить.

 

В школе прогрессоров, между прочим, меня не к мясорубке готовили, и не к таким миссиям «гуманности». На Гиганде еще юнцом внедрили в охотничий клуб, чтобы к элите Алайского герцогства поближе был. Агент влияния доступ к высшим кругам должен иметь. Потом - война, мобилизация, зачисление в снайперскую группу, и – вот где прозвучал первый звоночек! - понеслась душа по кривой дорожке, пока на Надежду не вынесла. Но что бы, интересно, любезный Всеволод Маркович сказал, если б его подопечного в реальный бой бросили, да чтоб вымазался по локоть в крови? Как бы на своего питомца смотрел? То-то и оно!

 

Но я, заметьте, ворчливого старикана не осуждаю. Понимаю в чем-то даже, сочувствую. Сидел себе спокойно, ус крутил, да брата-прогрессора на аборигенов науськивал. Они тут, оказывается, лаборатории под видом одаренных местных запустить пытаются, чтобы от синдрома Вернера избавить, почву и воздух очищают. Да только не получается в нужные сроки уложиться. Мрет народ, да с метаморфами потихоньку в неизвестность тикает. Не дураки, понимают, что глупо питать особые надежды на мертвую Надежду. Но спасательная миссия, однажды затеянная, все равно продолжается. Такую махину, коль в движение пришла, остановить сложно. А кое-кто, напротив, только рад, что конец Надежды хоть на какой-то срок оттягивается. Возможности-то какие для экспериментов открываются! Ого-го! Планетарные, космические!

 

Интересно, питал бы светлые надежды дражайший Всеволод Маркович, если б знал, что Надежда не только комиссии по контактам будет интересна? Судьбой аборигенов, подозреваю, очень заинтересовалась структура, чья аббревиатура да не будет упомянута всуе, ибо порядком наслышаны, а теперь, быть может, и близко познакомились. Без ее одобрения, полагаю, совет на такую авантюру бы не решился. Просто мурашки по коже – от ситуации, от бункера, от Ольги этой. Такая милашка, казалось бы, но, глянь-ка, жесткий координатор. Что в ее огненной головке творится, уму не приложу. Странников она, значит, на Надежде ловить собралась. Стало быть, на живца. И только живцу мучительно и непонятно, за что его, бедолагу несчастного, насадили на крючок...

 

 

...Еловский рассматривал в прицел дряхлую старуху, медленно и обреченно бредущую через площадь. Бабка еле передвигала ногами, шаркая по мостовой подошвами ботинок, таких же древних и разваливающихся как она сама. Замызганный темный плащ, в который она была одета, пузырился на ветру, словно достался с чужого плеча. Из-под вязаной островерхой шапки неопределенного цвета торчали спутанные седые космы, придавая их хозяйке схожесть с персонажем из страшных детских сказок. Для полноты образа не хватало ступы или метлы. Вместо них «ведьма» тащила за собой двухколесную конструкцию с проволочной корзиной, обшитой изнутри мешковиной. В ней что-то мелодично и звонко позвякивало, отдаленно напоминая перелив бубенцов пеннивайза.

 

Старуха остановилась напротив павильона и, поставив тележку впереди себя, оперлась на ручку. В оптику было видно, как она тяжело дышит и шевелит губами: то ли считает вслух, то ли просто разговаривает сама с собой. Потом бабка достала из-за пазухи засаленную флягу, отхлебнула из горлышка и огляделась с таким видом, будто не понимала, как и зачем сюда попала. Вот только взгляд у нее был удивительно цепким, словно карга что-то высматривала. На какой-то миг Еловскому показалось, что ведьма разглядела его укрытие. Чу-чу, русским духом пахнет! Палец Никифора лег на спусковой крючок, но старуха отвела прочь выцветшие глаза и медленно развернулась к павильону.

 

Логово метаморфов ярко освещалось даже днем. Всеволод Маркович как-то обмолвился, что внутри спрятан мощный источник энергии, который питал не только круглосуточную иллюминацию, но и силовое поле, не позволяющее аборигенам разрушить ни объект чужаков, ни гипотетический подпространственный переход. Подобный реактор, думалось Еловскому, мог бы обеспечить электричеством целый город, но служил не созиданию, а бесчеловечной мерзости. Какими бы устремлениями не руководствовались чужаки, оправдать похищение детей Никифор был не в силах, чтобы не думал об этом Всеволод Маркович. Если бы малышей спасали, то уводили б вместе с родителями. Тем более, что и родители, по большому счету, тоже были детьми, только с запустившейся программой стремительного старения.

 

Бабка, не подозревая о постороннем присутствии, вновь приложилась к фляге, сипло откашлялась и наконец решилась продолжить нелегкий путь. Почтенная должна была бы удалиться в ближайший проулок, но прошаркала прямиком к павильону. Еловский задержал дыхание: карга вела себя нетипично. После множества неудачных попыток уничтожить гнезда метаморфов, аборигены предпочитали обходить их за версту, хотя, иногда, и выставляли дозоры, чтобы перехватывать малышей. С одним из таких он едва разминулся накануне. Ребята тут обитают нервные: им пальбу устроить легче, чем поздороваться.

 

Старуха остановилась у самой витрины павильона, уперлась лбом в стекло, и долго рассматривала выставленные на обозрение куклы. Плечи ее вздрогнули – раз-другой, и еще, и Еловский понял, что она рыдает, и тогда ему самому вдруг стало невообразимо горько. Бедняжка, представлялось ему, наверняка оплакивала свое детство, физически закончившееся буквально пару-тройку лет назад. Косички, еще помнящие банты и ленты, покрылись сединой, личико избороздили глубокие морщины, румянец зарубцевался пергаментом. Какой невообразимый ужас и жуткое отчаяние должны терзать ее рассудок?

 

Затем произошло то, чего Никифор ожидал сейчас увидеть меньше всего. Из павильона, из самой его темноты, выступил на дневной свет справный молодой мужчина в мундире. Блеснули серебром начищенные пуговицы парадного кителя, качнулись в такт шнуры замысловатого аксельбанта. Так, наверное, должен бы выглядеть местный военный, но только не осталось на Надежде ни армий, ни парадов, ни смотров, ни маневров. Защитники мертвого мира сгинули вместе с миром, который присягали защищать. Впрочем, метаморф, принявший образ военного, не претендовал на звания, почести или ордена. Вряд ли его управляющей нечеловеческой схеме вообще были доступны подобные понятия.

 

Отвлекшись от витрины, старуха зачарованно смотрела на приближающегося метаморфа. Так, наверное, ведут себя мыши, поддавшись гипнотическому танцу змеи. Никифор закусил губу, осознавая, что станет свидетелем скорой и неминуемой расправы. Но он ошибался. Автомат Странников медленно подошел к несчастной и застыл в шаге от нее. Метаморф будто ожидал ответного движения, и старуха поняла. Почтенная вытерла слезы и буквально ожила. Движения стали быстрыми, порывистыми, суетливыми - дряхлая матрона очень спешила.

 

Бабка опустила руки в корзину. На мостовую вывалилось грязное тряпье, покатилась полупустая детская бутылочка, рассыпались незатейливые погремушки. Старуха извлекла из плетенки небольшой тряпичный сверток и доверчиво протянула «военному». Метаморф осторожно принял подношение и бережно прижал к мощной груди. Сверток, отреагировав на движение, зашевелился, зашелся здоровым младенческим криком. Карга закрыла лицо руками и, опустившись на колени, истошно взвыла, исторгая из глубин прокаженной души боль, отчаяние, горе, ненависть к себе и сущему.

 

- Змеиное молоко, – Никифор прошипел ругательство вслух и прикусил язык. На площади внезапно появились новые действующие лица, которых, как и содержимое бабкиной корзинки, проворонил дрон. Исправен ли еще дозорный автомат или его нутро оказалось слишком тонким и чувствительным к насыщенной ядами атмосфере?

 

Из зданий у павильона высыпалась группа низкорослых аборигенов. Никифор, доверяя теперь только своим глазам, насчитал пару десятков человек. Местные были вооружены огнестрельным оружием разного калибра и отличных друг от друга конструкций. У одного из них Еловский заметил даже внушительного размера ручной пулемет. Судя по злым восклицаниям, им не терпелось применить в деле весь разношерстный арсенал.

 

- Стойте! – Старуха, изменившись в лице, поднялась с колен, встав между метаморфом с ребенком и соплеменниками. Она вытянула перед собой руку открытой ладонью вперед, словно хотела оттолкнуть вооруженных людей, отгородиться от них или смести прочь. – Не смейте!

 

- Сумасшедшая дрянь! - Один из аборигенов выступил вперед и взял ее на прицел. – Ты отдала твари моего сына!

 

- Он и мое дитя! – Старуха ударила себя в грудь. – Убей меня, если сможешь, но это я – я! - родила его в муках, не ты!

 

- Заткни гнилой рот, стерва! – Абориген выстрелил, и старуха, согнувшись пополам, упала. Автомат Странников равнодушно посмотрел на то, как корчится у его ног человеческое существо, потом повернулся к вооруженной группе спиной и направился в логово. Не проявляя никакого желания вступать с ненавистным метаморфом в переговоры, местные открыли плотный огонь. Пули рвали ткань мундира, но «солдат», никак не реагируя на многочисленные кинетические удары, спокойным размеренным шагом вошел в павильон. Старуха, распластавшись в растекающейся луже крови, провожала его немигающим взглядом.

 

Стрельба стихла, но воздух, насыщенный бессильной злобой и пороховыми газами, все еще витал над площадью мятежным духом. Еловский, не желая больше вдыхать смрад ненависти, отполз от пролома и принялся собирать снаряжение, намереваясь вернуться в бункер миссии. На сегодня, думалось Никифору, впечатлений больше чем достаточно. В конце концов он получил ответ на долго мучивший его вопрос. Трагедия Надежды была вовсе не в том, что доминирующий на ее поверхности вид наплевал на экологию в угоду развития машинерии. Причина безвременной кончины их мира крылась в отвращении, которую аборигены, будучи вершиной местной эволюции, испытывали друг к другу даже сейчас, у последней черты. Стоило ли удивляться, что местная цивилизация в конечном итоге отравила не только кормилицу-природу, но и саму себя, буквально совершив самоубийство?

 

Никифор поднялся, чтобы уйти, но вдруг услышал, как в соседней комнате скрипнула половица. Змеиное молоко, лягушачьи уши! Прежде чем идти на поводу у эмоций, ему следовало убедиться, что местные ушли! Мысленно костеря себя за неосторожность, Еловский включил активный камуфляж, надеясь, что маскировочный слой не откажет, как дозорный дрон. Положив руку на скорчер, Никифор прижался к стене, сливаясь со штукатуркой и ошметками обоев.

 

В комнату осторожно прокрался седобородый абориген, повертел головой, принюхиваясь к воздуху, словно ищейка. Будучи азартным охотником, он не догадывался, что, выслеживая зверя, попал к тому в берлогу. Следопыта, как и многих людей до него, сгубила самонадеянность.

 

Когда с седобородым и его товарищами было закончено, а пыль осела, Еловский выбрался на улицу, прилегающую к площади. За зданием, из которого он вышел, стоял грузовой автомобиль с высокими бортами – грязное, уродливое, дышащее на ладан чудище, но от него еще исходили тепло и узнаваемый запах ископаемого горючего. Вот так сюрприз! Значит, кое-какая техника в городе еще была на ходу. Это объясняло, как у гнезда метаморфов одномоментно появился целый отряд карателей.

 

Еловский заглянул в кабину грузовика. Под пассажирским креслом покоился брезентовый мешок. Кладь, наверняка, принадлежала хитрому следопыту. Кому ж еще исполнять роль штурмана, если не ему? Никифор вывалил к ногам содержимое и убедился в верности догадки. По камню покатились патроны, глухо ударились оземь пара запечатанных еще консервных банок, а сверху шлепнулся военный планшет – старый, кожаный, на блеклой металлической застежке. Внутри желтели бумажные листы с записями и пометками. Решив разобраться с содержимым планшета позже, Никифор сунул находку в свой рюкзак и наскоро обыскал кузов транспорта. Он нашел запасную канистру с характерным душком нефтеперегонки, облил ее содержимым машину и, отойдя за угол, поджог оставленную за собой дорожку.

 

Мутная желтоватая жидкость загорелась, чуть чадя. Синий огонек весело и споро побежал к машине. Еловский развернулся и зашагал прочь. За спиной гулко ухнуло – то ли рванул бак с горючим, то ли где-то в грузовике лежала взрывчатка, на которую он по недоразумению и спешке не обратил внимания - поди теперь пойми.

 

Виновато пискнул сигнал от дрона. Очухался, цифровая зараза! Еловский недобро усмехнулся. Дозорный автомат на удивление быстро вернул способность соображать. Чудо-техника, етить! Или не в ней было дело? Подавляя вскипающий гнев, Никифор приказал дрону возвращаться в бункер. «Подтверждаю», - доложился автомат. Выполнит ли он команду, оставалось только гадать и надеяться, но соглядатай Еловскому был не нужен. В следующий раз он намеревался выйти в город без сопровождения, и «отказ» дрона послужит хорошим поводом, чтобы настоять на проведении полного техобслуживания и глубокого тестирования функций дозорного. Это займет несколько дней. Никифор был уверен, что не встретит возражений...

 

 

ПРИЗРАК – ФАНТОМУ. ПОЛУЧЕНА ИНФОРМАЦИЯ ОТ НАСТАВНИКА ХИМЕРЫ. ПЕРЕД ОТБЫТИЕМ НА НАДЕЖДУ ХИМЕРА СООБЩИЛА, ЧТО ЕЙ ИЗВЕСТНА ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРИЕМЫШЕЙ, НЕСМОТРЯ НА ПРОВЕДЕННОЕ РЕКОНДИЦИОНИРОВАНИЕ. ТАЙНУ ЛИЧНОСТИ РАСКРЫВАТЬ НЕ НАМЕРЕНА. ПОДТВЕРЖДЕНО АРХИВАРИУСОМ.

...Словоохотлива нет-нет рыжая лисица, однако держит что-то в себе, недоговаривает. Тяготит это ее, но, чувствуется, координатор справляется. Плохо, конечно, выходит, по-дилетантски. Актриса бы из нее, полагаю, вышла никудышная. В самодеятельность таких не берут, к оперативной работе на версту не подпускают. Но в планировании наша Ольга блистательна и достойна оваций. Все у координатора моего учтено, помечено, сносками дополнено. Я еще на поверхность выйти не успел, а проинструктирован по самое не хочу – где предпочтительно позиции обустроить, откуда обзор лучше открывается, через какой люк в город выходить и в какой лучше нырнуть для эвакуации. Суетиться начала вокруг точно наседка. А смысл?

 

Сдается мне, что на месте сам разберусь, что лучше, куда и откуда. Операции только на бумагах гладенько выходят. Я эту истину на личном опыте и личной же шкуре еще в первый год на Гиганде усвоил. Бросили, помнится, нас маршем к деревеньке одной. Да как деревеньке – пять дворов да плетень. Точка на карте и то больше будет. По прямой до обозначенного пункта верст двадцать, но прямых дорог с нашей стороны к ней не было и, полагаю, до сих пор нет. Все по джунглям и гатям, где всякая тварь если не кровосос, то ядовита. А на тебе винтовка родная, пистолет-пулемет для ближнего боя, провиант с боезапасом на пару дней, ракетомет по почкам стучит, и водица болотная в ботинках хлюпает.

 

Вся ценность безымянной деревушки была в том, что стояла она аккурат напротив моста, по которому крысоеды резервы к передовой перебрасывали. Другого способа переправлять через Тару технику и пехоту, оперативно и в необходимом количестве, в том районе не существовало - в силу сложного ландшафта, сформированного речной дельтой, и имперской бесталанности. Бронеходы они, значит, делать умеют, бомбовозы поставили на конвейер, а быстро наводить понтоны их инженерные команды почему-то не научились. Так что, если б удалось мост закупорить, рвануло бы почище парового котла. А нам ведь только того и надо.

 

Выползли мы из зеленки как черти, в грязи и пиявках, а у деревеньки нашей уже колонна имперских бронеходов в боевой порядок разворачивается, пехота крысоедская в джунглях просеки огнеметами выжигает, а на дереве у плетня – змеиное молоко! - селяне на ветру рядком болтаются. И стар, и млад: все, кого крысоеды нашли, и баб с детьми не пожалели. Бригад-егерь, как казненных увидел, на месте поклялся костьми лечь, но за гражданских отомстить. Они нам вроде и никто, но все равно – наши. А за алайского любой егерь должен врагу глотку рвать, ибо нет долга выше, чем своих защитить и на поругание не отдать.

 

Сложил отец наш, бригад-егерь, горячую голову у той деревеньки и половину личного состава там же оставил, но дал крысоедам жару. Не выдержал враг благородного гнева и бешеного натиска, бежал за искомый мост так, что пятки сверкали. Правда, и алайским он оставался недолго – всего около суток, потому что надорвались и силы растратили, а к следующему утру зажали нас в имперские клещи. С флангов – мотопехота, сверху – авиация утюжит. Мы все это время подкрепления ждали, а командование о егерях вспомнило, когда и не осталось почти никого. После приказа об отступлении в джунгли ушли всего человек пять.

 

Но расстраивать симпатичного координатора совсем не хочется. Пусть пока попланирует, авось что у нее и выпланерится. На том бы и мне успокоиться, но мысль о бункерах отчего-то нейронам покоя не дает. Втемяшилась, проклятая, идеей фикс, да так глубоко, что сам не заметил, как вслух брякнул.

 

Вырывается, к счастью, измышление наружу не в присутствии Ольги, а за стаканом чая на камбузе – я так столовую бункере про себя прозвал. Чай тут, ребята, чудо как хорош, поскольку готовит его не автомат какой-то, а настоящий человек - мастер кулинарных искусств и виртуоз поварских систем с большой буквы – Клаус Юрген. Все его в бункере за талант, почтенный возраст и умение удивить дедом Клаусом зовут, а то и проще – «нашим Сантой», но он, светлая душа, совсем не обижается. Санта, так уж вышло, меня и услышал, и как примерного мальчика подарком в носочек отметил.

 

Присаживается рядышком, смотрит с хитринкой, и говорит: так, мол, и так, молодой человек, а в одном из вскрытых бункеров энное количество лет назад выживших находили. Когда это было, он сам точно не знает – ему предшественник рассказывал. А тот от кого-то из старых прогрессоров, давно отсюда переброшенных, услышал. Какой из бункеров-то, переспрашивает Санта, и из своей кружки отхлебывает, а потом сам себе же и отвечает. Вроде, говорит, шестой. Да-да, дескать, шесть их вскрытых было. Но ты, сынок, лучше б у Всеволода Марковича уточнил. Хотя ума не приложу, зачем тебе оно надо?

 

Действительно, зачем? Но внутри пуще прежнего зудит, и ощущение такое, будто вот-вот откроется что-то очень важное, судьбоносное, и подобное для меня, можно сказать, внове. Поэтому о разговоре нашем я святейшего нашего Клауса прошу не распространяться, поскольку, дескать, любопытствую просто, не более, а рыжему координатору опостылел и пустыми вопросами до колик надоел. Санта доверчиво кивает. Он Ольгу почему-то жалеет.

 

Всеволод Маркович, однако, рыжей подстать - тот еще баюн. Снюхался Базилио с Алисой на общей любви к стране дураков. Я, когда его о бункерах спросил, целую лекцию выслушал об особенностях и уникальности подземных коммуникаций Надежды. Схемы все норовил нарисовать – он, оказывается, еще лет десять назад схожесть планировки бункеров с местными графемами обнаружил, - а потом и вовсе на экскурсию вожделел сволочь в катакомбы подревнее бетонных укрытий. Аборигены, если я правильно все понял, под землю стремились забиться задолго до пришествия Странников. Никак предчувствовали нехорошее.

 

Зевоту в себе как есть давлю, и вид горячо интересующийся всячески поддерживаю. А ну как сболтнет Всеволод Маркович что-то важное. Но старый котяра ус подкручивает, градус интриги повышает. Красноречив, аж зависть берет. Но за словоблудием, чую, болезненное что-то скрывается. Боится Всеволод Маркович чего-то, до дрожи в коленях себя изводит. Поэтому и в глаза мне старательно не смотрит, а все больше куда-то в сторону, и с показным удовольствием изливается об арсеналах найденных, о документах, предметах быта и произведениях искусства, но о выживших – ни-ни. Ни полсловечка. Словно и не людей из бункера на свет вытащили, а бездушных кукол...

 

 

УГОДНИК – ФАНТОМУ. КОНТАКТ С ПРИШЕЛЬЦЕМ УСТАНОВЛЕН. МАНИПУЛЯЦИИ ХИМЕРЫ ПОДТВЕРЖДАЮ. ПРИШЕЛЕЦ – ВЕДОМЫЙ.

 

 

...Тонко пискнул сигнал дозорного дрона. Нехотя поставив точку, Никифор закрыл дневник и убрал во внутренний карман. Он бы никогда не доверил своих мыслей ни тонкой бумаге, ни цифровому носителю, если бы не настойчивая просьба центра. Убедительная настолько, что было понятно: все равно, что приказ. Рассудив, что ведение записей хоть как-то скрасит мучительное ожидание, Никифор смирился. В конце концов, он здесь ненадолго. Этот мир нуждается в могильщиках, а не метких стрелках, изнывающих от скуки и нехватки адреналина.

 

Никифор посмотрел в серое небо, пытаясь разглядеть шарик автоматического наблюдателя, болтавшийся высоко над площадью. На миг ему показалось, что взгляд поймал черную точку дрона, но мигнув, Еловский понял: ошибся. Дозорный слишком мал и юрок, чтобы попасться на глаза, но оно и к лучшему. Не стоило привлекать к себе внимания.

 

«Движение слева, - доложился дрон. – Двое. Ведущий: метаморф, тип «пеннивайз». Сопровождаемый: ребенок, предположительно пяти-шести лет. Время выхода к точке перехода – полминуты». Никифор бесшумно подполз к дыре в стене, у которой оборудовал огневую позицию, и, проверив винтовку, приготовился, ожидая визуального контакта. Над площадью, окольцованной ветхими этажками, стояла мертвая, вязкая нехорошая тишина. А потом Еловский услышал тихий, переливчатый звон.

 

Они появились из проулка, заставленного ржавыми скелетами автомобилей, и скорым шагом двинулись к залитому неоновым светом павильону с игрушками, буквально врезанному в ветхий бетонный параллелепипед на краю площади. Никифор поймал в перекрестье метаморфа. Тот, как и предупреждала координатор, был одет в нелепый на фоне окружающей серости, разноцветный клоунский комбинезон. «Пеннивайз» пританцовывал, позвякивая бубенцами, умудряясь при этом крепко держать за руку чумазого ребенка. Тот послушно семенил рядом с «шутом», увлеченно уплетая леденец.

 

Винтовка с еле слышным хлопком толкнула в плечо. Пуля вошла метаморфу между лопаток, окрасив одежду ярко-красным пятном, но тот продолжил движение, будто ничего и не заметил. Змеиное молоко! Никифор, не веря своим глазам, выпустил в него еще несколько пуль, однако «пеннивайз» пер имперским бронеходом вперед и вроде что-то по пути говорил малышу. Чем его, нежить, остановить? Ракетомет бы сюда!

 

- Цель поражена, - подтвердил наушник спокойным голосом Ольги. – Переходи к следующей.

 

- Что? – Никифор от неожиданности отстранился от прицела. – Другой цели не наблюдаю.

 

- Следующая цель - ребенок, - сообщила координатор и добавила жестче: - Она теперь приоритетна. Приказываю поразить.

 

- Я не исполняю преступные приказы, - со злостью сказал Еловский.

 

- Еловский, операция санкционирована центром до последней детали, - напомнила Ольга, повышая тон.

 

- В таком случае, плевать я хотел на твой центр, - процедил Никифор, приподнимаясь, но то, что он услышал в ответ, заставило его остановиться.

 

- Никифор, опомнись, – координатор едва не сорвалась на крик. - Если не ты, это сделает метаморф! Задумайся на миг, зачем автомат чужаков охотится за детьми?

 

- Я... - Во рту Еловского вдруг стало очень сухо. – Не знаю.

 

- Прояви гуманность, – в голосе Ольги неожиданно зазвучала человеческая мольба. – Подумай сам: похищение детей как-то не вяжется с благими намерениями. Лучше так, миленький, одним выстрелом.

 

Никифор сдвинул перекрестье на ребенка и задумался. Ему никогда не приходилось целиться в детей, и сама мысль об этом претила несмотря на аргументы Ольги. Может быть, прямо сейчас встать и уйти? Змеиное молоко! Почему он поставлен перед таким выбором? Что с ним сделала проклятая работа? С ним не должны так поступать! Он не заслужил!

 

Ребенок, будто почувствовав чужое присутствие, обернулся и, казалось, посмотрел снайперу прямо в глаза. Затем малыш моргнул, разрушая магию момента, отвернулся и, увлекаемый метаморфом, шагнул в павильон. Никифор задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Потом Еловский опустил голову и несколько минут лежал, вдыхая тяжелый сырой воздух и игнорируя вызовы координатора. Зачем он согласился в этом участвовать? Змеиное молоко! Змеиное молоко...

Звездолет класса «призрак» растаял в утренней дымке, оставив на площадке у бункера одинокую фигуру с потертым рюкзаком у ног. Пришелец был рослым, если не сказать, мощным человеком средних лет, под стать тяжелой полуавтоматической винтовке, заброшенной за широкое плечо. Короткий ежик пепельных волос, глубоко посаженные голубые глаза, цепкий немигающий взгляд.

 

Перед прибывшим раскинулся от края до края горизонта огромный город. В отличие от десятков полисов, знакомых визитеру, этот, впрочем, не горел разноцветными огнями, не гудел нескончаемым движением существ и машин, не дразнил ароматами бакалейных лавок, уличных кафе и уютных кофеен. Каменный монстр давно испустил дух, обнажив обглоданный временем хребет рассыпающихся многоэтажек и рассыпав вокруг истончающиеся кости автострад. Он пока не торопился исчезнуть с лика планеты, впившись намертво в выжженную кислотными дождями поверхность железобетонными когтями.

 

Пришельца встречали двое: пожилой и склонный к полноте усатый мужчина, похожий чем-то неуловимым на меланхоличного персидского кота, и стройная рыжеволосая женщина значительно его моложе. Ее лицо с правильными чертами лица можно было бы назвать привлекательным, если б не печать холодной надменности. Приметив несуразную парочку, гость, отмахнувшись от невесть откуда взявшейся мошкары, легко подхватил поклажу и, чуть припадая на ногу, решительно зашагал навстречу.

 

- Прибыл наш красавец, - пробормотал под нос встречающий, придерживая одной рукой выцветшую панаму, которую норовили сорвать порывы холодного ветра. - И как бы мы без него не справились?

 

- Всеволод Маркович, откуда в вас столько предубеждений? – Женщина устало вздохнула, словно разговор об этом был между ними не в первый раз, но собеседники так и не пришли к согласию.

 

- Из опыта, моя хорошая, - проворчал Всеволод Маркович. – И он подсказывает, что наш дорогой гость способен преподнести сюрприз. А я очень не люблю сюрпризы. Особенно, если они неприятные.

 

Женщина поджала губки и недовольно тряхнула копной огненных волос. Однако если она и хотела что-то возразить, то оставила едкую реплику на потом. Прибывший, тем временем, подошел ближе и щелкнул каблуками высоких шнурованных ботинок.

 

- Групп-егерь Бригг, - представился он так, будто приготовился к докладу перед вышестоящим офицером. Заметив удивление на лицах встречающих, прибывший вдруг зарделся. – Ой, да что я? Прошу простить. Совсем зарапортовался. За пятнадцать лет от цивилизации и самого себя отвык. Никифор! Никифор Еловский.

 

- Всеволод Маркович, глава миссии, - встречающий чуть приподнял панаму. – Ваш, так сказать, временный патрон. Между прочим, имел честь когда-то работать в тесной связке с вашим отцом здесь – на Надежде. Он, наверное, что-то рассказывал?

 

- Совсем немного, - уклончиво ответил Еловский. – Дома он практически никогда не упоминал о других мирах.

 

- Узнаю скромного Ивана, - Никифору вдруг показалось, что глава миссии даже немного повеселел. – А мы были очень дружны, и долго поддерживали контакты. Ваш отец долго питал неподдельный интерес к Надежде.

 

- Всеволод Маркович, - напомнила о себе его спутница.

 

- Ох, простите старика, - воскликнул тот. – Нахлынуло, заговорился! Очаровательная дама рядом со мной - ваш координатор. Знакомьтесь.

 

- Ольга, - женщина протянула новичку руку для рукопожатия, но Никифор приложился губами к тыльной стороне ее ладони, заставив координатора легкомысленно прыснуть. Всеволод Маркович изумленно поцокал языком. Еловский, осознав ошибку, резко распрямился и со смущением затряс изящную ладонь координатора.

 

- Прошу простить, - повторился Никифор.

 

- Вам не за что извиняться, - заверила Ольга. – Мне было приятно. Нашей скромной миссии отчаянно не хватало галантных кавалеров.

 

Глава миссии принял огорченный вид и сокрушенно покачал головой. Хмурое небо над площадкой, будто подыгрывая ему, налилось тяжелыми облаками и уронило первые капли дождя. Закончив с приветствиями, троица направилась к бетонной коробке, скрывающей вход в бункер.

 

- Впервые на Надежде? – спросила Ольга.

 

- Не припоминаю, чтобы когда-нибудь здесь бывал, - ответил Никифор и инстинктивно поежился, почувствовав, как поползла по спине холодная капля, упавшая аккурат за шиворот. – Неуютный мир. Не думаю, что захочу сюда вернуться.

 

- Пообвыкните, понравится, – заверил Всеволод Маркович и ускорил шаг, вынуждая остальных последовать его примеру. – Человек, знаете ли, тем и хорош, что ко всему привыкает и приспосабливается. По сравнению с Гигандой у нас тишь и благодать. Вы ведь к нам прямиком оттуда? Как там сейчас? Еще стреляют?

 

- Стреляют, - коротко ответил Никифор.

 

- И вы, значит, тоже? – Всеволод Маркович бросил многозначительный взгляд на спутницу. Никифор, перехватив невербальный сигнал, насторожился. Ему не хотелось становиться участником чужой игры, правил которой не понимал.

 

- Вы, наверняка, ознакомились с моим досье, - с холодком сказал Еловский.

 

- Разумеется, - сухо ответил глава миссии и спрятал глаза под панамой. – И пригласить вас было не моей идеей.

 

- И не моей, - Никифор поправил винтовку на плече и, не скрывая вызова в голосе, добавил. - Хотя я тоже безмерно рад нашему неожиданному знакомству.

 

- Добро пожаловать, - мягко сказала Ольга, пытаясь вернуть беседе непринужденность. Пикировка едва знакомых мужчин, сначала ее забавлявшая, теперь вызывала досаду.

 

- Благодарю вас, - ответил Еловский и кивнул на металлические створы люка, еще хранившие на себе бесформенные кляксы защитной краски. – Полагаю, нам туда?..

 

 

ФАНТОМ – УГОДНИКУ. СРОЧНО. ОПЕРАЦИЯ «ПЕННИВАЙЗ» САНКЦИОНИРОВАНА СОВЕТОМ. ПРИШЕЛЕЦ ПРИКОМАНДИРОВАН К БУНКЕРУ БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ КОНСУЛЬТАЦИЙ С АРХИВАРИУСОМ КК2. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, С ПОДАЧИ ХИМЕРЫ. УСТАНОВИТЬ НАБЛЮДЕНИЕ. ПРЕДСТАВЛЯЮТ ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС: ВОЗМОЖНЫЕ МАНИПУЛЯЦИИ ХИМЕРЫ ПАТРОНОМ; ХАРАКТЕР КОНТАКТА ХИМЕРЫ С ПРИШЕЛЬЦЕМ, ВОЗМОЖНЫЕ СВЯЗИ МАНИПУЛЯЦИЙ С ТАЙНОЙ ЛИЧНОСТИ. 

 

 

...В устье Тары было не сахар, но здесь гораздо хуже. Все, на что бы не падал взгляд, навевает безудержную тоску. Нет на Надежде ни бурной зелени милых сердцу алайских джунглей, ни крика птиц, вспугнутых на марше бестолковым имперским бронеходом, ни самой надежды, а только пыль, уныние и тлен. Мертвый мир, брошенный хозяевами. Или избавленный от них. Устье Леты...

 

Судя по картинкам, передаваемым орбитальной группировкой, жители планеты превратили свой дом, некогда, наверняка, цветущий и в чем-то даже уютный, в огромную смердящую свалку. На несчастной Надежде не осталось ни одного не пострадавшего от техногенной катастрофы уголка. Теперь весь этот многократно перестроенный и захламленный дом буквально разваливался на глазах. С грохотом и пылью рушились заводские трубы, проседали и осыпались жилые здания, на каменных мостовых гнили навсегда оставленные машины. Неумолимому молоху времени противился, пожалуй, только пластик, в который аборигены с каким-то необъяснимым фанатизмом стремились упаковать любую мало-мальски значимую вещь. Вездесущий ветер все еще разносил искусственную пленку далеко за пределы городов, продолжая отравлять почву и редкие чахлые растения.

 

Надежду следовало бы сохранить для истории, ничего на планете не меняя: законсервировать в том же виде как памятник глупости, алчности, жажде жалкого самоудовлетворения, неспособности поднять голову и перешагнуть через сиюминутные животные потребности. Моя бы воля, так и сделал, если б знал, как и для кого. Но Надежда вызывала у членов Всемирного совета чувства иного рода. Скорбь, жалость, сопереживание? Безусловно! Но, увы, только отчасти. Доминантой был, скорее, страх. Или, точнее, благоговейный ужас перед силой, с которой Земля - мудрая, сильная, светлая! - вряд ли могла бы справиться, даже если б бросила на кон все, что имела.

 

В материалах, с которыми мне позволили ознакомиться по пути с Гиганды, упоминалось о вмешательстве в судьбу загаженной Надежды некой полумифической сверхцивилизации – Странников. Несколько десятилетий назад они якобы успешно провели «эвакуацию» подавляющего большинства ее жителей. Куда? Неизвестно. Зачем? Ответ тот же. Чушь и ересь, казалось бы. Но эта несуразица, больше похожая на продукт детской фантазии, чем на правдоподобное толкование инцидента, всерьез впечатлила Всемирный совет. Его ответственных, непредубежденных, высоколобых участников совершенно не смущало, что информацию – обрывочную и порой явно противоречивую – разведчики почерпнули из рассказов вымирающих, дегенеративных аборигенов. Возможно потому, что центру просто очень хотелось найти хоть какое-то объяснение практически одномоментного исчезновения нескольких миллиардов душ. Экспликация сомнительных трактовок и аналогий - вот чем, на мой взгляд, это было на самом деле.

 

На момент контакта с землянами жалкие остатки популяции аборигенов жадно доедал грибок пандемии. Местных уничтожала чудовищная форма прогерии*. В ее возникновении, между прочим, аборигены видели руку все тех же таинственных Странников или, как они их называют, «нелюдей». Но в это утверждение Всемирный совет уже почему-то не верил. Избирательный получается скептицизм, не правда ли? Нелогичный.

 

Когда на Надежду высадились наши первые разведчики, синдром Вернера поразил практически всех автохтонов старше двенадцати-тринадцати лет. Остановить пандемию, увы, пока не удалось, хотя на Земле над проблемой бились несколько крупных медицинских институтов. Скажу больше: с годами прогерия прогрессировала. Теперь бешенство генов наблюдается и у восьми-десятилетних детей. До совершеннолетия не доживает практически никто. Но Странники, якобы, решили добить угасавшую цивилизацию наверняка и объявили охоту на самое дорогое – детей. Малышню выманивали и похищали с помощью метаморфов, принимавших обличье то клоунов, то солдат, то причудливых, но неизменно приветливых ксеноков.

 

Утверждается, что автоматы чужаков переправляют добычу в известную только им тмутаракань. Всемирный совет склонялся к версии, согласно которой метаморфы похищают детей для спасения – то ли маленьких жизней, то ли в целом местного генофонда. Объясняется, кстати, это чистым гуманизмом, присущим в теории всем цивилизациям, перешагнувшим определенную ступень развития. Вот здесь хочется горько усмехнуться. Почему мы стремимся истолковать все и вся, исходя из собственного представления мира? Разве история не учила, что подобный подход слишком примитивен, а то и преступно ошибочен? Мне думается, что нет на свете никаких добрых сверхцивилизаций. Откуда б появилась гуманность у тех, кто, если верить тому, что о них известно, и не гуманоиды вовсе? С другой стороны, разве на самом деле кому-то известно, как выглядят Странники? Кто-то из живущих их видел? Нет. А в доступном нам космосе один янтарин** от Странников и остался.

 

Но такова легенда, а в реальности сама Вселенная мстила автохтонам за то, что они сотворили с природой. Возможно когда-нибудь, после того, как последний абориген откинет копыта, этот смертельно больной мир пойдет на поправку, и по поверхности очистившейся планеты распространится новая доминирующая форма жизни. Надеюсь, Надежда больше не совершит ошибки, позволив кому или чему-либо развиться в такую же хищную породу, какой были жившие здесь люди...

 

 

...Никифор свернул голографическую проекцию, на которой отображалась местность, где ему вскоре предстояло действовать. Еловский запомнил карту в подробностях и теперь размышлял над странным, пугающим и, по его мнению, несколько неуместным названием операции – «Пеннивайз». Какими ассоциациями руководствовался центр? Какое отношение к Надежде имел литературный персонаж, выдуманный классиком ужаса***? Увы, в детали операции Ольга новичка пока не посвящала.

 

Еловский медленно провел рукой по люминесцентной краске, складывающейся в угловатые символы на стене. По непонятной ему причине многие казались знакомыми. Бетон, на котором тлела загадочная надпись, был холодным и сырым, несмотря на то, что в бункере постоянно поддерживалась комфортная температура, позволяющая персоналу ходить в шортах, а воздух, неоднократно очищенный и пропущенный через фильтры, был скорее сухим, чем влажным. Но Никифору он все равно казался спертым, с душком мертвечины.

 

- Что здесь написано? – Еловский нарушил молчание и повернулся к Ольге.

 

- Если бы ты хоть чуточку захотел, то успел за пару гипносеансов поднатаскаться в местном языке, - ответила она, отвлекаясь от просмотра документов, выведенных перед ней на экран. Никифор опустил глаза. С момента приземления его не оставляло странное ощущение: лицо координатора, миловидное и одновременно высокомерное, казалось ему знакомым, хотя он был уверен, что видел ее раньше. По крайней мере, вспомнить подобное не удавалось.

 

– Что притих? – Ольга обозначила ехидную улыбку. – Лентяй! Все равно ведь придется учить. Так лучше бы раньше, чем как студент перед экзаменом. Между прочим, язык аборигенов достаточно мелодичен. Цивилизация Надежды оставила галактическому сообществу неплохое литературное наследие.

 

- Обязательно изучу, как только захочется прочесть что-то чуть длиннее надписей на стенах, - пообещал Никифор и приложил руку к сердцу. – Торжественно клянусь! Так что же это?

 

- Лозунг, – смилостивилась Ольга. - Что-то вроде: «Не пренебрегай настоящим, и одержишь победу в будущем». В приблизительном переводе. На русском, конечно, звучит не так эффектно, как на языке аборигенов. В оригинале присутствует своеобразная поэтика.

 

- Вот бы не подумал, что кому-то придет в голову упражняться в пропагандистских виршах в таком сумрачном месте, - Никифор повертел головой, осматривая стены, но больше зацепиться было не за что.

 

- О, так ты решил, что это баловался кто-то из наших, – догадалась Ольга и добавила в голос долю сарказма. – Вы делаете поспешные выводы, господин групп-егерь! В миссии, конечно, каждый второй – юморист, и каждый первый – глубокий творец и мыслитель, но данный образчик агитационного наследия Надежды – не подделка, а оригинал. Бункер достался миссии в наследство от предыдущих хозяев. Здесь, если я правильно поняла Всеволода Марковича, когда-то размещался небольшой отряд военных.

 

- Аборигены готовились к войне? – спросил Еловский, не скрывая иронии. – С кем? С вашими Странниками?

 

- Не разделяю твой скепсис, но скажу: возможно, - Ольга, понимая, что настырный прогрессор не позволит вернуться к работе, не удовлетворив любопытства, отстранилась от экрана. Координатор забросила ногу на ногу и чуть откинулась в кресле.

 

– Но этот бункер, скорее, был временным убежищем, - она нарисовала над собой воображаемый круг. - Здесь не нашли ни вооружения, ни боеприпасов – военные, видимо, все забрали с собой. Осталось только обмундирование и небольшие запасы продовольствия.

 

- Значит, существуют и другие бункера, – Никифор присел в кресло напротив и задумчиво погладил подбородок, разглядывая потолок. Тот был покрыт сетью мелких трещин и просил штукатура. Упрямый подбородок Еловского – мазка и бритвенного станка.

 

- Ты прав, - подтвердила Ольга с неожиданной ноткой раздражения. – Под мегаполисом, на окраине которого расположилась миссия, обнаружили целую сеть таких сооружений. Местные соединили их друг с другом коммуникациями, тоннелями с тайными выходами на поверхность. Город под городом, представляешь? На десятки тысяч человек. Колоссальный труд, но без выхлопа.

 

- Где же обитатели? – Еловский откинулся к спинке и поднял брови.

 

- Ушли, - неопределенно пожала плечами Ольга. – Видимо, поняли, что не смогут спокойно пересидеть под землей, а затем выйти на поверхность и начать все заново. Прогерия – не респираторное заболевание. Аборигены поражены ею практически поголовно.

 

- Вы обследовали все бункера? – поинтересовался Никифор.

 

- Нет, - удивилась Ольга. – Зачем?

 

- Ну как же? – Еловский ответил вопросом на вопрос. – Тебе не кажется странным, что, несмотря на пандемию, на Надежде до сих пор рождаются дети? Кто-то, возможно, даже передает им полезные навыки. Иначе как бы автохтоны сохранили то, что еще можно называть цивилизацией? Значит, где-то прячется обособленная группа, которая сумела найти способ либо приостановить, либо победить генное бешенство.

 

Ольга пару секунд с каменным лицом смотрела на Никифора, а потом вдруг задорно рассмеялась. Еловский, почувствовав неловкость, едва не покраснел.

 

- Ты сейчас пошутил, да? – Она прищурилась, став на миг похожей на лукавую лисичку. – Только здравомыслия ради не говори ничего подобного нашему Всеволоду Марковичу. Ты больно ранишь его чуткую душу.

 

- Я не собирался юморить и был абсолютно серьезен, - заявил Еловский, и искорки в глазах Ольги погасли.

 

- Послушай, мой дорогой групп-егерь, - она вздохнула. – Миссия находится на этой планете не первое десятилетие. Каждый, кто прибывает сюда, лелеет иллюзию открыть что-то светлое, найти путь к моментальному или монументальному спасению умирающего мира и его несчастных обитателей. Человек создан таким: он верит в чудо, даже, если законченный циник и нигилист. Многим, если не большинству, хочется результата здесь и сейчас. Но только оптимизм на Надежде очень быстро тает. Катастрофически быстро. Пропорционально численности автохтонного населения.

 

- Ты еще больше укрепила меня в мысли, что под городом еще остались нетронутые бункера, - резюмировал Никифор.

 

- Вторая группа высадки вскрыла несколько бункеров, - тон Ольги был теперь ровным, словно она зачитывала текст официального сообщения. – Пару, включая этот, обнаружили пустыми. Еще три фактически стали для аборигенов братскими могилами. Обитатели убежищ умерли под землей, так и выбравшись на поверхность. Кто-то не решился сам, а кого-то не пустили – на месте нашли много стреляных гильз...

 

Координатор демонстративно повернулась к экрану, показывая, что ей больше не интересна тема разговора, но Никифор явственно ощущал, что беседа Ольгу почему-то тяготит...

Прыжок в устье Леты (Операция «Пеннивайз»)

 

 

Очень много крыс. Непонятно, чем они питаются в этой каменной пустыне. Разве что змеями. Змей тоже очень много, особенно вблизи канализационных люков, где они собираются в спутанные шевелящиеся клубки. Чем питаются здесь змеи - тоже непонятно. Разве что крысами.

«Жук в муравейнике». Аркадий и Борис Стругацкие.

 

Когда меня не станет - я буду петь голосами

Моих детей и голосами их детей.

Нас просто меняют местами.

Таков закон Сансары...

«Сансара». Василий Вакуленко (Баста).

 

 

 

Скрипнула половица, затем другая, выдавая следопыта с потрохами. Мысленно обругав себя за неосторожное движение, тот замер, облизнул потрескавшиеся губы под седой бороденкой и, выждав немного, продолжил осмотр. Комната, в которую проник следопыт, каким-то чудом еще сохранила мебель и некоторые предметы интерьера, но наметанный глаз уцепился за кучу ветхого тряпья в дальнем углу. Как будто специально собрали в одном месте.

 

Седобородый присел на колено, осторожно разгреб ветошь и боязливо отдернул руку. Перед ним лежала винтовка – странная на вид, массивная, необычной конструкции, с прицелом и пламегасителем непривычных форм, но несомненно мощная и очень дорогая. Такого оружия он прежде не встречал.

 

- Отличная штучка, - прошептал следопыт, мысленно прикидывая, сколько снеди и полезного добра он выручит за удивительную находку.

 

От стены за его спиной неслышно отделилась тень и на мгновенье перекрыла свет. Седобородый выхватил обрез, но в затылок уже ткнулось что-то холодное и очень опасное.

 

- Замри, - скомандовал за спиной мужской голос. Следопыт выронил оружие, не смея развернуться. Судя по очертаниям тени, ее обладатель был выше и крупнее всех, кого знал седобородый. Взрослый? Настоящий взрослый?! Откуда? Последний взрослый отошел к праотцам у него на руках лет пять назад. Значит, тот был не последний? А ведь кто-то рассказывал следопыту, что перед нашествием нелюдей и исходом военные строили тайные убежища. Мощные, хорошо укрепленные – для элиты и ученых, не чета тем бункерам, где он успел побывать.

 

- Не стреляй, дяденька, - седобородый неожиданно всхлипнул как побитый мальчишка. Голос у следопыта был гнусавый, дребезжащий, с присвистом из изгаженных местной атмосферой легких. – Я же чувствую: не нелюдь ты, а всамделишный человек. Взрослый только. А нам друг друга убивать нельзя! Мало людей в мире осталось! А вы, военные, защищать нас должны.

 

Тень сместилась, и в поле зрения следопыта появился рослый боец в камуфлированной форме незнакомого образца. Взрослый держал массивный пистолет, похожий на лучевое оружие супергероев из комиксов, которые печатались еще до исхода. Седобородый иногда находил такие в брошенных квартирах и порой даже листал от скуки. Бластер? Скорчер? До чего они там додумались в своих бункерах?

 

- Пощади, дяденька, пожалуйста, - седобородый заломил руки. Широкие рукава обнажили болезненно тонкие предплечья, покрытые старческими пигментными пятнами. Но глаза, выцветшие и уже почти бесцветные – такие обычно наливаются тяжестью мудрости и бременем прожитых лет – почему-то блестели сквозь слезы непосредственной наивностью и неприкаянной надеждой на обязательное, сиюминутное чудо. Будто стоит еще чуть-чуть попросить, вымолить, искренне, с раскаянием, и отпустят восвояси, как подростка, попавшегося с сорванными яблоками в чужом саду. Отпусти, добрый человек, или тебе огрызка жалко?

 

Военный, стараясь не выказать удивления, чуть опустил ствол пистолета. «Сколько этой развалине на самом деле лет? - подумалось ему. – Четырнадцать? Шестнадцать? Шут разберет их генное бешенство». Он прижал указательный палец к губам. Следопыт понимающе закивал, потряхивая жиденькой седой бороденкой, и прикрыл кривой рот сухонькой ладошкой. Бедняга еще не понимал, что ему не позволят просто встать и уйти. Подручные седобородого были где-то рядом – боец слышал их голоса, шум этажами ниже и выше, возню и надсадный кашель в соседних помещениях. Отряд дряхлеющих юнцов был бессилен перед силой течения, затягивавшего их все глубже в воронку мстительной парки.

 

- Действуй как должно, - отчетливо произнес далекий женский голос в наушнике рослого бойца. – Местные не должны знать, что мы здесь, и чем занимаемся. Нам нельзя ставить операцию под угрозу. Как понял?

 

- Подтверждаю, - глухо сказал военный. Следопыт, заметив, как дрогнуло что-то в лице взрослого, вдруг все понял, и осознание неизбежного заставило склониться ниже.

 

- Не надо, дяденька, - торопливо зашептал он. - Только не всех. Убей меня, а их пощади. Я выследил тебя, а они тут не причем. Я среди них самый старший и привел их сюда. Они еще дети малые, неразумные. Уйдут и не вернутся, вот увидишь, и ничего-ничего никогда не найдут. Прошу, дяденька, как человека прошу!

 

Военный кивнул, заставив глаза юного старика вновь засветиться надеждой, подобрал и закинул за спину странную винтовку и, не опуская пистолет, попятился к пролому во внешней стене. Мысль о предстоящем прыжке ему не нравилась. До земли, скованной камнями мостовой, падать метра четыре, не меньше, но разве есть другой выход? А ведь сразу после приземления нужно нырнуть в соседнее здание – на открытом пространстве точно накроют плотным огнем. Полуобернувшись, боец скосил глаза, чтобы проверить, чисто ли снаружи.

 

Чуть прикрыв горящие веки, следопыт внимательно следил за движением взрослого. Вот незнакомец остановился у пролома и... Седобородый едва не задохнулся от нахлынувшей ярости. Фигура военного на глазах начала оплывать, превращаясь в бесформенную призрачную тень. Незнакомец не был ни взрослым, ни человеком!

 

Воспользовавшись, что внимание к нему ослабло, следопыт подхватил брошенный обрез. На удивление ловко и споро он перекувырнулся в сторону и спрятался за древним, облезшим, но все еще крепким комодом из местного дерева, притулившимся у боковой стены. Седобородый недооценивал силу чужого оружия.

 

- Нелюдь здесь! - Гаркнул следопыт и пальнул в сторону пролома, прежде чем пистолет чужака плюнул в ответ сгустком плазмы, проделав в комоде сквозную дымящуюся дыру. Потом пространство наполнилось грохотом и гарью, горячим металлом и ошметками штукатурки. Пули подручных следопыта прошивали тонкие межкомнатные стены, разбивали в щепы рамы облупившихся картин, впивались в мебель, вышибая пыль и волокна ваты. Перед тем, как шагнуть в спасительный пролом, «нелюдь» закоротил запасную батарею скорчера и швырнул в глубину здания. Несколько мгновений спустя покинутый им блок осветился изнутри яркой вспышкой и с грохотом обрушился, погребая преследователей.

 

- Тепловых сигнатур не наблюдаю, - деловито сообщил женский голос в наушнике. – Сектор зачищен. Больше нам мешать не будут. Благодарю за работу.

 

- Мальчишки, - «нелюдь» скрипнул пылью на зубах. – Всего лишь мальчишки! Змеиное молоко!

Батюшки, на драматургию потянуло)))

сам офигел 

Уникальное описание подавляющего большинства постсоветских учебных заведений )) Меняй имена, вопросы, а суть неизменна! )) Одним словом, единогласно! ))) 

О, вспомнила: у меня тоже пьеса есть! Завтра выложу))

вот! все мы в чем-то драматурги! ))))

Поминки (Современная трагедия в трех актах без двух оных)

Место действия – зал с большим столом. У стола суетится девица в кокошнике, расставляя блюда и напитки. На стене висит портрет мужчины в траурной рамке. Голову мужчины украшает буденовка, на заднем фоне гордо реет лес баллистических ракет. Рядом желтеет фотография суровой женщины в императорской короне и перевязи с двуглавым орлом.

Несмотря на то, что зал огромен, обстановка в нем более чем скромная. Шелковые обои кое-где отклеились. Старый обшарпанный паркет скрипит.

За столом постепенно собираются гости. Первым место – сразу на двух стульях – шумно дыша из-за лишнего веса, занимает краснощекий толстяк в ковбойской шляпе. На его плече гордо восседает то ли петух, то ли попугай в цветах триколора пятой республики.

Устраиваясь за столом, ковбой сметает на пол хозяйский сервиз. Чашки бьются.

Девица в кокошнике (в ужасе): Боже! Это был любимый бабушкин сервиз! Балканский!

Ковбой (ухмыляясь): К счастью!

Девица (раздраженно): К чьему?

Птица (хлопая крыльями, внезапно и громко кукарекает с характерным прононсом): Солидарность! Мультикультурализм!

Девица (вздрагивая): Что?

Птица (также громко): Варварство! Варварство!

Девица со вздохом поднимает чудом уцелевший чайник с надписью Сербска и ставит перед собой на стол. На носике образовался небольшой скол, но расстроенная девица его не замечает. Тихо вошедший в зал неприметный мужчина в китайском халате молча выуживает из-под полы пластиковые стаканчики и расставляет вместо побитой посуды. Девица благодарно смотрит в сторону неожиданного помощника.

К столу, шаркая и опираясь на костыль, ковыляет престарелая леди в шляпке неопределенного цвета. Ее поддерживает под локоть ярко напомаженная моложавая дамочка на высоченных каблуках и в неприлично короткой юбке. Каблук застревает в щели между паркетинами. Дамочка раздражена и бормочет себе под нос что-то между «матка боска» и «пся крев». Выбраться из капкана ей помогают три блеклые рыбоподобные женщины, явно приходящиеся друг другу сестрами.

Старушка (любопытно поблескивая живыми глазками из-под очков): По какому поводу сегодня чаепитие?

Девица в кокошнике (отвлекаясь от сервиза): Чаепитие?

Старушка (с показным удивлением): О! Еще не файв о клок?

Девица (терпеливо): Поминки, сегодня, бабулечка. Годовщина со дня смерти батюшки моего.

Ковбой (изумленно): Опять? Мы уже двадцать семь раз собирались по этому поводу!

Девица (потупив взор): Положено до сорока.

Птица (бьет крыльями): Варварство! Варварство!

Девица (подозрительно вглядываясь в птицу): Это петух или попугай?

Ковбой (пожимая плечами): Какая разница? Главное, поет правильно!

Напомаженная дамочка (закидывая ножку на ножку): Лично мне кажется, что это мероприятие преступно! Как мы можем поминать того, кто сделал нам всем столько зла?

Ковбой одобрительно кивает. Рядом с девицей в кокошнике возникает яркая дивчина в вышиванке. Она глядит на толстяка влюбленными глазами и, поймав его многозначительный взгляд, вскакивает, не сдерживая румянца.

Дивчина (громко): Да, это преступно! Все, что связано с известным нам покойным – преступно!

Девица в кокошнике (укоризненно): Это был и твой отец.

Дивчина (тряхнув роскошной косой): Да я терпеть его не могла! Воли не давал! Все указывал, как и с кем жить надо!

Девица в кокошнике (угрожающе): Как тебе не стыдно! Он тебе хорошее приданое оставил!

Дивчина в вышиванке (топая ножкой): А ты отобрала! Бесстыжая! Не брат ты мне!

По другую руку от девицы в кокошнике похожая на нее блондинка хихикает в рукав льняной рубахи: Ее правда! И действительно, не брат!

Девица в кокошнике (ошарашенно поворачиваясь к блондинке): Что?!

Нордического типа гости за другим краем стола (оживляясь): Прабльемы с гьендьерной идьентьичнастю? Ньемьедленна отмьенит-те гьендьерную идьентьичнаст!

Птица на плече ковбоя: Варварство! Солидарность!

Блондинка в льяной рубахе (к девице в кокошнике): Конечно не брат! Сестра!

Дивчина в вышиванке (презрительно): Я с ордынцами, да финно-угорами ничего общего не имею.

Напомаженная дамочка в миниюбке (одобрительно кивая): Какие правильные, какие патриотичные, какие героические речи! Браво! Браво!

Ловкие ручки дамочки под столом пытаются срезать кусок подола с юбки дивчины в вышиванке. Дивчина, заметив, бьет ту по рукам. Дамочка обиженно фыркает и поворачивается к сидящей рядом женщине в кружевном переднике.

Напомаженная дама (упираясь руками в бока): А вы, милая фрау, мне денег должны!

Фрау в переднике (искренне удивляясь, и с характерным грассирующим «р»): Разве? За что?

Дамочка (громко и нахраписто): Вы мой газон вытоптали!

Фрау в переднике (возмущенно): Я вам свой задний двор подарила! Чего вам еще надо!

За дальним краем стола пытается привлечь к себе внимание группа гостей, имеющих явные африканские корни: Хозяйка, хозяйка!

Девица в кокошнике (участливо): Вам что-то подложить?

Группа африканских гостей: Мы не против. Только неудобно.

Девица (хмурясь): Где неудобно?

Группа африканских гостей: Нам неудобно. Такой печальный повод для застолья. А мы вам долг никак отдать не можем. А тут услышали, что о долгах говорят!

Девица (просветляясь): Забудьте! Бог простит, и я прощу.

Группа родственников с ярко выраженным степным и южным колоритом: (заинтересованно): Сестра, повтори, пожалуйста!

Девица (подняв глаза к облупившемуся потолку): Бог простит, и я прощу.

Ковбой (зевая): Скучно с вами! Хорошо, что я привел веселую компанию!

Из-за его широкой спины появляется очень высокий худощавый человек в деревянных башмаках и с длинной глиняной трубкой в зубах. Человек выкладывают на стол бумажный пакет, разворачивают, демонстрируя содержимое. От пакета пахнет характерным запахом сушеной травы.

Девица (подозрительно): Что это?

Степные и южные гости (хором): А мы знаем!

Худощавый человек (попыхивая трубочкой и кивая): Ну дык!

Ковбой (хмурясь): Откуда?

Худощавый человек (пожимая узкими плечами): Поставщики.

Толстяк выкладывает ноги на стол. Напомаженная дамочка и расположившиеся рядом с ней женщины с невыразительной рыбьей внешностью, сидящие напротив, начинают чистить ковбойские сапоги ручными полотенцами.

Девица в кокошнике (возмущенно): Уберите ноги со стола! У нас так не принято!

Ковбой (возмущенно): Какое дикарство! Где ваша толерантность! Вы должны уважать чужие желания!

Птица (громко): Варварство! Варварство!

Девица в кокошнике (непреклонно): Почему только я должна уважать чужие желания! Вы, между прочим, у меня дома! Уважьте меня!

Ковбой (раздраженно): Вы не имеете права мне что-то указывать! Сначала ножом и вилкой научитесь пользоваться.

Девица (возмущенно): Я научилась ими пользоваться еще тогда, когда вы пешком под стол ходили!

Фрау в переднике (примирительно): Друзья, давайте уважать друг друга! (Обращаясь к ковбою) Держать ноги на столе действительно несколько неприлично.

Ковбой (плещет фрау в лицо водой из стакана): Побулькай еще!

Птица (возмущенно): Солидарность, солидарность!

Фрау утирается передником и опускает взгляд. Больше голоса она не подает. Высокий худощавый человек, опорожнив пакет в трубочку, сворачивает из бумаги самолетик и запускает над столом. Самолетик планирует в сторону девицы в кокошнике, но недолетает и падает в тарелку борща, стоящего перед дивчиной в вышиванке.

Худощавый человек (заметив крушение, капризно стучит кулачками по столу и кричит девице в кокошнике): Безобразие! Вы испортили мой самолет!

Девица (возмущенно): Он до меня даже не долетел!

Ковбой (ухмыляясь): Но это же ваше блюдо! Национальное!

Девица: Нет! (Указывает на дивчину в вышиванке) Ее!

Дивчина в вышиванке (округляя глазки): Варенички – наше все. А борщ - ее!

Девица в кокошнике: Но это же твоя тарелка!

Ковбой (обозревая окружение и заметив недалече двух белобрысых близнецов): Эй вы! Как там вас? Лелик и Болик!

Близнецы (тихо): Ян и Войтех…

Ковбой (грозно, кивая в стороны девицы в кокошнике): Вы ей верите?

Близнецы: Мы верим в единство Европы.

Птица (громко): Солидарность! Мультикультурализм!

Старушка в шляпке (хихикая): А мне так сразу все было понятно! (Кивая на девицу в кокошнике) Конечно, виновата она! Другого правдоподобного объяснения нет!

Девица в кокошнике (обращаясь к многочисленным братьям и сестрам): Вы то что молчите?

Многочисленные братья и сестры, набрав в рот воды, смотрят в сторону неприметного мужчины в китайском халате. Тот отстраненно пытается выудить палочками из борща приглянувшиеся овощи и мясо. Юшку сливает соседу – еще более неприметному изнеможенному мужичку в потертом френче с большой красной звездой. Напомаженная дамочка под шумок все-таки срезает часть подола у дивчины в вышиванке и прячет в сумочке, подмигивая старушке.

Ковбой (обвинительным тоном в сторону девицы в кокошнике): Прекратите терроризировать свой околоток!

Девица (тем же тоном): А вы – свой!

Ковбой (громче): Вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне! (Вдруг замечает соседа в сомбреро и подвигает его на стуле) Подвинься, чего расселся!

Сосед послушно пересаживается на край стула, уступая часть седалищу толстяка.

Старушка в шляпке (обращаясь ко всем): Мне кажется, или в поданном на стол не хватает пряностей? Помогите кто-нибудь!

Девица в кокошнике протягивает перечницу. Престарелая леди обильно посыпает содержимым тарелку, потом принюхивается, громко чихает и откидывается на спинку стула.

Старушка в шляпке (истошно кричит): Отравили, ироды!

Девица в кокошнике (ошарашенно): Полноте, бабушка! Это перец!

Старушка в шляпке (громче): Мне дурно! Как было можно подсунуть такие провокационные специи?!

Девица в кокошнике (возмущенно): Но это же вы подсадили на них весь мир!

Напомаженная дамочка (кричит, пряча в сумочку пряник со стола): Какой ужас! Какой кошмар! Как можно таким тоном разговаривать с престарелой леди! Ноги моей здесь больше не будет!

Ковбой, птица и рыбоподобные соседки дамочки (хором): Солидарность, солидарность!

Блондинка в льняной рубахе (толкая девицу в кокошнике локтем в бок): Говорила тебе: не зови старую перечницу! Ведь все нервы извела, треклятая! Стучит по батареям по поводу и без! А теперь и тут концерт устроила!

Старушка смахивает сухой ладошкой проступившие от перца слезы. Дивчина в вышиванке с удивлением рассматривает подрезанный подол. Южные родственники режутся в карты на раздевание.

Ковбой (капризно): Кстати, а где суши?

Девица в кокошнике (удивленно): У нас несколько другая кулинарная культура!

Ковбой (раздраженно): Мне надоело слушать о вашей культуре! Я суши хочу!

За дальним краем стола роняет в замешательстве палочки раскосая девушка в кимоно.

Толстяк (грозит ей жирным пальчиком): Я вот сейчас в тебя бутылкой брошу! Как тогда, помнишь? Забыла, какая большая шишка была?

Девушка в кимоно потирает место, где когда-то была шишка и спешно удаляется из-за стола готовить суши.

Девица в кокошнике (в ужасе глядя на то, как растут живот, седалище и бока толстяка): Мне, конечно, не жалко. Но вам бы все-таки кушать поменьше. Вредно это. Все-таки ожирение...

Ковбой (раздраженно): Не учите меня правильно питаться! Это я придумал фаст-фуд!

Неприметный мужчина в китайском халате бросает на толстяка удивленный взгляд.

Девица в кокошнике (умоляюще): Стол общий, кому-то может не хватить. Да и...

Ковбой (обводит наливающимися кровью глазами присутствующих): Кому-то не хватает еды?

Большинство прячется под стол.

Девица в кокошнике ошарашенно наполняет свой пластиковый стаканчик водкой и залпом выпивает. Блондинка в льняной рубахе подливает еще.

Занавес.

так и хочется сказать: нелюди! ))) нельзя фантастов разыгрывать с другой стороны, меня 1 апреля старшая дочь разыграла )) на ватсап пришло сообщение о включении меня в черный список. и главное кем? моей родной кровиночкой ))) я стал было возмущаться, а дочь говорит: папуля, ты сообщение полностью не видел )) я: как так? глядь, а оно, это сообщение, действительно можно вниз листнуть. а там хитрая мордочка и с добавлением, что это розыгрыш ))

если вспомнишь что прям-в-глаз, то напиши, интересно же.

нет-нет, речь только о впечатлении. 

Спасибо за внимание.  

пожалуйста!     

Светлана, я старался     

Может над текстом еще и придется работать, но то, что получилось, гораздо более похоже на прозу, чем то, что выкладывалось автором во время предыдущих недель вот что диалоги животворящие делают! заметный прогресс и это чудесно! дерзайте, и все получится!

Прошу автора простить, но показалось, что повествование несколько скомкано. Хорошо, что вы намерены еще вернуться к тексту и расширить. Мне кажется, стоит обыграть внешность героя в свете терактов в Париже. И было бы лучше, если б описание героини было в эпизоде про первую встречу

Очень классная история!

спасибо   осталось только до ума довести 

scyrlin,faber_avgust, спасибо за комментарии! 

Или это и был представитель альбиносной цивилизации?

скорее - параллельной группы.

эти тела были нужны для его личных целей?

ага. видимо, нужно будет по четче обозначить. владетель - киборг. но в данный момент - без тела. "электронное" сознание. компьютерный призрак

если так, может стоит прописать это, одним предложением просто?

ой, видимо придется

Сразу вспомнил о фильмах "Пандорум", "Прометей" и прочее в таком духе.

антуражем? атмосферой? чем-то другим?